Читать книгу: «Марк Талов. Воспоминания. Стихи. Переводы», страница 11
VI
Прощайте же, три Призрака! Не встану
С травы прохладной, кто бы ни позвал.
Я не поддамся ни за что обману
И не желаю приторных похвал!
О, испаритесь! Обретите снова
На вазе формы образов лепных;
Ночь и без вас еще полна видений
И хватит их для забытья дневного.
Взнеситесь из души ленивой, Тени,
Вновь к облакам и не слетайте с них!
ОДА К МЕЛАНХОЛИИ
I
Нет, бойся струй летийских! Не сплетай
Венка из лютиков: в них – яд змеиный;
И бледного чела не украшай
Рубиновым пасленом Прозерпины!
В саду не надо тисовых аллей,
Не дай ты Смерти, бабочке ночной,
Психеей скорбной стать и не позволь
Сове проникнуть в глубь тоски твоей;
Затем, что тени прилетят толпой,
Топя души твоей бессонной боль.
II
Но если Меланхолия слетит
Внезапно с неба тучей дождевою,
Что все цветы поникшие поит,
Холмы покрыв туманной пеленою, —
Что ж, горе розой утренней насыть
Иль радугой морских солончаков,
Иль над пионом голову склони.
А если милой вздумалось чудить,
Взяв за руку, стерпи ты горечь слов
И ласково в ее глаза взгляни.
III
Ей с Красотой быть, с тленной Красотой,
И Радостью, что каждое мгновенье
Рукой, прощаясь, машет; и с Больной
Отравой, что таится в Наслажденьи.
Да, в храме подлинном блаженств хранит
И Меланхолия святой ковчег:
Его прочтет, кто сильным языком
О небо гроздь раздавит терпких нег;
Он грусть ее владычества вкусит
И, как трофей, ее украсит дом.
СОНЕТ
День кончился, с ним – прелесть наслаждений:
Уста, глас нежный, линии руки,
Вздох теплый, шепот легкий, полутени,
Стан томный, стройность форм и глаз зрачки.
Поблек цветок со всеми лепестками,
Теряется из виду красота,
Я красоту не удержал руками,
Стих голос, охладилась теплота.
Не вовремя исчезли в час закатный,
Когда святая ночь уже идет,
Любви завешенной и ароматной
Ткань мглистую для тайных чар прядет.
Весь день читая так любви каноны,
Я засыпал, говеньем изнуренный.
ОДА К ПСИХЕЕ
I
Внемли нестройным звукам, о 6огиня,
Плодам труда и памяти моей!
Да разгласится тайн твоих святыня
До нежных раковин твоих ушей!
Сегодня мне приснилось, иль Психея
Крылатая явилась во плоти?
Я лесом брел беспечно и, робея
От изумленья, встретил на пути
Прекрасную чету. В траве высокой,
Под шелестящей сводчатой листвой,
Где протекал ручей, виясь змеей,
Незримый за осокой:
II
В гряде пурпуроустой, синеокой
Цветов, порой слепивших белизной,
На ложе муравы они лежали, —
С обвившимися крыльями чета!
Неслившиеся томные уста
Они в полудремоте чуть сближали
И в поцелуе долгом замирали
С рожденьем робким заревой любви.
Божка назвать сумею.
Ты ж, горлица, себя ты объяви!
Узнал Психею!
III
О, позже всех явленная мечта
Вне иерархии 6огов! Без меры
Прекрасна ты. Что Феба красота
И – светлячок небес, – звезда Венеры?
Ты их прекрасней, хоть не посвящен
Тебе алтарь цветочный
И в честь твою не раздается стон,
Гимн девы в час полночный,
Ни звуки лютни, ни призыв рожка,
И смирна не курится…
Прекрасна без священного леска,
Без капищ и провидца.
IV
О, славная! Да, смолкли голоса
Античных клятв и безрассудной лиры,
Когда священны были всем леса,
Вода, огонь и воздух, и зефиры.
Но и теперь, в чужом тебе краю,
Своими вдохновляемый очами,
Я вижу, как играешь веерами,
Пленя Олимп, и о тебе пою.
Сам буду хором я твоим и стон
Исторгну в час полночный,
Я буду песнью лютни и рожка,
И смирной, что курится,
И музыкой священного леска,
И голосом провидца.
V
Да, я – твой жрец, и я созижду храм
В безвестной глубине души, чтоб пели
Широколиственные мысли там,
Как ропщут под осенним ветром ели.
Семья деревьев далеко окрест
Озеленит от склона к склону горы:
Зефирам, птицам, пчелам горных мест
Да внемлют убаюканные Оры!
Средь полного спокойствия увьют
Цветы и розы мирный твой приют.
Ума ограду я вокруг устрою
Из звезд, побегов, чашечек цветов,
Столь разных и несхожих меж собою
И созданных садовницею снов.
Все, что в мечтах рисуется воочью,
Ты там увидишь вновь —
Свет и окно, распахнутое ночью,
Чтобы впустить любовь!
КО СНУ
Целитель мук, полночный слыша бой,
Смыкает благотворными перстами
Глаза, которым сладок мрак густой,
Роящийся божественными снами;
О, если, Сон, тебе сподручней так,
Сомкни мой взор на середине гимна
Иль жди «аминя» прежде, чем твой мрак
Над изголовьем испарится дымно.
Спаси меня иль боль мою лучами
День воскресит, рассеивая мрак.
От Совести спасешь ли беспорочной,
Щель роющей, как крот, в ночной тиши?
Ключ поверни ты в скважине замочной
И замуруй ларец моей души!
СОНЕТ,
написанный на пустой странице книги стихов
Шекспира перед поэмой «Жалоба влюбленной»
Звезда! Будь я незыблемым, как ты, —
Не в пышности вися уединенной
На карауле звездной высоты,
Как страж природы верный и бессонный,
Следя, как море омывает брег, —
Труд жреческий и длящийся веками! —
Как падает, слепившись в маску, снег
Над вересковой топью и горами;
Нет, но всегда незыблемый, главой
К возлюбленной приникнув, ощущая,
Как груди поднимаются волной,
Хотел бы я, ресниц не опуская,
Всегда, всегда дыханье пить ее,
Так жить – иль погрузиться в небытьё.
СТАНСЫ
В ночь декабря студеную
Счастливы древеса;
Не вспомнят ветви сонные,
Что листья – их краса;
Борей не застудит их,
Лишь инеем увитых,
Ничто не нарядит их
Побегами весны.
В ночь декабря студеную
И ты блажен, мой ключ;
Не вспомнят струи сонные,
Как тепел солнца луч!
Но в сладости забвенья
Застынут их теченья;
В тисках обледененья
Они тоски полны.
Так, младость, и твой гений
Блаженство испытал,
Но кто средь наслаждений
Мук горьких не знавал?
А выразить сомненья,
Не чая избавленья
От чувств оцепененья, —
На то слова бедны!
Из Джона Байрона (1788-1824)
Из «Странствий Чайльд-Гарольда»
К ИНЬЕСЕ
1
Не смейся над моей тоской;
Увы! Не улыбнусь я вновь.
Да херувим хранит святой
От тщетных слез твою любовь.
2
Ты хочешь знать, какая грусть
Убила юные мечты?
Иль боль тебе поведать, пусть
Ее унять не в силах ты?
3
То – не любовь, не тайный гнев,
Не славы низкой мишура.
Я не от них бежал, презрев
Все то, что я любил вчера.
4
То скуки тень гнала от всех,
Кого встречал я нем и тих;
Краса мне не дает утех;
Не вижу чар в глазах твоих.
5
То – беспрестанный серый гнет,
Что вечный жид носил с собой:
Хоть жизнь покоя не дает,
А смерти горестен покой.
6
И можно ль от себя бежать?
Куда бы ни звала мечта,
За мною гонится, как тать,
Мысль-Демон, жизни духота.
7
Другие жизнью прельщены,
Вкушая все, что я презрел.
О, пусть всегда им снятся сны,
И счастлив будет их удел!
8
Идти мне долго суждено,
До дна не выпит мук фиал;
Но утешенье есть одно:
Все худшее я испытал.
9
В чем худшее? О, из любви,
Пусть твой не спрашивает взгляд:
Ты маски с сердца не сорви,
В нем ты увидишь только ад.
Из Анхела де Сааведра де Риваса (1791-1865)
МАЛЬТИЙСКИЙ МАЯК
Ночь стелется печальная над миром;
Густые тучи, мрак неощутимый
И хриплый ураган в одно смешали
Даль неба, море, землю.
А ты, незримый, высишься надменно,
И на челе твоем горит корона,
Царь хаоса, свой пламенник простёрший,
Свет жизни и надежды.
Напрасно волны море подымает:
Оно, разбившись о твои устои,
Укроется, кипя седою пеной,
В твоей закрытой бухте.
И языком огня во тьме блистая,
«Здесь!» – говоришь ты лоцману безмолвно.
Тебя он чтит, как божество святое,
В тебя свой взор впивает.
Ночь тихая свой расстилает бархат,
Расшевеленный дуновеньем ветра,
Расшитый жемчугами звезд несметных,
Облитый лунным светом.
Тогда, прозрачным затканный туманом,
Твой корпус выделяется гигантский
В неясных контурах, и диадема
Звезде небес подобна.
Спокойно море, притаившись, дремлет,
Скрывая груды жестких скал и рифы,
Но то – ловушки, ребра их обманом
Заманивают судно.
Ты ж, ослепляющий снопами света
Все море, с вышины неколебимо,
Как путеводная звезда, спасаешь
Суда от их коварства.
И факел разума так пламенеет
В разгар страстей, бушующих, как буря,
Средь вероломных перемен фортуны,
Очам души смятенной.
С тех пор, как от преследований рока
Здесь, на скупой земле, где ты сияешь,
Мне милостиво небо даровало
Незыблемую пристань,
Ни разу не случилось, чтоб искал я
Забвенья мук в наплывах сновидений
Не обратив очей своих с любовью
К твоей надежной башне!
И сколько раз еще с морского лона
Их будут обращать к тебе, кто после
Разлуки долгой держит путь к отчизне,
К жене любимой, к детям!
Другим же, изгнанным, как я, и беглым,
Искавшим и обретшим кров в чужбине —
Странноприимная звезда! – как много
Ты говоришь их сердцу!..
Пылай же, будь звездою тем фрегатам,
Что из моей Испании, хоть редко,
Привозят вести горькие и строки,
Написанные кровью.
Когда впервые осветил твой факел
Мои глаза печальные, как шибко
От счастия в груди забилось сердце,
Облитое слезами!
Плывя от хмурых берегов тирренских,
Я, при внезапной перемене ветра,
Средь отмелей песчаных и неровных
Видал твой яркий светоч.
Его со мной увидели матросы:
Они, не слыша собственных обетов,
Что растворились в ропоте стихии,
Кричали: «Мальта!! Мальта!!»
Тогда ты нам казался ореолом,
Сияющим над головой святого,
Который предлагает отщепенцам
Спасенье и отраду!
Тебя я не забуду, если только
Сам не изменишь ты… Я не забуду,
О, царь ночи, благодетельного света
Твоей вершины чудной.
За то, что ты напомнил мне сиянье,
Зажженное взошедшею зарею
На башне Кордовы, где древний купол
Сверкает позолотой.
Из Галактиона Табидзе (1892-1959)
МОНПАРНАС57
Вашей жизни нежную
Сказку слышу в тихий час;
Ваша неизбежная
Пристань – старый Монпарнас.
И сверкают молнии
Вин в прозрачном хрустале,
Словно их наполнили
Стрелы солнца Монпелье.
Кольца дыма странные
Щиплют сонные глаза.
Хриплые и пьяные
Раздаются голоса.
Вижу в переулке я:
Тенью мертвой старины
Омнибусы гулкие,
Дребезжа, уходят в сны.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Л. Н. Мамлина происходила из семьи крупного ростовского промышленника, но предпочла жизнь революционера-подпольщика. Сразу после февральской революции Лещинские вернулись в Россию. И лишь в 1968 году М. Т. узнал, что они были активными большевиками. В «Московской правде» он прочел сообщение о смерти Л. Н. Мамлиной, разыскал дочь Лещинских, тоже художницу Елену Оскаровну, которая рассказала об участии отца в Октябрьской революции, в гражданской войне, о его гибели, и, в свою очередь, узнала от М. Т. подробности жизни семьи в Париже.
2. «Парижский вестник», 30 мая 1914 года:
«Литературный кружок. В воскресенье 31 мая в 8 1/2 часа веч. в кафе на авеню d’Orleans, 2 состоится очередной литературный вечер. Прочтут г. г. Оцуп – стихи, В. Пржездзецкий – «Поэму Экстаза», Л. Раппопорт – стихи и М. Талов – «Отрывки из современного романа».
В заключение обсуждение вопроса об издании литературно-критического альманаха».
«Парижский вестник», 1 августа 1914 года:
«Литературный кружок. В воскресенье 2 августа в 9 ч.в. в кафе на авеню d’Orleans, 2 состоится очередное собрание. Прочтут: С. Астров – поэму «Лиза» и несколько слов о «Вечерах» (№ 2) и Марк Талов – стихи».
3. Из письма от 30.01.1915 г. скульптора И. Жукова, уехавшего в Россию в начале войны, парижского товарища М. Т: «…Гукасов и Свирский в Петрограде. Свирский служит химиком на ниточной фабрике, а Гукасов по обыкновению ничего не делает, если не считать Георгия Победоносца, которого он со Свирским вылепил из снега во дворе своего дома на Литейном проспекте».
4. В книге «Люди, годы, жизнь» И. Эренбург привел эти стихи по памяти, исказив их; «…ни имени, ни отчества…» – отклик М. Т. на прилипшее к нему первое время в «Ротонде» обращение – «дядя Талов».
5. В пятидесятые годы в Москве к М. Т. неожиданно обратилась некая дама, стоявшая как и он, в очереди за апельсинами: «Мы с вами где-то встречались. Вы не бывали у Бальмонта?» После утвердительного ответа: «Там-то я вас и видела! А знаете ли вы стихотворение Бальмонта «Алисе»? Я и есть та самая Алиса». М. Т. хорошо знал поэзию К. Бальмонта, а стихотворение «Алисе» как раз было помещено в сборнике, подаренном поэтом М. Т Но даму эту он видел впервые, в этом М. Т. не сомневался. Позже выяснилось, что это была Алиса Коонен, с которой М. Т никогда прежде не встречался. Как она угадала в нем знатока поэзии Бальмонта? Это осталось загадкой. Оказалось, к счастью, что она дружна с Ниникой – Ниной Константиновной Бруни-Бальмонт. При первой же встрече Нина Константиновна воскликнула: «Так вы и есть тот самый Талов, который сел у нас в доме на горячую печку?! Я помню, как мы с кузиной гасили вас полотенцами. Мы с мамой часто смеялись, вспоминая этот случай». С этой встречи и до самой смерти поэта, Нину Константиновну и М. Т связывала самая теплая дружба.
6. «Улей» («La Ruche des Arts») – восьмигранное трехэтажное здание, ранее служившее «Павильоном вин» на Всемирной выставке 1900 г. в Париже. После завершения выставки павильон был перемещен на окраину города. Небольшие помещения, расположенные вокруг центральной лестницы, хозяин за невысокую плату сдавал художникам и скульпторам под мастерские, в которых они и жили. Иногда здесь находили пристанище и политэмигранты.
Из письма Сергею Шаршуну от п.02.1968 г.: «…мне дважды довелось быть жильцом La Ruche. В первый раз накануне первой мировой войны, второй раз – в начале 1918 года. Память сохранила многих монпарнасцев в «Улье»: Инденбаума, Мещанинова, Архипенко, Цадкина, Маревну, Эпштейна, Кремня, Сутина…».
7. Из дневника: «15 мая 1950 г. В ЦДЛ вечер французской прогрессивной литературы. Поль Элюар надписал книгу своих избранных стихотворений, которую мне несколько лет назад подарил И. Эренбург. Подошел к Андре Вюрмсеру, очень обрадовавшемуся мне. Мы с ним встречались в Париже в 1919 году,
когда оба работали в журнале Le Lettres Parisiennes. Вюрмсер представил меня [художнику] Борису Таслицкому. Я рассказал ему все, что узнал со слов его матери о трагической смерти отца, о поведении Бравского. Как оказалось, мать не рассказывала ему об этом».
8. В монастыре М. Т был усердным послушником, ревностно молился; за ватиканское произношение латыни был вознагражден четками, освященными Папой римским… Епископы заметили его способности, искренность, усердие, сулили ему блестящую церковную карьеру, но требовали беспрекословного подчинения. Жить по чужой воле М. Т не захотел и поэтому покинул монастырь.
9. Эрнестина Сигизмундовна Ловенгардт (1894—1944) – первая жена М. Т В книге «Люди, годы, жизнь» Илья Эренбург ошибочно пишет, что невеста ждала М. Т. в России 20 лет. На самом деле М. Т и Эрнестина Сигизмундовна поженились через 9 лет после расставания.
10. Из газеты Le Journal de Paris (дата не установлена): «Комиссар полиции округа Плезанс, господин Эрнест Рейно, вышел в отставку. Это фигура вполне парижского масштаба, которую всегда с удовольствием встречали в самых различных кругах. Человек, отвечавший за безопасность жителей округа, помимо этого был поэтом «Рогов Фавна» и «Башни из слоновой кости», ставшим вместе с Жаном Мореасом и Морисом Дюплесси основателем Романской школы и верным сотрудником «Пера», усердно посещавшим его вечера. Поль Верлен находился в Большой дружбе с Эрнестом Рейно и признавал его талант.
Теперь, когда Эрнест Рейно не является больше должностным лицом, можно поведать читателям о том, что в свое время поклонники Музы нередко выбирали местом для ночных мероприятий квартал, находившийся под его контролем.
Лишь однажды Эрнест Рейно позволил себе осадить одного из своих собратьев – Адольфа Р. … безудержного и вспыльчивого. Тот часто по-дружески навещал господина Рейно в комиссариате; естественно, шли разговоры о литературе. Как– то раз гость мимоходом оклеветал Стефана Малларме. Разумеется, Эрнест не мог не выразить своего несогласия. Адольф Р. … вспылил и грубо оскорбил представителя закона, а заодно и принципы символистов…».
11. Голландский художник Пьер де Вальхерн 19.05.1918 г. направляет М. Т. письмо по такому адресу: «г. Марку Талову, в кафе «Ротонда», бульвар Монпарнас, угол Распай, Париж».
В этот же период, видимо продолжающегося конфликта М. Т. с епископами католической церкви, де Вальхерн дарит М. Т. свою книгу «Дневник обращенного» с надписью: «Марку Талову, которого я очень люблю, но которого любил бы еще больше, если бы он понимал, какое большое значение имеет его переход в католичество.
Париж, 30 июня 1918 г.».
12. Жан Кассу (1897-1986) французский писатель, редактор, издатель журналов Les Lettres Parisiennes и La Vie des Lettres, автор «Энциклопедии символизма» (M.: Республика, 1998).
13. Рене Гиль (1862-1925) – французский поэт, переводчик, литературовед-теоретик, ученик Стефана Малларме. Сотрудничал с Валерием Брюсовым в журнале «Весы».
Ниже письма Рене Гиля к M. Т:
«М. Талов
9, ул. Жозеф Бара
Париж, 6
Дорогой поэт, я надеялся в пятницу, 20-го снова Вас увидеть […] Ноты и часть поэмы для Вашей антологии готовы. Сделайте мне дружескую услугу, приходите завтра в воскресенье после 3 часов. В это время мы обычно принимаем нескольких друзей. Мы поговорим, и я отдам Вам эти бумаги. С благодарностью, весьма сердечно и до завтра.
25.03.1922 г. Гиль».
Следующее письмо получено M. Т уже в Берлине. К сожалению, почерк Рене Гиля весьма неразборчив. Этим объясняются многочисленные купюры.
«Адрес в настоящее время 4 июля 1922 г.
и до сентября: Melle
(Deux-Sevres), France.
Мой дорогой Поэт,
Я очень рад хорошим новостям от вас, рад узнать, что вы устроились, работаете и уже подготавливаете издание стихотворений и переводы Малларме. Я получил Вашу открытку
здесь, куда я только что приехал, и задержался с ответом на нее (надеюсь, что вы извините меня), так как я не окончил мою книгу об истории поэзии в период с 1884 по 1895 год («Символизм и научная поэзия в полемике»). Мне осталось написать полсотни страниц. Том должен выйти в ноябре.
Есть ли у вас новости о Валерии Брюсове, приехал ли он? Если да (неразб), с выражениями нежной дружбы. В майском номере (неразб ) появилась статья Arman Ghanian, где она говорит о новой поэзии в эпоху революции. В ней она пишет о Брюсове и о великолепном (неразб), посвященном мне, изданном в Москве в 1904 г. Статья замечательная.
Я прошу вас принять благодарность за статью обо мне, над которой, как вы мне сообщили, в настоящее время работаете (неразб) за то, что вы храните память об очень интересных дружеских беседах, которые мы вели дома этой весной. Мы возобновим их, когда вы вернетесь в Париж.
По возвращении в Париж я не премину сказать друзьям, чтобы они послали вам свои книги, и благодарю вас от их имени. Надо, не правда ли, чтобы интеллектуальные элиты объединились и сплотились для создания в нынешнем разрушительном хаосе новой души – сильной, думающей, обладающей верой в себя и в совместное усилие.
До скорых известий о вас и вашей работе.
Сердечно ваш Рене Гиль».
14. С помощью друзей М. Т мог уже оплачивать мансарду – небольшое чердачное помещение без всяких удобств. В мансарде стояли стул, стол, кровать, старая фисгармония. Друг-художник подарил одеяло. На одежду средств не хватало. Выручали друзья – дарили свои старые костюмы. Труднее всего было с обувью. В разное время он пользовался известным в богемной среде рискованным способом: в сумерках заходил в дешевую гостиницу, быстро сбрасывал в коридоре свои башмаки и присваивал подходящую пару обуви, выставленную за дверь номера для чистки.
15. Макс Жакоб (1876—1944) – французский поэт и художник, основоположник кубизма. В архиве М. Т сохранилась рукописная автобиография Макса Жакоба, написанная, вероятно, для предполагавшегося издания русско-французского журнала:
«Мой дорогой Талов!
Я родился в Кемпер, Финистер, в Бретани 11 июля 1876 года в семье коммерсанта. Воспитывался в лицее. Был глуповат, хотя иногда высказывал довольно меткие, неожиданные соображения. Когда однажды меня спросили, кем я стану, я ответил, что буду оперным певцом и женюсь на самой красивой женщине мира… С 13 лет я стал первым учеником. Я даже получил поощрение на генеральном конкурсе по философии. Надеялись, что я поступлю в Эколь Нормаль Суперьер. Чтобы этого избежать, я решил посвятить себя службе в колониях и поступил в Эколь Колониаль.
В 1897 г. я бросил учебу, чтобы стать художником. Этим я очень огорчил свою семью. Впал в нищету. Чтобы как-то заработать, стал писать статьи об искусстве, которые пользовались успехом. Однако я понял, что не знаю литературного ремесла. И я все сделал, чтобы им овладеть. Зарабатывал на жизнь, работая гувернером, помощником поверенного, человека доброго, филантропа. Потом служил в коммерческой фирме. Чтобы освободиться от этого рабства, начал писать сказки для детей.
Пикассо, которого я знал, будучи художественным критиком, в 1899 году провозгласил меня поэтом и представил своим друзьям. Я вошел в богему. В 1904-м я написал поэмы в прозе, которые были восприняты, как нечто революционное. Тогда же я познакомился с Аполлинером, с Сальмоном, символистами. Все они жаждали чего-то нового в литературе.
В 1909 году на меня снизошло откровение, которое перевернуло мою жизнь, стало толчком к моим творческим успехам.
Я никогда не бросал живопись. Первые мои успехи совпали с началом войны.
С 1921 г. я живу в Сан-Бенуа на Луаре (деп. Луара) в доме священника.
Вот и вся моя жизнь.
Спасибо. Макс».
19.09.1920 г. «М. Талов
9, Жозеф Бара
Париж, VI
Дорогой друг,
[ ] Завтра в 10 час. я получу для тебя 200 франков. Если случайно я не окажусь дома, когда ты придешь за ними, ты их най-
дешь в лавочке напротив в запечатанном конверте с адресом Жермен, которая мне их сейчас пришлет.
Твой друг и поклонник Макс Жакоб».
01.04.1922 г. «М. Талов
9, Жозеф Бара
Париж, VI
Мой дорогой поэт,
если ты не получил перевод по почте, посланный 5 января, я прошу известить меня, чтобы я мог принять меры. Не благодари меня за 50 франков, они от принца Жоржа Гия, я же прибавил лишь 5 фр. 80 к его щедрости. Это пустячок для миллионера! Верный тебе всем сердцем,
навсегда преданный тебе Макс Жакоб».
16. Из письма Жака Маритена (1882—1973) от 02.04.1922 г.
«Мой дорогой Талов, не хотели бы Вы приехать на ужин к нам домой в субботу 8 апреля часам к пяти. У нас будет время побеседовать. Поезд в Версаль с вокзала Монпарнас в 16 ч. 42 м. Я дам Вам экземпляр книги, где я Вас упоминаю. По поводу Вашей рукописи я написал господину Филипару. Сейчас он болен. Надеюсь получить от него новости к субботе. Если я что-либо узнаю до этого, напишу Вам.
От всего сердца Жак Маритен»
Жак Маритен от 13.04.1922 г.:
«От всего сердца благодарю Вас за Ваше хорошее письмо. Я очень доволен, что все так гладко прошло у Филипара. Я от души его поблагодарю Если Вы еще будете 23-го (Квазимодо)30* в Париже, не хотели бы Вы приехать пообедать ко мне в Версаль. Поезд с вокзала Монпарнас в 11 ч. 10 м. Вы знаете, что Господь ищет и всегда находит потерянных овечек. Будьте же той найденной овечкой, которая с каждым днем все ближе к Всевышнему в приближающейся радости Воскресения Господня.
