Читать книгу: «Горит Сибирь, горят и люди», страница 6
Так, язык, острый на тонкостях, знатно ворошит улей колкостей. Он творит приятные подлости! С ним не забыть, что если душа до грани доводится, то порядок свирепой борьбой наводится. Тогда все шорохи к своим понятиям сводятся. Так, что в бездонных морях, что в косяках, рыбы на едином ритме заводятся. И водятся там лихие бабки. Они чутки на подлости, не скупы и остры, когда нужно устроить подлянку.
Нужны бойкие разбирательства? Так куда подевались возрастные препирательства? В разгаре представлений, можно придумать сотни наставлений. Скажите, как смешон тот локон, чей корешок ветром не растроган, ведь к бремени он не готов, зато растормошен судьбой нелёгкой один старый мох. Разве не понять молодой, что от ланы красота не становится живой? Растрезвоньте всем, что не победить тех взъерошенных кудрей, чьим седым рогаликам позавидует сам Эйнштейн!
Пусть мужик беспризорно, но кто в своей глупости не отчаян и не смел? Забыла старческая мудрость, что в дурной голове, что в хмельной толпе, всегда сплошной беспредел. Не бздит. Возраст тут не у дел. Сложно предать слово бестолковой толпе, зато приятно слышать, как сладкий голос в темнейшие смуты нежнейшие драмы в эфир напел. Но что будет, если за горизонтом показать новый предел?
Под клетчатым пальтишком весь трясётся дед. Он хотел проскочить, как мышка, а то заклюёт нетерпеливый сахарный диабет. На одну усталую ногу приходится сломанный имплантат, которая предвещает реальную муку – что ему грехи нравственные, не меняют они худой расклад. Когда из рук выпирает третья нога, то трудно уповать на память, что горы не свела. Подневольно трясясь, коряге ступеньку преодолеть тяжко. Поэтому порядочности не победить скупой возраст и беспощадную дубовую ляжку.
В поисках лихих бабок скриптёр прозрел. Так скоро он не ждал провала. За спиной повстречал помпон от Дольче Габана. Стоит в тихую, молчит. Почему балаболка не стучит? Она последняя? Нет. Она в середине. Сейчас, но не тогда. Сейчас она договорилась вон с тем мужчиной. Теперь радуется помпон с разношенной пружиной. А мужик с кем водится? Вон с той молодой Синди? Хорошая пара приходиться. А та? Старлетка, вот те на! Там же сварливая бабуля была. Но куда та делась? Походу ещё не вся песенка спелась.
Тут и герой мог в порядок пристроиться, но провафлил момент. Не смог на удобном месте устроится:
– Помните, я хвалил ваш акцент? – объявился, чем победил оппонент.
Пока разбирались кто за кем, старик не смог вспомнить, уговор поделил с кем. А договориться не выходит. Не вкурил пока дед, что удобному сговору всё с рук сходит. Как вдруг у него резко иссяк запал на споры. Коряга ретировался прочь, пока толпа в тихое место не решила уволочь. Лишнего не бренча, кончиком стрекоча, бредёт по рекламе хромая кляча, у которой с ленной паузой стучит третья нога, у которой в тягость всё – очередь в гроб свела. Чует так она беду, и шепчет та под ушко горькую правду: подкова подвела, потому что больше не надомна она. Терпи, скоро поразит в спину расчётливая стрела.
Старик глухой, но не дурак. Понял он тут что, да как. Клюнул на тлушу. Урвать хотел кусок и никого не слушал. Но не виноваты уши. Сговорились звуки – на это дед готов поставить душу. Потому не сладил с собой, смёл терпенье метлой и полетел за едой, перебирая ногой, скача, как удалой, над рекламой с уценённой колбасой. Но не умчался родной, был пойман ордой и огреб с лихвой, за то что несся седой, вперед бабы беременной. Да не кинулся в бой, бог с этой борьбой, и смирился с судьбой, он же не гордый и не злой, пасовал и слился с толпой. Но поздно. Толпой грех замечен, а судьбой факт отмечен: ещё час в этой очереди, и ему инфаркт обеспечен.
Итак, будет в ответе он за то, что мириться с терпением не стал, потому в неравном бою разящий шрам с собой забрал. Жизнь скупа, да помнит о расплате. Раз хочешь кушать, плати потребительский кредит. Кто сказал, что сыр в мышеловке бесплатен? Кошелёк пуст? Ваша проблема, баклушу подгрызайте. Зато пошла вперед мать – гордо, бойко. Пузо скачет в тесной норке, как на захудалой койке. Никак растёт терпила стойкий. Что ж, здоровье молодому Борьке! На детей бюджет съедать даже старику не горько.
Проходит мимо. Её дух разносит возмущение. Он мнёт воротник, как пустое трепло, и прессует сатин в бесформенное полотно. Давит хрустящие вэйпы в кармане и превращает в труху приятные ожидания. Брачует мешок и шею до крепких уз, к несчастью соседям в братскую любовь не отпирает неприступный шлюз. Все вбились в стадо, загнанные в одно узкое место. В душе так пресно, а в груди так тесно, что пространство давит на сердце, а дохлый воздух съёживает горло и плющит нос (отчего шмыгаешь им, как забитый пылесос).
И, пока людей волочит, в-точь жалкие молекулы, толпу разносит прочь, будто волной тащит от инородного тела. Толкаясь, пихаясь, марионетки, как послушные клетки, дают телу ходу и расширяют утробу.
Свет вывески плещет у дверей. Он слепит, скрыв лик матери.
Свежее мясо уже рядом с вами, – гласит "Пятачок", пока камеры записывают эмбрион в инкубаторе на бюджетный счёт.
И скрылась у алтаря мадонна. Мешок скатился по спине косо, словно с разбитой горки, и сильно дёрнул за ремни, чем насолил зверски. Скриптёр перевёл дух, расправил плечи, но позабыл, что на осанке легко сорвать петли. Качели пали, валя за собой тело. Поясница взныла в наказанье и заколола по нервам. Острой иглой напоминает, как от усталости она неверна и люто капризна.
Тут же зуб начал нудить – болезненно клацала акулья пасть. Как привычка курильщика, не во время решила напасть. Скриптёр зашипел воздухом, пощекотал им по всем стальным коронкам, чтоб усмирить боль, язвящую в забитых норках.
Не везёт, попали к неучу родные. А как манила на зубах блёстка! Боль не врёт, достались не в руки золотые, а кривые вёсла, – часто скулит клиент недовольный, пока холодок сладко щекочет ржавые дёсны.
Всё томятся на месте, скрюченные и измученные. Даже если срочно приспичило, в Пяточке место ограничено. Герой трётся о соседей. Шуршит в тесной клетке, как крыска, и глазеет по сторонам. Ощущенье не гласное. Сколько ни дышишь, не хватает воздуха. Мучает удушье, перечь, кашель. Даже в воротнике тяжесть не уходит, будто глотаешь дым в приступе астмы. Вместе с горлом гудит, в исступлении, генератор сарказма.
Наша страна полным-полна терпил. Нету мочи, терпеть всех нет сил!
Рядом витрины засияли, хвалясь суповым набором. Терпенье взяли измором.
– Пропустите, я тоже беременная! – хрипя, каркнула вслух. Это всех известила старуха.
– А ты, мать, когда успела? – рявкнул ей самый шустрый. Голос басистый, слегка затронутый смогом, а улыбка язвящая, как у прокаженного.
– Пока в очереди стояла.
Недолго ждала ответа свора. Толпа хохотала хором.
Память пять секунд отвела задору. Вмиг отвлёкся контингент. Реклама поймала удачный момент. За чьей юбкой быстро увлёкся истощённый клиент. Витрины демонстрируют новые приёмчики, косяк рыбок теснится в искусственном водоёмчике. Ведомые инстинктом, при виде кормильца, даже его пяточка, рыбки кучнее жмутся к нависшему образу и, с открытым ртом, вылупив глаза, тупым непричастным взглядом будто подмывают: дай, дай, дай. То, как они побираются, забавно. Не потому ли люди лезут в карман, собирая по крошке хлебушко в ладошку, ощущая удовольствие; то, что могут отсыпать им немножко.
Но на скриптёре приданное отыгралось. На ум лезет искра. Что за скрипт? От него герою дурно. Это рыбье выражение, эти глаза не таят ни надежды, ни радости. Ничего общего с благодарностью! Не выражают они ни смиренья, ни привитой покорности. И в помине нет слепой беззаботности, а по сути полны ужаса и безысходности.
Надзиратель задавлен (в ультиматум иной приоритет поставлен). Попутал рыбий образ берега. Так, что в памяти о скряге не осталось ни следа. Скриптёр нарыл вэйп на дне кармана. В зубах щелчок. Сел на пику треснувший черный колпачок. Герой опрокинул голову и закурил. Началась охота на вэйпера. Пошла грызня. Скриптер растолкал очередность и вырвался из эпицентра. На некоторое время он прирос к тротуару и, наблюдая, вэйпил, не моргая на блики.
Глаза гноятся. Воняет смрадом. Пепел стелиться на язык. Привкус угольный и насыщен гарью, будто ты, вместо фильтра, пытаешься вычистить дым. В осаде заводов, город полон темных разводов. Так обычно трындит машина с включенным двигателем, нагнетая копоть, а ты стоишь у трубы, как Иванушка-дурачок. И вдруг газует. Под носом крутится облака дыма и угарного газа. Бонусом, будто сам ветер, насолил и брызнул из перцового баллончика. Глаза щиплет, жжет. Нос щиплет и жжет. А разум стебётся – вот это да! Ты словно весь обмазан бальзамом Золотая звезда.
Но только не с вэйпом. С ручкой в зубах ты просто куришь. Дымка – что папироска на всех. Кто-то зажёг искру, бросил на валежник – под утро закашлял пассивный курильщик. Но, обсасывая вэйп, пропадает ощущение, что давишься смогом, а по сути нет разницы из чего: будь то из трубы машины или из одноразовой ручки. Ты всё равно курильщиком будешь.
Рыбки до сих пор лезут, претендуя на место в мозговой жидкости.
– А ты за кем? – прозвенел бойкий голосок. Был очень воодушевлен дружок.
Купил бедняжка серую фуражку в поблажку. У него замашки, чуть ли не до кондрашки. Хочет спрятать кудряшки перед стильной милашкой.
– Знать бы, – вымолвил скриптёр, в раздумья погрязший.
Компаньон цыкнул.
– Что за вопрос? Спроси, кто последний.
Ирония до слёз.
То, что герой курит, продрало скрипт. Очередь, нищета – всё на уме зиждется, как надоедливая скверна. Не просто бесит. Она в убеждения выжжена. Одолевает, словно наваждение. Друг на дружке дублируется ритм, так скоро нарвётся на смещение. Система ценностей в тесноте, наружу ей неймется. Знает, что воля там, где стадо пасётся.
И ударила мысль по голове. Наконец-то! Он нащупал божественный скрипт! Чугунные диски отпустили сердце. Где мешок? Планшет? Встречайте же буковки умельца!
Хлюпанье. Чавкает башмак, откуда собака лакает из своего угольно-черного отражения. Вокруг лужи мерцают неоновые искажения. По рекламе марширует голубь с бородой, как у деда мороза. Старый хрыч проседает на лавке гроши. Камера блюдут, как пенсия сыпется из предсмертного возраста. Как только голубь подходит, истукан резко вздергивает ноги, цокая тростью о тротуар. Он марионетка. Он злобен. Птица шугается и хлопочет крыльями – воодушевленно, трепетно, будто аплодисментами импонирует.
Снова скрипт. Где планшет? Опять воображение на взводе. Что поделаешь, хозяин мыслит образами.
