Читать книгу: «Ивана Купала», страница 15
5.
На улице было тепло. После ночного дождя свежий воздух приятно холодил по коже.
– Мама, а Райдуга – она хорошая? – шёпотом поинтересовалась Катя, надеясь, что новая подружка не расслышит её сквозь шум дороги.
– Райдуга? Радуга?
– Райдуга. Девочка такая, в цветных лентах.
Кира задумалась. Что-то отдалённо знакомое, но давно забытое.
– Кажется, неплохая. Радуга ведь не может быть плохой. Она приносит радость людям. Вспомнила. Дочка Блуда.
– А кто такой Блуд?
У уха защекотало.
– Младший брат лешего, невидимый дух – защитник леса. И дочка его Райдуга. Точно, да. Теперь вспомнила.
– Расскажи.
– Что-то там такое было… Без особых деталей, плохо их помню. Кажется, в одной деревне стали пропадать мужчины, уходившие на охоту в лес. Уходили и пропадали с концами. У одного такого пропавшего был сын, он не верил, что отец погиб, и пошёл за ним в лес, как мать его не отговаривала.
– А там этот Блуд?
– Не совсем. Пошёл парень в лес, идёт, ничего необычного не видит, всё спокойно, и вдруг почувствовал аромат такой силы, что остановиться не может, уже сбился парень с тропинки, уже в самую чащу леса забрался, день шёл, ночь шёл, места незнакомые, а аромат не исчезает, только сильнее становится. Так дошёл хлопец до озера, а над ним водопад со скалы бьёт, захотелось ему искупаться, вошёл в воду, доплыл до водной стены, и в миг всё пропало, оказался хлопец на цветочной поляне. А цветов там видимо-невидимо. И все один другого красивее. А посреди поляны сидит девушка красоты невиданной.
– Райдуга?
– Она самая. Говорит: «Здравствуй, парубок. Ты первый живой человек, кто меня увидел. Первый смельчак, который смог найти меня по доброй воле».
– Так он же не её искал?
– Всё верно. Но нашёл же. Она, видишь ли, гуляла по лесу, никого не трогала, а тут её увидел Змей…
– Горыныч?
– Допустим, Горыныч. И, конечно, как оно водится, она ему очень понравилась, и взял он её в плен. Просила она отпустить её к отцу, умоляла, плакала, только слёзы её падали на землю, прорастая цветами, от того и поляна стала цветочной. А Горыныч не отпускал.
– А отец? Он её не искал что ли?
– Он, понятное дело, знал, где Райдуга, но сам вызволить её не мог, потому что, как мы помним, он невидимых дух. Поэтому каждого охотника, кто появлялся в лесу, гнал к поляне в надежде, что кто-то из них убьёт Змея и освободит дочку. Но никому это не удавалось. Каждый охотник, глянув в глаза Горынычу, становился камнем у озера.
– Мам, так он Горыныч или Медуза Горгона?
– Согласна, логика хромает, но это же сказка, а в сказках всё намешено-перемешено. Так вот только последнему – отцу хлопца – удалось побороть Змея, но оба они от той схватки превратились в гигантские валуны у подножья водопада.
– Так и почему Райдуга осталась на поляне? Змей же умер.
– Вот и хлопец спросил, отчего она до сих пор в заточении. А она и говорит: «Чары на мне змеиные. Каждый вечер, когда солнце идёт к закату, превращаюсь я в цветок, каждый раз в разный. И снять те чары может только человек, нашедший меня по доброй воле. Если до заката отыщет он цветок, в который я обернулась, падут чары. Если нет, станет камнем, а мне и дальше придётся томиться в моей цветочной клетке». А солнце уже, как положено, начало спускаться к горизонту.
– Ну, конечно, даже не дали парню толком опомниться.
– А как же. И вмиг Райдуга исчезла, и вокруг остались одни только цветы. Сколько парень не искал, не мог разобраться: все цветы один другого краше, как тут поймешь, который из них Райдуга. Присел хлопец, пригорюнился, хоть бы сигнал какой, хоть намёк. И тут последний лучик закатного солнца скользнул по белой лилии. Световой зайчик заиграл на росинках радугой. Парень подскочил, ударил себя по лбу: «Вот же он, прощальный поцелуй солнца! Это ты, ты Райдуга! Ты свободна!»
– Угадал?
– Ну а то, иначе бы и сказки не было. В тот же миг цветок обернулся в девушку, и стала она, само собой, ещё краше. Стояла посреди поляны в длинных атласных лентах, опутавших её с головы до ног, и улыбалась. Лес вокруг расступился, вышла Райдуга с хлопцем с поляны, а у озера уже нет валунов, вместо них пропавшие охотники ожили, в том числе отец того парня.
– А Змей?
– Он, конечно, нет. Так и остался большим камнем. Вывела Райдуга всех из леса, она ведь хорошо знала все потайные тропинки, и думала было проститься с парнем, но ему не хотелось её отпускать.
– Влюбился?
– Ну да. Но он умным был, понимал, что не смогут они быть вместе.
– Почему?
– Он ведь обычный человек, а она волшебный дух. Но Райдуге он тоже понравился, поэтому обещала она ему, что встретятся они ещё и ни раз. Поцеловала в щёку и сказала: «В каждый тёплый летний дождь я буду возвращаться к тебе». Хлопец, конечно, не сразу понял и спросил, как же мол тебя узнать. Райдуга улыбнулась и ответила: «Увидишь и узнаешь». В то же мгновение исчезла красавица, над лесом закрапал летний дождик, а над деревней растянулась радуга – это Райдуга сушила свои атласные ленты. Тут и сказке конец, а кто слушал молодец.
– Значит, она хорошая.
– Точно хорошая.
– Ну и хорошо тогда.
– А с чего ты вдруг о ней заговорила?
– Да так, где-то увидела, в интернете, – уклончиво ответила Катерина, и у самого уха зазвенел колокольчиком смех.
Они приехали к метро, добрались с пересадкой до Киевского вокзала и нашли на стоянке заказной микроавтобус с табличной их лагеря. У него уже собирались мамы с разновозрастными детьми. Сопровождающая девушка, симпатичная, в ярко-зелёной брендированной футболке, сверилась со списками, проверила документы и определила Катерину на место у окна на ряд посередине салона. Мама дала последние наставления, крепко-крепко обняла и отпустила, ожидая у автобуса, пока он заполнится. Наконец, все уселись на свои места. Рядом с Катей разместился мальчик постарше, сразу же надевший наушники и уткнувшийся в смартфон. Автобус просигналил и начал движение. За окном мама усиленно махала рукой и, кажется, даже плакала. Но Кате не было страшно. Может, немного грустно, но не страшно. С ней теперь была новая подружка. Она помахала маме рукой в ответ и откинулась на спинку кресла, погрузившись в мечтания.
6.
Микроавтобус скрылся за поворотом, но площадь перед Киевским вокзалом по-прежнему кипела своей собственной жизнью, где никому не было дела ни до неё, ни до её волнений.
Кира развернулась и практически врезалась в прохожего.
– Ой, извините.
– Добрый день, Кира Сергеевна, простите, если напугал, не хотел вас отвлекать от прощания.
– Мы знакомы?
– Лично не довелось. Меня зовут Пётр, – представился он, слегка поклонившись.
– Кажется, я вас где-то видела.
– Возможно, но сейчас это не столь важно, – ответил литавец. – Я здесь, чтобы передать вам приглашение от Анны Владимировны Босоркан.
– Приглашение? Куда?
– Сегодня, в полночь.
– Сегодня?
– Она будет ждать вас.
– Я же говорила, что не заинтересована.
– Это дело ваше. Моё дело передать вам приглашение, ваше дело – быть или нет, – спокойно ответил Пётр.
Он достал из сумки баночку, похожую на ту, что когда-то давал Иван Иванович, только раза в три больше.
– Собственно, вот и приглашение.
Кира задумалась, не решаясь поддаться соблазну. Но всё-таки взяла.
Пётр развернулся и, не прощаясь, скрылся в толпе.
– Постойте, а куда? – окликнула его Кира, но литавца и след простыл.
7.
Кира открыла окно настежь. В комнату ворвался тёплый ночной воздух.
В такие ночи хорошо гулять юным и влюблённым, целуясь под лунным светом.
Как быстро и печально всё когда-то закончилось – и юность, и любовь.
Нет, Кира ни о чём не жалела. Или почти ни о чём. Что было, прошло. Не стоит вспоминать о прошлом, иначе прошлое начнёт вспоминать тебя.
Она взяла баночку.
Почему бы и нет. Кто она, как ни ведьма?
В зеркальном отражении на неё смотрела ещё молодая, привлекательная женщина. Разве что немного круги под глазами.
И сами глаза. Они давно не горели.
Разве что тогда, с Романом.
Любовь ведьмы – счастье и проклятье, повторяла бабушка как мантру, неустанно приучая внучку к одной простой мысли: это только твой выбор, любить и жертвовать собой или быть любимой и тем уничтожать. Кира могла запечатать его сердце на десятилетия, и не было бы боли, но ей, как назло, хотелось настоящего. Суррогат был не для неё.
Права была бабушка, истинная любовь – жертва. Её жертва.
Удивительное, конечно, дело. Мало-мальски опытная ведьма может вернуть загулявшего мужа в семью несложным зельем, но жить долго и счастливо своей семьёй не имеет права.
Это и есть цена вековому вмешательству в естественных ход вещей? Плата за помощь несчастным женщинам.
Счастье одних оборачивалось несчастьем других. Сколько детей не родилось из-за их ведовства? Сколько мужчин остались несчастны, вернувшись к опостылевшим жёнам? Сколько женщин лишились другого, возможно, более счастливого будущего, прибегнув к их помощи?
Как сложно и просто одновременно, и как недоступна смертная любовь.
Смирись, обычное женское счастье нам неподвластно. Дочь своей матери. Внучка своих прабабок. Плоть от плоти. Кровь от крови.
Кира открыла баночку. Зеленоватая масса резко отдавала болотной тиной.
На часах без двадцати минут полночь.
Она разделась догола и зачерпнула крем. Он был густым, тяжёлым, не как прошлый. Нанесла на лицо, распределив по поверхности. На этот раз эффект не заставил себя ждать. Кожа мгновенно засияла под лунным светом, тёмные круги ушли из-под глаз, ресницы удлинились и завились, зрачки расширились, радужка засветилась васильковым цветом, губы налились и покраснели как малина в бабушкином саду.
Капля крема выветрила из головы сомнения, спрятала мысли так, что отголоски их замолчали. Наступила абсолютная тишина.
Забвение.
Кира зачерпывала ещё и ещё, густо размазывая крем по шее, рукам, груди, животу, спине, ногам. С каждой новой порцией в голове появлялись новые образы – смеющиеся женщины, цветочный луг, мужские руки на чьей-то груди, стог сена, маковое поле, ярко-голубое бесконечное небо, вспышки сладостного возбуждения, звёзды, костёр, запах горящего дерева, плакучая ива, хоровод обнажённых тел, светящихся в свете луны, – она видела чьи-то счастливые воспоминания, тех ведьм, что собрали тирлич-траву на лысой горе. Каждая из них передавала растению и ей частицу себя. Кира рассмеялась, пьянея от нахлынувших чувств. Лёгкость растекалась горячими волнами, возбуждая и веселя. Растяжки на груди исчезли, живот втянулся, мышцы затвердели.
– А можно так всегда? – со смехом спросила она у отражения. – И чтоб никакого спортзала.
– Тебе всё можно, – ответило отражение.
Из окна дунул порыв ветерка и сдвинул Киру от зеркала.
– Что за чёрт? – возмутилась она, нахмурив брови, посмотрела на ноги и к своему удивлению обнаружила, что не касается пола.
– Так это правда! Это всё правда! Бабушка, почему же ты этому меня не учила?!
В сознании промелькнули образы космонавтов в невесомости.
Кира попробовала вспомнить что-то из физики… сила действия равна силе противодействия. Или лучше как в воде? По-собачьи? Брассом? Она засмеялась от собственной идеи, но попробовала плыть как лягушка. Ведьма в отражении хохотала, без особого толку разводя руками и ногами воздух.
– Отключи мозг, дурёха, – посоветовала она.
– А кто же мне тогда подскажет, как действовать?
– Ты знаешь, как. Отключи мозг, говорю, – распорядилось отражение.
Кира закрыла глаза. Из кухни послышался шорох, что-то загремело, хлопнула дверца шкафа и в комнату ворвалось, искрясь всеми цветами радуги, веретено. Она поманила его и взяла в руку.
– Что с тобой прикажешь делать, дружок?
Деревянный стержень потеплел, раскалился и стал на глазах расти, превращаясь в хорошо оттёсанный черенок, широкая его часть раскрылась как зонтик, разошлась на отдельные прутики и связалась в пучок.
– Самая настоящая метла! – хохотала Кира. – Самая настоящая ведьма с самой настоящей метлой! Вот бы мама удивилась!
Она легко оседлала метлу и вылетела в раскрытое окно. Куда-то пропал и страх, и волнения. Кира чувствовала только ночной летний воздух, приятно холодивший разгоряченную кожу. Она потянула черенок на себя и направила метлу вверх, выше крыши, ещё выше, за считанные секунды ведьма поднялась высоко над хрущёвками.
– А сверху неплохой вид. Уж получше, чем снизу.
Приноровляясь к полётам, Кира сделала пару кругов над районом, пролетела над городским парком с редкими фонарями и заметила на детской площадке компанию парней с пивом.
– Эй, это детская площадка, имейте совесть! – крикнула она.
Ребята огляделись по сторонам в лёгком недоумении.
– Да-да, я это вам говорю. Проваливайте отсюда! – не унималась Кира, зависнув над охмелевшей компанией. Она спикировала ниже и увидела мальчишку из Катиной школы, от силы седьмой класс.
– А ты что здесь делаешь в такое время? Ну-ка марш домой, а то маме всё расскажу! – негодовала ведьма.
Пацаны замерли, но оставались на месте, озираясь вокруг.
– Нет, вы посмотрите на них! Человеческим языком не понимают!
Кира разозлилась, и бутылки вырвались из рук парней, приподнялись в воздухе, перевернулись донышком вверх, выплеснули пиво на песок и плавно опустились рядом. Ошалевшая компания заорала хриплым матом ломающихся юношеских голосов и бросилась врассыпную.
– Мусор за собой уберите! – крикнула вдогонку ведьма, бутылки по приказу подскочили и понеслись нагонять владельцев. – Чтоб я вас больше здесь не видела!
Довольная она развернула метлу и направилась прочь из города.
Придерживаясь федеральной трассы, сверкающей огнями фонарей, она летела в Москву.
Куда дальше? Конечно, на ВДНХ!
Сотни раз, проезжая мимо «Рабочего и колхозницы», она мечтала заглянуть им в глаза. Советские металлические колоссы, дети своего времени, слившиеся на десятилетия в порыве асексуальной страсти; мускулистое тело мужчины, превосходящего своей властью власть государства; мощное плодородное начало женщины, не жены, товарища. Ночная подсветка возвышала их над огнями столицы. Кира подлетела и придирчиво оценила их лица с раскрытыми ртами.
– Не повезло тебе, подруга, нос у него чересчур большой, – сочувственно сказала она колхознице, хихикнула, приблизилась к гигантскому носу рабочего и потёрла его. – На счастье!
Развернулась и стрелой улетела прочь, покружила над ВДНХ, заглянула в окна гостиницы «Космос», пролетела над Рижским вокзалом, проверила, чем живут ночные Чистые пруды, и поняла, что совершенно точно знает, куда летит.
Она запаздывала. Её уже ждали.
8.
Лета с любопытством наблюдала за прибывающей нечестью, разместившись на заглушке вентиляционной трубы. За солнечный день металл хорошо прогрелся и сейчас отдавал тепло её ягодицам. Копна золотистых волос развивалась лёгким ночным ветерком. Сквозь шифоновое платье проступали соблазнительные очертания хрупкого почти детского тельца. Это была не её ночь. Смотреть, но не трогать.
Она сморщила нос, почувствовав принесённый ветром запах влажной собачьей шерсти. Полуобнажённые атлеты – двое взрослых и один совсем молодой – появились на крыше первыми. Мускулистые торсы отблёскивали в свете факелов. Лета хихикнула, облизав маленькие пухлые губки. Иван Иванович мог не утруждать себя поиском штанов для волколаков. Она с удовольствием оценила бы их достоинства.
Если бы только не эта вонь.
Два годованца – упитанных детины – не удостоились её внимания. Они скромно стояли поодаль, пугливо озираясь по сторонам. Домашним духам было неуютно. Спроси у летавицы, когда они появились на крыше, она бы удивилась: неужто вовсе здесь? Любуясь мощными атлетами, Лета скрестила ноги по-турецки, облизала палец и опустила под платье.
Пусть только закончится веселье, и она мигом к Владу. Сил в нём оставалось всё меньше, жизнь медленно и неотвратимо покидала любовника. Раз за разом Лета всё меньше насыщалась, злилась, вытягивала всё большие порции смертной души, но останавливала себя, не позволяя исчерпать до конца. Не время.
Волколаки вскочили и ощетинились. Годованцы вздрогнули и, кажется, взяли друг друга за руку, услышав пробирающие до мурашек тоскливые всхлипы. Даже Лета вдруг ощутила эту волну неимоверной печали. На крышу спикировала крупная серая птица, она сделала несколько шагов, нахохлилась и обернулась в неказистого паренька. Лелет широко улыбнулся и театрально поклонился присутствующим. Годованцы неуверенно кивнули в ответ. Волколаки фыркнули и горделиво отвернулись, предпочтя сделать вид, что никого не заметили. Парнишка не обиделся, пожал плечами, огляделся по сторонам, увидел Лету и приветливо помахал рукой. Летавица ответила кокетливой улыбкой и отправила воздушный поцелуй. Однако возможности для дополнительных любезностей у обоих не осталось. На крыше стремительно поднялся ветер, закружили чёрные воронки, небо озарила вспышка-молния и ливанул ледяной дождь. Красные тряпочные сапожки Леты мгновенно размокли, мокрый шифон платья облепил голое тело.
– Хватит! – завизжала она. – Хватит!!!
Как по приказу ветер стих, дождь прекратился, будто и не было. Два брата-близнеца – буревей и градобой – возникли из ниоткуда посреди крыши, от души заливаясь смехом.
– Я всё Анне Владимировне расскажу! Она вам покажет! – по-детски пригрозила Лета, отжимая на себе платье.
Буревей открыл было рот, приготовившись передразнить летавицу, но вместо слов из него выпрыгнула лягушка. Он в недоумении посмотрел на брата. Тот хотел пошутить, но в ту же минуту уже из его рта высунула головку с чёрным пятнышком змейка оливкового цвета. Водяной ужик, воспользовавшись возможностью, проскочил меж зубов градобоя, и длинное его тельце заскользило вниз, достигло поверхности крыши и скрылось вслед за лягушкой в ночных сумерках.
– А нечего над девочкой издеваться, – булькнуло из-за спины.
Над братьями склонилась мощная фигура болотника. Его жёлтое лицо обрамляли густые волосы ниже плеч, длинные усы и борода с сединой. Прислонив к ноге, он держал палицу. Болотник причмокнул и страшно засмеялся, словно зверь заревел. Однако ж буревей с градобоем не только не испугались, но и кинулись обнимать старинного знакомого. Правда, рот не открывали, побаиваясь, как бы не выпрыгнуло что-то ещё.
Лета осталась удовлетворена наказанием. Она растрепала руками волосы, просушивая под лёгкими порывами воздуха.
– Обижают, подруга? – послышался сиплый голос.
Лета перегнулась и, наконец, увидела своего любимчика. Он стоял под вентиляционной трубой, докуривая сигарету. Опир был самым сильным и опасным из всех здесь присутствующих. Его побаивалась даже Босоркан. Ну, может, не побаивалась. Обоснованно опасалась. Умерший ведьмак. Когда первое его сердце перестало биться, а проклятая человеческая душа уснула вечным сном, второе сердце и нечистая душа пришли им на смену. Как и Лета, чтобы жить, он отнимал у смертных жизненную силу, но как бессмертное от отсутствия человеческой души это пограничное существо было сильнее ведьмы и нечистого духа. Левую щеку от внутреннего уголка глаза почти до самой мочки уха рассекал свежий шрам.
– Где это тебя так? – с интересом, но без жалости, которая была ей незнакома, спросила Лета.
Опир поморщился.
– Чугайстера встретил, – бросил он, скрестил руки на груди и прислонился к трубе.
Лета вздрогнула от одного имени. Хозяин западных гор, широкоплечий гигант с густой бородой по самую землю, наводил ужас на нечисть в своих владениях. Согласно легенде, потомок первых людей-велетов, проклятых богом за непослушание, он слыл добрым и справедливым провидцем, раздающим таланты людям при рождении.
– Чем же ты его так разозлил? – поинтересовалась Лета.
– Если бы я его разозлил, меня бы здесь не было. Случайно напоролся, второй раз умнее буду, – хладнокровно пояснил опир, закусив губу. – А кто у нас сегодня планируется?
– На обед? – хихикнула летавица.
– Ради обеда я бы не мчал сюда столько, – ответил тот серьёзно.
– А что это тебе новая ведьма понадобилась? Куда твоя Олеся подевалась? – спросила Лета.
В последний раз она видела опира лет 30 назад. Тогда у него была проклёпанная вытертая косуха, широченные штаны-трубы, длинные спутавшиеся волосы и вечно затуманенный взгляд. Олеся, опирова подруга в полинявшей растянутой футболке и эластичных велосипедках цвета вырви глаз на колготки в драную сеточку, и сейчас вызвала приступ дикого хохота у летавицы. От смеха она не расслышала ответ.
– Что-что? – переспросила девушка.
– Погибла лет десять назад, – повторил он.
– А, – сказала Лета, перестав смеяться. – Гори она вечным пламенем.
– Да будет так.
На крыше вместе с молодым человеком появился Иван Иванович. То был блуд, последний, 11-й приглашённый гость русальной ночи. Боровой тихо сказал ему что-то и отошёл. Лета навострила уши, но не услышала ни слова.
Впрочем, неважно. Приближалась полночь. Вот-вот должно было начаться самое интересное.
Леший огляделся, кивнул званным гостям, стоявшим каждый своей группкой или по одиночке, и присел на колено. Он дотронулся ладонями до шершавой поверхности и закрыл глаза. Из битумной мастики, покрывавшей крышу в качестве гидроизоляции, проклюнулись мелкие зеленые росточки. Они стремительно разрастались, заполоняя площадь травяным покровом. По стойкам факелов по периметру крыши поползли вверх вьюнки. Кое-где из травы поднялись миниатюрные деревца – сродни японским бансай.
Боровой поднялся и кивнул блуду. Тот набрал в лёгкие побольше воздуха и, описав круг, глухо выдохнул. Деревья на глаза увеличивались в размерах, пока не достигли высоты обычных взрослых экземпляров. Крыша преобразилась из скучной городской плоскости в ночную лесную поляну, освещённую светом месяца и огня.
Лета понимала, что всё это иллюзия, но не могла не восхититься мастерством лесных коллег. Она бурно захлопала в ладоши. Даже брутальные волколаки с одобрением поклонились лешему.
Один опир, по-прежнему прислонившись к трубе, наблюдал за волшебством с обычной для него ухмылкой. Он выждал, когда гости достаточно насладятся представлением, поднёс ладонь ко рту, прикоснулся пальцами к губам, направил пятерню и выдохнул мощный поток воздуха. По периметру крыши высоко вверх поднялась стена воды.
– Вместо реки, – пояснил опир, выйдя в центр. – Согласно традиции.
Боровой поморщился. Он не любил ни опиров. Но тот был прав. Без воды картина была бы неполной.
В звёздном небе замаячило тёмное пятнышко. Оно увеличивалось, приближаясь, пока в центр крыши, чуть не раздавив опира, не плюхнулась без устали хохочущая голая девица на хряке. Словно пьяная, она соскочила с борова, и упала прямо в объятья опиру. Ошалевшая животина, избавившись от наездницы, с визгом побежала на крыше, мечась от одной стены до другой, в ужасе наталкивалась на водную преграду, разворачивалась и улепётывала в обратную сторону. Лета хлопала в ладоши, заливаясь звенящим смехом от виражей обезумевшего животного. Совсем выдохнувшись, несчастный боров упал без сил у подножья дуба на дальнем конце крыши и тихо захрипел, приходя в себя. Его хозяйка не теряла времени даром. Оказавшись в руках опира, она нашла его губы и тут же припечатала долгим поцелуем.
Зрелище веселило и возбуждало.
Волколаки встали в стойку, с завистью уставившись на парочку. Однако ж долго ждать не пришлось. Через минуту после первой на крышу рухнули три новые красотки – прилетев с разных сторон, они скопом приземлились перед волколаками. Их свиньи повторили пируэты, но в конце концов заметили сородича и упали на траву рядом с ним. Сами же наездницы – одна другой красивее – оглянулись друг на друга, подмигнули и прыгнули на волколаков, увлекая их в мир наслаждения. Мускулистые тела запутались в едином порыве. Лета раскрыла рот от восторга и наслаждения.
Годованцы не в состоянии сдержать возбуждение отвернулись. Парням не повезло. Следующая девица совершила посадку у близнецов. Блондинка с волосами до пояса заливисто смеялась. Она предстала перед ними, бросив своего хряка, как Венера, вышедшая из морских вод. Её обнажённое тело светилось крупинками пота в свете луны и факелов. Она призывно глядела на братьев в ожидании. Буревей и градобой посмотрели друг на друга, кинули камень – ножницы – бумага и определились. Градобой шагнул к красавице, обнял её за талию и увлек на мягкий зелёный ковёр. Буревей без стеснения пристроился рядом, с любопытством наблюдая, как блондинка в приступе страсти срывает с брата рубашку и штаны. Увлёкшись, он не заметил, как к нему подошла новая гостья. Жгучая рыжая накинулась на парня как кошка, не дав опомнится.
Одна за другой на крышу пикировали голые девицы. Их ошалевшие боровы метались по поляне и находили покой с сородичами под дубом. Хозяйки отыскивали подходящую жертву, набрасывались на неё и без каких-либо прелюдий сливались в экстазе.
Лета хохотала.
Один Боровой оставался спокоен, наблюдая за происходящим. Он поглядывал в звёздное небо. Оно было чистым. Ни одно облачно не заслоняло месяц, ни одна звезда не смела сдвинуться с места. Наконец, на горизонте появилось ещё одно пятно. Приближаясь, оно приобрело знакомые очертания. Сделав вираж над крышей, в её центр легко опустилась Кира.
Лета стихла, изучая ведьму. Та огляделась светящимися васильками глаз.
