Читать книгу: «Как из бильярдных шаров вылупляются лейтенанты», страница 4

КРАСИВ В СТРОЮ – СИЛЕН В БОЮ!

Стартанул наш начальный период прохождения воинской службы. Вообще-то, полноценными курсантами мы должны были стать через полтора месяца – после принятия присяги. А как можно давать клятву Родине, что ее защитишь, когда ты не умеешь это делать. Для этого мы и прибыли в Учебный центр СПВЗРКУ, чтобы отцы-командиры нас научили всем правилам защиты Родины.

Ежедневно после завтрака проходило построение всего личного состава на плацу, откуда мы отправлялись на учебу. Расписание занятий у нас было малопрофильным, можно сказать, что по факту нас гоняли лишь по трем дисциплинам: строевой подготовке, физической подготовке и общевоинским уставам.

Последнее было самое приятное. В хорошую погоду мы рассаживались на траву вблизи бараков, а Карась выдавал нам книжки, которые назывались «Временный устав внутренней службы Вооруженных Сил Российской Федерации». За академический час нам было необходимо вызубрить несколько глав из этой армейской библии, а в конце занятия любимый командир взвода выборочно опрашивал своих подчиненных.

Как же было тяжело продержаться эти сорок пять минут и не уснуть. Теплое летнее солнце так и нашептывало в ухо: «Спать… спать… спать…». И мы, повинуясь приказу с небес, начинали клевать носом. Но бдительный Цербер неустанно следил за нами, он не позволял живым попадать в царствие Морфея. И как только кто-нибудь переступал хоть одной ногой границу бдения и сладких снов, одна из голов пса истошно вопила:

– Встать!!!

Все нехотя вставали.

– Всем сесть, курсант Пупкин остается стоять!

Бедолаге приходилось дальше изучать Устав стоя, зная, что в конце занятия скорее всего он будет отвечать на заданные вопросы. Но были и несгибаемые индивиды, которые даже стоя умудрялись «надавить на массу». Им предлагалось заманчивое предложение – беговой тур вокруг полевого лагеря с осмотром местных достопримечательностей. А для закрепления увиденного в несколько кругов.

В ненастную погоду все это действо переносилось в барак, оборудованный под учебный класс. Там не было шепчущего солнца, но был барабанивший по шиферной крыше дождь, который монотонно выстукивал: «Спать… спать… спать…».

ХХХ

Через месяц у нас должно было состоятся торжественное мероприятие, именуемое военной присягой. На это событие, как обычно, приглашается много гостей, перед которыми нельзя ударить в грязь лицом. А для этого существовала строевая подготовка.

Каждый божий день мы стирали каблуки об остатки асфальта на и сбивали носки сапог об рытвины на плацу.

– Левой! Левой! Раз, два, три! Тянем носок! Локоть идет параллельно земли!

Погода на дворе не имела никакого значения. Будь то жара, будь то дождь – мы маршировали. Но Карасю казалось, что мы плохо ходим. Он считал, что, гоняя целый день в непогоду, мы быстрее обучимся этому хитрому ремеслу и не подведем его на присяге.

Ну, с одной стороны, он был прав. Маршировали все так себе (за исключением служивых и тех, у кого в школе была начальная военная подготовка), в ногу попадать научились далеко не сразу. Среди нас оказалось несколько человек, которые упорно путали «право» и «лево». Были и те, кто вышагивал, одновременно поднимая правую руку с правой ногой, а левую – с левой. Да что греха таить, и у меня не все сразу получалось.

Так что у каждого со строевой подготовкой были свои отношения.

Иногда нам выносили пюпитр – это такая напольная подставка для шпаргалок. Нам говорили, что именно на такой штуке будет лежать красная книжка с текстом присяги. Вообще нам надлежало его выучить наизусть, но для страховки он всегда был рядом. Карась вызывал нас по одному:

– Курсант Пупкин, для принятия…

Еще нетвердой поступью вываливался из строя «счастливчик», в голове которого роились примерно такие мысли:

– Пять шагов вперед, поворот на 90 градусов вправо (лишь бы не занесло), три шага прямо, поворот на 90 градусов влево (надо, чтобы получилось, как в первый раз) и три шага прямо. Бинго (получилось)! Блин, а ведь еще и обратно надо красиво встать в строй…

ХХХ

«Физическая подготовка является одним из основных предметов боевой подготовки, важной и неотъемлемой частью воинского обучения и воспитания личного состава Советской Армии и Военно-Морского Флота.

Цель физической подготовки – обеспечить физическую готовность военнослужащих к боевой деятельности, а также способствовать решению других задач и обучения и воспитания» НФП-87 – Здравствуйте, товарищи курсанты!

– Гав! Гав! Гав! (к тому времени мы уже научились здороваться, как настоящие военные).

– Запомните, я крутой! Я капитан Крутой – ваш преподаватель по физической подготовке. За время учебы в стенах нашего вуза я вас научу тому, что должен уметь и выполнять настоящий офицер.

Перед нами возвышался статный офицер. Хотя нет – это была гора мышц, рельеф которых виден был даже через спортивный костюм. Позже мы узнали, что он является Мастером спорта международного класса по гиревому спорту.

Каждое занятие начиналось традиционно с разминки. Если кто-то думает, что это что-то подобное зарядке в пионерском лагере, то отнюдь нет. Бег трусцой, приставными шагами, задом, на полусогнутых (в просторечии – и боком, и раком), приседание, бег с товарищем на плечах. Я о существовании таких извращений до этого и не слыхивал.

Далее начиналась основная часть. Отжимание на счет – это помимо «делай раз» – «делай два» иногда случалось «полтора» – замирание на полусогнутых руках до упаду. Кстати, при подтягиваниях на перекладине, также случались «полтора». Далее шли рукоходы – это такие металлические лестницы, параллельные земле, которые располагались на высоте примерно четырех метров. Необходимо было их преодолеть, перехватывая руками, и не сорваться вниз. Теперь уже и не упомнишь, какие еще «садистские» приспособления были придуманы для курсантов.

Традиционно продолжалось все спринтерским бегом на 100, либо 400 метров. Но это еще цветочки, а ягодки – когда эти упражнения заменялись 10 по 10, либо 4 по 100 метров. На таких дистанциях сложно распределить свои силы, да и дыхание постоянно сбивается. К тому же, я с детства не любил короткие дистанции, предпочитая стайерские, поэтому для меня это была мука.

Заканчивалось все кроссом, обычно на 3, реже на 5 километров. Это было не сложно, потому как бег проходил по асфальтированным дорожкам вокруг полевого лагеря. Сложнее было, когда Карась, возомнив себя рейнджером и пожелав показать свою физическую подготовку, строил наш взвод и ставил «боевую задачу». Обычно это было вечером, а нередко и в выходной день:

– Произвести марш-бросок из пункта А в пункт Б!

Расстояние между этими пунктами было примерно километров пятнадцать. Нам предстояло, словно сайгакам, скакать по полям полигона нашего училища, при этом пересекая какие-то траншеи и карабкаясь на какие-то горы. Карасю было весело – ведь он был налегке, а мы – при полной выкладке. Что это значит? С одного бока висит саперная лопатка, с другого фляжка, наполненная водой (напомню, что август – жара), за спиной – вещевой мешок, в котором громыхает котелок и другая ерунда, а к верху крепится плащ-палатка. Слава богу, что мы еще не приняли присягу, соответственно нам не было положено оружие, да и шинели еще не получили – не сезон. Позже, когда нам все это уже было выдано – мы и это все цепляли на себя во время марш-бросков.

Иногда от нашего командира взвода звучала неожиданная команда:

– Вспышка слева!

При этом каждый в подразделении должен было упасть ничком головой вправо, где бы он ни стоял. Карася не волновала, есть ли там лужа, коровья лепешка или репейник. При этом необходимо было закрыть голову руками. Эта команда имитировала вспышку ядерного взрыва. Так же вспышка могла возникнуть справа, сзади, или спереди.

А еще немаловажным условием было то, чтобы никто не отставал. Если же такие находились, то нам надлежало нести их на руках или плащ-накидке. Вот такой вот веселый стратег был у нас лейтенант Леха Карасев.

Вообще, мне периодически казалось, что из нас хотят сделать не специалистов зенитно-ракетных войск, а мотострелков. Или же мы такое секретное подразделение, что нас отправят после окончания училища в кавалерийское соединение, которым командует предок Семена Буденова, где нас по назначению будут использовать в роли гнедых жеребцов.

Кстати, капитану Крутому (при нас он позже получил майора), который вел у нас занятия по физической подготовке, многие до сих пор благодарны, за то, что он нам привил любовь к спорту. Выпускаясь из училища, мы были сильны и выносливы, обладали всеми физическими качествами, которые должны быть у офицера. Так что офицер сдержал свое слово, которое дал нам еще на первом занятии. А сам он впоследствии пошел на повышение и стал тренером в Спортивном клубе армии Ленинградского военного округа.

СРОСШИЕСЯ С ТУМБОЧКОЙ

Помимо общевоинской подготовки нас начали приучать к внутренней службе. Тогда мы узнали новое слово – наряд. До этого многие из нас, услышав это слово, естественно, представляли самую красивую девочку в классе на выпускном бале, ее длинные ноги, которые едва прикрывал красивый наряд, ее вздымающиеся упругие груди, эротично упавшую с плеча красную ленту с надписью: «Выпускник 93».

Сразу в голове возникала фантазия, как потные дрожащие руки снимают пышный наряд недоступной одноклассницы, оголяя ее, возможно, еще девственное тело. Наряд с шелестом падает на пол, страстные поцелуи во все возможные места и происходит соитие… Напомню, что каждый из нас – семнадцатилетний подросток, который не видел (не трогал) девушку уже почти два месяца – тестостерон зашкаливал.

А оказалось, что в армейском смысле это слово имеет не такое привлекательное значение. Можно сказать, что это целая философия, которой надо обучаться. Это на гражданке наряд – красивая тряпка, которая добавляет бонусов лицам противоположного пола.

В один из первых дней на послеобеденном построении нам объявили, что четыре курсанта (поименно) заступают в суточный наряд по батарее. Конечно, к тому времени у нас было понятие, что это такое – нас уже понатаскали теоретически на занятиях по общевоинским уставам. Мы уже ознакомились с какими-то статьями устава, касающимися этого армейского священнодейства, и знали обязанности дневального (кому положено – дежурного). Но все равно, это было шоком. Как возложить на свои хрупкие плечи такой груз ответственности? Мы не завидовали дебютантам, с усмешкой смотрели лишь ребята, которые до этого служили в войсках.

Все пошли на послеобеденные занятия, а «бедолаги» остались в бараке готовиться к заступлению в наряд. Им необходимо был вспомнить уставы, подшить чистый подворотничок, почистить сапоги, погладиться, и, если останется часок времени, то можно было вздремнуть.

Потом был развод наряда, на котором командир батареи с серьезным видом осматривал форму одежды каждого и опрашивал знание обязанностей.

Суть наряда в двух словах. Дневальные находятся на тумбочке, сменяя друг друга поочередно. Для чего это сделано? Элементарно, тумбочка – это полуживой организм, в недрах которого хранятся очень важные документы, среди которых: «Журнал приема и сдачи дежурства», «Книга увольняемых», сильно затертая газета «SPEED инфо», книга без обложки «Месть Бешеного» и пайка с ужина (на случай если ночной дневальный проголодается).

Естественно, этот организм (хоть и полуживой) очень привязывается к курсантам, которые все время стоят рядом с ним, а они. в свою очередь, – к ней. И если какой-нибудь нерадивый курсант хочет порвать свои отношения с тумбочкой и покидает ее, то она каким-то неведомым образом сигнализирует всем офицерам, что ее бросили. А радиус передачи сигнала у нее небольшой, поэтому приходят не все офицеры, только находящиеся неподалеку. Отцы-командиры очень дружны с тумбочкой и никогда не дадут ее в обиду, поэтому сразу начинаются поиски курсанта, который бросил на произвол судьбы своего боевого товарища. Его быстро находят, потому как он просто отошел по естественным надобностям в близлежащий лесок.

Офицер начинает громко отчитывать курсанта на радость тумбочки, и хоть она слышит через слово, потому как глуховата (деревянная, да и ушей у нее нет), тем не менее она сияет отсчастья словно начищенный медный таз. Окончание этой взбучки предсказуемо – дневального снимают с наряда, чтобы вечером он заступил вновь.

Если бы у тумбочки был хвост, то она непременно бы им виляла и весело лаяла открывающейся дверцей, ибо проучила сорванца: «Не будешь больше оставлять меня одну». А курсант удрученной походкой отправляется восвояси, про себя матеря офицера, снявшего его с наряда. А ведь на самом деле он ни в чем не виноват, корень зла находится в этом сером ящике. А тумбочка в это время принимает новую «жертву».

Еще в ее нутро вмонтирован суперсовременный детектор сна, который начинает срабатывать при закрытии век дневального более чем на десять секунд. Она также начинает посылать сигнал офицерам. И повторяется все, как и в предыдущем случае.

Но есть у тумбочки курсант, над которым она практически не властна, – это дежурный по батарее. Ей бы и хотелось его приструнить, но он всегда может отбрехаться. Да и за дневального может заступиться, мол, я его послал в расположение проверить порядок.

Единственное время, когда тумбочка может подставить его – это время, когда все курсанты находятся на занятиях. Именно тогда в расположение батареи приезжают «Мистер Мускул», «Тетя Ася» и «Мистер Пропер». Каждый из этой троицы берет в свои крепкие объятья по одному дневальному и начинает указывать, что ему сделать: отдраить туалет, начистить краники на умывальниках, навести приборку в спальном помещении… Курсанты обязаны их слушать – это аксиома, которая существует много-много лет.

А в это время «Д’Артаньяну» (дежурному) приходится отдуваться за своих «мушкетеров» (дневальных), для этого он становится на тумбочку. А она и рада. Теперь дежурному надо держать «ухо востро» и «нос по ветру», а то гляди, подставят. Но серой коробке тут редко улыбается удача, ведь рядом с ней сейчас стоит наиболее подготовленный из курсантов.

КОРНЕПЛОДЫ, КАПОНИРЫ И КОНЕВОД

Не нравится мне дармовой труд, да и не нравился никогда. Каждая работа должна быть оплачиваема, либо просто поощрена чем-либо.

Но это прозрение у меня появилось с годами, когда я повзрослел. В детстве же и юношестве (в пору Советского Союза) нас воспитывали иначе. В частности, мы обязаны были делать все для процветания своей любимой страны (в основном, безвозмездно). Будь то собирать металлолом или макулатуру, красить парты перед первым сентября или проходить трудовую практику на близлежащем заводе. Все это ни коим образом не оплачивалось, а нам преподносилось как обязанность.

Самое скверное началось в старших классах. Каждую осень мы выезжали в поля – помогать колхозникам собирать овощи. «Соберем урожай без потерь!» – основной лозунг тех поездок.

Так как я с рождения жил в довольно большом городе, то мне эти ковыряния в земле, откровенно говоря, были в тягость. Возможно, если бы у моих родителей была дача, где можно бы было меня приучить к агрономии, то было бы все иначе. Но дачи не было. Поэтому, когда классный руководитель объявлял, что завтра мы едем собирать картофель или турнепс (кормовая репа), мне уже было противно. Я готов был вместо этого мероприятия написать пару контрольных работ по нелюбимым предметам обучения, лишь бы не ехать. Но отводов не могло и быть: либо едешь, либо едешь.

Утром возле школы собиралось «народное ополчение» – подростки в старых болоневых куртках, резиновых сапогах, с ведрами наперевес, в которых лежали бутерброды и варенные яйца. После переклички подъезжали скверно пахнущие «пазики», в которые загружалась вся эта толпа.

Возвращались мы поздно вечером, падая с ног, но с полными ведрами корнеплодов – это был нам бонус от колхоза.

Последний выезд в колхоз в 11 классе для меня был как праздник – наконец-то не придется больше копаться в земле-матушке, а потом спичкой выковыривать грязь изпод ногтей. Ан нет, рановато я радовался…

ХХХ

Как-то на построении командир батареи объявил нам радостную весть:

– Завтра выезжаем на сбор картофеля. Подшефный колхоз «Знамя Ильича», а может «Конь Буденого» любезно согласился наполнить училищные закрома овощами, а взамен просит оказать посильную помощь братьям-колхозникам в сборе урожая, ибо до зимы они не поспевают.

Напрасно я думал, что мое ковыряние в грядках закончилось в школе.

Всех любезно пригласили на склад, где выдали подменку – грязную сырую форму с запахом плесени и шинели, как у фашистов под Сталинградом – рваные и без хлястиков. В этом наряде нам предстояло трудиться в поле, дабы не ухайдакать свою новую форму.

В девяностые годы в армии были большие сложности с обеспечением: не только продовольствием и вещевым имуществом, но и горюче-смазочными материалами. Все грузовые автомобили училища стояли на приколе, едва хватало топлива на учебный процесс. А посему ехать нам предстояло на электричках. Сейчас с улыбкой вспоминаю, как «махновская армия» в полторы сотни штыков, смердя своим одеянием, заходила в электричку и рассаживалась между дачниками и бабушками с корзинками.

Худо-бедно доехали до картофельного поля. Отцы-командиры распределили нас по парам на каждый рядок в несколько сотен метров. Мне в напарники достался крепкий паренек, который приехал к нам из Смоленска, где не поступил в Военную академию войсковой ПВО. Ну а наше же училище его с удовольствием приняло. Звали его Сергей «Фил» Филатов. Я его неоднократно видел на территории полевого лагеря, но лично с ним знаком не был.

Взглянув на того, с кем мне придется работать, я мысленно предположил: «Авторитетный пацан: и шинелька у него более-менее опрятная, сапоги подвернуты, кепка на затылке, из-под которой волной стелется светлый чуб – хоть картину с него пиши».

Парень сразу взял инициативу в свои руки:

– Работаем наравне со всеми. Не отстаем и вперед не лезем, чтобы не дали дополнительную грядку. Ты набираешь картошку в ведра, а я высыпаю ее в мешки. Усек?

Я кивнул головой, подумав: «Даааа, ну и напарничек достался. Не помереть бы под его гнетом на поле».

Работа закипела!

Сотни рук, словно экскаваторы, начали рыть землю, доставая из нее клубни, которые со звоном летели в металлические ведра. Другие сотни рук перехватывали наполненные ведра и высыпали их в холщовые мешки.

По началу все с энтузиазмом взялись за добывания второго хлеба. Еще бы, ведь мы всего «без года неделя», как курсанты, а уже трудимся на благо всего училища – нашу картошку будет есть зимой весь личный состав СПВЗРКУ. Постепенно рвение стало угасать: сказывалась усталость и монотонность работы. Тут «на помощь» пришли командиры взводов, которые, прогуливаясь между грядок с сигареткой в зубах, подгоняли отстающих, среди которых был и наш тандем.

Напарник также шипел на меня:

– Давай быстрее, самые последние идем. Сейчас вообще одни на поле останемся.

Как в воду глядел. Вот уже вдали однокурсники собирали последний картофель на своей грядке… Вот уже пересыпали последнее ведро в мешок… Вот уже последняя пара ушла с поля… А у нас еще конь не валялся. Лицо компаньона все больше наливалось яростью. Честно сказать, мне становилось немного страшновато. Сейчас еще по шее даст, а мне и не ответить – весовые категории у нас сильно разнятся. Но быстрее у меня не получалось – руки не были заточены под колхозную работу.

Постепенно напарник смирился со своей участью, и уже неспешно мы дотелепали до конца поля. Угрюмые, в полном молчании, мы побрели на опушку леса, где уже часа полтора отдыхали после работы наши однокурсники. Тут же стояла полевая кухня, в которой уже не дымился наш обед. Во время трапезы мы еще получили нагоняй от Карася.

Прием пищи закончился, и все вновь отправились в поле. История нашего дуэта повторилась. Но сейчас все прошло без напрягов – мой напарник понял, что нет смысла ему нервничать, поэтому он стал фаталистом.

Электричка везла нас обратно в полевой лагерь, чтобы завтра сбивать каблуки на плацу во время строевой подготовки, выплевывать легкие во время физо и слушать байки Карася на уставах. Но для меня эти занятия были приятнее земляных работ. Я ехал молча…

Через день-другой (а может быть и неделю) свел меня случай с моим экс-напарником Филом в курилке, и мы как-то, слово за слово, разговорились. И вышло, что он не такой уж и «редиска», как мне показалось с первого взгляда (с первой картофелины), а очень общительный, и с хорошим чувством юмора. В общем, нормальный парень, который зачем-то «понтовался» перед вчерашним школьником. Ведь он до этого уже успел понюхать пороху, проходя службу в армии, а я же только начинал свою самостоятельную жизнь. Наверное, в той курилке мы и сдружились с ним.