Читать книгу: «Горит Сибирь, горят и люди», страница 3

Также тесно кошельку в банке: у физиков нет оброка, но есть не налогооблагаемый потолок. Мир его тесен, а за границей – неподъемен. Так и живёт капитал в банке. Точнее существует в стрессе. Виртуальный мир будто невзлюбил его позицию. Даня растрепал все нервы, как бы накормить прожорливый виртуальный счет, когда противная строка "пополнить" отчего-то была заблокирована.

Иногда кнопки не давали выполнять инвестиционные операции, а иногда Даня долго глядит на снующие в истории строки, пытаясь вспомнить. Загрузка, загрузка. Он гудит, погруженный в мысли, как доисторический компьютер. Виртуальный клон как-то подтвердил операцию. Как себе не верить? Виртуальный клон – это "я"! Погружен он в свою личину, как денежный мешок. Даня часто теряет связь с миром, когда уходит в виртуальные размышления.

Он приглядывает за собой, как за мебелью. Однако эта мебель не пестрит фальшивыми приметами. Пришлось устроить кипишь и раскочегарить грелку на публике, чтобы прикрепить наблюдателя к своей виртуальной личине. Отчего в сети его стали обвинять в шизофрении.

Зато теперь он спокоен. Хотя бы верит. И пусть Данил обтянул диван чехлом (и припрятал не расклеенный ярлычок местного утильзавода), но даже эту тряпку на резинках Даня брезговал портить. Не на халяву же достался!

Гость на диване поморщился. Вряд ли он оценил бережливость Дани. Такая педантичность скриптёра скорее раздражала. Особенно, когда Даня тараторил, как скряга: "осторожнее с этими окнами, они из дорогого герметичного дерева", "нет-нет, не тронь эти стаканы, они на особый случай". Но квартира у Дани просторней, чем каморка Сёмы, Жени и даже сдвоенная у скриптёра. Поэтому все катки гоняют именно у него.

Скриптёр вяло уронил глаза и бросил вэйп обратно в карман.

– А-а, Сёмка, – обратился он к партнёру. – Стоит ли утяжелять скрипты у жертв?

– Ну, если хочешь, гуру, – ответил Сёма сдержанно, а потом начал воодушевлённо лыбиться. – Хотя-я, давай. Удиви меня.

– Ок, – отрезал скриптёр.

Лицо до сих пор вымученно. Глаза клюнули в Бориса, который посмеивался над Ильей, потом перебрались на Вадима, а там детектив явно что-то учуял, опять проницает. От его чуйки нутро само по себе сжимается, а взор неосознанно убегает. На Женьке взгляд застопился. Скриптёр начал поглаживать губы, вдумываться.

В уме трепыхается догадка, как бы утяжелить скрипт. Легкий всплеск в таких прожжённых головах – что детский лепет. Итог ясен: разучились потребители осознавать опасность, оставили позади настоящий ужас, обуздав древнюю форму страха, дикий ужас "жертвы". Но как? Может быть, разум уже привык терпеть? Не зря девственность "жертвы" со всех сторон подвергается нападкам, превращая целомудрие в дикий стыд.

Страх бесценен в любой системе. Он необходим с хлебом и солью, но иногда занимает их место. Обществу потребления он пригодился, как питательный субстрат. Но отчего тогда так обидно? Наверное, потому что человечество лишилось самого нужного ограничения.

"Как же устал!" – ёрзнуло в уме недомогание.

Скриптёр опрокинул голову на спинку дивана. Крутая, жёсткая – она лишь сильнее мешает размышлять. От раздумий постоянно тяжелеет грудь, а вздохи силятся, с трудом лезут на волю, будто литые чугунные диски. Просто дыша, легкие каждый день качают штангу.

И отдых ни один блин не снимает.

А одна мысль долго тяжелит. Она навязчива, надоедлива и неискоренима:

"Как сложно нащупать границы!" – вторит день за днем.

Липкая и тяжелая, как смоченный кусок глины. Из-за неё скриптёр мучается. И всё пытается, корпеет и силится что-нибудь слепить.

Тушить пожары – это экономически не выгодно.

(губернатор Красноярского края Александр Усс)

Это не зарплаты низкие. Это вы мало зарабатываете.

(Временно исполняющий обязанности главы Липецкой области Игорь Артамонов)

Прогулка по будущему

1

Дышишь со всхлипом, протяжно свирепя губами. На щеке красная вмятина. На ней складки. Спросонья думаешь, что тебя душила подушка.

Горло сворачивается, сохнет с солью, перчит. Шипишь нещадно, со стоном, давишься. Воздух на блага скуп. Он неумолимо душит, горчит, обжигает, чтоб напомнить, как легко задохнуться в собственной спальне. И грезишь, как бы мирно вздохнуть. Влаги бы добавить. Собираешь слюни в колодец, и их будто вбирает соль. Язык горько разбух. По рефлексу сглатываешь. Горло режет, с глаз текут слезы. Неспроста глотку жжёт, случайно сглотнула папиросу. А сигару никто не потушил. Дым лезет наружу, и ты нещадно сплёвываешь.

Чух-чух, – пыхтит в кашле рот.

Окно хлопнуло. Уже мечтаешь смочить горло. На кухне кран щедрится. Его капли, как звонкие монеты, дают подаяния в стакан. Глотаешь залпом. Вздох бьёт по зубам. Ты рад? ЖКХ тоже рад приударить за карманом.

Жёсткая хлорка режет горло. Роняя слезы, ты смотришь на реальность. Как не проснешься, тебя уволок Сайлент Хилл. За окном сплошь густое марево, дымка застилает стекло, и солнце хмуриться, невесть от кого прячется – так рано пеленою Кузню намело. И ведь как не заметно, никем не предсказано, пока мирно дремлет народ, на горизонте запылало зарево, и вот ляпота давится, ряженая в холщовый нищий балахон.

Дверь нараспашку. На землю тихо падает облако, густо стелется серый гриб – так под утро заметает всю Сибирь.

И вот подъезд отпускает в плотный туман. Как крот роешься в пелене, шум родниться матери, сотни тачек прячут номера, тротуар скрывает серой скатертью, каждый шаг бережёшь, чтоб не врезаться в дома.

Стены впритирку трутся об куртку, в ней фиолетовые нити сплетены под сатин. Только модник думает, что ладит с наукой, раз фасонит ультрафиолетовую нить. Зато под вечер куртка чернеет, как уголь. В Кузбассе что не день, то пришел в дом шахтер. Пыль оседает, зеркало в прихожей вбивает в ступор, а голос в уме втирает, в-точь диктор из студии "никто не увидит уголь, раз есть ультрафиолетовый сатин"!

И пока пальцы трогают облако, пока влага отнимает язык, а горло сушиться и кряхтит с ропотом – значит тебя дурманит дым. Так утренний вздох переполнен сажей. Смог проедает сетчатку и обирает глаз. За ним аптека кусает из-за тюбика капель. Хочет захапать весь полупустой карман. А там, на дне, может поселиться питон, когда под рукав порван балахон. Бегунок если тянет ободок, с запинкой потянется до носок. Воротник расправлен в стойке, будто в пелене навострил уши. Часто ныряешь в него, пряча рот, чтобы смочить перечь в один тяжёлый глоток.

И так, словно вперебежку с ямы до ямы, ты пытаешься передохнуть. Вокруг ничего не рассмотреть, как не продохнуть. Только воротник не защитит воспалённый глаз. Сколько не сморгнуть перцовый газ, веки раскраснеют, вены на белке вспучится. Но петли не три, а то защипит один взмокший угол. На нём слезы впитали весь першащий смог.

И вот, зарываясь в нору, как очередной крот, под землю нисходит осоловелый народ. Двери заглатывают их с шумом и треском. Рама нараспашку. На подскоке её челюсть резко дребезжит. Так некультурно чавкает экономия бюджета.

Мечтая, как бы не поперхнуться дымом, перебирая исшарканной подошвой, под землю спускается скриптёр. Кафель выколот, краешек на ступеньке прикрыт металлом. Там, куда ступает подошва, зимой нога отскакивает, как обожжённая. И ты, как инвалид, потихоньку спускаясь по замерзшему протезу, любуясь дырами и старым растресканный бетоном.

У двери столпился народ. Соперник за вход – дама Синди. Кстати, с ней скриптёр уже столкнулся на остановке. Нарывается мысль, что видишь Синди чаще, чем собственную дочь. Скулы впалые благодаря теням, вдоль лица щедро растерт угольный карандаш, и бронзе на щеках кисть нашла место. А как забыть про ресницы. Обычно Синди склеивает их с перьями вороны. И отчего накладные крылья никак не улетят? И всё на гладкой фактуре, вместо кожи. Описать не иначе, как блондинку с чайками на бровях и ярко ягодной помадой, а остальные приметы прячутся под тональной основой.

Дверь нараспашку и норовить заклепать их рамой, отбитой по краям. Скриптёр уперся, дама в растерянности. Один ступает, другой ворует шаг с зеркала. Кто пойдет первым – никто не ответит. Синди мешкается, рыпается. Скриптёр на глаз чёрствый. Его не прочесть. Закрыт неспроста. К сопернику под копирку он всегда циничен и холоден:

Дама Синди любит лакированные туфли. Каблучок растёт и изгибается, как нос.

Синди предпочитает расклешённую юбку. Коленки этой юбочке не по вкусу.

Дама Синди носит кожаную курточку. Бегунок сидит на солнечном сплетении и никогда не поднимается выше декольте.

Как стандартно, точно по Госту! Он даже знает, почему в холод Синди не греет шапкой волосы.

На секунду их задержал казус. Неурядицу скрасил легкий смешок, пока очередь ждёт. Лица не выспавшиеся, истощенные. Устали за ночь сипеть, хрипеть и кашлять. И не нужно искать отмазку, даже кароновирус не наденет на них маску. Скрептёр уступил. На что пришлось дать места ещё паре башмаков. Решётка на полу долго щелкала, пока ноги, что в осаде очереди, не освободили растресканный кафель. Наконец дверь скрипнула за ним.

Перечь напала, как навязчивый кашель. Скриптёр давился, глухо фыркал и кряхтел. А глаз подрагивает. На стене горит реклама. Её свет обжигает. Зато сословия из букв зудят на уме, как назойливая муха:

Будет Янагиба, да прибудет с тобой рыба – бликует лезвие, будто японец режет слипшиеся от смога глазенки.

Скриптёр мычит, нервно моргает и бредет по затхлому коридору. Он давит с двух сторон. Скриптёр сутулит плечи, когда хочет обогнать встречку. Но при каждой встречи они хлопочут.

Строка бежит за ним: спеши до зимы, пока Сантоку за полцены!

Прохожие сплёвывают легкие и тарахтят, как хлопушки. На скриптёра буквально валится их кашель. В груди застрял нож, дышать трудно, будто воздух боится устроить затор, чтобы не зависнуть в узком проходе.

С не отбитого плеча в стену смотрят пустые каморки. Внутри ютятся, выживая, парочка ИП. На засаленном стекле не видно лица. Товар брошен, растаскан по скидкам, почти за бесценок, если не расщеплен пылью. Полки множатся, пока не дойдут до конца. Но за горизонтом ещё пустует стеллажи под витрину.

Всего хорошего, и спасибо за рыбу!

Отвязался свет на стенах, аж кашель отпустил. От счастья топаешь вприпрыжку. Не смущает лишние пары глаз, когда на абордаж берет колкая присказка. В голову лезет то ли злорадство, то ли истина в циничной обертке: как-так, под землей, в компании рекламных проспектов, тесно, но пусто без зазрения совести. Наверное, потому что совести не место в бизнесе?

Так бы удручал коридор, но по пути ноги наткнулись на ремни. Они свисли хвосты, точно змеи, надетые на шампур.

– Акция! Купи ремень, второй получишь даром, – трындел ему робот. Сладкоголосые болтуны часто провоцируют на импульсную покупку.

Цена прожигала глаз хлеще рекламных искр.

"Сколько у тебя в кармане?", – напоминает она.

Вешалка сдвинулась и скрипнула. Скриптер пролез, огибая ремни растянутыми джинсами. Глаз нырнул за окно из пластика. А там каморка усеяна карманами, утыкана ячейками, как хранилище. Сумкой на сумке построен сканворд. На облезлой стене слоновая клетка связана желтыми цепями, за ней лакированный крокодилий омлет, классическая замша поднимается над рядами, а вот грубую бычью кожу удешевили до стоимости ремней.

– Подождите, сэр! У нас есть фиолетовый кармашек, отечественный, под вас сшит! – не унимается робот, на нервы давит.

Всё как по скрипту. И нет и мысли у жестянки, когда, наконец, заменят его гайки после сотой импульсной покупки. Робота не интересует собственное здоровье. Психология программы намного тоньше. Скрипт богоподобен для любого; для кого продажа, будто вздох вэйпа, приносит удовольствие.

Акция! Чистота за червонец – не Миф! – вновь рекламная стена сияет белизной, сыпет гранулы, её стиральный порошок пытается отбелить зрачок.

Из-за неё герой чуть не проглазел стойло для лошадей. Иногда он дивится, как такое корыто пролезло в каморку. За рамой терминатор из автомата сцеживают кофе с собой. Клиент кряхтит в кулак, тарахтит, буквально валится на стойку. Не слабо першит, раз так кидается на стакан, в котором рыпается дешёвый кофе.

– О-о-о, сэр! Горлецо-то пересохло. Насквозь вижу! Хотите кофе, чайку?

На языке взбухает слюна. В тумбочке, в цветастой целлофановой обёртке, пылиться пакетик с крашеным чаем. Скриптёр уже ласкал им язык. Теперь грезит о втором свиданье, и как бы смочить горло одноразовым жасмином.

Сглотнув, он подсмотрел цену.

"Расправляй карманы", – активирует она мысль, не хуже задиры из подворотни.

Защитная реакция включена:

– Прикрой кассу, ренген хитрожопый, – парировала она.

На грубость хмурится клиент с кофе: скриптёр слишком циничен для того, кого ненароком оскорбили, потому похож на нахала, которого этикету не приучили.

– А если с лимончиком в подарок? – усердней давит робот.

"Ненавязчиво ли? На что только рассчитывают хозяева балаболов? Зарабатывают они. Шлюха в подворотни тоже зарабатывает, но это же ей не повод всем оголять свои сиськи!"

Отбредя, скриптёр фыркнул:

– Даже на капли не поведусь!

Нижняя губа дергается, палец нажимает на курок. Порошок на стене рассыпался. За ним хочешь сморгнуть новый выгодный тариф. Скриптер чует – скоро осиротеет ультрафиолетовый сатин. И поглотят его слоганы, развеют новые скидки. Заменят они мысли. И не будет, кому мыслить. А пока легкие курильщика сжимаются, вбирая сухой воздух. Никак пульсирует второе сердце и просит крови из дофаминовой ручки. К ним так и лезут в карман ручки.

Он кинул рекламу. Левая Синди упёрлась в плечо и охнула. Скриптёр отбрел, под пятки подвернулась каморка. За стойлом потеснили домик для собак – тут на что похож зооларек, иначе не скажешь. В витрину впихнули сухпоёк для братьев меньших, мышей с мятными кишками и тканевый туалетик для кошек (аннотация уверяет, питомцу уже сниться многоразовый антибактериальный коврик, а хозяину, как легко его топить наперекор квитанции от ЖКХ).

Засосало под ложечкой. Скриптер цыкнул. Новинка! Узрел он особый корм для кошаков. Купить бы парочку упаковок. Давно он не травил кота кормом, а тут диковинка с глистогонными бактериями.

Теленок против гельмицидов. Прочитав, тело пробрало дрожью. Звучит угрожающе. Скриптер представил, чьей жертвой пал рогатый скот.

– У нас есть ещё рыбье рогу против аскоридов! – высунул робот кошачью морду. Был бы человеком, клюнул бы в карман и утонул в дыре.

"Не стоит кровных", – призадумался скриптёр и сморщил нос.

Именно, пусть дальше карману служат. А кошака уже приучили к тому, чем кормятся сами – баклушей. И любой уверен, в ней не поселятся глисты. Им жизнь дороже.

Витрину с кормом частенько коробит. Стук гуляет по стеклу, сварливая дверь, скрепя, издавая вибрации, давно плачет по пенсии. Очень близко. Казалось, зооларёк прикормил дверь из чужой каморки. Скриптёр схлопотал с плеча, когда резко распахнулся вход в комиссионку. Посетитель чертыхнулся, буркнул что-то и отмахнулся. Скриптер гневно понудил тому в спину.

"Что ж не очередная Синди на ногу наступила?" – думал, и мычал губой вприкуску, и так сладко на ум он ещё не пел.

А путь всё никак не ладится. Представитель процветающей нации в обносках преградил проход. Самозанятый, не иначе! Он расширил зад на пол проема, пока таращился на витрину. Скриптер узнал нанопринтер на полочке. Почти новенький. Бедолага запылился. Никому не сдались отечественные усилия.

А столько раз рекламу он видел, во сне расскажешь на зубок:

– Передовой нанопринтер "Одуванчик" – чудо современной технологии! Устали от синтетической ткани? Не проходите мимо впредь! Из растительной ткани постройте текстильную плеть, – подкупают красивой песенкой.

И ведь не врут. Загрузил одуванчик и получил себе нити. А мог бы достать китайский принтер и сшить на соплях платок (в руках не растает? а мог бы просто купить синтетические нити и не парится, лох!).

– Зато одуванчики растут бесплатно. Вы безумно экономите! (но в итоге платишь за красивые слоганы).

Мир тебе пухом, одуванчик, – закрепился в кармашке отзыв из сети.

Зато дачники счастливы в летний сезон, – прилетел контраргумент к комментарию, дает прикурить халявному слогану. Вычитав его, скриптёр смачно всыпал себе фейспалмом и промычал, расчесывая языком зубы.

А у принтера нехилый компаньон. Так и хочешь сказать: "самозанятый, а ну убери зад, подвинься!" И цене, кажись, поломали молочные зубы. Мужчина надавил пальцем на витрину. Одуванчик остался не у дел, а жопастый оказался недурен – отчего, вздохнув, скриптёр горько поперхнулся. На стекле ценник расправил ковер. Друг за дружкой расстилались технические характеристики. Они так и говорят: божись, перед тобой не дешёвая тетрадка из двух электронных листьев!

Вход проскрипел старыми петлями. Плечи встали в очередь. Они протискиваются через порог. С ними горло кряхтит, будто ключом заведённое. Подземелью трейлер на носу оказался впору. Внутри пара каморок разделяет жилплощадь, оставив в наследство пластиковые колонны.

Торговая зона – что минное поле. Преодолей три шага, и робот-балабол увяжется по пятам. В барабанных перепонках гуляет звон. В ушах трындят все скидки, акции и предложения за неделю. Скриптер клацнул зубами и фыркнул. Так в привычку, в нервную, он вдохнул дыма. Неуютно нутру, когда с порога преследует пес, готовый наброситься и буквально загрызть непоколебимым стандартом обслуживания.

– Добрый день, дорогой посетитель, вы не представляете, как вам повезло! У нас сейчас проходит акция! Одуванчик – бесплатный сарафанчик!

– Всё знаю, – процедил скриптёр.

Как бы ни так. Акций у магазина много. Но голова и так тяжко дышат кислородом. Однако барабанные перепонки всё тарахтят и опухают под стройный ритм акции. С чего вдруг скриптёр решил, что робот будет жалеть голосовые связки?

– Прошу, посмотрите-ка баллы производительности "Силул-4", – перебил скриптёр. Робот повелся.

Тишина услаждает. Только морда за витриной портит идиллию. Оценивая товар, скриптёр цыкнул. Б/у планшет, но не поношен: ни трещины на экране, ни потертости по краям. Не ладится на нервах, когда скупердяйство не делится кошельком. Так и волнует, как бы девайс не провафлил лучшие годы, мирно лежа в своем фирменном гробе.

"Денег мало на ошибку" – говорит чутьё. Нужен такой, чтоб до пенсии не дожил. Так принято у сибирской ноши. Последнюю тетрадку скриптёр эксплуатировал до нервно-эпилептических припадков. Она потрескалась ещё до того, как залагала батарея, пряча, либо меняя заряд, который служил не по делу, а по настроению.

В неё вороной жеребец угодил в ловушку. Опалая листва под копытами просачивалась через щели с опухший палец. Глаза дробились мухам на зависть. Голова лошади корёжилась, как пятна Роршаха, и давала воображению пишу на размышление. Каждую разблокировку благоразумье спрашивало: сколько ещё будешь держать в Кунсткамере мутанта с мордой сквашенной?

По полю часто следили фиолетовые отпечатки. Только пустишь пальцы по периметру, как экран переливает радужную палитру. Герой года три печатал на потрескавшемся поле. И всё это время грезил о тетради новой. Но не давал в жертву монеты кровные.

И как не сладко по сюжету она накрылась!

Робот вновь трындит в динамик. Скриптер закатил глаза и фыркнул. Как никогда он жалел, что механические продавцы (то бишь балаболы) выжили систему "себя сам обслужи-ка".

– Бал производительности 'неизвестно'. Не замечательно ли? Вы можете быть первым, кто сделает на эту модель профессиональный обзор! – воскликнула машина по 7 пункту работы с покупателем и продолжила штудировать текст по стандарту обслуживания, адаптируя его к скрипту товара. – Но ручаюсь, начинка устройства намного производительней электронных тетрадей. В наше время многие предпочитает рабочие тетради, но они совершенно не знают, чем их превосходит печатный планшет "Силул 4".

– В курсе, изучал, смотрел, видел, – перебил жестянку он.

Не успел скриптёр вдохнуть, как робот затрезвонил:

– Что ж отлично! Раз вы так внимательно осмотрели товар, то явно возник вопрос: "зачем мне планшет, когда в руках есть телефон?" Я вам скажу. Это непростой планшет. Это универсальное устройство на новый лад! Это симбиоз планшетного ПК и печатной машинки старого формата!

Голимый сухой скрипт бьёт горячим веником по ушам. Голос диктора раздражает. Так клишированно и топорно ещё не зачитывали технические характеристики.

– Я умею читать, спасибо, – урезал скриптёр его монолог.

Щеки спеклись, оправа на носу сжималась. Скриптер багровел и задыхался.

– Тогда вы знаете, как "Силул 4" универсален. Где вы ещё встретите разъем для флешки и технологию чернил, которая будет беречь ваши глаза!