Читать книгу: «Как из бильярдных шаров вылупляются лейтенанты», страница 5
ХХХ
Но работа на колхозной пашне – это не единственное место, где будущий специалист войск ПВО занят ковырянием в земле. Оказалось, что добывание второго хлеба – это лишь цветочки, а что такое ягодки, мы узнали через пару дней.
Построили нас в послеобеденное время. Карась стоял перед нами с лопатой в руках:
– Кто знает, что это такое?
– Лопата, – послышалось из строя.
– Неверно! Это БСЛ-110. Большая саперная лопата – шанцевый инструмент, предназначенный для самоокапывания и других работ.
– Кто знает почему 110?
– ???
– Ее длина 110 сантиметров. Всем понятно?
– Так точно!
– Значит, сейчас на складе каждый получает БСЛ-110, и мы идем копать капониры. Кто знает, что такое капонир?
– ???
– Капонир – это тип фортификационного оборонительного сооружения. Название происходит от французского слова «курятник».
Блеснув перед юнцами своей эрудицией в рассказе про лопату и курятник, он был доволен, как слон.
Получив по орудию труда с ласковым названием БСЛ, мы отправились на полигон. Слава богу, что он находился всего в паре километров от полевого лагеря. Естественно, по дороге были «вспышки» и короткие перебежки, как же без этого. Хорошо, что хоть по-пластунски не ползли с лопатами.
С надрывом, перекрикивая ветер, командир взвода по-гегемонски скомандовал:
– Слушай боевую задачу! Нам необходимо выкопать капонир для укрытия ЗПРК 2К22 «Тунгуска», потом оборудовать бруствер и обложить его дерном из близлежащего леса. Всем понятно?
Мы ответили молчанием, мол, все поняли. Работы-то на пару часов – казалось нам: двадцать пять здоровых лбов, у каждого в руках новенькая блестящая лопата с отшлифованным черенком, неужто яму какую-то не выкопать. Юношеский задор у нас угас, когда мы узнали размеры этого окопа. Он должен был скрыть боевую машину, длина которой составляла 8 метров, а ширина и высота – по 4 метра. К тому же, мы не знали, что бруствер – это метровая насыпь вокруг переднего края капонира, а дерн – это верхний слой почвы, который срезается квадратами, переносится в указанное место и укладывается (видели бы зеленые, что мы творили).
И началось! Лопата, вгрызаясь на пол штыка в землю, неизменно натыкалась на твердую породу. Копать было невозможно. Грунт был такой каменистый, что казалось, будто роешься где-то в скальной породе. Через часа три-четыре все окончательно выдохлись и украдкой посматривали на руки – теперь у нас мозоли были не только на ногах, но и на руках.
И тут нам на помощь пришла армейская поговорка «Война войной, а обед – по расписанию».
– Закончить работы. Завтра доделаем. Строиться для выполнения марш-броска к столовой на ужин. Бегом марш!
И пускай ноги и руки гудели, а ладони с мозолями сжимали ненавистную лопату – это был самый приятный забег за последние несколько дней.
Отныне практически каждый день мы ходили на полигон, где копали каменистую почву, выносили землю на плащ-палатках, выравнивали стенки окопа, насыпали бруствер, который потом дернили. И вроде как привыкли. Приходишь к выводу, что прав был Федор Михайлович Достоевский, определив человека как существо, которое ко всему привыкает.
ХХХ
Как-то на полигон, где мы ваяли очередной капонир, к нам прибежал запыхавшийся посыльный из полевого лагеря:
– Командир дивизиона приказал закончить все работы и бегом на плац.
Мы с нескрываемой радостью повиновались этому приказу. Прибежав на плац, мы опешили. Все взводы были уже на своих местах, а перед ними шныряли дядьки с видеокамерами. Где-то сбоку стоял командир дивизиона, который беседовал с каким-то мужиком. Кто-то из местных узнал его. Оказалось, что это Александр Невзоров – журналист Ленинградского телевидения, автор и ведущий скандальной телевизионной программы «600 секунд».
Естественно, я, как «понаехавший», даже не знал о существовании такого борца за демократию. А он, оказывается, был, и его телевизионная программа была самая популярная последние годы в городе на Неве. За 10 минут ведущий Невзоров успевал рассказать об основных событиях дня в Санкт-Петербурге и дать видеоряд с комментариями. Передача имела высокий зрительский рейтинг, благодаря чему она даже была занесена в Книгу рекордов Гиннесса.
Какого черта его занесло сюда, никто не знал – ни мы, ни командиры, возможно, ни он сам со своей командой (поговаривали, что в те годы он плотно сидел на наркотиках).
Ради дорогого гостя нас заставили пройти торжественным маршем пару кругов по плацу, потом с песней. Наш взвод затянул свою «Гильзу от снаряда». Потом съемочная команда поснимала нас на спортивном городке. Отчего-то в наши бараки и в столовую операторов не стали приглашать. Наверное, была на это веская причина.
Уж и не знаю, показывали нас на голубом экране или нет – в полевом лагере телевизора не было (незачем отвлекать будущего защитника Отечества мирскими утехами во время боевой учебы). Но мы все надеялись, что наши довольные лица засветились в прайм-тайм на телевидение.
Самое интересное, что после этих съемок телепрограмма с долгой историей перестала существовать: может, кто-то из нас сглазил великого шоумена, но факт остается фактом. А может, Александра Невзорова укусила лошадь, которая паслась на лугу близ нашего полевого лагеря, потому как после этого он начал делать программы не про людей, а исключительно про этих непарнокопытных животных.
Так день за днем, ложка за ложкой, шаг за шагом мы постигали армейскую жизнь.
«КАК ВЫ ЯХТУ НАЗОВЕТЕ…»
«– Будешь ты, Федя, Бомбой. Ты, Владик, будешь Штык – потому что стройный. А я буду Пуля – потому что в цель!»
к/ф «ДМБ»
К середине КМБ, когда все более-менее познакомились и присмотрелись друг к другу, ко многим стали прилипать прозвища. Ведь воинское подразделение – это коллектив, который тесно связан между собой, а именно в такой среде возникают «клички».
Большинство прозвищ в нашем взводе было нейтральных, образованных от фамилий путем их усечения. Так с легкой подачи общественности Серега Алексеев стал «Алексом», Тимошенко Илья – «Тимохой», Вася Козин – «Козлом» (но так говорили про него за глаза), Игорь Маежев – «Маежиком», Сергей Филатов – «Филом», Андрюха Никитин – «Никитой», Серега Кузин – «Кузей».
Кто-то эти прозвища принес в армейскую среду еще со среднего учебного заведения. Если вспомнить школу, то там учащиеся давали друг другу прозвища обычно с четвертого-пятого класса и до окончания учебы. Более младшие дети еще были недостаточно наблюдательны, а в старших классах у многих развиваются острые умы и критические взгляды на вещи.
У меня, кстати, тоже было прозвище в школе, образованное от моей фамилии – «Воля», но в училище оно в корне изменилось…
А еще в нашем взводе служили Алексей и Игорь Дубинины, которые прибыли в Северную Венецию из села Болхуны Астраханской области. Они не были родственниками – так они утверждали. Многие преподаватели, делая перекличку в начале занятий, интересовались – не братья ли они. Однофамильцы поначалу отвечали отрицательно.
Но потом Игорь смекнул, что от мнимого родства можно поиметь личную выгоду. Алексей был положительным во всех отношениях – в учебе и дисциплине, а Игорь наоборот – шаляй-валяй.
Когда очередной педагог после оглашения результатов за контрольную работу говорил: «Ну, что же ты, курсант Игорь Дубинин, так плохо выполнил свое задание? Брал бы ты пример со своего брата Алексея – у него ни одной ошибки», Игорек, понурив голову, смотрел в пол, делая вид, что кается.
Но уже не противился своему родству, потому как иногда за это можно было вместо «банана» (так мы называли «неуд») получить «трояк». Леха также не был против помочь своим молчанием лжебрату.
Как-то один любопытный преподаватель поинтересовался, кто из братьев старше? Игорь, недолго думая, ляпнул:
– Я на две недели старше.
Педагог немного опешил, но сделал вид, что ему все понятно. Видимо, роды были очень сложные, раз длились аж полмесяца.
Так их и стали звать «Дуб И» и «Дуб А».
И еще один тандем с одинаковыми прозвищами появился в нашем взводе. Миша Поляков из Калуги (кстати, земляк Карася) и Миша Гавриков из Алтайского края как-то сразу сдружились. Оба небольшого роста, возможно, на этой почве они и сошлись. Их стали звать «Михонами».
Еще в нашем взводе два человека на лице имели растительность в виде усов. Это были Серега Тишков, родом с Алтая, и добродушный здоровяк Толик Луняка из Ейска, которые гордились своим огородом над верхней губой. Я же с завистью на них смотрел, потому как мне в те годы достаточно было раз в неделю сбрить пушок на своей физиономии. Величать их стали «Казак» и «Кот» соответственно.
А отличник Серега Скрябин стал «Каплей» из-за своей тучности. Несмотря на то, что он приехал поступать из сельской местности, его оценки по предметам обучения были, как правило, выше среднего. Многие преподаватели возлагали на него большие надежды. И он эти надежды до второго курса оправдывал. Но девяностые внесли свои коррективы в процесс образования будущего краснодипломника (а то и медалиста). В миллионном городе, где много жителей потеряли работу или достойную заработную плату, в лихие годы начали активно орудовать аферисты, на удочку которых и попался Капля.
Это был «Гербалайф». В одно из увольнений к нему подошла смазливая девочка со значком на лацкане «Хочешь похудеть – спроси меня как!», которая пообещала ему золотые горы в кратчайшие сроки и фигуру, как у Сильвестра Сталлоне. Серега, недолго думая, согласился и в следующее увольнение прибыл в офис мошенников, где ему впарили кучу мазей, порошков и «целебных» таблеток, которые необходимо было втридорога продать, чтобы стать несказанно богатым.
Сам он, уверовав, также стал употреблять эти снадобья, которые в разнокалиберных цветастых коробочках в огромном количестве находились в его прикроватной тумбочке. Мы же, вечно голодные курсанты, в его отсутствие пробовали эти препараты. Уж больно нам нравился порошок для похудения в огромной жестяной банке, вкусом напоминавший перетертое печенье «Юбилейное».
Итог этого увлечения предсказуем. Все свои имеющиеся денежные средства и те, что он успел занять у родственников и однокурсников, перетекли в карманы аферистов. Но глина его ничему не научила – вера в легкие деньги у Капли оказалась непоколебимой. Он подумал, что свой миллион не заработал лишь потому, что из-за учебы у него оставалось мало времени на этот прибыльный бизнес.
Написав рапорт на увольнение, он надел цивильный костюм, на лацкане которого блестел знак «Хочешь похудеть – спроси меня как!», взял огромный чемодан с банками и склянками «Гербалайф» и пересек КПП училища. Больше мы его не видели.
В казарме, куда мы переехали после КМБ, в бытовой комнате находился огромный аквариум, в который были запущены гуппи, меченосцы, золотые рыбки и всякие другие подводные твари. На одном из построений командир батареи ненавязчиво спросил, мол, у кого дома были рыбки и кто умеет за ними ухаживать. Опрометчиво в строю поднял руку Вова Иванов. Отныне его обязанности стали чуть шире: ему вменялось ежедневно кормить этих водоплавающих, а по субботам во время ПХД (парко-хозяйственный день) выгребать отходы жизнедеятельности и менять воду в маленьком океанариуме. С тех пор его стали называть «Вова Рыба». По-моему, это прозвище придумал ему наш заместитель командира взвода Леха Вологдин, которому тоже была уготована участь быть «заклейменным».
Дело в том, что он поступил в училище во время прохождения срочной службы, и ни где-нибудь, а на подводной лодке «Варшавянке». Каким бризом его занесло в сухопутное училище ПВО, история умалчивает. Но он быстро адаптировался к жизни на суше и даже показал себя настоящим солдафоном: все четыре года обучения он был неизменным ЗКВ (крепко и ревностно держал свой маленький маршальский жезл в своих мозолистых руках).
Как-то в белые ночи не мне спалось. Лежа на кровати, я читал книгу, когда услышал возглас с кровати, где спал Леха:
– Равняйсь! Смирно! Шагом марш!
Приглядевшись, я увидел, как после последней команды он затарабанил ногами по кровати, имитируя строевой шаг. Я прыснул от смеха. На утро я рассказал однокурсникам об этом случае – хорошее настроение перед завтраком я всем обеспечил.
– Совсем заигрался в военную службу, – думали мы.
Ну а за черную форму, в которой он приехал поступать в училище, и за любимую поговорку: «Море – сила!», он получил кличку «Море».
До сих пор остается загадкой для меня появление прозвища у моего соседа по койке Димы Вохмина из Пскова. Он после школьной скамьи поступил в училище, поэтому «срочку» он не служил, но с самого начала к нему приклеилось «Морпех». Так неизменно его зовут и по сей день.
Были и те, кто по какой-то причине не получил себе «погремуху». Так безымянными остались старшина Саня Фризен, Виталик Пичугин, Дима Ширяев, Леха Баркунов и другие. Не знаю почему так случилось, возможно, на это могут ответить психологи.
Мне же досталось прозвище, исходя из названия моей малой родины, покинув которую, я прибыл поступать в училище – «Камчатка».
МАМА ЧЁЛИ
Не обошла участь получения прозвищ и командиров взводов. Как я уже упоминал, Леха Карасев стал «Карасем». Модник с серьгой в ухе, старший лейтенант Киселев (к сожалению, не помню его имени) получил ласковое «Киса». Молчаливый медвежонок с грустными глазами, старший лейтенант Миша Базуров, не был вознагражден «регалией».
Главный раздолбай из взводников, капитан Дмитрий Челпанов, стал «Мамой Чёли» (персонаж из какого-то бразильского сериала). Он был одним из немногих офицеров, которые до того, как попасть в училище, прошли службу в действующих войсках, поэтом отношение его ко всему происходившему было простецкое, где-то даже пофигистское. Больше всего он любил прикалываться над Карасем – самым молодым лейтенантом.
Как-то Карась по дороге в училище купил огромный арбуз, который положил на свой стол в общей канцелярии командиров взводов. По какой-то надобности я зашел в это помещение и увидел картину: за столом сидит Карась и с серьезным видом что-то пишет, а рядом с ним лежит арбуз, на котором ножом аккуратно вырезано «Карась – мудак!».
За соседним столом сидел Мама Чёли и с улыбкой наблюдал за моей реакцией. Я не смог сдержать смеха… Лейтенант Карасев оторвался от своих важных дел и с удивлением посмотрел на меня вопросительно: что же меня так рассмешило? Сидя за столом, он не видел, что у него выцарапано на арбузе с обратной стороны. С позором я был изгнан из канцелярии под смешки капитана Челпанова. Я сразу догадался, чьих рук дело.
Другой случай произошел на утреннем построении. Как всегда батарея в полном составе выстроилась повзводно на «взлетке» (центральный проход казармы). Первыми к взводам вышли командиры подразделений, которые до прихода командира батареи обязаны были проверить внешний вид и наличие личного состава. Наш же взвод сиротливо стоял – к нам никто не вышел. Вот уже прозвучала команда от дневального: «Смирно!», вот уже на горизонте появился комбат, а Карася все нет. А ведь мы лично видели, что он заходил в канцелярию. Через минут десять он, запыхавшийся, с раскрасневшимся лицом, появился перед строем, прося разрешение у комбата присоединиться к своим подопечным.
Позже кто-то из сержантов, бывших в хороших (близких) отношениях с офицерами, нам рассказал причину опоздания взводного на развод. Дело в том, что Мама Чёли пришел намного раньше Карася на службу, возможно, возмутился тому, что молодой лейтенант является позже старого капитана.
На глаза ему попалась банка с гвоздями «сотками» и молоток. Дабы проучить юнца, он, недолго думая, вбил по самую шляпку с десяток гвоздей в ботинки Карася, которые стояли под столом. И с чувством удовлетворения пошел в расположение своего взвода проверять заправку кроватей, наличие запрещенного в тумбочках и искать подкроватную пыль.
Далее – картина маслом. Карась за пару минут до выхода командира батареи заскакивает в канцелярию. Переодевается в форму. Надевает ботинки, а они намертво пришпилены к паркету… Думаю, что в это время на лице Мамы Чёли была ехидная торжествующая улыбка…
ХХХ
Ежедневно в нашем расположении на ночь оставался ответственным кто-то из командиров взводов. Мы все знали, что если сегодня на дежурстве Мама Чёли, то его в казарме можно было не искать. Произведя отбой личного состава, он отводил в сторонку дежурного по батареи и шепотом говорил:
– Если придет с проверкой дежурный по училищу, то немедленно сообщить на узел связи.
Дело в том, что на узле связи круглосуточно несли службу контрактницы. Естественно, любвеобильный капитан Челпанов знал каждую, а каждая знала его. Приходил он оттуда под утро, обычно под хмельком (видимо, не азбуку Морзе он там изучал).
В одно из таких возвращений с узла связи произошел забавный случай. Мой друг Дима «Федор» Федоров в своей кровати видел уже десятый сон, когда седьмым чувством ощутил на себе чей-то взгляд. Открыв глаза, он увидел, что на кровати, у него в ногах, сидит Мама Чёли и что-то держит в руке.
– Жри! – приказал он.
Мама Чёли протянул к его лицу руку, в которой был зажат «Сникерс».
– Товарищ капитан, я не хочу! – спросонья умоляюще сказал Федор.
Думаю, что немногие захотели бы есть шоколадный батончик в пять часов утра.
– Не будешь жрать – всеку!
Поняв всю серьезность намерений поддатого офицера, Федору пришлось смириться со своей участью и съесть всухомятку заморский батончик. Только после того, как последний кусочек оного был проглочен несчастным курсантом, Мама Чёли с чувством выполненного долга покинул кровать.
Уже на старших курсах нам очень нравилось, когда оставался ответственным Мама Чёли. Потому как с ним можно было договориться сходить в почти официальный самоход (самовольная отлучка). Такса была постоянная – две шавермы (ларьки с этим фаст-фудом начали расти, как грибы, близ «Горьковской») и две бутылки пива «Балтики» (недавно появившийся пенный напиток на рынке Санкт-Петербурга).
ПОДГОТОВКА К ОБРЯДУ СТАНОВЛЕНИЯ ВОИНА
За пару недель до конца КМБ нас посадили в учебный класс, раздали почтовые конверты с красными печатями «Бесплатно. Письмо военнослужащего» и приказали написать письма родителям с приглашением на военную присягу. Через несколько часов почтовые голуби понесли наши послания по всей необъятной стране.
Нас в очередной раз предупредили, что после принятия присяги обратного пути на гражданку не будет. Это Рубикон, и если дашь заднюю, то следующие два года – воинская часть и чистые (без буквы «К») погоны. Пока же тылы открыты.
Последние дни в полевом лагере нас муштровали по строевой подготовке: выносили пюпитр, вызывали по одному, показывали, как правильно держать красную папку с текстом присяги, как вставать обратно в строй. Худо-бедно, кто получше, кто похуже, все научились выполнять строевые приемы и выучили текст присяги.
Перед отъездом нас централизованно сводили на телефонный переговорный пункт в Красном Селе, чтобы мы позвонили родителям и еще раз пригласили их на присягу.
Последний день КМБ ознаменовался отвратительной погодой, небо плакало, провожая нас из полевого лагеря. Но, тем не менее, мы были мокры и счастливы, что возвращаемся из этих бараков в благоустроенные казармы.
Вновь электричка. Грохот колес. Приятное ощущение, что КМБ (мучениям) пришел конец. Ненавязчивый веселый гомон наполняя л вагоны. Перрон. Вокзал. Метро. «Горьковская». КПП. Казарма.
ХХХ
До торжественного мероприятия, именуемого военной присягой, оставалась примерно неделя. За это короткое время нам необходимо было тщательно подготовится к нему. Прежде всего надлежало получить и привести в порядок парадную форму. К тому времени Советский Союз почти как два года канул в лету, но военные вещевые склады под завязку были забиты обмундированием времен ушедшей эпохи. Поэтому неудивительно, что нас стали наряжать именно в нее.
Повзводно мы выстраивались у каптерки, из недр которой старшина Саня Фризен выуживал нам брюки, кителя, рубашки, фуражки и ботинки. Подошла моя очередь.
– Какой размер обуви? – 41-й.
Продолжительное время старшина заныривал в ящики с ботинками. Видимо, безуспешно. Я же с нехорошим предчувствием наблюдал за этими заплывами.
– 41-го уже нет! На, тебе 43-й!
– ???
– После присяги разберемся, я схожу на склад и обменяю на нужный размер.
Забегая вперед. Ни после присяги, ни через месяц Саня так и не поменял мне ботинки. Мне самому пришлось идти под арку, где располагалась обувная мастерская училища, рядом с которой находилась свалка негодной обуви. В этой куче рванья я нашел себе более-менее годные для носки ботинки нужного размера, в которых и проходил больше года.
Отдельно хочется сказать о форменных рубашках. По каким критериям выбирают себе рубашку? Безусловно, в первую очередь по размеру ворота. У нас же никто не спрашивал эту величину. В свете этого, в мою рубашку можно было засунуть две головы.
На следующий день нас повели в спортзал, где перед каждым взводом стояли ящики с автоматами. За каждым закрепили АК-74, с которым мы выдвинулись на плац учебного корпуса. Нам надлежало научиться строевым приемам с оружием.
Справа слышалось:
– Я, курсант Иванов, торжественно присягаю на верность своему Отечеству – Российской Федерации…
Слева:
– Клянусь свято соблюдать Конституцию Российской Федерации, строго выполнять требования воинских уставов…
Сзади:
– Приказы командиров и начальников…
Спереди:
– Клянусь достойно исполнять воинский долг, мужественно защищать свободу, независимость и конституционный строй России, народ и Отечество.
Медленно текли однообразные дни.
Утро начиналось уже с обычного крика дневального. Потом старшина командовал, что через пять минут построение в Дивинском дворике. Полуголая масса пыталась втиснуться в туалет, чтобы успеть до начала физической зарядки оправить свои естественные надобности.
В то время как замкомвзвода пересчитывали наши тела в строю, мы ежились от питерского сентябрьского утра. Каждый из нас желал, чтобы именно его назначили сегодня уборщиком в расположении взвода. Ведь тогда можно вернуться в теплую казарму, где только и требовалось, что неспешно сметать пыль под кроватями, пока твои однокурсники бегали в поту.
