Читать книгу: «Тест на графоманию», страница 4
Детская болезнь
Мать позвонила как обычно – ровно в полдень.
– Чем занимаешься? – строго спросила она Ингу.
– Собираюсь на концерт.
– Опять на Доку своего?
– Мам, зачем спрашиваешь? – Инга посмотрела в окно. Снег медленно пролетал мимо и тихо падал на голые ветки большого клёна.
– Всё надеюсь, что придешь в себя. Надежда умирает последней, – мать чихнула, шумно высморкалась и добавила: – Правду говорю.
Инга промолчала.
– Тебе под шестьдесят, а ведёшь себя как подросток! – не дождавшись ответа, взорвалась мать.
– Мам, во-первых, мне пятьдесят пять, – прервала её Инга, – а во-вторых, ты сама призывала быть молодой душой. Я всего лишь исполняю твои предписания.
– Дочечка, – в голосе матери зазвучали нотки сарказма, – мама учила тебя сохранять молодость души, а ты в детство впала. Совсем свихнулась с этим фан-клубом!
– Ой, мам, что-то со связью! – решила прекратить бесполезный разговор Инга. – Завтра перезвоню. Пока!
Она бросила телефон на кровать, включила бумбокс на полную громкость и пустилась в пляс. Инга праздновала победу – она оказалась в числе трёх активисток фан-клуба, допущенных на закрытую вечеринку любимого певца. От одной мысли об этом у неё замирало сердце.
Телефон на кровати задёргался и свистнул – доставил сообщение. Его прислала активная и успешная почитательница таланта Доки, правая рука Жени – администратора клуба – Мила. Она не могла смириться с тем, что какая-то пожилая тётка так стремительно настигла её на вершине фанатской иерархии. Мила явно не ограничивала себя в выражениях: «Только попробуй явиться сегодня к Доке! Тебе не жить. Будь проклята!».
Отвечать Инга не стала. Пока. Странно, конечно, достигнув пенсионного возраста, оказаться в гуще борьбы за внимание любимого певца, но Инга давно перестала заморачиваться на эту тему. В конце концов, когда ещё, как не на пенсии человек свободен на все сто? И любит она Доку не за его красивые зелёные глаза, а за талант. А эти малолетние нимфоманки, ждущие певца под окнами и страждущие стать спутницами его жизни, пусть обращаются к психиатрам. Хорошо, что официальный фан-клуб сдерживает интимные притязания поклонниц Доки. Недавно даже исключили одну. Без возможности восстановиться.
«Может, – подумала Инга, – переслать это Жене? Она как администратор должна пресекать подобные нарушения этических норм».
Немного подумав, она всё же решила воздержаться. Не захотела портить себе настроение. Инга по праву гордилась тем, что своим трудом и упорством заслужила этот вечер.
Ровно год назад, также в декабре, она завершила профессиональные дела, легко распрощалась с конструкторским бюро, которому отдала почти тридцать лет, и окунулась в мир творчества любимого певца.
Она легко прошла трёхмесячный испытательный срок. Делала всё, что требуется. Даже больше. Набирала необходимые баллы и стремительно повышала свой рейтинг. В конце зимы получила статус действительного члена фан-клуба, а вместе с ним и новые возможности для движения к заветной цели. Она была самой взрослой участницей клуба. Выслушивала подколы и насмешки, которые вначале её ранили и вызывали неприятные воспоминания о школьном детстве, но со временем утратили свою колюще-режущую силу. Инга научилась с юмором отвечать на выпады своих коллег по любви к Доке, а в некоторых случаях даже их игнорировать. Но Мила была особым случаем. Она занимала твёрдую позицию первой приближённой Жени. Это давало ей практически неограниченные возможности в трудном фанатском деле. Появление Инги она сразу восприняла в штыки. По её убеждению, Доку должны окружать молодые и красивые, а не пенсионерки с отросшими седыми корнями, которые будут забирать у него творческую энергию. Мила не сомневалась – старые всегда вампирят у молодёжи, поэтому она открыто и беспощадно воевала против Инги.
Зазвонил телефон. Инга вздрогнула. К счастью, это была Женя.
– Привет! Собираешься? – весело спросила она и напомнила: – Подарок не забудь!
– Конечно, не забуду! Пусть Мила не надеется, – не сдержалась Инга.
– А причем здесь Мила? – удивилась Женя.
Инга коротко рассказала о послании Милы.
– Вот же коза, – возмутилась Женя, – никак не успокоится.
Инга поняла, что пришло время дать Миле отпор. И выиграть.
– Мне кажется, – осторожно сказала она, – что у Милы проблемы. Она стала какой-то непредсказуемой. Ты не боишься, что она сегодня может сорваться?
– Есть такое опасение, – хмуро согласилась Женя.
– Не дай бог, выкинет что-нибудь на вечеринке. Испортит Доке праздник. Бедная девочка…, – Инга притворно вздохнула.
– Ладно, – решительно произнесла Женя, – буду думать. А ты не раскисай. Собирайся! Полвосьмого встречаемся у клуба.
Попрощавшись с Женей, Инга покрутила в руках телефон, набрала текст и, мгновение подумав, отправила его Миле. Вскоре пришло голосовое сообщение. Мила дала волю чувствам. Несколько крепких слов достались и Жене. Инга, дослушав тираду Милы до конца, тут же переслала сообщение Жене.
– Слушай, Милка совсем с катушек съехала! – Женя кипела от возмущения. – Я ей запретила сегодня приходить. Если явится, выгоню её из клуба к чёртовой матери.
– Не волнуйся ты так, Женечка, может, у нее что-то в личной жизни не ладится, – вкрадчиво произнесла Инга.
– Дока – вот наша личная жизнь! – уверенно ответила Женя. – Но это уже перебор.
– Согласна, – Инга приоткрыла окно. Свежий декабрьский воздух приятно охладил её лицо. – Пусть лучше сегодня не приходит. От греха подальше. Представляю, как тебе трудно принимать это решение. Ведь вы такие близкие подруги.
– Переживу, – зло ответила Женя. – Вот, блин, всё настроение испортила.
– Мы должны думать о Доке, – попыталась успокоить её Инга. – У него сегодня такой важный день.
– Ты права, – согласилась Женя и, немного помявшись, продолжила: – скажу тебе по секрету, только ты никому, поняла?
– Что ты, Женечка, как можно, – ответила Инга.
Женя перешла на таинственный шёпот:
– Они с Ликой сегодня объявят, что у них будет ребёнок!
– Счастье то какое! – воскликнула Инга. – Я закажу для Лики роскошный букет!
– Класс! Давай! – поддержала её Женя. – И сама его ей вручишь!
Инга заказала букет и решила немного поспать, чтобы вечером быть энергичной и свежей.
Букет привезли вовремя. Рассчитавшись с курьером, Инга приступила к сборам.
Платье, купленное специально для долгожданного события, больно царапнуло правую лопатку. Инга проверила рукой – ценника не было. Да и не могло быть – она точно помнила, что отрезала его ещё в магазине. Она извернулась, застегнула молнию и придирчиво рассмотрела себя в зеркале. Платье царапнулось ещё раз – уже с другой стороны.
– Да что же это такое? – проворчала Инга, расстегнула молнию, через ноги сняла платье и повернулась к зеркалу спиной. На лопатках с обеих сторон красовались небольшие бледно-розовые волдыри.
– Что за чёрт? – напряглась Инга и аккуратно потрогала правую лопатку. Волдырь слегка спружинил и зачесался. Надев очки, она обнаружила на теле ещё несколько розовых пятен и маленьких волдырей и тут же позвонила подруге:
– Динка, что у тебя в аптеке есть от аллергического высыпания?
Дина назвала препарат.
– Можешь его привезти, – попросила Инга, – а то мне ещё накраситься нужно.
– Тут такое дело, – ответила Дина, – я с внучкой сижу. У неё в садике карантин. По ветрянке.
Инга покрылась холодным потом:
– Давно сидишь?
– Ты у нас когда была? – уточнила Дина. – Их дня через два закрыли. А что?
– Да так, – уклонилась от ответа Инга, положила трубку и позвонила матери.
– Мам, я в детстве какими болезнями болела?
– Всеми, кроме ветрянки, – быстро ответила мать. – Даже эритема детская у тебя была, а ветрянка не долетела. А что?
– Потом расскажу, – коротко ответила Инга и бросила трубку.
«Только не сегодня!» – взмолилась она, продолжая убеждать себя, что у неё аллергия. Она никак не могла пропустить этот вечер! Никак! На ней подарок и цветы! Она избранная! Она так долго шла к этому! Она поедет во что бы то ни стало!
Инга аккуратно прижгла зелёнкой ненавистные пузырьки и пятна, надела платье, накрасилась и вызвала такси.
Снег усилился, ветер стал сильнее и жёстче. Инга села на заднее сиденье, положив рядом цветы и пакет с подарком. Она старалась не думать о проклятых водянистых пузырях, смотрела в окно, пытаясь отвлечь себя яркой новогодней иллюминацией. Ей казалось, что в праздничных огнях слишком много розового и зелёного цвета, и от этого ещё больше хотелось плакать.
До клуба оставалось ехать минут пять. Огромная реклама известного московского театра зазывала на спектакль «Зеркало треснуло». Инге вспомнился фильм с Элизабет Тейлор. Она смотрела его ещё в советские времена. «За что героиня убила свою поклонницу?» – подумала Инга и внезапно у неё перехватило дыхание: «Заразилась от неё во время беременности какой-то детской болезнью и родила слабоумного ребёнка… Боже мой!».
– Стойте! – крикнула Инга таксисту. – Остановитесь!
Она дрожащими руками достала телефон, позвонила Жене, едва сдерживая слёзы, сообщила, что подарок с цветами через несколько минут подвезёт таксист, вызвала другую машину и вернулась домой.
Автограф в клеёнчатой тетради
Фантастическая история
Марине Васильевне неожиданно исполнилось девяносто лет. Она перешла в когорту долгожителей, захватив с собой хорошую физическую форму, трезвый ум и здравую память. Отметить это событие она решила в неформальной обстановке и остановила свой выбор на Отделе рукописей Ленинской библиотеки, где тридцать лет назад – в две тысячи девятнадцатом – без устали изучала архив своей дальней родственницы Зинаиды Сергеевны Лыпиной.
Узнала об архиве Лыпиной Марина Васильевна случайно. За пару лет до выхода на пенсию у неё пробудился активный интерес к семейной истории, и она начала рыть родовые траншеи во всех направлениях по обеим родительским линиям. Увидев как-то на одном из генеалогических сайтов фамилию Лыпиных, Марина Васильевна обнаружила крохотную, но весьма значимую для неё, точку пересечения с родом Лыпиных. От такого эпизода в семейной истории не отказываются, и Марина Васильевна с головой погрузилась в пучину чужой жизни.
Необычность судьбы и активная общественная позиция побудили Лыпину написать мемуары. Воспоминания о своей жизни она едва вместила в три увесистых тома машинописного текста, мечтала их опубликовать, но так и не смогла. За несколько лет до ухода из жизни, в конце семидесятых, она сдала мемуары в Ленинку, а с ними заодно и весь личный архив – свои и чужие письма, дневники, фотоальбомы и прочие свидетельства эпохи. Тот факт, что Ленинка взяла архив на хранение, говорил о его значительности. Лыпиной даже заплатили за него некоторую сумму, которой хватило на приобретение холодильника.
Лыпина много писала сама и активно переписывалась с большим количеством людей. Некоторые адресанты делились с ней своими маленькими и большими секретами. Порой Марине Васильевне казалось, что, читая откровения чужих для неё людей, она подсматривает за ними в замочную скважину, но желание найти хоть что-нибудь о своих предках, смешанное с простым человеческим любопытством, быстро отключало все этические сомнения Марины Васильевны.
Однажды Марина Васильевна получила на руки документ, который в описи значился как «Автограф в клеёнчатой тетради». Она раскрыла толстую тёмно-коричневую тетрадь в клеточку и, предвкушая, что узнает сейчас ещё что-то очень важное, с первой же страницы поняла, что не может разобрать ни слова. Корявый почерк пожилого человека стал непреодолимой преградой между любопытством Марины Васильевны и секретами, которые Лыпина доверила своему дневнику. Марина Васильевна сдала документ в тот же день, так и не прочитав нём ни строчки.
Пропитавшись судьбой Лыпиной, Марина Васильевна почувствовала почти мистическую связь с этим удивительным человеком и убедила себя, что именно на неё возложена миссия воплотить мечту покойной – опубликовать мемуары. Изучив юридическую сторону вопроса, к своему огромному разочарованию, она обнаружила, что публикация воспоминаний будет возможна только через тридцать лет, когда ей самой исполнится девяносто. Немного погрустив, она рассталась со своей идеей и задумала в качестве компенсации по материалам архива написать биографический роман. С романом тоже как-то не сложилось, но Марина Васильевна решила последовать примеру Лыпиной и всерьёз занялась архивом собственным.
Накануне юбилея Марина Васильевна вспомнила о Лыпиной, оценила свои силы и поняла, что готова воплотить её мечту в жизнь.
Белоснежный Дом Пашкова был так же великолепен, как тридцать лет назад, и всё, что его окружало тоже будто замерло во времени и пространстве. Те же ворота со стороны Староваганьковского переулка, заснеженная брусчатка во дворе и деревянные лавочки по обе стороны большой клумбы с пышной ёлкой в центре, установленной по случаю новогоднего праздника.
Поднявшись по ступенькам на крыльцо, Марина Васильевна собралась с силами, чтобы открыть огромную входную дверь, но та вдруг сама гостеприимно распахнулась перед ней. Робот-охранник проверил читательский билет Марины Васильевны, доброжелательно посоветовал заменить его на более современный и без лишних вопросов пропустил. Гардеробщица приветливо улыбнулась и, приняв у Марины Васильевны куртку, пожелала ей хорошего дня. «Научились, наконец, делать роботов, – одобрительно подумала Марина Васильевна. – Глаза как настоящие. С огоньком».
Для входа в читальный зал понадобилось лишь прикоснуться большим пальцем правой руки к зелёному кружку на корпусе турникета. «А когда-то здесь тоже сидел охранник, – подумала Марина Васильевна с некоторой ностальгией. – Экономят, видно. Не стали робота сюда сажать. А хорошо бы для создания колорита».
Она прошла в зал и с удивлением обнаружила, что и там ничего не изменилось. Столы с зелеными столешницами и настольными лампами, высокие книжные шкафы, заполненные книгами, кафедра, где принимали заказы и выдавали материалы, даже запах был из девятнадцатого года.
За кафедрой сидел импозантный мужчина лет шестидесяти. «Седой бобёр всегда в цене», – почему-то подумала Марина Васильевна и, присмотревшись, узнала в нём библиотекаря тридцатилетней давности. Она даже вспомнила его имя.
– Владимир, – обратилась она к мужчине, – вас же так зовут?
– Совершенно верно, – ничуть не удившись ответил тот и предъявил Марине Васильевне бейджик с голограммой, подтверждающий его человеческий статус. – Я человек.
– А я вас помню, – не унималась Марина Васильевна, – вы здесь работали ещё в девятнадцатом году. Вам лет двадцать пять было на вид.
Мужчина заинтересованно взглянул на Марину Васильевну.
– Двадцать семь, – уточнил он и добавил: – А я вас, тоже припоминаю.
– Меня узнать сложнее, – засмеялась Марина Васильевна, – мне тогда было около шестидесяти. Примерно, как вам сейчас.
– Вы молодец! – искренне восхитился Владимир. – Прекрасно выглядите!
– Хорошо сохранилась, вы хотели сказать, – с улыбкой ответила Марина Васильевна. – А у вас здесь ничего не изменилось.
– Давненько вы к нам не приходили – у нас очень много новшеств, – не согласился Владимир.
– Автоматические двери и роботов на входе и в гардеробе я заметила, – смягчилась Марина Васильевна.
– Поверьте, это самое малое, чем мы можем гордиться! – рассмеялся Владимир.
Марина Васильевна одобрительно улыбнулась:
– Тогда подскажите, как мне посмотреть воспоминания одной дамы…
– Точно! Воспоминания! – обрадованно перебил её Владимир. – Вы всё время брали воспоминания … фамилия то ли на «П», то ли на «Н».
– Лыпина Зинаида Сергеевна, – уточнила Марина Васильевна.
– Вот-вот! Лыпиной. Мы тогда на вас смотрели и думали – что за интерес такой? Честно говоря, даже посмеивались между собой: может, женщина ищет зашифрованную информацию, шпионское что-нибудь и вносит к себе в компьютер.
– Ну уж нет, – рассмеялась Марина Васильевна, – на шпионку я точно не тяну. А сейчас тем более.
– Так вы опять к Лыпиной пришли? – удивился Владимир.
– К ней. Я ведь тогда только чуть больше половины текста набрала. Теперь решила довести дело до конца и воспоминания всё-таки опубликовать. Уж очень она об этом мечтала в своё время.
– Вы поразительно целеустремлённый человек! – восхищённо сказал Владимир. – Хочу вас порадовать: все рукописи у нас давно оцифрованы. И Лыпиной тоже.
– Да что вы? – поразилась Марина Васильевна. – Подскажите, Владимир, тогда что мне нужно сделать, чтобы опубликовать её воспоминания?
– Когда истекает срок действия имущественных авторских прав, система автоматически меняет статус документов и переводит их в общественное достояние с одновременной публикацией на специализированных порталах, а также обеспечивает выпуск небольшого тиража на бумажном носителе для традиционных библиотечных фондов, – бодро и без запинки объяснил Владимир.
– Вы хотите сказать, что воспоминания Лыпиной уже опубликованы?
– Думаю, что так и есть, однако, давайте проверим, – Владимир провёл пальцами по столешнице кафедры. На ней замелькали многочисленные таблицы и картинки. – Вот – первого января прошлого года в ноль часов ноль минут весь архив вашей Лыпиной перешёл в общественное достояние и был опубликован.
– Да что вы! – обрадовалась Марина Васильевна. – В какое время мы живем! Я целый год конспектировала её воспоминания, а тут раз – и всё опубликовано! Зинаиде Сергеевне такое даже присниться не могло!
– Век высоких технологий! – поддержал восторг Марины Васильевны Владимир. – Вы можете запросить у системы информацию о любом персонаже архива и узнать о нём подробнее из внешних источников. Планшет для работы с системой вмонтирован в столешницу. Очень удобно.
– У меня просто нет слов! – воскликнула Марина Васильевна.
– Я вам больше скажу, – с гордостью сказал Владимир, – теперь вы при желании можете пообщаться с Липиной лично.
Марина Васильевна растерялась:
– Мне, конечно, много лет, но я пока не готова к этой встрече.
– Да нет, – рассмеялся Владимир, – не пугайтесь. Наша система смоделирует Лыпину на основе данных, которые имеются в глобальном информационном поле, представит её в виде голограммы, и вы сможете с ней поговорить.
– Скажите, а могу я просто полистать воспоминания? – осторожно спросила Марина Васильевна.
– Все оригиналы находятся на специальном хранении, – ответил Владимир, – допуск к ним строго ограничен. Но вы можете воспроизвести в печатном виде любой документ и листать его, сколько вам хочется. Даже с собой можете его забрать.
– Любой? – уточнила Марина Васильевна.
– Да, – кивнул Владимир. – Первая единица хранения копируется бесплатно, остальные – по прайсу. В день можно распечатать не больше одной единицы. Таковы правила.
Марина Васильевна сразу вспомнила про «Автограф в клеёнчатой тетради».
«Интересно, – подумала она, – смогла ли всемогущая система разобрать каракули Зинаиды Сергеевны?».
Оказалось, что смогла. Дневник Лыпиной был расшифрован, оцифрован и опубликован.
Марине Васильевне не терпелось почитать, что же написано в толстой тетради, и она решила не откладывать это важное дело – уселась за стол поближе к окну, за которым любила сидеть в далёком девятнадцатом, и принялась изучать бумажную копию дневника Лыпиной.
Она с удивлением обнаружила, что тетрадь испещрена отнюдь не дневниковыми записями. Оказалось, что последние годы Лыпина записывала ключевые данные всех своих адресантов: места их проживания, даты написания писем, главные новости, которыми они с ней делились, и свою оценку этих новостей. Это был своего рода подробный каталог эпистолярных произведений большого количества людей, от просто знакомых до родных и друзей Лыпиной. Марина Васильевна вспомнила, что некоторые письма когда-то поразили её особой доверительностью – люди делились с Лыпиной своими секретами и тайнами, не заботясь о том, что кто-то третий может прочитать их откровения.
В памяти Марины Васильевны всплыла одна такая история. Некто Т-ский в начале семидесятых писал Лыпиной о своей второй семье, о том, как ему тяжело разрываться между детьми и жёнами, как невыносимо это скрывать, и что только Зинаиде Сергеевне он может доверить свою тайну.
Марина Васильевна нашла в тетради записи о Т-ском. Лыпина была строга в оценке ситуации, гневно осуждала Т-ского, называя его поведение недостойным коммуниста. Марина Васильевна не помнила, чтобы Лыпина так писала Т-скому в своих ответных письмах, черновики которых она тоже сдала в архив. Видимо, опасалась, что он прервёт переписку. Т-ский в свою очередь продолжал изливать душу перед Лыпиной в течение многих лет.
Марина Васильевна запросила у системы данные на Т-ского. Помимо самих его писем система выдала большое количество ссылок на различные ресурсы, где можно было узнать о том, как сложилась жизнь этого страдальца-двоеженца периода развитого социализма. Оказалось, что он развелся с официальной женой, зарегистрировал брак со второй и умер от инфаркта в середине восьмидесятых, когда один из его сыновей от второго брака, работая в Ленинке над диссертацией, случайно наткнулся на письма отца к Лыпиной. Не справившись с шоком от такой новости, сын устроил в семье разоблачающий погром, в результате которого погиб не только Т-ский, но и семья в целом во всех смыслах этого слова.
Узнав о трагическом финале истории Т-ского, Марина Васильевна растерялась. Ей стало стыдно за своё праздное любопытство, которое поглотило её тридцать лет назад.
«Зачем Лыпина это сделала? Зачем она сдала эти письма в архив? – лихорадочно думала Марина Васильевна. – Чтобы такая любопытная Варвара типа меня рылась в чужих судьбах? Или что-то ещё? Что-то такое, чего я никак не могу понять?».
Она вдруг почувствовала страшную злость на Лыпину, словно та втянула её во что-то грязное. Злость сокрушила её психологический барьер, и, получив от Владимира необходимые инструкции, Марина Васильевна запросила у системы голограмму.
Система смоделировала антураж Ленинки семидесятых годов и голограмму Лыпиной того времени. Марина Васильевна не стала тянуть кота за хвост и без обиняков спросила:
– Зинаида Сергеевна, вы не раскаиваетесь в том, что сдали в архив не только свои дневники и письма, но и тех, кто писал вам?
– Понимаете, Мариночка, – спокойно ответила голограмма, – я всегда мыслила не местечковыми масштабами, а глобально. Смотрела на жизнь и общественные процессы широко. Вы же знаете о моей судьбе практически всё – как я жила до Октябрьской революции, что пришлось пережить моему поколению в Гражданскую, каково нам было в эмиграции, и сколько мне пришлось приложить сил, какие принести жертвы, чтобы вернуться на Родину.
– Судьба на вашу долю выпала непростая, что и говорить, – сухо согласилась Марина Васильевна, машинально чёркая карандашом на обложке тетради.
– Вот именно! – воодушевилась Лыпина. – А как же можно сохранить для потомков историческую память, если уничтожать письма и дневники? Я хотела, чтобы у моих внуков и правнуков была возможность изучать жизнь предыдущих поколений, получая информацию из первых рук. Без купюр, так сказать. И чтобы историки могли максимально точно воспроизводить в своих изысканиях прошлое таким, каким оно было на самом деле. Согласитесь, что мой архив – это и есть живой голос эпохи.
– Думаю, что информация из первых рук далеко не всегда достоверна, – возразила Марина Васильевна, рисуя небольшой квадрат.
