Читать книгу: «Как из бильярдных шаров вылупляются лейтенанты», страница 9
ТРИ «УВАЛА»
Первое мое увольнение состоялось в день принятия присяги. Приехав к родственникам, я объелся домашней пищи и заснул, тем самым профукал (как я считал) день, которого я ждал с нетерпением долгое время.
До следующего увольнения недели тянулись как резиновые. Каждую субботу и воскресенье согласно руководящим документам 30 процентов личного состава должно было отправляться в город, но на самом деле количество счастливчиков, которые в эти дни могли оказаться по ту сторону КПП, было значительно меньше.
С нескрываемой завистью я смотрел на однокурсников, которые с неистовым упорством гладили свои «парадки». Утюг шипел, словно паровой двигатель, выплевывая клубы пара вверх. Рядом кто-то зажигалкой опаливал шеврон, курсовки и низ брюк, чтобы не торчали нитки. Кто-то надраивал свои ботинки: сначала щеткой с кремом, потом куском шинельной ткани. Пахло гуталином и… увольнением.
ХХХ
Где-то через месяц случилось чудо, как мне казалось. В субботу после обеда нам зачитали список увольняемых, где фигурировала моя фамилия. Радости моей не было предела. Стремглав я помчался в каптерку получать «парадку», которая была уже «с иголочки». Сидя в казарме в выходные дни, не зная, чем себя занять, я свою форму подготовил словно Юдашкин. Оставалось с усмешкой наблюдать за суетой менее расторопных увольняемых и с вожделением ждать построения.
Ответственный офицер с суровым лицом обходил строй увольняемых в город. В руке – линейка. Подходя к каждому, он замерял правильность пришивания знаков отличия.
– От плеча до шеврона должно быть восемь сантиментов, а у вас на три миллиметра больше. Полчаса на устранение, иначе в увольнение не идете.
Бедолага, словно Маленький Мук, мчался в бытовую комнату, чтобы все исправить.
– Головные уборы снять. А почему у вас нет окантовки? Полчаса на устранение.
Следующий бежал как угорелый искать товарища, который смог бы обскоблить ему шею.
– Носовой платок и расческу к осмотру.
У всех есть.
– Правую ногу на пятку. Носки к осмотру.
Эта часть нательного белья у военного должна быть однотонная и колер может быть лишь черный или синий. Тут тоже порядок.
– Увольняемые, – налево, строиться в Дивенском дворике, бегом марш!
Далее осмотр производил дежурный по училищу, который еще раз инструктировал нас о правилах поведения в городе, о курсантской чести, о запрете на употребление алкогольных напитках и о нежелательности встреч с гарнизонным патрулем. Пожелав хорошего отдыха, нам наконец разрешали покинуть стены училища.
ХХХ
И вот передо мной – железные ворота, за которыми уже родное училище, впереди – Санкт-Петербург, в котором я практически никогда не был (не считая меня пятилетнего). Увольнение в субботу начиналось поздно, поэтому к тете на Дыбенко смысла ехать не было. Приехать туда, а через час собираться обратно… Да еще в дороге на патруль можно напороться. Хотя… домашняя пища… – Че, тоже думаешь, чем заняться?
Рядом стоял однокурсник.
– Пошли, тут пошарахаемся по Петроградке, я уже второй раз в увольнении, поэтому кое-что знаю.
Я согласился. Мы неспешно прошли по улочкам, по которым с утра бегали галопом на утренней физической зарядке. Пару раз заходили в какие-то дворы-колодцы – просто было интересно. И как-то незаметно дошли до крейсера «Аврора» (а, может, мы целенаправленно туда и шли).
И вот пред нами появился он. Тогда в суете торжества, когда впервые я его увидел (на присяге), я не смог оценить масштабности этого великого корабля. Стройные мачты, трубы, черные якоря, грозные орудия, ощетинившиеся небу, произвели на меня неизгладимые впечатления. Я, как завороженный, стоял перед железной махиной. В голове играла детская песенка «Что тебе снится, крейсер «Аврора», в час, когда утро встает над Невой…».
Для себя я решил, что в следующее увольнение обязательно пойду на «Аврору». Но человек предполагает, а бог располагает, и поэтому на легендарный крейсер я попал только через четыре года, когда мы праздновали свадьбу Фила.
– Ладно, хорош пялиться, надо что-нибудь заточить (поесть).
Неподалеку нашли какой-то ларек.
– Нам два литра кефира и два батона.
Отцы-командиры нас учили на занятиях по общевоинским уставам, что принимать пищу, курить и оправлять естественные надобности на ходу военнослужащему запрещено (на счет надобностей – шутка). Поэтому мы начали искать место для трапезы.
Зашли в близлежащий двор-колодец. К тому времени уже стемнело. Я поднял голову и увидел звездное небо, которое обрамляла рамка, созданная из старинных домов. В чьих-то квартирах горели окна на кухнях, а у кого-то – в комнатах. Эти огни, как алмазы, небрежно рассыпанные по багету, дополняли картину. Это было очередное подтверждение того, что я сделал правильный шаг, отправившись учиться в Санкт-Петербург.
Мне не мешало то, что из подворотни воняло аммиаком, а справа располагалась огромная помойка, которую не вывозили несколько недель. Моего товарища это тоже не напрягало. Мы расположились на железобетонной детской площадке между слоником с отломанным носом и черепахой, на спине которой было написано «Хеви Металл Рок». Чокнувшись пакетами с кефиром, мы с удовольствием уплетали мягкую сдобу, запивая ее кисловатым напитком. Это был кайф!
ХХХ
Следующее увольнение случилось примерно через месяц и опять в субботу. Дело в том, что субботнее увольнение значительно короче воскресного, потому как в город отпускают лишь после парко-хозяйственного дня (ПХД), который длится до обеда, тогда как в последний день недели получить заветный квиток с надписью: «Увольнительная записка» можно было уже после завтрака.
И хотя времени на отдых было немного, я твердо решил поехать к тете на Дыбенко – встретиться, а заодно и откушать домашних яств. Чтобы мне не было скучно в дороге, я решил взять однокурсника, который был в списке увольняемых, но идти ему было некуда. Не по улице же ему слоняться: погода этому уже не благоприятствовала.
Накануне вечером я позвонил родственнице и предупредил ее о своем приезде со своим товарищем. Тетя с радостью восприняла известие и сказала, что очень ждет.
Наскоро пообедав после трудового ПХД и выполнив все ритуалы для выхода в город (инструктаж и проверка внешнего вида), мы вышли за КПП. Однокурсник был очень рад, что я его взял с собой, и всю дорогу пел лестные дифирамбы.
К «Горьковской» решили идти не по Каменоостровскому проспекту, дабы не нарваться на патруль, а дворами. В то время все арки были открыты и поэтому знающий человек мог пройти всю Петроградку, минуя оживленные улицы. Естественно, мы пока этого опыта не имели. Выйдя из училища, мы сразу нырнули в первый двор-колодец, из которого вело несколько выходов. Мы встали на перепутье, как богатыри на картине Васнецова (правда нас было не трое, а двое). Товарищ предложил пойти прямо:
– Так мы точно выйдем к метро.
– Не, давай пойдем налево – верняк нам туда, – возражал я.
Кто в этом поединке победил, я уже не помню, но пройдя несколько арок, мы уперлись в тупик. Пришлось возвращаться назад. Попробовали пройти по другому пути – опять тупик. Не знаю, долго ли мы еще бродили по этому лабиринту Минотавра, если бы не жалостливый голос моего попутчика:
– Я, по-моему, хочу по большому. – …
Осмотрев окрестности, нашли самое приемлемое место для этого – мусорные баки в глубине двора.
– Давай, только по-быстрому, а потом выйдем на Каменоостровский и пойдем по прямой к метро, хватит уже блуждать.
На том и порешили. Товарищ побежал в выбранное место, я же остался на «шухере». Через несколько минут изза кучи помоев показалось радостное лицо моего сослуживца. Поправив шинель, он резюмировал:
– Ну все, можно идти.
Мы вышли на проспект и направились в сторону метро. С первых секунд, как мы вышли из арки, меня преследовал какой-то неприятный запах. Пройдя сотню метров, амбре продолжало преследовать нас. У меня закралось подозрение… Немного отстав от товарища и посмотрев сзади на его шинель, я опешил – полы его шинели были измазаны отходами жизнедеятельности… Как бы невзначай я остановил коллегу:
– Э… понимаешь… такая ерунда, ты… это самое …шинель сзади…
Товарищ, посмотрев на полы шинели, все понял и залился краской, сказав с грустью:
– Походу, увольнение закончилось.
Понурые мы развернулись на 180 градусов и пошли в сторону училища. Конечно, я бы мог один поехать к тете, которая меня ждала, но нет, это было бы не по-товарищески.
Дневальный по батарее был удивлен нашим появлением:
– Еще часу не прошло, а вы уже обратно.
– Да нечего там делать, лучше в казарме полежим, отдохнем.
Тем временем мой экс-попутчик прошмыгнул в умывальник, как мышь, где словно енот-полоскун, полчаса хозяйственным мылом отдраивал полы шинели. Я пообещал ему, что об этом конфузе не узнает никто (поэтому и не упоминаю его имени).
А тетю свою пришлось обмануть, сказав, что начались учения и нас не отпустили в увольнение. Она была очень расстроена.
«Опыт, как и половое бессилие, приходит с годами», – гласит народная мудрость. Так вот, поднабравшись этого самого опыта, мы впоследствии никогда не садились «по-большому», не подвернув полы шинели.
ХХХ
Яркое теплое солнце светит в окна казармы. Лето. Выходной день. Сидим с соседом по койке, Морпехом, на табуретках – ждем, когда позовут на построение увольняемых. Мы уже не суетимся, как год назад, когда были еще желторотыми и, услышав свою фамилию в списке увольняемых, молнией мчались готовиться к столь значимому событию – получать парадку в каптерке и наглаживать ее. Мы взяли свою форму загодя, еще с утра, по блату, ведь каптерщик – свой человек – Вася Козин. Все это время, пока мы драили казарму на ПХД, она висела на дужке кровати. Когда все ломанулись получать свои мундиры, мы стали неспешно переодеваться. И вот мы уже готовы покорять Северную Столицу.
– Какие планы на сегодня?
– Вообще-то, никаких. Барышня, с которой я познакомился на прошлых выходных, сегодня занята. Думаю, может ну его, это увольнение. Завалиться под одеяло и продрыхнуть до поверки, а там опять спать. Хоть высплюсь, – ответил Морпех.
– Брось, смотри какая погода, пошли по Петроградке прошвырнемся, по бутылочке «Мартовского» выпьем. Пока вернемся, все выветрится.
– Не вижу повода, чтобы отказаться, – парировал сосед.
Из стен училища вышли вальяжно – торопиться нам некуда, дел никаких, можно с удовольствием наслаждаться летним солнышком.
– Курить есть?
– «Норд Стар». – Пойдет.
Закурив по сигарете, величаво идем по тротуару. Это раньше, когда мы были первокурсниками, прятались где-нибудь в арке, чтобы подымить, потому что устав запрещает курить на ходу. Это раньше мы испуганными глазами-блюдцами за каждым кустом искали патруль, который нас тут же хотел схватить. Сейчас же мы перешли на второй курс и познали свой военный Дзен. Сейчас мы наслаждаемся жизнью.
– По пиву?
– Конечно!
На витрине ларька рябит от обилия красочных наклеек: «Вена», «Адмиралтейское», «Степан Разин», «Калинкинъ», а вот и недавно появившаяся «Балтика №4», а рядом – полегче, «Балтика№3»…
– Я как всегда «Мартовское». – Солидарен.
Взяли по запотевшей бутылочке и – в придворовый парк, где есть лавочки. Закуриваем еще по одной. С помощью поясного ремня, который всегда находится под кителем, пробки с наших бутылок улетают в кусты. Первый глоток – самый вкусный, поэтому и самый огромный. Дальше можно расслабиться и, посмаливая сигарету, вести размеренный разговор. А ведь соседи по койкам – 24 часа вместе, казалось бы, о чем говорить? Ан, нет, за воротами училища, на свежем воздухе, под теплым солнцем всегда найдется тема для обсуждения. За разговорами зеленые поллитровки опустели.
– Повторим? – Не против.
Обновив запасы живительной влаги, разговор продолжили там же.
– А что у тебя интересного есть во Пскове?
– Кремль! Приезжай, посмотришь. А у тебя?
– У меня – вулканы.
Смотрю, Морпех как-то напрягся. Повернув голову в сторону его взгляда, я оторопел – прямо к нам направлялось три военных с красными повязками, которые, по всей видимости, уже нас заметили.
– Патруль!
– Вижу, погнали!
Бутылки брошены в кусты… На ходу вспоминаем занятия нашего преподавателя по физо, капитана Крутого: «Резче, резче движения, выше ногу поднимаем, про руки не забываем»… Смотрю назад – началась погоня.
На пути возникает кованная ограда, небольшая, метра полтора, но сверху увенчана острыми пиками. Другого выхода нет – только вперед, не зря же мы тренировались на полосе препятствий в Красном Селе. Адреналин и навыки, приобретенные за год обучения, сделали свое дело – я уже по ту сторону забора. Морпех что-то замешкался, слезая с частокола. Ну вот он уже рядом. Теперь нас не догнать – каждый проходной двор, каждую арку мы отлично знаем.
Все, оторвались… Товарищ мой почему-то не особо рад этому событию. На вопрос о том, что случилось, Морпех поворачивается ко мне задом и показывает порванные окровавленные штаны. Капец…
Оказывается, что, когда мы перелазили через ограду, он, спрыгивая с нее, неаккуратно присел и насадил на пику свою пятую точку.
Что делать? Думать долго нельзя, кровь хоть и не хлещет, но не останавливается. Недолго посовещавшись, решили идти в санчасть училища – авось пронесет, и медсестра не заявит командованию о травме.
Бочком, бочком, через КПП, мимо «аквариума» дежурного по училищу (благо, он был на ужине) мы пришли в санчасть. На вахте стояла молодая медсестра, которая долго не могла убрать улыбку с лица, узнав о нашем приключении.
Обработав рану и сделав пару стежков, она пообещала нам, что дальше ее кабинета информация не уйдет. Она сдержала свое слово. А Морпех в знак благодарности на следующее ее дежурство принес много всяких вкусностей к чаю, а может и не только вкусностей, а может и не к чаю…
«УСТУПИТЕ ПАРНЮ ЛЫЖНЮ»
Накануне выходных дней отец пришел со службы и сказал, что в воскресенье он ответственный за лыжный кросс в своем подразделении, и чтобы я не нежился в кровати до обеда, «как Обломов», он решил взять меня на зимнюю прогулку. В ту пору моего безусого детства я, как и многие мои ровесники, не был хозяином своих желаний, потому отказаться от такого «заманчивого предложения» я не мог.
Вечером мы с отцом подготовили мои лыжи «Карелия Сортавала». Паяльной лампой, которой мама перед праздниками опаливает курицу, обожгли деревянные полозья, обильно смазали их парафиновой свечкой, хранившейся у нас на случай непредвиденного выключения электричества, и подтянули по размеру ноги резиновые ремни на креплениях.
С первыми петухами (хотя никаких пернатых у нас не было) отец растормошил меня, не дав досмотреть интересный сон про самую красивую девочку в классе, и по-командирски приказал в срочном порядке собираться. С кислой миной я натянул болоньевые штаны (чтобы задницу не промочить), олимпийку и шубу из чебурашки (желто-коричневого искусственного меха). Он же взял термос с горячим чаем и бутерброды с соленой красной рыбой, сложив все это в вещевой мешок.
В автобусе, маршрут которого пролегал мимо части, ехали молча: отец думал, что вновь очередной выходной накрылся медным тазом, а я – о том, как бы задорно я сейчас катался с друзьями с огромной горки на своем снегокате «Чук и Гек».
Как оказалось, матросы тоже не особо желали дышать свежим воздухом на лыжне. Отец построил вверенное ему подразделение и со всем мичманским красноречием промолвил:
– Какого хрена еще не готовы к лыжному кроссу? Или, бля, мне это надо? Я бы лучше лежал на диване и плевал в потолок, а теперь с вами херней лыжной занимаюсь.
(Конечно, слова были отнюдь не такие мягкие и теплые, но я их помню практически дословно по прошествии трех десятков лет).
Вдруг он повернул голову и заметил меня – на этом его ораторский талант улетучился. Он совершенно забыл, что я стою рядом и «грею уши». Дело в том, что в нашей семье не принято было сквернословить, любое нецензурное слово было табу. Возможно, поэтому я до сих пор (топча пятый десяток) помню очень точно ту речь и картинка этого случая стоит перед глазами.
Я видел, что отцу было очень неудобно передо мной, но тем не менее его слова подействовали на матросов. Они мигом разобрали спортивный инвентарь, облачились в черные шинели и вышли на лыжный кросс, который проходил на близлежащем озере.
… Усталый, но довольный, с морозным румянцем я ехал в автобусе домой. Всю дорогу я благодарил отца за прекрасный выходной день, который он мне предоставил. Он улыбался. И пусть в тот день друзья катались на санках и снегокатах с горки, обгоняя и сбивая друг друга, зато я за это время научился коньковому бегу на лыжах и «елочкой» подниматься на горку, а главное, что я весь день провел с отцом, у которого не так часто бывали выходные.
ХХХ
Чем лето в армии (на флоте) отличается от зимы? Правильно, бегом. Если в теплое время года он бывает спринтерским, стайерским или трусцой, то в холодное – классическим, коньковым или даже бэк-кантри.
Первый снег всегда выпадал внезапно. В городе – слякоть, зато в парках – морозная сказка. Отцы-командиры, словно лешие и вурдалаки, любили испортить это зимнее настроение, для чего в выходные дни устраивали общеучилищный лыжный кросс.
Нехитрый инвентарь для занятий нам был выдан на первом курсе. Когда я впервые увидел то, на чем нам придется покорять снежную целину петербургских парков, я был в шоке. Военные лыжи представляли собой две неотесанных доски, о которые можно было легко занозить руку. Под стать им были и крепления, которые при помощи резинового жгута намертво фиксировали кирзовый сапог курсанта в металлической нише. Однако через пять минут бега винты хитрого механизма расслаблялись и нога военного спортсмена болталась, словно фекалий в проруби. Лыжные палки – это отдельная тема. С детских лет я знал, что сей спортивный снаряд должен быть высотой до подмышек, но здесь это не учитывалось – практически все палки были одного размера, который подошел, наверное, только михалковскому дяде Степе. К тому же с них периодически соскакивали кольца, которые предотвращали проваливание в глубокий снег. Специальной амуниции для лыжных прогулок предусмотрено не было, поэтому катались мы в повседневной форме одежды – меховая шапка, шинель и кирзовые сапоги (короче, в том же, в чем и ходили на занятия).
В выходной день после завтрака все училище выдвигалось в район Озерков или Удельного парка. Чтобы мы не покалечили в метро мирное население, все подразделения спускались под землю с небольшим интервалом. Шары цвета хаки, словно ежи, ощетинившиеся своими острыми иголками (лыжами и лыжными палками) скатывались по ступеням эскалатора вниз, нередко невзначай задевая кого-то из прохожих. На все возмущения «гражданских» отвечали дружным гоготом.
На месте кросса в назначенное время нас уже ждали офицеры кафедры физической культуры и спорта в модных спортивных костюмах, на головах – яркие шапки-петушки с кисточкой, на ногах – пластиковые лыжи, а в руках карбоновые лыжные палки. Основная цель их пребывания была не только в фиксировании результатов каждого курсанта, но и в отслеживании тех, кто пытается сократить маршрут путем срезания углов. В этом им на помощь также приходили курсанты из числа освобожденных от физических занятий по медицинским показателям. Вот они-то и были нашими «палочками-выручалочками».
После того, как на старте нам раздавали нагрудные номера, мы, как бы невзначай, подходили к ним и говорили свои номера, а они, в свою очередь, обязались нас зафиксировать в своих протоколах прохождения контрольной точки. Конечно, если бы в то время были мобильные телефоны, то эта процедура была бы намного проще.
Иногда наши договорные состязания могли выйти нам боком. В один из лыжных кроссов мы договорились со всеми однокурсниками, что стояли на контрольных точках, а сами изрядно укоротили дистанцию лыжни где-то в половину. Когда мы уже приближались к финишу, нас громким криком остановил офицер, который фиксировал время на заключительном этапе гонки:
– Вы чё, офигели, с вашим временем вы идете на мировой рекорд!
Что ж, пришлось сделать паузу, достать сигареты и продолжительное время курить под сенью сосен, чтобы исключить все подозрения. Офицер, кстати, оказался понимающим и никому не рассказал про новоиспеченных олимпийских чемпионов.
Когда сигнал «на старт, внимание, марш» звучал в начале гонки, группы курсантов повзводно срывались с места и кто во что горазд устремлялись вперед, рассекая девственную простыню свежевыпавшего кристально чистого белого снега. Особенно интересно было наблюдать за ребятами, которые приехали учиться из теплых регионов, где снег видели только по телевизору, когда транслировались зимние Олимпийские игры.
Мне же было проще: на краю Земли, где я вырос, после затяжных пург наметало четырехметровые сугробы, благодаря которым я не мог открыть дверь подъезда, когда шел с утра в школу. Это было уважительной причиной, чтобы вернуться домой и досмотреть сон, который был прерван звонком голосистого будильника.
Отдельно вспоминаются ребята из Астрахани, которые про лыжи читали только в букваре: «Вся земля в снегу, я на лыжах бегу. Ты бежишь за мной, хорошо в лесу зимой». Но поблажек никому не было. Мы (кто сносно стоял на лыжах) решили пустить вперед новичков, чтобы в случае чего подстраховать их. Все равно финальное время фиксировалось по последнему прибывшему из состава подразделения.
Я ехал не спеша, любуясь зимней природой, зная, что при необходимости всегда наверстаю отрыв от основной группы. Вдруг на лыжне я заметил неопознанный бугорок, накрытый шинелью. Подъехал поближе. На мое требование уступить лыжню – никакой реакции. Свернув вправо, я решил обогнуть этот холм. В минуту, когда я поравнялся с ним, меня начал разбирать гомерический хохот. Как оказалось, этой кочкой был мой однокурсник Дуб И, который от новых ощущений и неимоверных физических нагрузок захотел «по-большому». Дабы не усложнять себе жизнь сниманием и одеванием лыж, он решил сделать дело, не сходя с лыжни. Подобрав полы шинели, он спустил портки и присел – в такой позе я его и застал. Вдоволь насмеявшись, мы вместе отправились к финишу.
Карась пересчитал личный состав взвода – одного курсанта не хватало. Стали вспоминать, кто за кем шел в строю.
– Отсутствует Дубинин Алексей (Дуб А), – отрапортовал замкомвзвода Леха Вологдин.
С момента старта его никто не видел. Начали уже шутить, что он в Астрахань убежал, чтобы показать диковинку – лыжи. Кто-то предположил, что его медведи с волками сожрали (в Удельном парке). Не до смеха было, пожалуй, только командиру взвода, который не находил себе места.
Вдруг на лесной опушке показалась темная точка, которая приближалась к нам. Чем меньше становилось расстояние до нее, тем отчетливее вырисовывался силуэт, облаченный в шинель. Ба, так это же Дуб А – раскрасневшееся лицо, клубы пара изо рта, заплетающие ноги, которые с каждым шагом по колено проваливались в рыхлый снег, а под мышками – лыжи и палки:
– Ну вас, нахрен, с вашими лыжами, ставьте меня лучше в наряд в те дни, когда будет проходить эта фигня, но на эти деревяшки я больше не встану!
Как оказалось, Леха для себя однозначно решил покорить маршрут, предначертанный нам. Но, проскользив по трассе сотню метров и пару раз потеряв лыжу, он для себя нашел иной способ преодоления пятикилометровки. Скинув резинки с креплений, взяв лыжи с палками под мышки, он по лыжне потопал к финишу. В свою очередь, командир батареи за волю к победе наградил его внеочередным увольнением – прямо из парка в город. Таких везунчиков, которые прямо с лыжни отправлялись в «увал» было немного, но они были.
Однако получить заветный квиток с надписью: «Увольнительная записка» из рук командира было недостаточно, чтобы всецело расслабиться и на крыльях вольной птицы унестись в мир метро, ярких магазинных витрин и красивых девиц, еще необходимо было сбагрить кому-то свои лыжи, чтобы тот отвез их в казарму. Мы же, те кто возвращался в расположение, понимали, что в момент, когда увольняемый обращается к тебе с просьбой отвезти его лыжи, можно «раскрутить» его на все. Сигареты, шоколад, сгущенка – на все это соглашался товарищ, лишь бы выполнили его просьбу.
