Читать книгу: «Сентиментальные сказки для взрослых», страница 7

Часть 2

Скоро только сказка сказывается. Однако и жизнь порой задает такие скорости, такие виражи, что успевай пересчитывать прожитые годы. Так было и со мной. Новая работа закружила меня, понесла по России. Пролетело лет семь, не менее. И какие это были года! Одна война, другая, замирение. Я давно уже позабыл и о милой девушке, и о чудесной рубахе. Как вдруг…

Пришлось мне, как-то вновь посетить Орешкино. И снова «Чемодан – Вокзал – Вагон». Правда, наш фирменный «пригородный поезд» тогда уже давно ушёл в небытие. Говорили, что где-то наверху сочли наш участок железной дороги перспективным и провели его полную реконструкцию. Теперь до Москвы ходил фирменный экспресс, а вскоре должны были пустить скоростные электрички. Обошлось это в казне в такую сумму, что будто бы на эти деньги еще один туннель под Ла-Маншем можно было построить. Но это детали. Когда еще в России на народном благополучии экономили? Ведь не для себя же наши чиновники эту железную дорогу строили? Она им не к чему. У них самолеты. Однако, и на том спасибо.

И вот сидел я в спальном вагоне нашего фирменного экспресса и наслаждался чистотой и покоем. А вскоре объявился и мой попутчик – высокий спортивного сложения молодой человек. Похоже, что бывший военный, а может и не бывший, а просто в гражданской одежде. Вежливо поздоровавшись, он сел напротив меня и положил на стол свой небольшой, но довольно емкий чемоданчик.

– А что, отец? Неплохо бы нам вина выпить, – спросил он, и с лукавой улыбкой посмотрел на меня.

– Ну, что же. Угости. У нас хоть и не Париж, но милости просим к нашему шалашу.

«Двенадцать стульев» я тоже когда-то читал. И добавил уже от себя: – Отчего не выпить, коли повод есть.

– Есть повод, есть.

И он открыл крышку своего чемоданчика. Я невольно заглянул туда… и окаменел.

– Что с Вами, товарищ? – спросил мой попутчик. – Побледнели как…

– Откуда у Вас это? – перебил я его.

– Что «откуда»? А откуда Вы знаете, что это такое? – удивился он в ответ.

– Да вот видел однажды. Девушка одна, в подарок жениху своему везла.

Обознаться я не мог. Это была та самая домотканая рубаха с княжеской вышивкой. А мой спутник тогда….

– Постойте. Так Вы, стало быть, Иван? Но он вроде бы каменщиком был или печником, а Вы однозначно военный. Я не прав? – Спросил я.

– И да, и нет. – Сказал он. – Но, я вижу нам, прежде всего, надобно выпить. Иначе…. Тут такая история, что просто так и не расскажешь.

Он достал из чемоданчика бутылку коньяка, две маленькие серебряные стопочки и сверток с нехитрой закуской.

– Я, действительно, Иван, но только другой. А вы получается, тот самый журналист. Только вот имени-отчества Вашего она не запомнила, и я их тоже, стало быть, не знаю.

– Александр Степанович.

– Да, точно, «дядя Саша».

Он разлил коньяк по рюмкам:

– Давай, дядя Саша, прежде всего, тогда за неё выпьем. За Марью-искусницу мою.

– Верно, «Марья-искусница. Это я ее тогда Марьей-искусницей назвал. Давай выпьем и расскажи, что же с ней произошло, встретила она своего Ивана или нет.

– Ивана-то она встретила, – криво усмехнулся он, да вот только…. Нет, давай уж всё по порядку.

Он говорил, а я слушал. Мы пили коньяк и не пьянели. Иногда замолкали, чтобы пережить каждый своё: я – услышанное, он – свои воспоминания, которые давались ему нелегко. Не дай Бог пережить такое.

– Маша, когда по адресу приехала, никого уже там, на месте, не застала. Ни Ивана, ни подельников его. Уехали все, говорят, а куда – не знаем. Она и до хозяина, до заказчика, то есть, дошла. «Уехал. ДЭньги взял и уехал. С ДЭвками гулять будЭт. А ты, красавица, ко мнЭ идЫ, нЭ обижу». Подонки!..

Иван замолчал, потом выдохнул:

– Пойдём-ка, Степаныч, покурим. Не могу я так просто об этом…. Как только представлю её тогда одну, совсем девочку…?

Мы вышли в тамбур. Я закурил сигарету, протянул ему пачку.

– Нет, я не буду, обещал, что брошу. Воздухом подышу только. А ты, дядя Саша, покури, покури.

Между тем, заходящее солнце позолотило небо, обещая, что и завтрашний день будет не хуже сегодняшнего. А если и не будет,… и то не беда. Впереди нас ждало целое лето. Мы стояли в тамбуре фирменного поезда, соединенные кем-то сверху невидимыми нитями, которые люди по привычке называют судьбой. Своей и своего народа.

– А в милицию она обращалась? – спросил я, как только мы вернулись в купе.

– Обращалась, да только там так сказали: нет трупа, нет и дела. И все же нашёлся человек, который не побоялся и рассказал всю правду. Опер из угрозыска, который давно за этой бандой охотился, рассказал, что в Чечню их всех вывезли, всю бригаду строительную. То ли наркотиками накачали, то ли просто по башке надавали, да повязали. Они, бандиты эти, уже тогда своим ремеслом промышляли. Людей похищали. Тех, кто побогаче – для выкупа, а тех, у кого руки золотые – для себя. Видели бы Вы, каких они там дворцов себе понастроили, в то же время, когда простые люди без зарплаты сидели, а старики без пенсии. Да, что я Вам объясняю, Вы же журналист, наверняка и там побывали, и всё своими глазами видели.

– Да уж насмотрелся. И на рабов, и на заложников. Сам три месяца в заложниках просидел, пока редакция не выкупила. Но нас не били, в достатке содержали. Все-таки – четвертая власть!

– А она одна была там, понимаете. И война кругом. А уж когда она в госпиталь поступила, то среди бойцов про нее настоящие легенды рассказывали. Будто бы, если она возьмется за кем ходить, то боец раненый ни за что не умрет, каким бы тяжелым он не был. Не верите? Вот на меня посмотрите! Ожоги 3-й и 4-й степени, до 50 процентов поверхности кожи. Таким я из танка выполз, в ту Новогоднюю ночь. Лицом и брюхом в лужу уткнулся, вот они сохранились более-менее. А всё остальное…! В госпиталь привезли без сознания, в коме от болевого шока. Врачи ни одного шанса не давали, что выживу. Но выходила она, да вот, рубаха эта помогла. В ней я второй раз и родился. И что странно, вот сам посмотри.

Он снял рубашку и показал спину. Следы от ожогов были едва заметны.

– Врачи наши это никак не комментируют. «Неизвестный науке случай». Вот и всё объяснение. Чудаки они все. Для меня вот ничего необъяснимого здесь нет. Потому что, если кто молится за тебя и любит, то невозможного не бывает. А рубаха эта теперь всегда со мной, не расстаюсь с ней никогда.

– А с Иваном, что было, с тем с первым. Нашла она его?

– Нашла. Нет, не сама нашла, наши бойцы помогли, разведчики. В яме он сидел, в горах. Но только вот сломалось в нем что-то, не в себе он был.

– А она что?

– Она тогда пришла ко мне в палату и говорит: «Иван моим женихом в эти края попал, моим женихом и обратно, домой поедет. А дома я его выхожу. Так что прощай, Ваня, а рубаху возьми, на память, она тебе нужнее сейчас». И уехала.

Мы допили коньяк, помолчали.

– Ну, а дальше – обыкновенно. Я из госпиталя выписался и служил. Она же дома Ивана пыталась поднять. Только вот, мне кажется, что он сам после всего этого жить не захотел. Так и угас. А мы переписывались. Я в письме попросил невестой мне быть. Она согласилась. А дальше – война кончилась, свадьбу сыграли, сын у нас и дочка. И еще детки будут. Я знаю. А сегодня, вчера, то есть я в Москве был. Помнишь, говорил, что есть у меня повод выпить, так вот он, смотри.

Он снова открыл чемодан и достал из-под рубахи бархатную коробочку. Открыл. Там на подушке лежал Орден Мужества.

– Вот. Награда нашла героя. Я сейчас в запасе, но если потребуется, то пусть знают: мне есть что защищать! А теперь, давай спать укладываться. Жизнь сегодня не кончается, и дел завтра переделать еще много придется.

– Давай, Ваня. Ты укладывайся, а я покурю еще.

Я стоял в тамбуре и курил в раскрытое окно. Вагон постепенно затихал. Из соседнего купе доносился плаксивый детский голос:

– Мама! Расскажи. Ну, расскажи сказку!

– Какую еще сказку. Спи, давай.

– «Гуси-лебеди». Ну, пожалуйста.

– Ладно, слушай:

«Жили – были старик со старухой. И была у них дочка Машенька, и сынок, Ванечка. Пошли однажды дети в поле гулять, а тут как налетят гуси-лебеди. Подхватили мальчика Ванечку и понесли его далеко-далеко. Делать нечего: пошла Машенька братца искать…».

Я стоял у открытого окна в вагоне поезда, который нёс меня сквозь ночную тьму домой. В маленький провинциальный городок, где живут такие вот люди. Тихие и скромные, а копни каждого – золото. И пока есть они на свете, стоит и наше Орешкино, а значит и России – быть. И ничего с этим не поделаешь.

Живая вода или опыты по изгнанию бесов

Наш городской рынок замечателен в любое время года. Горы помидор и шеренги огурцов. Свежайшая зелень и пучки молодого редиса. Жёлтые бруски сливочного масла и головки домашнего сыра. А специи, аромат которых начинаешь чувствовать еще на автобусной остановке? А гвардейский строй молочниц, в белейших отутюженных халатах? А тучные мясные ряды?

Я люблю приезжать сюда утром, после ночной смены, не столько купить, сколько просто походить по торговым рядам, успокоить нервы, послушать разговоры за жизнь и прочее. Иногда, услышанное забываешь сразу же, едва только выйдешь за отмеченную черту, иногда помнишь с неделю, а иногда, услышанные в разное время и в разных местах разговоры, неожиданно сплетаются и соединяются так, что ты, вдруг видишь перед собой такое…

***

Разговор 1-ый, подслушанный где-то в середине торговых рядов, продающих китайско-турецкий ширпотреб.

– Я вот, бабоньки, не знаю, что со своим делать. Пьет и пьет, паразит. Каждый день приходит такой, что аж пальцы врозь. И работу искать перестал. С утра уйдет, а там либо на руках принесут, либо сам приползёт, но такой, что и двух слов связать не может. Я уж и по-хорошему, и по-плохому, а все без толку. До себя допускать перестала, детей от него, проклятого, берегу, но видно не судьба. Раньше, хоть участковые были, милиция, на лечение отправляли, а сегодня бьешься, бьешься как рыба об лёд, и нет до тебя никому никакого дела. А какой мужик был! И деток от него не оттащить было. Едва с работы придет, только и слышишь: «Мы с папой, да мы с папой». Я уж не говорю, что и по дому всё делал…

Молодая, с остатками былой красоты на лице и непременной шестимесячной «химкой» на голове женщина отхлебнула из пластикового стаканчика чаю и смахнула слезинку с лица.

– В церковь сходить что ли? Но я и молиться-то не умею. Не учили нас никогда этому, некому было.

– Молитве научиться нетрудно. Лишь бы молитва от сердца шла, – поддержала разговор ее соседка, пожилая, степенного вида женщина. – Ты сходи в церковь-то, сходи! Помолись Богородице, поплачь, свечку поставь. Авось, не отринет Матерь Божия! Молитву-то Богородице знаешь?

– «Богородице, Дево, радуйся….». Знаю!

– Вот и прочти её три раза перед образом, попроси Заступницу нашу. Да всё ей и расскажи.

– У Господа для этих дел специальный святой имеется, – вступила в разговор третья, сухонькая, неопределенного возраста особа. – Мученик Вонифатий, вот ему молиться и надобно. Записывай, ежели, желаешь…

Она покопалась в видавшем виды бумажнике, достала аккуратно сложенный тетрадный лист, и стала диктовать:

«О, многострадальный и всехвальный мучиниче Вонифатие! Ко твоему заступлению ныне прибегаем, молений нас, поющих тебе, не отвержи, но милостиво услыши нас….»

Молитва была длинной, но наша знакомая все записала и положила листок с молитвой в сумочку.

– А я, девушки, вот что скажу. И в Церковь сходить, и молиться, всё это правильно, – вступила в разговор четвертая подруга, – Но есть средство и посильнее.

– Да, ну. Не может быть! Рассказывай!

– Тут, рядом, за городом, деревенька одна есть, «Куделькино». Деревенька старинная, там издревле люди жили. А за деревней в землянке старец один жил, монах, то есть. Это при царе было, давно. И со всей округи приходили к нему люди, и молился он за всех, никому не отказывал. И многие, что больными приходили, от него на своих ногах уходили. И есть там за деревней, в овраге, ключик и ручеек, что от ключика начинается. Вот там-то он и молился за людей, святой старец. И вода та от его молитв, будто бы силу какую-то приобрела. Как в сказке, помните, про живую воду. Вот она-то и лечит, от всех недугов помогает. Я думаю тебе туда надобно, Ольга. Уж, как не знаю, но сделай так, чтобы один день твой мужик не пил и туда, в Куделькино, с ним и поезжай. Омоется он там, у ручейка, а ты молитвы все, что знаешь почитай, а потом, возьми три камешка из ручья, да со словами «Изыди, злой дух из моего мужа» и брось их за ручеек.

– А, что! И попробую. Один день, думаю, я с ним справлюсь. А там видно будет.

***

Разговор 2-й, подслушанный примерно там же, но дней через пять.

Утро в торговых рядах начинается не с покупателей. Задолго до того, когда они вступят на рыночную землю, начинается процесс приготовления к торжествам и встречам. Всевозможные товары укладываются, раскладываются и вывешиваются так, чтобы с ходу покорить сердца самых изысканных покупателей. И обязательно после всех этих приготовительных работ выпадает минутка, когда можно перевести дух, поболтать с товарками о наболевшем.

Так уж случилось, но примерно дней через пять я снова оказался на том же месте и примерно в то же время. И услышал продолжение истории…

– Ну, что Ольга, Как твои дела? Как муж? Ездили в Куделькино? Помогло? Ты не тяни. Не у одной тебя такое. Давай делись опытом. Слушай, а кто это помогал тебе сегодня с товаром управиться? Не брат, часом. Эх, красавец, какой! Адресок не оставишь?

Вопросы к бедной женщине сыпались со всех сторон, успевай только поворачиваться.

– Тихо, девоньки, не кричите. Сейчас всё по порядку расскажу. Во-первых, сразу предупреждаю, кто к Славе моему приставать будет, той туго придется. Он это был сегодня, муж мой. С утра тебе, говорит, помогу товар развесить и на курсы машинистов-экскаваторщиков пойду. Я, говорит, на тракторе-то умею, мне бы права только получить. А там или в Москву поеду, или на Севера завербуюсь, года три поработаю, и вас из этого всего вытащу. И не пьет больше он, с того раза, ни капельки. А уж дома, такой ласковый, такой…, – Она томно закрыла глаза и повела плечами.

Посуровели лица её подружек, вытянулись, словно на образах старинных. Известно, как у нас на Руси чужому счастью радуются? Однако те, кто постарше пристыдили молодежь:

– Тихо, вы, сороки. Давай, Ольга, не тяни, рассказывай.

– Слушайте же, подруги. В первый день у меня ничего не вышло. Не углядела я, утек мой ненаглядный из дому. Ну, а там – дело привычное: объявился лишь к вечеру и, как водится на бровях. Но во второй день я бдительность не теряла, и, едва услышала, как он собираться начал, стеной встала. Как хочешь, говорю, сама у порога лягу, детей рядом положу, но не выпущу. Смотрю, а у него в глазах что-то осмысленное появилось. Видать, не совсем пропащий он, видать, дошло как-то мое слово до него. Остался. Каких мне трудов стоило, не высказать, но целый день рука об руку с ним проходила, ни на минуту от себя не отпускала. А с него, бедного, не семь, сто семь потов сошло, а к утру, вообще, трясти начало. Терпи, говорю, немного осталось. Утром поедем с тобой в Куделькино. А сама не говорю зачем. Просто, поедем и всё, так надо, дескать. Дожили до утра. Я такси вызвала, сели, поехали.

Действительно, там и езды-то всего ничего было, но как только приехали и пришли к ключику, поняла вдруг, что здесь всё другое. А, может, наоборот, у нас это другое, а там – всё правильное. Словно бы в другой мир попала. Тишина такая… только птички поют и ручеек в овражке журчит. Одно слово – благодать божья. Я своему и говорю: «Раздевайся по пояс и иди к ручейку. Ополоснись там, а потом приходи сюда и на колени становись, молиться будем». Он, бедный, притих как-то, но всё сделал, как сказала и перечить мне не стал. Встали мы с ним лицом к солнышку – я «Богородице, Дево, радуйся» читаю, а ему бумажку с молитвой святому мученику Вонифатию дала и приказала: «Читай, вслух. И чтобы с выражением было и без запинки».

– Ну, и как? Читал? – прошептали почему-то её подруги.

– Читал. И я читала. А потом встала, подобрала в ручейке три камешка и со словами: «Изыди злой дух из моего мужа», через ручеек в кусты и запулила. Вот, тут-то и началось…

– Что началось? Не томи, рассказывай!

– А то и началось. Сатана-то или бес, не знаю уж кто, из него так и выскочил.

– Из кого?

– Да из мужа моего. Я, правда, не заметила, как он выбегал. Глаза закрыты были. Но как только открыла, смотрю и вижу: вот мой муж рядом со мной на коленях, а вот и он, нечистый… стоит через ручей от меня… и страшный такой, не приведи Господь!

Холодом повеяло от рассказа бедной женщины, да таким, что не мог он не отразиться на лицах её товарок. Все замерли. И наступившей паузе позавидовал бы сам Станиславский.

– А дальше? Дальше-то что было? – Послышался чуть хрипловатый от ужаса шепот.

– А дальше, я просто разозлилась, подняла еще один камень, поувесистей, да в Сатану и запулила. Прямо в лоб ему и попала. Он закричал не по-человечески, понятно же, Сатана, а потом повернулся и побежал. Мы к тому времени, признаюсь честно, тоже бежали, только в другую сторону, противоположную. Наперегонки. В себя пришли лишь на дороге в Орешкино. Сели на травку передохнуть, мой-то и говорит мне: «Больше я в жизни ни капли не выпью. Это, подумать только, какой бес во мне сидел. А тебе, говорит, жена моя, по гроб жизни обязан буду и любить, говорит, тоже по гроб буду и детей воспитывать».

При этих словах соседки её снова как-то, не по-хорошему, зашевелились.

– Ладно, посмотрим ещё, как оно все будет. Не зарекалась бы.

– А так и будет. Я почему-то ему поверила, да и в себя, кстати, тоже, теперь, верю, в силы свои. Всё у нас будет хорошо!

***

Рассказ 3-й, подслушанный в молочных рядах через пять дней после второго.

На этом можно было бы поставить точку в нашем рассказе, но только вот ещё дней через пять…

…Услышал в молочных рядах такое, что если бы я был журналистом, репортаж бы с места событий написал такой:

«Невероятное происшествие в Куделькино. Экзорцизм: величайшая тайна 21-го века. Читайте только в нашей газете.

О невероятном событии рассказали вашему корреспонденту жители и жительницы этого старинного русского села, что находится в окрестностях нашего замечательного города. Экзорцизм, явление более известное у нас как изгнание бесов, вот с чем пришлось столкнуться жителю Куделькино, потомственному механизатору Федору Павловичу Кузькину. Впрочем, чтобы не быть голословным, послушайте, что рассказал Вашему корреспонденту сам Федор Павлович:

– Я, честно признаюсь, накануне был сильно выпивши. Соседу огород пахал, а после трудов посидели немного. Супруга же моя, Неонила Марковна, сильно не одобряет меня, когда я прихожу после работы выпивши, вот я и пошел в овражек наш, в кустики, чтобы прилечь, да забрало меня, заснул. Просыпаюсь уже утром, так как вижу, что солнышко уже высоко взошло, и вот слышу Её.

– Простите, Федор Павлович, кого «Её»?

– Богородицу. И говорит она. Со мной разговаривает. А я всё слышу, всё понимаю.

– И о чем она, позвольте, Вам рассказать захотела?

– Да всё про жизнь мою непутевую, про пьянство наше треклятое, про беса, что сидит во мне. Встал я из кустов, чтобы посмотреть на Заступницу. Сияние вижу, голос слышу…. Слов не хватает. А она и говорит вдруг, грозно так: «Бес треклятый, изыди из Федора Павловича! Дай ему новой светлой жизни вкусить, порадоваться». Да, как в лоб меня ладошкой своей и ударит. Бес-то из меня и выскочил. А увидел я его, беса своего, и ужаснулся. Страшный он такой, не приведи Господь. Теперь знаю, на кого мужики запойные с похмелья походят. А тогда не утерпел, извините, испугался очень, убежал.

Вот такую историю рассказал нам Федор Павлович. А за разъяснениями мы обратились к супруге нашего героя, Неониле Марковне.

– Да, так всё и было. Не знаю как, но только с того дня не пьёт он. Забор вот поправил, теперь крышу перекрывать собирается.

Что же, мы думаем, что в данной истории точка еще не поставлена. Мы ждем комментарий от Академии Наук. А пока, нашим местным властям стоит задуматься о строительстве гостиничного комплекса в окрестностях Орешкино и об автобусном сообщении с центром событий, и о многом другом. Потому что потянулись сюда, к святому источнику, люди, одержимые этим пагубным пристрастием, в надежде на исцеление.

На этом я с вами прощаюсь. Ваш собственный корреспондент, такой-то.»

В такой вот узор сложились истории, подслушанные мною на городском рынке. Где тут, правда, а где вымысел, не знаю. Да и знать не хочу.