Читать книгу: «ЛЕОНИДЫ», страница 4

Глава 10. Разговор

Я опять сижу на той же кухне. Сигарета в руках, привычная чашка кофе на столе. Напротив, на стене, часы отмахиваются секундной стрелкой от норовящих пристроиться на циферблате комаров. Август. Конец августа за окном.

Он устало опёрся головой на сомкнутые ладони. Молчим.

Обычно это он спрашивает меня, почему я выгляжу таким уставшим и всё ли у меня хорошо? Но сейчас я понимаю, что ему нужна моя поддержка. Ему! От меня. Никогда бы не подумал, что это возможно. Я даже не знаю, с чего начать.

– Устал? Что-то случилось на работе?

– Да. Кое-что… Ей стало хуже.

– Кому, дед?

– Помнишь, я пару месяцев назад рассказывал тебе про одну мою пациентку?

– Ну, да… Что-то такое помню, – соврал я.

– Обычная операция. Сделали ещё в конце мая. Таких операций я делаю неисчислимое количество за год. Но тут что-то не сложилось. Вначале всё было хорошо. Но потом… Уже несколько недель мы не можем справиться с осложнениями.

Я изобразил сочувствие на лице, пытаясь скрыть за этим свою растерянность. Ну ничего я не понимаю в медицине. Ничего. Что сейчас не скажу – всё будет глупо и невпопад.

– Жаль, дед. Правда. Мне очень жаль. Но если ты так будешь переживать из-за каждой пациентки…

– Она не каждая!

Он долго смотрел на меня, после чего, покопавшись во внутреннем кармане пиджака, достал и протянул мне немного помятую от долгого ношения фотографию. А сам, закурив сигарету, стал сосредоточенно изучать свои отполированные до блеска и аккуратно подстриженные ногти оперирующего всю жизнь хирурга.

Симпатичная, да. Но не более того. Большие серо-голубые глаза, хрупая фигурка, обаятельная улыбка. Симпатичная, но сейчас по летним улицам таких красоток ходит немало. И что это дед так из-за неё распереживался?

Я ещё немного покрутил в руках фотографию и положил на стол, подвинув её ближе к деду. Порыв ветра отдернул занавеску, проложив путь скрытому до поры до времени за тучкой лучу света. И я вздрогнул.

Нет, конечно, это была не она. Нет. Точно не она. Но что-то неуловимо похожее и при этом неотвратимо узнаваемое было в девушке на фотографии и в той, которая когда-то майским вечером захватила моё сердце. А затем разорвала его в клочья. И потом ещё много лет не давала ему срастить, срывая редкими, но регулярными напоминаниями о себе чуть схватывающиеся запекшимися воспоминаниями шрамы.

– Узнал? – вопрос деда привёл меня в смятение окончательно.

Я, конечно, был с ним откровенен и обычно не скрывал ничего, включая мои сердечные дела. Но он не мог знать, как выглядит та, к которой я обращал строки своих электронных писем, задыхаясь от бесконечно затянувшейся разлуки.

– Дед… Это невозможно! Это просто не может быть она. Она сейчас даже не в этой стране.

– ТЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ХОЧЕШЬ РАССКАЗАТЬ МНЕ О ТОМ, ЧТО МОЖЕТ БЫТЬ, А ЧТО НЕТ!? – ЕГО ГОЛОС ГРОХОТАЛ, СОТРЯСАЯ СТЕНЫ КУХНИ, ВМИГ СТАВШЕЙ НИЧТОЖНО МАЛЕНЬКОЙ НА ФОНЕ ЕГО ВЕЛИЧИЯ.

Но через мгновенье наваждение спало. И уже обычным голосом дед добавил.

– Да, ты прав. Это не совсем она. Но я показывал тебе эту фотографию ещё задолго до твоего рождения, и твоя память впечатала в себя этот образ. В нём – все женщины, кому ты отдашь часть себя, получив взамен… То, что ты просил у меня.

– Что?! Что я просил у тебя? Дед, ты о чём?

– Ты должен сам это вспомнить…

Сентябрь принёс покрасневшее солнце по вечерам. Октябрь забрал последние воспоминания о лете. Ноябрь смирил с неизбежностью предстоящей зимы.

Глава 11. Всё может быть

Он едва выдержал свой одинокий отпуск на излёте той осени. Скорее даже пожалел, что провёл эти дни вдалеке от привычных забот и офисной суеты. Ничего не отвлекало его от практически невыполнимой задачи забыть-забыть-забыть. Это оказалось очень трудно.

Но время, тем не менее, не торопясь врачевало его душу. Едва заметными стежками закрывая прореху в сердце. Вернувшись, он ощутил, что стал сильнее. Его уже не тянуло баюкать в руке свой телефон в ожидании её звонка. Ему уже даже немного нравилось осознавать себя способным идти дальше к новым встречам и отношениям.

Тот небольшой сувенир, который он привез для неё из поездки на море как шанс на ещё одну встречу, постепенно обрёл иное значение. Стать пробным камнем для проверки его внутренней декларации о независимости… от неё.

Дав себе ещё несколько дней для подстраховки, чтобы оказаться полностью захваченным паутиной ежедневных дел, он позвонил ей.

Они встретились в самом конце ноября. Японский ресторан на углу Невского и Фонтанки. За большими окнами – кони Клодта на Аничковом мосту. Мелькающие машины. Люди, скользящие по тротуарной жиже, в направлении своих дел. Обычная короткая встреча двух обычных знакомых. «Как дела?» – «Что нового?» – «Ах, да… Вот, вернулся из отпуска. Это тебе сувенир». – «Спасибо, красиво… Мне очень приятно». – «Мне тоже…»

Слова. Слова. Про всё и ни о чём. И даже почти уже не больно. Он с облегчением внутренне выдыхает. Думал, будет тяжелее становиться чужими.

И вдруг… Головой в омут… Небосводом по голове… Земля выдергивается из-под ног…

– Ты ещё хочешь, чтобы мы поехали вместе к морю?

Он онемел, не сразу поняв смысл её вопроса. Но нет, она действительно сказала это… И невозможное в этот миг вновь стало возможным!

– Можешь забрать меня отсюда? Пожалуйста, увези меня из этого серого промозглого города…

И всё. Все его усилия забыть и излечить зависимость от её присутствия в своей жизни… Все укрепления, старательно возводимые им вокруг саркофага любви к ней. Всё вспыхивает и сгорает, как порох. Даже горстки пепла не остается.

– Да… – едва слышно ответил он.

– Да!!! Я хочу этого!!! – кричал он своим сомнениям и страхам и своей только-только отступившей боли.

Кричал в тот же самый миг, когда где-то там, в каком-то третьем измерении, ещё незнакомая ему девушка с фотографии, показанной дедом, зажмурившись от восторга и ужаса, протянула к небу ладонь с невообразимо прекрасным бриллиантом своей мечты.

Глава 12. Выбор

Она осознала, что её боль утихла, а жестокое солнце покорно убавило свой пыл, признав превосходство приближающегося к ней сияния. Она пыталась рассмотреть того, кто был уже совсем рядом. Но зажмурилась, так как была не в силах выдержать этот блеск. И в этот момент услышала обращённый к ней голос.

– Знаешь ли ты, как рождаются алмазы?

Вопрос был настолько неожиданным, что она не нашлась, что ответить. Здесь, посреди бесконечной каменистой дороги, вдали от зелёных лугов её счастья, которые она уже готова была принять за мираж… Здесь, в каком-то третьем измерении, одинаково удалённом как от её тела на операционном столе, так и от того, кто в этот самый миг онемел от вопроса, доказывающего, что невозможное возможно… Здесь она ожидала услышать что угодно… завывание ветра, крики одиноких птиц, стук своего сердца, но только не этот вопрос.

– Они рождаются в таких глубинах Земли, что даже представить сложно. Там, где бурлящая лава растекается гигантскими океанами, а жар почти как на Солнце, и темно так, что самая безлунная ночь по сравнению с этой тьмой сияет как летний полдень. Там, где самые твёрдые земные породы плавятся словно воск, сдавленные гигантскими тисками между земной поверхностью и бунтующим раскаленным ядром.

Так рожается то, что тверже всего на Земле. Алмазы. Драгоценные капли, которые уже никогда не умрут и не будут оплавлены. Никогда. Никем и ничем. Потому, что ничто на Земле уже не способно причинить им вред или изменить их.

Пройдут ещё миллионы и миллионы лет, прежде чем эти капли, подобно воздушным пузырькам в бутылке газировки, пробьют себе дорогу к свету, на поверхность Земли. Пронзая гранитные основания тектонических плит подобно весенней траве, прорастающей сквозь асфальтовый панцирь. Жизнь всегда настойчива на своем пути к свету.

Жизнь – это невообразимо сложное явление. Поверь, она бывает очень разной. И даже такой, какой ты просто не сможешь представить, даже если я расскажу тебе об этом. Но здесь, на Земле, жизнь начинается на букву «С». Так обозначают углерод. Атом, без которого жизнь невозможна.

– Углерод… – она была немного разочарована таким ответом из школьного учебника.

– Да, углерод. Вся несокрушимость и восхитительность алмаза – это всего лишь определённым образом собранные атомы углерода. Того самого углерода, который может быть и мажущей чёрной сажей, и легко слоящимся карандашным грифелем, и составным кирпичиком для любого органического вещества. Стать трудно оттираемой грязью, бессмертным творением, рождённым в муках творчества, или плотью и кровью живого существа – это лишь разный его выбор, его различные состояния.

Но алмаз, это всё-таки нечто иное. Став алмазом, атом жизни завершает свою эволюцию, оставив позади все свои сомнения и метания. Он достигает высшей точки развития и способен остаться самим собой уже навсегда, являясь самой жизнью в её концентрированном виде.

– Интересно, – призналась она, – я об этом не задумывалась, хотя, наверное, и слышала об этом в школе.

– Конечно, ты знала об этом. Но, возможно, забыла. Как забыла и ту боль, которую пришлось перенести, терпя адовы муки испепеляющей жары и невообразимого давления, и тысячелетия ожидания, через которые пролегал твой путь к свету. Ради того, что бы стать собой.

– Со мной такого никогда не происходило. Я бы не выдержала…

– Не с тобой. Со мной.

– Тогда почему я должна это помнить? То, что было не со мной?

– Потому, что я подарил твоё имя одному из таких алмазов, одному из бесчисленных проявлений самого себя, после этого ты стала им. Частичкой совершенной жизни, которой уже не к чему стремиться. Ибо лучшее, что могло с тобой произойти, уже произошло. Что может сравниться с блаженством – быть идеальной и невообразимо прекрасной каплей вечной жизни? Не знающей ни страха, ни боли, ни страдания, ни смерти. Я не знал лучшего дара, чтобы преподнести его тебе в миг твоего рождения. И я преподнёс тебе лучшее, что мог.

Она недоверчиво пожала плечами. Зачем он напоминает ей о том, что она не может ни знать, ни помнить? Почему столь незамысловата его сказка, что её так легко опровергнуть?

– Ни страха, ни боли, ни страданий? – горько усмехнулась она.

Её тело страдало о боли прямо сейчас. Её слёзы были солоны и никак не напоминали по вкусу райский нектар. Её сердце сжималось в комок трепетной птичкой всякий раз, когда его скальпель устремлялся к ней, а кто-то, походя, отвергал её любовь.

– Почему же тогда вокруг столько боли? Зачем мы все страдаем? Я… страдаю?

Она не решалась открыть глаза. Разве можно задавать такие вопросы? Разве можно смотреть на столь яркое сияние и не ослепнуть? Разве можно понять, как Его любовь, лежащая в основе всего, может расцветать бутонами страданий? Как в мире, существующем для счастья, каждый день способен приносить столько боли. Как понять это и не сойти с ума?

Закрытые глаза были её последней защитой, наивным в своей бесполезности рубежом, перед вопросами, которыми она мучила себя всю жизнь и больше всего боялась узнать ответы.

Ей показалось, что он тяжело вздохнул. Слишком тяжело для того, кем он был. В полной тишине, в которую погрузился мир, тёплая тяжелая капля упала на её руку. Потом ещё и ещё одна, покрыв небесной росой её лицо и тело, напоив влагой надежды измученное безрадостной засухой сердце. Дождь плакал в ответ на её вопросы.

– Протяни ко мне свои ладони, – вновь услышала она его голос, и в её вытянутые руки упали две пульсирующие капли, от которых по телу, как ток, разбежались волны мягкой энергии.

– Скажи, какая из них тебе нравится больше? Что выбираешь ты? Открой глаза, посмотри.

То, что оказалось в одной руке, было похоже на тёплый кусочек льда, мерцающий глубоким внутренним сиянием. Она залюбовалась этим зрелищем, не в силах перевести взгляд на вторую ладонь. Но то, что она увидела там… Этого она даже не могла описать. Она просто не знала таких слов, что бы передать хоть малую толику открывшегося ей великолепия.

Рассыпаясь мириадами искр, сияя на гранях всеми цветами радуги, гипнотизируя бесконечными лабиринтами световой паутины, устилавшей всё внутреннее пространство этого чуда, в её руке лежал как будто огромный бриллиант.

– Вот… Я выбираю это… – протянула она к небу ладонь, на которой, истекая светом, переливалось самое прекрасное, что она когда-либо видела в своей жизни.

– Ты вновь сделала свой выбор. Тот же выбор, что и тогда, много-много лет назад, когда я предложил его тебе в первый раз. Помнишь, я спросил тебя, какой ты хочешь быть? Той, что прекраснее всего в этом мире, великолепной в своей истинной исконной красоте, только что рождённой и получившей твоё имя частичкой жизни? Или ты выберешь блеск и чарующее сияние преломлённого света?

– И я выбрала… блеск… Да? Разве это плохо? Я ошиблась?

– Какой бы выбор ты не сделала, ни тогда, ни сейчас, ты не могла ошибиться. В моём предложении нет подвоха и на него просто невозможно ответить верно или неверно. Ведь то, что ты держишь в руках, ничем не отличается одно от другого. Разница лишь в том, как ты это видишь. И в том, как вижу это я.

– Не понимаю…

– Я объясню. Я рассказал тебе про алмазы, чтобы на их примере тебе проще было понять. И саму себя, и свой выбор и, надеюсь, меня. Поверь, я знаю, что такое быть непонятым.

А дождь все капал, и капал, и капал. На миг её дыхание перехватил спазм от прилива невероятной любви, растерянности… и стыда за себя. Как будто повзрослевшая дочь впервые увидела, что за образом непререкаемого эталона силы и мужественности её отца, за незыблемостью авторитета его мудрости и ничего не требующей взамен жертвенностью по отношению к ней, стоит глубокая и осязаемая боль одиночества и такая простая, но неутолимая потребность быть понятым.

– Алмазы это лишь пример, но на нём я смогу показать тебе разницу этого выбора. Представь, ведь мало кто знает, как выглядят природные алмазы. Большинство, окажись у них этот драгоценный камень, просто не поймут, что им довелось держать в руках. Другое дело – бриллиант. Сверкающий и манящий, слепящий и очаровывающий. Его нельзя не заметить. Им невозможно не восхищаться. А ведь вся разница между ними только в том, что первый изначально уже носит в себе второй, а второй лишь раскрывает часть скрытой красоты первого. Именно часть, так как эта проявленная роскошь бриллианта требует смириться с потерей значительной доли того, что было в этом камне изначально, пока он был неогранённым алмазом. Но истинную красоту алмаза может увидеть только мастер. Тот, кому открыто внутреннее сияние необработанного камня. Зато сверкание бриллианта способен разглядеть и оценить каждый.

– И всё-таки я не понимаю…

– Ты хотела узнать, почему вокруг тебя столько боли и страданий?

– Да…

– Ты мучилась вопросами, почему этот мир, в основе которого лежит чистейшая любовь, может быть так жесток и несправедлив? И зачем всё это? Для чего ты здесь?

– Да!

– Потому что я знаю твою красоту. С первого мгновения я восхищаюсь и преклоняюсь перед тем, какой ты была рождена. Безупречная капля жизни. Но ты… Ты, как ребенок, ещё неспособна увидеть и понять ценность того, кем являешься. И имея выбор, тянешься к более простым и очищено-ярким проявлениям красоты. Это всё равно, как спросить у ребенка перед сном, что больше ему понравится: простая и понятная сказка, где вот – добро, а вот – зло, и добро всегда побеждает… или книга, которой он мог бы восхититься уже в зрелом возрасте? Всему своё время. А пока… Своим выбором ты вновь просишь меня помочь тебе разглядеть все грани всех бриллиантов, скрытых от твоего собственного взора внутри алмаза, которым являешься ты сама. Огранить и показать их тебе, позволив восхищаться ими и научив видеть их в себе. И, наконец, научить тебя любить саму себя так же, как люблю тебя я.

– Значит, эта жизнь – как огранка? Поэтому мне бывает так больно? Но разве нельзя раскрыть эту красоту как-то по-другому?

– Вот в этом и состоит главное отличие алмазов о всего, что есть на Земле. Огранить алмаз можно только другим алмазом. Больше ничем. И прежде, чем новая грань начнёт искриться в потоке света, ты чувствуешь боль от того, что другой алмаз удалил что-то, что было тобой, но скрывало внутри тебя эту игру лучей.

– А другой алмаз? Ему тоже больно?

– Да. Ты ведь тоже прочерчиваешь на нём новую грань, превращая часть ваших соприкоснувшихся сторон в алмазную пыль. Только, в отличие от земных алмазов, эти частички огранки ваших душ не исчезают бесследно. Они отправляются в дальнее путешествие по Вселенной, чтобы когда-нибудь вновь вернуться к вам и позволить обрести изначальную целостность. И вот тогда вы сможете любить и чувствовать любовь, не нуждаясь для этого в боли и страдании. А пока это время не настало, частички вашей алмазной пыли сиянием падающих звёзд несут искры надежды каждому, кто хоть иногда смотрит в звёздное небо. Я и сам наслаждаюсь эти зрелищем. Особенно мне нравится поток леонидов. Наверное, это один из самых красивых потоков, несущий в себе сверкающие осколки когда-то соприкоснувшихся душ.

– Я всегда это чувствовала, когда смотрела на звездопад. Хотя и не могла объяснить себе, откуда это чувство. Когда ночное небо прочерчивал след падающей звезды, мне казалось, что это касается лично меня. И кого-то ещё, кто мне безумно дорог, хотя, возможно, пока и незнаком. А они – те, другие? Кто меняет меня, соприкасаясь со мной. Они тоже это чувствуют?

– Чувствуют. Каждый алмаз, который после встречи с тобой тоже становится другим, также чувствует это. Ведь таково ваше обоюдное желание, которое я не могу не исполнить. Ибо моя любовь к вам состоит в том, чтобы вы смогли увидеть моими глазами всю красоту себя. Увидеть и полюбить, уже не нуждаясь в подсказках и упрощениях. Вы все рождаетесь совершенными по форме и содержанию, но совсем ещё детьми по восприятию. Вы желаете играть в понятные для вас игры. И я лишь подбираю вам партнёров для таких игр, подобно ювелиру, тщательно выверяя каждый следующий штрих огранки. И чтобы вам не было так больно я защищаю первые, самые травмирующие моменты соприкосновения, эмоциональным наркозом, который вы называете…

– Любовь?

– Да. Любовь – это очень сильное средство для того, чтобы вынести такую операцию. Но не единственное. Кому-то большую защиту даёт Вера. Кому-то Творчество. Кто-то перестаёт чувствовать боль в сиянии Славы и Успеха. Но каким бы способом я не защищал вас в сотворении бриллианта, это не может продолжаться слишком долго. Наркоз проходит. Любой наркоз. И тогда свежие швы, ваши новые грани, начинают болеть оголённостью чувств. Пока время не осадит эту яркость благородной сдержанностью мудрости.

– Скажите, а тот, кого я иногда вижу там, вдалеке… Тот, кто всё это время идёт в том же направлении, что и я, не отставая, но и не приближаясь ко мне. Кто он? Почему я чувствую, что мы связаны с ним?

– Он это ты.

– Как это возможно?

– Он тот, кого я выбрал, чтобы ты могла проявить себя в земном измерении. Он твой человеческий партнёр, помогающий и мне, и тебе создавать прекрасную огранку вашей с ним уникальности – твоей и его.

– Он как будто мой аватар? Как в фильме?

– Не совсем. Вы друг для друга, скорее, как разлучённые в детстве близнецы. Вы живёте своими жизнями, но при этом чувствуете всё, что происходит с вашим двойником, где бы он ни находился. Ты что-то делаешь здесь – он повторяет это на земном плане. Он что-то делает на Земле – ты чувствуешь и проживаешь его эмоции здесь. Вы нужны и помогаете друг другу, проходя каждый свою часть вашего общего пути к осознанию себя.

– И он всё это время чувствует мою боль так же, как я его?

– Да, но по-разному. Он – как человек. Ты – как душа. Это был ваш выбор. И твой, и его.

– А мне… А нам… ещё много граней предстоит нанести?

– Ты можешь отказаться и вновь обрести свою целостность. В любой момент. И сейчас ты должна ответить мне, что ты выбираешь? Сейчас, когда уже знаешь, чем будет отличаться твой выбор…

Она ещё раз посмотрела на пульсирующие в её ладонях, неотличимые, но такие разные две капли. Она ещё раз ощутила, как за невидимой прозрачной стеной, оградившей её на время разговора, бурлящей раскалённой лавой покачиваются в ожидании её выбора волны боли и отчаяния. И она, зажмурившись от восторга и ужаса, протянула к небу ладонь с невообразимо прекрасным бриллиантом своей мечты…