Читать книгу: «Ивана Купала», страница 17
3.
Девочка разместилась на ступеньках, аккуратно разложив на цветастом тканном половике охапку срезанных ранним утром растений. Большинство собрала в саду у бабушки, за некоторыми пришлось тайком пробираться ни свет ни заря в цветники соседок. Ивовый прут Кира срезала ещё вчера, когда сделала крюк на речку по дороге в магазин. Он был достаточно свежим, и легко свернулся в обруч. На всякий случай она закрепила его крепкими нитками.
Первой в дело шла мальва. Её крупные простые бутоны насыщенного почти чёрного цвета легли в венок символом чистоты.
Следом Кира вплела васильки, они обещали мужское внимание.
Теперь барвинок – вечная любовь, притягивающая парней. Куда уж без неё в 14 лет.
Коралловым цветом вербены разбавим тёмно-синий фон, её зона ответственности – юность и процветание.
Дальше? Зелень? А вдруг другим цветам места не хватит.
Плести венок легко только в теории. Стебли у растений разные, одни без проблем связываются в крепкий узел, другие разрываются при первой же попытке. Без сноровки и опыта настоящий купальских венок не сплетёшь. И Кира хитрила, используя нитку.
Возьмём ярко-жёлтый бессмертник – привлечь вторую половинку и здоровье.
И да, немного нежных цветков ромашки на случай, если мужского внимания окажется чересчур, они защитят невинность.
Тысячелистник с мелкими золотистыми цветочками – отвадить хитрых и подлых.
Бархатцы для гармонии.
Неказистые с виду крупные цветки девятисила для интуиции.
Оранжевые ноготки для пророческих сновидений.
А теперь можно и зелень, рассудила Кира, высунув от напряжения кончик язык. Любисток для красоты, хмель для ясного ума и мудрости.
Венок вышел пышным и тяжёлым. Кое-где проступали нитки, но почти незаметно. В целом она была довольна. Теперь главное, чтоб дожил до вечера. Кира намеревалась ходить в нём весь день. Это был первый Ивана Купала, когда бабушка разрешила пойти на гулянья одной. И Кира планировала строго следовать всем традициям.
– Ты так и будешь в нём ходить? – с сомнением спросила бабушка, появившись из-за угла хаты с охапкой только что вырванной из земли молодой морковки.
– Буду.
– Девятисила у бабы Фени надрала? – угадала она.
– Где надрала, там ещё осталось, – засмеялась внучка.
– Смотри, чтоб не краснеть потом за тебя.
– Не переживай. Я тихая и быстрая.
– Ну-ну. Иди лучше воды с колонки принеси.
– Принесу-принесу. Как тебе? Гарно вышло?
– Гарно.
– Всё, как положено: 12 цветов.
– С коханцями не переборщила?
– Бабушка, мне уже 14.
– И що? Взрослая хиба? Детина!
– Ничего и не детина, – засмеялась Кира, показала язык и пародийно закрутила бёдрами в восточном танце.
– Оно и видно. Бери вёдра, недетина, и давай за водой, в рукомойнике совсем не осталось.
Кира в белой простой майке, джинсовых шортах и с венком на голове подхватила две пластиковых ведра и вышла со двора, оставив калитку приоткрытой. Вид у неё был, прямо скажем, не традиционным, но новое время – новые традиции. Перейдя дорогу, она повесила ведро на колонку, надавила на рукоять и набрала три четверти. Повторила то же второй раз. Полные вёдра просто не унести. Еле подняла их и аккуратно, чтоб не расплескать воду, вернулась в хату.
Венок и правда немного мешал. Честно говоря, мешал сильно. Но делать нечего. Надо ходить. Иначе задуманное не выйдет.
Она взяла ковшик и через воронку начала заполнять бак рукомойника. Вода пахла специфически. Синтетикой или мылом. Неживая, днепровская. Водопровода у бабушки не было.
Его не было почти ни у кого в округе, разве что у тёти Вари. Соседи были из богатых, начальники на маслозаводе, построили дом несколько лет назад. Кира ещё помнила сад на том месте. Участок принадлежал другой бабушкиной соседке, и одним летом Кира даже играла там, среди яблонь и вишен, в войнушки с внуками соседки. Но та умерла, и дети продали часть участка, что ближе к дороге, там, где был сад. Теперь сразу за бабушкиным забором внутренняя грунтовая дорожка вела к старой разваливающейся хате, в которой, кажется, никто не бывал, и воротам нового. Этот дом был двухэтажным, с настоящими туалетом и ванной. Стоки по-прежнему шли в выгребные ямы, канализации на улице не было, но водопровод пустили, он шёл к уличным колонкам. Подключиться к нему частным домом, правда, было накладно, да и для хат, построенных сразу после войны, бессмысленно.
Летом тётя Варя пускала Киру мыться в ванной, а бабушка круглогодично позволяла набирать питьевую воду из своего колодца. Он был старым, ещё с деревянным бревном для механического подъёма, но уже несколько лет работал с помощью электрического насоса: ледяная грунтовая вода поднималась сама по себе, стоило подставить ведро и включить шнур в розетку. Эта вода была по-настоящему вкусной. Такой вкусной Кира не пробовала больше нигде. Только она была жёсткой. Зато вода из колонки отлично шла на бытовые нужды – мылилась, не смыливаясь.
Кира наполнила рукомойник двумя вёдрами и, убрав капли пота из-под носа, проверила в зеркале сохранность венка. Цветы выглядели по-прежнему свежо. Главное, нечасто выходить на солнце.
– Ба, я тебе ещё нужна?
Та не отзывалась. Кира вышла на двор, поискала её в летней кухне, нашла в кладовой.
– Бабушка, я ещё нужна тебе?
– Та не. Отдыхай. На обед вареники?
– Только не с вишней.
– С картошкой и ливером?
– И с ливером, и с картошкой.
Кира захватила в кладовке пару расшитых крестиком подушек и вместе с книгой устроилась на лавке под вишнями.
Два деревца бабушка посадила посреди двора, между хатой и летней кухней, когда родились внучки-близнецы. Лесе и Ладе теперь был 31 год. Их вишни-долгожительницы выродились, давно превратившись в дичку. Каждую весну они цвели буйным цветом, но к лету плодоносили мелкими кислыми ягодами на радость птицам. Толку от деревьев уже давно не было, разве приятная тень от солнца, и за это необходимость каждый день мести двор от падающего с них мусора. Но бабушка не решалась корчевать состарившиеся деревья, а Кире нравилось думать, что вишни, как её сёстры, такие же красивые, но столь же кислые внутри.
Не то что грецкий орех недалеко от бани. Он был старше, как Наталка. Высокий, мощный, полезный, в конце концов, как и старшая сестра.
Или липа, посаженная на дальней стороне участка в честь рождения Люды.
Впрочем, теория о родстве характеров деревьев и её сестёр начинала хромать, когда речь заходила о груше и яблоне. Плодовые деревья, несмотря на всю заботу бабушки, уже дичали, но Вита с Яной походили на тотемы только красотой. Тьфу-тьфу-тьфу.
Зато в честь последней внучки бабушка высадила белую шелковицу. Жить ей и жить. Лет двести.
Кира поняла, что прочла уже три страницы «Королевы Марго», но не смогла бы пересказать их суть. Как нередко случалось, задумалась и отвлеклась, продолжая бежать глазами по строчкам.
«…Несомненно одно; именно этой страшной славе Рене был обязан тем, что получил общепризнанное и исключительное право не гасить огня после определенного часа, освященного обычаем. А кроме того, ни ночной дозор, ни ночная стража не осмеливались беспокоить человека, который был вдвойне дорог ее величеству: как парфюмер и как соотечественник. Предполагая, что наш читатель, вооруженный философией XVIII века, не верит ни в колдовство, ни в колдунов, мы приглашаем его последовать за нами в жилище парфюмера, которое в то время, время суеверий, наводило такой ужас на всю округу….»
Хорошо, конечно, что мы живём в другое время. Наверное, мало приятного в том, чтобы гореть на костре.
Бабушка рассказывала, что когда-то, уже много веков назад, одну из прабабок сожгли лишь за то, что в соседнюю деревню пришла чума, а она оказалась единственной подходящей кандидатурой для слепой ярости дремучего народа. Её дочери, предупреждённой возлюбленным, удалось бежать, но мать уходить отказалась, доверившись людям, которых долгие годы лечила и в которых верила.
Не верь никому, каждый раз повторяла бабушка. Доверяй лишь себе одной, да и то, сомневайся.
И в тебе, бабушка? И во мне, Кирочка. Никому.
Интересно, поэтому ведьмам не прыгается через купальский костёр?
Страх тех давних костров?
На Купала у древних славян Солнце-Семиярило женился на богине воды Дане. В ту ночь отец-небо сливался в единое целое с матерью-землёй, огонь с водой, явь с химерой, мужчина с женщиной. Купальские костры – сила и величие Солнца – горели всю ночь, обладая силой оберега и очищения от страхов и тоски. Только в эту ночь деревья и растения радовались и веселились, разговаривали друг с другом, с добрыми и злыми духами, переходили с одного места на другое. Звери получали дар человеческой речи, по лесам ходили Ярило с Мареной, а вода в реках и озёрах в тайный, одной нечисти известный миг перерождалась в серебро. Из купальской росы вышла женская красота. Из купальского огня выкована мужская сила.
Только ведьма не могла прийти по огонь в эту ночь.
Глупости, конечно. Яна прыгала, и ничего. И я прыгну, не побоюсь.
Дюма не читался. Она отложила книгу и направилась в кусты по малину.
4.
Роман обнял её, почувствовав под руками прохладную кожу спины.
– Не замёрзла?
– Привет, – ответила Кира. – Нет.
Он отпустил её, прислонился к бортику и любовался девушкой.
Её каштановые волнистые волосы как будто успели отрасти и доходили почти до плеч. На голове лежал тяжёлый пышный венок из полевых цветов и зелени. Сейчас она казалась совсем юной и беззащитной. Если бы не массивные украшения вокруг шеи, он легко мог представить её где-нибудь на лугу среди высоких трав. Или в пшеничном поле. Но на голых плечах Киры лежала замысловатая многослойная конструкция: нити красных коралловых и белых перламутровых бус, ожерелье из бисера с крупными серебряными монетами, а поверх – атласная лента с подвеской-образком с инкрустированным бантом. Какая-то стародавняя старина.
Кира смотрела на него, улыбалась и молчала. Глаза блестели огнями ночного города.
Теплоход шёл медленно, словно крадучись, скользил по глади воды, проходя мимо Воробьёвых гор. Столица жила привычной жизнью, но здесь мир замер.
Роману пришло в голову, что он запомнит это мгновение навсегда и, может быть, вспомнит в последнюю минуту перед смертью.
– У меня есть кое-что для тебя.
Он достал из кармана коробочку, смутился, открыл и протянул Кире. Она взглянула, расширила глаза от восторга, посмотрела на Романа и хитро улыбнулась.
Драгоценное насекомое ожило, зашевелило усиками, задвигало бриллиантовыми крылышками, взлетело жужжа, как тяжёлый вертолёт, приземлилось на левое плечо Киры, спустилось ближе к груди и замерло на белой ткани платья. Роман раскрыл рот от удивления. Единственная мысль, которая хоть как-то объясняла увиденное, описывалась тремя словами: больше не пить. Но Кира не дала ему высказать её вслух. Она подошла совсем близко, взяла его лицо в ладони и прикоснулась губами к губам. Он закрыл глаза, окунувшись в прилив накатывающего желания. Звуки города исчезли. Он чувствовал только Киру, обнимал её тело, гладил мягкую шёлковую кожу её голой спины, спускаясь к талии, и слышал только плеск воды, рассекаемой бортом судна.
Она отпустила и прижалась к его груди. Роман приоткрыл глаза и потерялся в окутавшей теплоход темноте. Постепенно глаза привыкли, но столица исчезла. Вместо центра Москвы они шли по реке где-то загородом. Пологий берег облюбовали плакучие ивы. Здесь, должно быть, было совсем мелко. Теплоход чудом не скреб днищем дно реки. Вдали горели огни костров, глубокое чёрное небо горело яркими звёздами, звенящую тишину ночи нарушал только плеск воды и сердцебиение Киры.
– Где мы?
– В моём сне. Это иллюзия.
– Как с брошью?
– Не совсем, но что-то в этом роде. Волшебство.
– Ты волшебница?
– Вроде того, – засмеялась она.
– Я всегда знал.
– Да, конечно.
– А иначе, почему я не могу тебя забыть?
– Наверное, потому что я тебя люблю.
– Точно любишь?
– Да, – подтвердила она, глядя ему прямо в глаза. Насыщенный васильковый цвет её глаз отсвечивал звёзды.
Наверное, она чего-то ждала. Каких-то ответных признаний, романтики, любовных обещаний. Но он промолчал. Ему было достаточно того, что любит она. А он? Роман никогда не задумывался об этом.
Он прижал её к себе, вдохнув пьянящий аромат цветов в венке.
– Кто все те люди?
– Какие?
– Внизу.
– Не знаю, – пожала Кира плечами. – Просто люди. Сегодня Ивана Купала.
– Корпоратив?
– Самая волшебная ночь в году.
– Я думал, это Новый год.
– Тогда самая магическая ночь в году.
– Цветок папоротника будем искать? – пошутил Роман.
– Это легенда. Он не цветёт.
– А в чём магия?
– Этой ночью сильна нечисть, следует быть особенно осторожным.
– Я тебя защищу.
– Ты? Меня? А, может, я и есть нечисть?
– Ты? Тогда ты самая прекрасная нечисть.
– Я серьёзно. Вдруг я ведьма? – сказала она уже без улыбки. – Вдруг заманила тебя на свой праздник в магическую ночь?
– Чтобы в полночь съесть? – засмеялся Роман.
От круговорота мыслей в висках застучало, перед глазами поплыл туман, картинка раздвоилась, подкосились ноги, он понял, что теряет контроль над телом.
Оно не подчинялось ему больше.
5.
Бабушка крутилась по хозяйству. Весь день её был расписан по минутам. То грядки прополоть, то кур накормить, то несчастной женщине мужа в семью вернуть.
Ей было под 80. Подростком прошла через военные годы, потеряла отца, дядьёв и двух братьев. В 20 лет родила Кирину маму и тут же стала вдовой – дед погиб на молотилке. Воспитала дочь, нарадоваться не могла внучкам, говорила: раз столько девочек, не быть войне.
И никогда не прибегала к тёмному ведовству, от того волосы её были седыми, голубые глаза выгоревшими, а кожа сморщенной.
Кира любила бабушку как никого в семье.
– Ба.
– Чего тебе?
– Я маюсь.
– Чего ты маешься?
– Когда уже вечер?
– Когда солнце пойдёт к закату.
– А когда оно пойдёт?
– Когда устанет, тогда и пойдёт.
– Ба, я устала.
– Иди в курятнике приберись.
– Не, это без меня.
– Жука с картошки собери.
– Ну, бабушка, какие ещё варианты?
– Сходи к Наливкам, забери у баб Тани банки.
– Это можно.
Время тянулось бесконечно, Кира сходила за банками, почти до вокзала и обратно. Пообедала варениками. Помогла с посудой, опять почитала, безуспешно попробовала поспать, заплела косы, расплела косы, слазала на горище, поворошила в сушке мяту, разобрала старый ящик со смешными женскими туфлями, вышедшими из моды лет 20 назад, посидела на скрыне с приданным, понаблюдала за пустой летней улицей, свесив ноги из дверного проёма, ведущего от лестницы на чердак.
– Ба, а почему ты снова замуж не вышла?
– Та не за кого было. После войны мало чоловіків повернулось.
– А ты дедушку любила?
– Давно это было.
– А как ты с ним познакомилась?
– Твоя прабабка добру самогонку робила. Он за ней приходил.
– И ухаживать начал?
– Та нi, де ж там. Увидел меня и посватался. А мне и время пришло.
– И что, сразу замуж вышла?
– Сразу и вышла. А через рiк вiн помер. Осталась я с твоей мамкой.
– А он красивый был?
– Кто? Дед твой?
– Ну да.
– Та нi, обычный.
– Как же ты за него вышла?
– Руки-ноги были, работа в колгоспі, ось і вийшла.
– А я по любви выйду.
– А что та любовь? Любовь – то жiноча душа. Куда укажешь, там и любовь будет.
– Ба, когда уже вечер?
– Та иди уже собирайся.
– А можно я намисто надену?
– Яке?
– Бабы Наталки.
– Да если я и разрешу, баба Наталка не даст. Свадебное оно. Выйдешь замiж, тогда и носи.
– То ж ещё не скоро.
– Моё надень.
– Коралловое?
– Бери и коралловое. Мне оно ни к чему уже.
– А ты что будешь делать дома?
– Пісні співати, – засмеялась бабушка, – а потім спати ляжу.
– На шабаш не улетишь? – подмигнув, поинтересовалась Кира.
– Сроду не летала, – всерьёз ответила она. – Завтра рано вставать, до первой росы травы собрать надо.
– Возьмёшь меня с собой?
– Якщо добужусь.
Кира побежала переодеваться. Надела тканную бордовую плахту, выглаженную вышиванку с жёлто-красными цветами по рукавам и на груди, новенькие босоножки и коралловые бусы. Длинные каштановые волосы тяжёлыми волнами падали на плечи. Венок дополнял образ. Ещё не женщина, но уже не ребёнок.
Поцеловав бабушку, она дошла до вокзальной остановки, дождалась автобуса и, восхищая, конечно, попутчиков праздничной девичьей красой, доехала до центрального городского пляжа. Здесь уже вовсю собирался народ. Многочисленные курортники и местные жители, в основном бабушки с внуками, занимали места поближе к верёвке, огораживающей зону представления.
Понятно, что Кира не ждала настоящего купальского гулянья. Она и раньше ходила с бабушкой на пляж, где городские культурно-образовательные центры разыгрывали народный праздник для отдыхающих и своих. Но дело ведь была не в том. Главное, она сделает сама.
Чуть с запозданием, ближе к половине восьмого, бутафорское гулянье началось. К микрофонам вышли одетые в украинские традиционные костюмы мужчина и женщина, которые напомнили зрителям суть языческого праздника. По их версии, в ночь летнего солнцестояния бог Купала вступал в союз с водной богиней Мареной, и в честь этого брака девушки делали Марену-наречену из веток осины или ивы, украшали цветами, свечками и лентами, хлопцы же крали с полей соломенное пугало и обряжали его в Купалу-жениха; в конце гуляний обоих «супругов» сжигали в костре, запечатывая союз священным огнём.
На площадку вышли танцевать старшеклассницы в одинаковых украинских костюмах, за ними бодро спел мужской казацкий хор, а актёры разыграли несколько забавных бытовых сценок. Особенно смеялась Кира от трёх ведьм в белых балахонах: они одолжили зрителям свои мётлы и устроили соревнования на перегонки.
Следом на импровизированной сцене появился водяной со свитой русалок. В этом году он был в картонной короне и с деревянным трезубцем, чем больше напоминал Нептуна. Русалки тоже разочаровали. Прошлым летом они были в настоящих рыбацких сетях поверх купальников, раскрашенные чешуёй по голой коже, измазанные глиной, с водорослями и ивовыми прутиками в волосах. А сейчас за Нептуном вышли чистенькие девчата в зелёных атласных платьях с рваным подолом.
Подлог, чистейший подлог.
Актёры разыграли несколько конкурсов, приведших в восторг курортников и детей, спели песни, отводили хороводы вокруг псевдо-Марены, проводили в лодку Нептуна с девицами и, наконец, с наступлением сумерек запалили костёр. Он быстро выгорел, стал невысоким, так что через него без всякой очереди, наталкиваясь друг на друга, прыгали одни дети.
Ещё год назад Ивана Купала казался Кире по-взрослому очаровательным, волшебным и таинственным. А сейчас – детская забава, развлечение для малышни.
Однако невыполненной пока оставалась главная задача.
Девочки, девушки и женщины всех возрастов гурьбой повалили к реке, кто бросая, а кто бережно опуская на воду венки.
Кира немного подождала, пока гулкая толпа разойдётся по берегу, сняла босоножки и вошла по колено в прохладную воду Хорола. Пусть для всех это только забава, для неё – маленькая магия.
Она опустила венок и прошептала придуманную днём фразу: «Куда поплывёт венок, оттуда и суженный придёт».
Цветы дотронулись до воды и замерли.
Вдоль берега разливались купальные песни, от пешеходного моста доносились биты современной эстрады, звучал смех и мягкое южное гэканье. Хлопцы, принимавшие участие в представлении, судя по всему, времени даром не теряли, зажимая хохочущих, опьяневших от танцев девчонок. Взрослые, разгорячённые духом праздника и, вероятно, чем-то более крепким, пританцовывали на песке, перепевая по ходу дела выдержки из украинских народных. Река, отблескивая яркими огнями набережной, уносила из города цветочным потоком русальные венки.
Но Кирин венок оставался на месте.
Она вошла чуть глубже и легонько подтолкнула его.
Ну что же ты, плыви. Давай.
Тяжёлый пышный венок по-прежнему покачивался на воде у ног хозяйки, несмотря на явное течение. Вдруг дёрнулся, задрожал от водной ряби и в мгновение, словно камень, ушёл ко дну. Река, так легко поглотившая цветы, в мгновение ока затихла, вернулась к размеренному течению, как ни в чём не бывало, и в мутном отражении Кира увидела на том месте, где ещё секунды назад лежал венок, чужое лицо. Белое как снег, обрамлённое иссиня-чёрными волосами. Он улыбался, глядя прямо ей в душу большими кошачьими глазами изумрудного цвета, но от его улыбки отчего-то стало не по себе.
Сердце девушки сжалось, по коже побежали мурашки.
– Бісова наречена!– закричал кто-то на берегу хриплым голосом.
Она обернулась. Мимо шла шумная компания разряженных парней и девушек. Они что-то громко обсуждали и дружно хохотали.
– Геть звідси, відьма! – повторил пьяный голос, чем вызвал новый приступ девичьего смеха. – Бісова наречена!
Кира развернулась к реке. Тёмная мутная гладь была тихой и пустой. Отражение исчезло, будто и не было его совсем, словно всё это привиделось, и не было ни венка, с таким трудом сплетённого этим утром, ни пугающего отражения.
