Читать книгу: «Сентиментальные сказки для взрослых», страница 6

Глава 11. Короткая, но не менее важная

Перед самым Орешкиным фирменный поезд «Санкт-Петербург – Сочи» сбросил свою сумасшедшую скорость. Литочка в своем новом облике стояла в тамбуре вагона, привлекая взоры всех пассажиров. И тех, кто собирался вместе с ней выходить в Орешкино, и тех, кто следовал дальше, к теплым черноморским берегам. Однако подойти и заговорить никто из них не решался. Даже хамоватые дети гор понимали: «Нэ по Сэнке шапка».

Накануне, в тот вечер, у профессора, они долго еще говорили обо всем, но больше о жизни вообще, и о Литочкиной, в частности. Пока милейшая Вера Дмитриевна не отправила их по койкам, справедливо заметив, что сегодняшним вечером жизнь не кончается, и у них будет еще и завтрашний день.

А утром они сели писать статью о своих открытиях. Точнее две статьи. Первую – сухую, академически выверенную для научного журнала, а вторую – с романтическим оттенком, для любого другого, кого заинтересует эта история.

– Лишний пиар никогда не лишний, – заметил при этом профессор Серов.

А потом начался процесс «превращения Золушки в принцессу», как обозначил его милейший учитель. Сначала они посетили «Салон красоты», какой-то особенный, где восхищенные красотой волос нашей девушки мастера, уложили их в прическу, простую и торжественную одновременно. Затем были магазины, хотя магазинами назвать эти заведения как-то не поворачивался язык. Служители красоты (не продавщицами же было называть этих величественных жриц), окружили Литочку такой заботой и вниманием, словно от этого зависело их счастье и благополучие. Совместными усилиями гардероб Маргариты Николаевны не просто обновился, он стал качественно другим, подчеркивавшим её новый образ – красивой, знающей себе цену и уверенной во всем женщины. Вот только чему послужит ее новый облик, какие плоды принесет? А, может, и не стоило все это затевать?

Она везла с собой копии рисунков гениального художника, в том числе и его автопортрет. Словно какая-то печать обреченности лежала на его лице. Может, не будь он так влюблен в подругу своих детских игр, детских грез и юношеских мечтаний, и его судьба сложилась бы по-другому. И мир узнал бы еще об одном гении из России. Или природа его Гения как раз и заключалась в этой неразделенной любви? И что делать теперь ей, со всем этим знанием? Все рассказать или промолчать? Да и самой надо что-то решать. До бесконечности детской любви не бывает.

Перрон приближался, однако среди встречающих она не заметила Медведева. Странно, неужели он так занят? Почему-то она была уверена в том, что Медведев встретит ее на вокзале, и они сразу же поедут в Музей, чтобы вернуть портрет на отведенное ему место и подготовить его к экспозиции, как самое главное событие в культурной жизни Орешкино за последние годы. А заодно и объясниться, наконец. Медведева не было ни на перроне, ни на привокзальной площади. Литочка взяла такси и поехала в Музей. В конце концов, разные бывают обстоятельства.

Дверь в Музей была открыта, но на входе ее также никто не встретил. Литочка поднялась на второй этаж, подошла к двери кабинета директора и толкнула дверь. Она со скрипом отворилась. В кабинете Медведева было пусто. На письменном столе, небольшой горкой лежали какие-то мешочки. В замке сейфа торчал ключ, но сам сейф был почему-то открыт. Литочка заглянула внутрь, затем опустилась на стул и зарыдала. Случилась беда. Коллекции не было. Она подошла к телефону и набрала 02.

Глава 12. Неожиданные открытия

Медведев, наконец, понял, что их с Машей полет был остановлен человеком, который весьма чувствительно бил его по лицу. И, что самое обидное, незнакомец, который шлепал его по щекам, нисколько при этом не церемонился.

– Проснитесь! Господин Медведев, Вы меня слышите? Да проснитесь же Вы.

Медведев открыл глаза, и первое, что он увидел – это был человек. Оно и понятно, не горилла, не йети, а человек. Но это был человек в форме. «Милиция?» – пронеслось у него в голове. «Что здесь делает милиция?»

– Где Маша? Кто Вы? И что Вы здесь делаете? – Спросил он.

– Хороший вопрос, – сказал незнакомец. – И даже не один. Я думаю, Вам лучше подняться и как можно скорее привести себя в порядок. А потом мы с Вами прокатимся в одно место.

– И все же, кто Вы? Назовите себя!

– Лейтенант Колобков, уголовный розыск. У Вас в Музее кража.

При этом молодому лейтенанту очень хотелось добавить, что-то вроде: «Ваша карта бита» или «Руки вверх», но он понимал, что, к сожалению, для этих слов время еще не наступило. Это было первое крупное дело, которое доверило ему начальство. И от его успеха зависело многое: карьера, слава и прочее. Кое-какие мысли у него уже были. Если при хищении нет явных следов взлома, то преступников или их сообщников, по крайней мере, нужно искать внутри коллектива. Поэтому первой подозреваемой у него была Литочка. «Приехала, открыла сейф своим ключом, спрятала вещички, а теперь разыгрывает кражу. Но лейтенанта Колобкова на мякине не проведешь. Не этому его учили в школе милиции, чтобы вот так с ходу, он поверил в объяснения красивой женщины». А тут и второй подозреваемый нарисовался – директор Музея. Наверняка, без него не обошлось. Лучшего наводчика и не придумаешь. Вот, только, было одно «но». Медведев крепко спал, когда Колобков приехал к нему на квартиру. Но и этому можно было найти объяснение, если подумать. Перенервничал человек и отключился. Криминалистика и не такие случаи описывает. Однако подозреваемые повели себя несколько странно. Встретившись в кабинете директора, они как-то неловко переглянулись, словно бы извиняясь друг перед другом, и заговорили о какой-то картине. Которая, кстати, вовсе не была похищена, а находилась здесь, в кабинете, и была по их словам, самым ценным экспонатом Музея.

– Здравствуйте, Маргарита Николаевна. Как Ваша поездка? И, может быть, Вы мне расскажите, что происходит здесь, в Музее.

– С поездкой всё в порядке. Мне удалось установить автора портрета. А профессор Серов установил и его героиню. Вы были правы. Это была, скорее всего, семейная драма князей Тихвинских. А здесь? Здесь, похоже, была совершена кража. Коллекция и ее описание пропали из Вашего сейфа. Он был открыт, как впрочем, и сам Музей, и Ваш кабинет, тоже.

– И как выяснило на данный момент следствие, без единого следа взлома, – наконец вставил свое слово лейтенант Колобков. Похоже, эти двое совершенно не принимали его всерьез. – И кто такая Маша?

– Молчите? – Колобков обвёл присутствующих суровым взглядом. – Тогда я, именем Закона объявляю Вас задержанными до выяснения всех обстоятельств по данному делу и предлагаю следовать за мной.

Все же лейтенанту Колобкову удалось поставить этих зарвавшихся фигурантов на место.

– Лейтенант Колобков! Отставить задержание! – Раздался за спиной Колобкова хрипловатый мужской голос.

В дверном проеме стоял коренастый, угрюмого вида мужчина средних лет.

– А Вы, собственно, кто такой? – спросил Колобков

– Майор Подберезовиков, из МУРа. Вот мое удостоверение.

И он протянул лейтенанту Колобкову раскрытую красную книжицу.

– А пока, Вы изучаете его, я отвечу сразу же на Ваш второй вопрос. Маша, а для Вас старший лейтенант Мария Корабельникова, сотрудник МУРа, в настоящее время – агент под прикрытием. Сейчас, – он посмотрел на часы, – я думаю, она уже вернулась в Орешкино. А коллекция здесь, в Музее. Сегодня ночью мы с лейтенантом Корабельниковой подлинник коллекции вернули в тайник в подвале, а в сейф положили фальшивые ордена и монеты, которые бандиты и выгребли, вместе со сроком, на который их теперь удастся приземлить. Так что, лейтенант Колобков, Вы свободны, и передайте Вашему начальству, что я буду у него примерно через два часа, а сейчас, извините, но мне необходимо поговорить с ребятами наедине.

И Медведев, и Литочка выглядели явно ошеломленными. И если, Литочка не понимала вообще ничего, то до Медведева, что-то стало доходить. И самое главное, что он начал понимать, так это то, что Маша жива и она не предательница. Между тем, Подберезовиков подошел к столу, сел сам и пригласил за стол директора и Музея и его Главного Хранителя.

– Садитесь, господа. У меня очень мало времени, поэтому я сейчас изложу только факты, а все остальное потом. У нас будет еще время поговорить. Итак, первое:

Ваш звонок Эдуарду Живописцеву был очень важен, так как позволил сразу же начать оперативную разработку этой банды. Боюсь, что обратись Вы, со своими подозрениями в местные органы, то сейчас мы имели бы дело с Вашим трупом.

– Как трупом? – похолодел Медведев.

– Обыкновенным, в морге, либо со следами насилия, либо с признаками отравления, а может быть, все считали бы, что Вы решили покончить жизнь самоубийством. И Вас пришлось бы извлекать из петли. Да, да, это были очень серьезные ребята, и убрать человека для них пара пустяков. Но прошу меня не перебивать.

Итак, Эдик сразу же передал мне о Ваших подозрениях. Он знал, что я не первый год пытаюсь посадить господина Волочинского и его покровителей в тюрьму, но как видите, особо не преуспел. Уж больно хитер, гад, и ничего не делает сам, своими руками. Но, примерно, полгода назад, нам удалось внедрить в окружение Волочинского своего человека, как Вы сейчас поняли, это была Маша Корабельникова, журналисточка, без комплексов, готовая за хорошие деньги на многое. И нам удалось сделать так, что именно её Волочинский послал в Орешкино, чтобы познакомиться с Вами и подготовить план операции по захвату коллекции. Так что, история попадания Вас под автомобиль Марии, это, простите, спектакль. Маша у нас, между прочим, мастер спорта по автоделу, и ударила она Вас мастерски. Претензии есть? – Вдруг засмеялся Подберезовиков.

Медведев сидел, слушал и каменел с каждой минутой. «Какой же он был болван! Соловьем заливался, стихи читал, а дальше-то, дальше, что было…». Медведев начал, ко всему прочему, еще и краснеть.

– Что с Вами, Сергей Сергеевич? Вам плохо?

– Нет, я в полном порядке.

– Тогда я продолжу. – Сказал Подберезовиков. – Главной фигурой во всей истории стали Вы, Сергей Сергеевич. А обеспечение Вашей безопасности – главной задачей для нашего агента.

– Моей безопасности? Но что мне могло угрожать?

– Ваши знания. Только Вы один смогли бы описать коллекцию, доказать ее происхождение. Без Вас она превращалась в простой набор артефактов, которые могли всплыть где угодно, у кого угодно и под любым прикрытием: от бабушкиного наследства, до «купил у незнакомого человека на городском рынке». Что невероятно облегчало бы её дальнейшую реализацию, в том числе и за границей. Причем, убрать Вас необходимо было в тот момент, когда коллекция окажется у бандитов, в безопасном месте.

– Почему?

– А вдруг всё пойдет не так? Отягощать кражу или ограбление ненужным трупом? Простите, пожалуйста. Проще было Вас сначала нейтрализовать, например, усыпить, и, лишь потом, «зачистить».

– Что Вы и сделали? Подмешали снотворное, затем взяли мои ключи, ну и так далее…

– Совершенно верно. А в довершении начатого, по замыслу бандитов, Машенька должна была вернуться и «зачистить» Вас.

– Каким образом?

– Яд. Укол небольшой дозы яда растительного происхождения. Вскрытие показало бы смерть от кровоизлияния в мозг. Ну, перенервничал человек, бывает. Стрессы это подлинный бич нашего времени.

Подберезовиков замолчал, как бы давая присутствующим возможность обдумать услышанное. Затем закурил, но, сделав не более двух затяжек, яростно загасил сигарету в пепельнице.

– Гадость какая, – сказал он, обращаясь, то ли к затушенной сигарете, то ли к своей работе, в которой человеческие чувства необходимо рассматривать всего лишь как реакцию фигуранта оперативной комбинации на возможные обстоятельства.

– Брошу, обязательно, брошу, – добавил он, чуть погодя. – Вот что, Сергей Сергеевич! Сейчас сюда прибудут наши сотрудники. Осмотр места преступления и прочее необходимые мероприятия. А Вы идите домой, полежите, выпейте, наконец, но немного. А как придете в себя, возвращайтесь в Музей, без Вас все равно здесь не обойтись, но сейчас можно. Мы, здесь пока, вот с Маргаритой Николаевной поработаем. Извините, Маргарита Николаевна, я понимаю, Вы с поезда, устали, но лучше Вас здесь никто не разберется, да и понятые нужны будут. Я думаю, что часа два придется нам с Вами поработать. А Сергею Сергеевичу сейчас просто необходимо отдохнуть. Согласны?

Литочка молча кивнула. А Медведев встал и, тоже молча, направился к выходу.

… Литочка стояла у окна, наблюдая, как нелепая фигура в мятом костюме, удаляется из её жизни, и, возможно, навсегда. Так бывает. Просто её детская любовь слегка задержалась на Земле. Девичий трепет ушёл, оставляя в душе легкий оттенок грусти. Всё ещё только начиналось в её жизни, потому что «любовь никогда не перестает быть». И она была благодарна Медведеву за такое расставание с юностью.

Она вернулась за стол и раскрыла папку с рисунками Егора. Взяла автопортрет. Они были так похожи – тот Медведев и этот, её «кватроченто». Своей незащищенностью, каким-то своим, детским взглядом на мир. И, одновременно своей фанатичной готовностью идти до конца, за свои идеалы, за свои принципы. Тот Егор потому и сгорел раньше времени. За любовь, за своё право любить. А её прапрабабка приняла этот крест на себя. «Никто не будет любить тебя так, как я». Словно проклятие какое налагал! И вот теперь он уходил. Литочка видела, какое впечатление произвела на бедного Сергея Сергеевича та девушка. Кажется, её звали Мария. «Ещё одна Машенька, Машенька и Медведев», – усмехнулась Литочка. – «Бывают же такие вот совпадения».

Похоже, наш бедный идеалист нашёл наконец-то свою мечту. Ну, да и Бог с ним. Он хороший человек, он заслужил своё счастье.

Нет, она не будет показывать ему «автопортрет художника». Незачем перегружать бедного Сергея Сергеевича ненужными смыслами. А она? Она найдёт своё счастье. Потому что «любовь никогда не перестаёт быть». Надо только верить…и надеяться.

Глава 13. Последняя, в которой автор всё окончательно запутывает

Медведев шёл домой. И не только потому, что у него до сих пор слегка кружилась голова, и нестерпимо ныло, где-то под ложечкой. Странно, но особого потрясения он не испытывал. Ну, подумаешь, он мог стать трупом? Но не стал же. Скорее всего, разочарование, да, пожалуй, очередное разочарование, и не более того. Хотелось просто побыть одному, посетовать на жестокость мира, ну, и может быть, уронить одну-две слезинки в подушку. В конце концов, им, с Литочкой, удалось совершить настоящее открытие. Вот на этом и нужно сосредоточиться. Не нами придумано, что работа – лучшее лекарство от избытка чувствительности. И, наверное, пора всё-таки серьезно задуматься о женитьбе. Идеалы – идеалами, но к человеческому счастью они, похоже, отношения не имеют. Можно до конца дней своих следовать за идеалами, и… оказаться одному в конце пути. А оставаться одному ему очень не хотелось. Особенно теперь, когда всё так взбаламутилось в душе. Машенька ворвалась в его жизнь как метеор, как… Он вдруг вспомнил её слова: «Разбила посуду, переломала мебель…. За что её было любить?» Или вот её полная противоположность – Литочка. Они столько лет знакомы, но у него и мысли даже не было…. Она всегда была рядом: тихая скромная умница. Странно, но он только сейчас вспомнил, как изменилась Литочка после своей поездки. Теперь это была красивая, уверенная в себе женщина. Пожалуй, что излишне красивая, потому что ему гораздо милее была та, прежняя, походившая на маленького симпатичного мышонка. Впрочем, какое ему дело, кем видит себя сейчас бедная девушка. Скорее всего, и здесь не обошлось без извечного. Влюбилась, наверное, в кого-нибудь. Молодость, знаете ли, она и не такие метаморфозы выделывает.

У подъезда дома, где жил Медведев, на лавочках сидели неизменные старушки. И сегодня они посмотрели на него как-то странно.

– Здравствуйте, Сергей Сергеевич! – Да, пожалуй, сегодня в их голосах присутствовал некоторый избыток патоки и меда.

– Здравствуйте, – поздоровался он и, почему-то наклонил голову, словно пытался скрыть что-то от постороннего взора.

Первое, что он услышал, поднявшись на площадку, где находилась его однокомнатная квартира, были звуки фортепиано. Он прислушался. Шопен, концерт № 2. Весьма странный музыкальный выбор для его соседей. Но музыка доносилась из его квартиры! Он подошел к двери, она была не заперта. Толкнув дверь, Медведев вошёл в прихожую. Пусть будет, что будет!

Дверь в комнату была открыта, и Медведев увидел девушку, стоящую с какой-то тряпкой в руке…Машенька!?

– Вот, решила навести порядок в твоей берлоге, – сказала она и замолчала. Потом подняла свои огромные глаза и тихо спросила:

– Ты уже всё знаешь?

–Да, – сказал он. – Подберезовиков мне всё рассказал. А ты приехала, чтобы меня «зачистить»?

– Дурачок, – сказала она. – Я приехала, потому что люблю тебя.

На этом, пожалуй, можно поставить точку в нашем повествовании. Мы не знаем, что ответит Медведев, как поступит Литочка, да и не нашего ума это дело. Всё то, что должно было случиться сказочного – случилось. Золушка превратилась в принцессу. Главный герой счастливо избежал лап Кощея Бессмертного, ну, а дальше? Кто знает?

Гуси – лебеди

Часть 1

Наш единственный поезд «Орешкино – Москва» в 90-е годы называли пригородным. Нет, поезд и тогда шел до Москвы одиннадцать с половиной часов, со скоростью хорошей телеги. Дело было в другом: большая часть трудоспособного населения нашего города работала тогда в Москве. И Москва эта самая, стала для нас как бы рабочим пригородом, фабричной окраиной, если хотите. Вот и ехали в этом поезде каждый день наши люди: туда – с песнями и плясками, разудалым застольем, а порой, даже и мордобоем. Обратно же, пассажиры были суровы и молчаливы, как и должно быть людям, везущим домой заработанную копейку. Успевай только по сторонам оглядываться, сторожась лихих людей и поездного начальства.

Народ наш долго будет помнить то время, прозванное позднее как «лихие 90-тые». Жизнь человеческая тогда не дорого ценилась. Убивали бандиты, убивало государство. Например, там, где в прежние времена на одного местного жителя приходилось самое малое пять отдыхающих, полыхала настоящая война с бомбардировками и танковыми сражениями. В поездах также «пошаливали». Так что, будь у меня возможность выбирать, я бы уехал в столицу на автомобиле. Но, к сожалению, не сложилось что-то, а ехать было надо и я решительно, как полярник на льдину, шагнул в плацкартный вагон нашего «пригородного» поезда.

Не знаю почему, но в вагоне было немноголюдно: на головах не сидели, по ногам не ходили. А в отведенном мне по билету загоне сидело всего-то два пассажира: немолодой мужчина, явный «вахтовик» и молоденькая лет 17-ти девушка. Вот её-то мне и хотелось бы описать подробнее. Не потому, что была она писаной красавицей, нет, там и росточку-то было всего метр с каблуками, да и лицом на супермодель вовсе даже не походила: так себе, курносая с конопушками. Только вот глаза у неё были по-настоящему красивыми, цвета небесной лазури и огромные, в половину лица. А еще запомнилась она тем, что держала на коленях старенький чемоданчик и….. плакала. Не в голос, не навзрыд, а так, тихонечко всхлипывая. Похоже, что этот видавший виды чемодан и был причиной её слез.

– Что случилось, красавица? Может помочь тебе надо, так говори, не стесняйся, – спросил я.

Не оттого, что уж очень сильно захотел пообщаться или помочь. Нет, но не сидеть же в одном купе с плачущей девицей. Ещё подумают Бог знает что.

– Да, вот у меня замок сломался. Всё время заедает или совсем не держит. И как я теперь с этим чемоданом по Москве пойду? Под мышкой нести пробовала, так он не убирается!

– Ну, давай посмотрим, что с ним случилось

Я сел на лавку рядом с ней, положил чемодан на колени и достал свой швейцарский офицерский нож в замшевом чехле.

– Как интересно, – Оживилась она. – Это Ваш ножичек? А можно мне посмотреть?

– Ну, посмотри, только плакать перестань, пожалуйста.

Слезы мгновенно высохли, она вытащила из чехла перочинный ножик, со всевозможными штучками, и залюбовалась им.

– Сколько всего тут. Целый набор: и пилочка, и шильце, и отвертка.

– Вот она-то нам и потребуется. – Я сурово прервал её рассуждения и, вернув себе нож, открыл маленькую отвертку.

– Давай твой замок посмотрим. Тебя, кстати как зовут?

– Маша, Мария.

– Ну, а я Александром Степановичем буду. У тебя Маша в чемодане ничего запретного нет?

– Нет, что Вы.

– И дамские штучки сверху не лежат?

– Какие штучки?

Она вдруг густо покраснела и испуганно затараторила:

– Нет, нет, там и вещей-то всего одна рубаха.

– Ну, тогда я с Вашего позволения открываю.

Я поковырял отверткой в замке и открыл крышку чемодана. Кстати, тот еще был саквояж! Фибровый! Оклеенный изнутри зелёными обоями. Середина века, не иначе. У нас такие «балетками» называли, а почему так, я и сам не знаю.

Под крышкой лежало нечто похожее на кусок вышитого полотна.

– Можно посмотреть?

И не дожидаясь ответа, я достал сверток и развернул его. Это была вышитая мужская рубаха.

– Ого! Ты её, красавица, часом не в музее приобрела?

Поверьте, я знал, что говорил. Свой диплом историка не в переходе у метро приобрел. Да и краеведением в свое время увлекался и промыслами разными. У меня в руках была настоящая домотканая мужская рубаха и судя по фасону и вышивке, века так 14-того, не позднее. Именно такие рубахи одевали под латы наши мужики, когда на Мамая двигали. Вот только по качеству выделки и тонкости узоров, моя была не иначе как княжеская.

– Грех Вам такое говорить, Александр Степанович!

Да, я и сам уже видел, что грех. Ткань-то была новая! Словно вчера только сотканная! И нитки на вышивке и красители, хоть и натуральные, но сегодняшние, и уж точно не 14-го века.

– Ты прости меня, Машенька, но я думал, что эти технологии давно утеряны, и сегодня никто не сможет повторить это чудо. Кто это сделал? И ткань соткал и рубаху скроил? А вышивал кто? Ты понимаешь, что это 14-й век, не позднее.

– Не знаю, какой там век, но это мы с бабушкой сделали. Баба Оля сказала, что если кто своими руками рубаху для своего жениха сделает, и он её примет, то никогда он ту девушку…

Она вдруг снова густо покраснела, и продолжила как-то уж совсем тихо и невнятно:

– Не раз…. Ну, в общем, он с ней всегда будет. Эту рубаху я жениху везу. Ване, Ивану, то есть. Он у меня в Москве, на стройке работает.

И так гордо она это произнесла, словно был её парень Главным Московским Строителем.

– Ну, если, жениху, да на стройку, то прости ты меня, ради Бога. Просто трудно было поверить, что такое в наше время возможно. Давай договоримся, я сейчас замок твой подремонтирую, а ты мне всё, не спеша, расскажешь: и про себя, и про бабу Олю, и про Ванечку своего. Договорились?

– А зачем Вам это?

– Понимаешь, профессия у меня такая. Я журналист. И мне интересно, кто со мной в одном городе живет, и какой он человек – добрый или злой. Ты же в Орешкино живешь?

– Вообще-то я из деревни. Из Куделькино, знаете? Там у меня бабушка Оля осталась. А в Орешкино я в медучилище на фельдшера училась. В этом году окончила, теперь поеду домой. От нас недавно снова врач сбежал, не осталось там никого, а за стариками уход нужен. Вот я и согласилась в медпункте фельдшером поработать.

– Так это тебя баба Оля научила – и нить льняную прясть, и ткать, и вышивать, и шить?

– Да. Она знаете какая мастерица! Только старенькая стала теперь, еле-еле ходит.

Она продолжала что-то щебетать, но я, увлеченный работой, слушал уже невнимательно, в пол-уха.

– … у Вани, руки золотые, и он любую печку может сделать, даже камин сложить. К нему из самой Москвы заказчики приезжают, да в очереди ждут, пока он освободится. Вот и сейчас он у какого-то богатея нерусского под Москвой дом строит. Так что мне еще на электричке придётся до него добираться, а тут чемодан этот….

– Ну, у вас всё как в сказке: Ты – Марья-искусница, и Он – Мастер из Города мастеров. И любовь у вас, и разлука. А трудностей не боитесь, испытаний разных?

– А мы ничего не боимся: никакой работы и никаких трудностей. Ваня сказал, что всё в нашей жизни мы сами построим, своими руками сделаем.

– Дай-то Бог. А пока держи вот свой чемодан. Там пружинка совсем ослабла, так я её заклинил, может и выдержит. Но чемодан тебе придется новый покупать. Этому давно место в музее.

– Купим, обязательно купим. Завтра же и купим. Москва всё-таки, не Орешкино. Чего-чего, а чемоданов там уйма всяких. Спасибо Вам большое, дядя Саша.

…За что я люблю наш «пригородный поезд», так это за то, что прибывает он в Москву в раннее утро. Целый день впереди, и все можно успеть, все переделать. А посему на перрон Ярославского вокзала я вступил в самом наипрекраснейшем настроении. Вдохнул полной грудью московского воздуха, пахнувшего не только продуктами сгорания углеводородного топлива, а ещё и разбитыми надеждами, но всё равно – хорошо! Столица! И у меня тоже были свои планы, свои надежды на этот день.

– Дядя Саша! Это снова я! Помогите мне, пожалуйста! – Услышал я сзади знакомое щебетание.

Это моя попутчица пыталась как-то протащить свой драгоценный чемодан через тамбур и вагонную дверь.

– Давай сюда. Я принимаю. Как там замок? Держит?

И, накаркал. Замок, а вместе с ним и все мои ухищрения полетели к черту. Я едва успел подхватить на лету раскрывшийся чемодан.

Ну, надо же так. Прямо закон подлости. Если неприятностям суждено случиться, то они непременно сбудутся.

– Ой, и что же мне теперь делать? – в голосе Марии послышались знакомые нотки.

– Во-первых, не плакать. Во-вторых, я что-нибудь придумаю. Поставь чемодан на землю и держи, чтобы не раскрылся!

Ну, что тут можно было придумать? Но если вызвался помогать – помогай, иначе бедная девушка совсем перестанет верить людям. Оставалось одно – проверенное средство…. И, я, расстегнув куртку, вытащил из брюк свой ремень. Поводил животом туда-сюда, словно индийский йог. Штаны сидели плотно. Авось не потеряются! Зато чемодан, перехваченный брючным ремнем под самой рукояткой, теперь никому не откроет своих секретов. А что? Получился, весьма даже аккуратный крепёж. Хоть на чемоданную выставку отправляй.

– Ну вот, теперь он, паразит, никуда не денется. Послужит еще, как миленький! И, давай прощаться, Марья-искусница. Может, и свидимся еще, когда-нибудь.

– Дядя Саша! А как же Вы без ремня пойдёте?

– Ничего, я доберусь. Мне недалеко. А тебе удачи, Мария. И передавай привет своему Ивану.

– Спасибо вам, дядя Саша. Я Вас никогда не забуду. А, знаете что? Вы приезжайте к нам в Куделькино. Нет, правда, приезжайте!

– Может, и приеду, когда-нибудь. Тогда, давай, до свидания, что ли!

У воронки метро мы расстались.