Читать книгу: «Ивана Купала», страница 18
6.
Лицо Киры расплывалось, черты размылись, но Роман видел, как она покачала головой и грустно улыбнулась.
Рядом появились женщины – наверное, заметили и пришли на помощь.
Он хотел сказать им, чтоб вызывали скорую, но не мог произнести ни слова.
– Всё будет хорошо, – сказала Кира.
Она погладила его щёку и отошла. Роман поверил.
Всё будет хорошо. Конечно. Как иначе.
Его обездвиженное тело повисло над палубой в ведьмином круге.
С непокрытыми головами, распущенными сияющими от отблесков береговых огней и звёзд волосами, двенадцать женских фигур в полупрозрачных имитациях платьев собрали шабаш. Они едва касались палубы босыми ногами.
Недавняя знакомая Шура на секунду повернулась и подмигнула Кире. Та не ответила.
Она отошла к бортику и отвернулась от шабаша.
Всё будет хорошо. Всё быстро закончится.
Им нужно всего ничего – всего лишь все его деньги, его дело, этот проклятый бизнес.
Пусть забирают.
Пусть он станет бедным. Он найдёт себя. Конечно, найдёт. Ведь много не надо. Не в деньгах счастье, не в их количестве.
Счастье – быть рядом. Ежедневно, каждую минуту. Он будет с ней. Конечно, так и будет. Она не отпустит его.
В эту магическую ночь Кира точно знала, чего хочет. Она хотела быть с ним. Хотела стать счастливой. Обычное женское счастье. Он будет приходить домой с обычной работы в их маленькую квартирку, она встретит у порога, накормит ужином, она обязательно научится готовить – по-настоящему, для любимого мужчины, будет ворчать, собирая его грязные носки по квартире, гладить его рубашки, сдавать в химчистку костюмы, родит ему сына и ещё дочку, и ещё одну, и ещё. Они состарятся вместе. Да, он старше, он постареет быстрее, но когда-то, когда придёт время, они уедут к морю, построят свой дом, будут ждать внуков каждое лето, и обязательно ходить по берегу рука в руку. И люди будут смотреть и думать, какая красивая пара старичков. А потом, когда наступит его час, она будет держать его за руку и не отпустит до последнего вздоха.
Она будет рядом с ним. По-настоящему навсегда. Как когда-то обещала баба Наталка. Она обязана быть счастливой. Обычной и счастливой от своей обычности.
Не нужны ему его деньги. Не нужно ей её ведовство. Всё закончится здесь и сейчас. С рассветом она станет счастлива.
Слёзы текли по её щекам. Она отвернулась от тёмной реки.
Ведьмы кружили вокруг Романа в замедленном танце. Их глаза светились жёлтым жгучим огнём.
Красная копна на голове Босоркан встала дыбом. Шабаш замер.
Первая ведьма завертелась волчком, за ней следующая, и другая, и ещё одна. Весь круг завертелся вокруг своей оси.
В мельтешении тел Кира с трудом видела Романа. И ведьмы одна за другой стали падать на палубу, извиваясь от экстаза. Они рвали на себе лёгкую ткань и оголяли тела. Их руки скользили по губам и шеям, грудям и бёдрам, они стонали и вскрикивали.
И вмиг замерли, словно их заморозили.
В круге возникла ещё одна фигура. Коренастый седовласый старик с густыми чёрными бровями стоял напротив Романа, опираясь на белую трость.
– Поднимите мне очки, – скомандовал он хриплым шёпотом.
Кире казалось, что слова его громом прогремели сквозь летнюю ночь. Они проникли в самое сердце.
Её потянуло к старику как магнитом. Она чувствовала неимоверное, нестерпимое желание исполнить приказ.
Быть первой, быть той, кто коснётся массивной роговой оправы, кто освободит его взгляд от чёрной завесы. Как будто в этом была цель всей её жизни. Как будто от этого зависела вся её жизнь.
Ведьмы в круге, казалось, испытывали то же. Они засверкали глазами, потянулись к нему, возвращая контроль над телами.
Одна Босоркан спокойно, почти методично вскинула руку наотмашь, и шабаш откинуло в стороны, припечатав к палубе. Она подошла к старику и подняла очки.
Кира зажмурилась, ослеплённая холодным пламенем. С трудом она заставила себя приоткрыть глаза. И больше не видела старика. Вместо него зияла пустота, чёрная дыра – как высота, которая влечёт вниз, затягивающая бездна, идеальный абсолютный ноль, всё и ничего.
И следом свет. Лёгкой тёплой дымкой он струился из тела Романа.
Кира увидела его малышом в зеркале, материнские глаза, её любящую улыбку, разбитую тарелку, глубокий порез от банки сгущёнки, строгое лицо отца, домино, милую голубоглазую девчушка с бантиками на полголовы, счастье, велосипед…
– Что он делает?! – попробовала закричать она, но звук утонул в вязком воздухе. – Что он делает?!
7.
Двигаясь, словно в болотной трясине, она оторвалась от бортика теплохода и сделала шаг вперёд.
Ей стало страшно. Никто не слышал её, никто не обращал на неё внимания.
Образы сменялись один за другим. Роман шёл в школу, первый класс, старое здание, украшенное шарами и плакатами, шалаш из еловых веток, танк-памятник на городской площади, острая боль, сломанная рука…
– Хватит!
Тёплый свет струился из любимого, исчезая в вакууме пульсирующего ничто.
– Хватит! – орала Кира, пытаясь приблизиться к Роману.
– Заткнись, дура.
Её схватила Босоркан. Она потянула Киру к себе и сцепила руками, не давая сделать шаг.
– Что он делает?! Прекратите это! – кричала она, и слёзы ручьём текли из глаз, затуманивая обновляющиеся один за другим образы.
– Ты сама этого хотела!
– Что?! Что происходит?!
– Ты сама этого хотела! Ты привела его! – орала ей в ухо Анна.
– Он убивает его!
– Нет! Только забирает душу.
– Ты говорила, деньги! Ты говорила, вам нужны только деньги!
– Идиотка, ты совсем не понимаешь?! Его деньги – часть его души, каждый шаг, от рождения до сегодня, каждый шаг – действие, часть его, шаг за шагом он тот, кто он есть, он – то, что он есть, он то, кем он стал. Это и есть его душа.
– Я не хотела этого! – рыдала Кира, рухнув на колени.
– А чего ты хотела?!
– Я не хотела!
– Неважно, чего ты хотела. Всё скоро кончится.
– Нет! – заорала Кира.
Она пыталась вырваться из крепких объятий старой ведьмы. Анна схватилась за бусы. Коралловая нитка обожгла руку, ведьма завизжала от боли, нитка порвалась и разлетелась бусинами в серебряных оковах по палубе. Ведьма оступилась, обожглась голой ступнёй и упала, корчась от боли.
– Я сказала, хватит! – кричала Кира, разрывая летнюю ночь.
Берег исчез, река взмыла в небо, шквалами бросая теплоход из стороны в сторону.
Мутная речная вода воронкой закружила вокруг палубы.
Ведьмы в ужасе отползали к бортикам.
Босоркан, придя в себя, поднялась и вскинула руки. На теплоход обрушился ураган, разводя потоки воды. Анна кричала заклинания, взывая на помощь купальскую нечисть.
В воронке закружили души утопленников, сгинувших в Москве-реке. Они тянулись разлагающимися, вздувшимися пузырями конечностями к Кире, хватали её за ноги, сковывали руки, цеплялись прогнившими челюстями за полы платья. Она отбивалась, вырывалась из их смертельных объятий, но их было слишком много. Неупокоенные души, погибшие в реке за столетия по своей и чужой воле, душили её, затягивая в родной омут. Из последних сил Кира схватилась за образок на ленте с ликом Богородицы и святого Василия. Перламутровые бусы рассыпались с её шеи, озарив вспышками палубу. Утопленники заверещали трескучими голосами и, не обращая внимания на крики Босоркан, ретировались в воду.
– Трусы! Несчастные ублюдки! – орала Анна.
Она схватила за волосы первую попавшуюся ведьму и силком подняла её с палубы.
– Чего трясёшься, идиотка? Зови своего волколака. И ты зови! Чего разлеглись, дуры?! Думали, просто так я вас ведьмами сделала? Из милосердия? Вечной красоты захотелось?! За всё платить надо!
Испуганные женщины поднимались на ноги.
Одна из них, темноволосая высокая ведьма, запрыгнула на бортик и крикнула:
– На такое я не подписывалась!
Не дожидаясь реакции Анны, она развернулась и исчезла в стене воды.
Её примеру последовали осмелевшие подруги. Одна за одной они растворялись в ночи, не прощаясь, пока на палубе не остались лишь двое из шабаша.
Шура виновато посмотрела на Киру, пожала плечами, запрокинула голову и закричала вместе с другой ведьмой, что есть мочи.
Из воздуха на палубу спрыгнули гигантские волки. Ощетинившись, они и с глухим рыком двинулись на Киру, преградив ей путь к Роману.
Образы юности сменились молодыми годами: институт, мороженое на ВДНХ, смеющаяся девушка в лёгком ситцевом платье, чем-то напоминающая саму Киру, пшеничное поле, смешное личико новорожденного, 39,8 на градуснике, капельница, заплаканное лицо той же девушки, но уже постарше…
Старик изымал душу, последовательно вытягивая каждое счастливое и печальное воспоминание жизни Романа.
Слёзы текли из глаз Киры. Она чувствовала, как он страдает, чувствовала его боль. Словно с каждой минутой его лишали частицы сердца, оставляя глухую бездну взамен.
Волколаки приближались, готовые к смертоносному прыжку. Кира понимала, что не справится с ними. Силы оставляли её.
Она сама виновата. Во всём виновата. Глупая ведьма, решившая, что можно сделать счастье на чужом несчастье.
Вполне в духе ведьм.
За всё нужно платить. У счастья своя цена.
Кира вспомнила рождение Катерины. Её маленькое личико, укутанное в пелёнку, как личико малюсенькой сморщенной старушки, перед которой только открывалась вся жизнь. Она не успела сказать ей все те слова, что передавались от матери к дочери, не успела предупредить, научить, защитить. Она не увидит, как дочь взрослеет, не пойдёт с ней на выпускной, не поможет разобраться в многочисленных травах, не возьмёт на руки её первого ребёнка. Её путь завершён. Она сама в этом виновата.
Всё, что ей оставалось, хотя бы попробовать спасти Романа.
Кира вытянула руку ладонью вверх и хрипло скомандовала:
– Ко мне!
Волколаки замерли, насторожившись. Посмотрели друг на друга и издали глухие смешки, посмеявшись над глупой попыткой ведьмы. Но Кира приказывала не им.
Воздух над её ладонью наэлектризовался, заискрился всеми цветами радуги, и из него выпало переливающееся красками веретено. Не раздумывая, ведьма замахнулась и из последних сил метнула искрящийся стержень в чёрную дыру. Веретено, заиграв красным огнём, ринулось в бой, с шипением рассекая воздух.
Вопль боли и ужаса оглушил летнюю ночь. Сверкнула молнии.
Теплоход закрутило вокруг своей оси, прижав заскуливших волков к палубе.
Кира, пытаясь удержаться, схватилась за декоративный кнехт, круглую тумбу, к которой крепились тросы.
Босоркан с ведьмами отшвырнуло к бортикам, Шура, ударившись головой о железо, потеряла сознание и чудом не вылетела за борт.
Водная стена рухнула, вернувшись обратно в реку.
8.
С нижней палубы доносились звуки музыки и шум гуляющей толпы.
Мужчина с рубашкой нараспашку, недвусмысленно обхватив за талию пьяную девицу в красном сарафане, увлекал её наверх, на воздух.
– Ой, смотри, тут зверинец! – заплетаясь языком, восторженно сообщила она. – Какие большие собачки.
– Я буду твоим львом, – зарычал он, схватившись зубами за бретельку её сарафана.
Женщина засмеялась и легко шлёпнула его по щеке:
– Ты будешь моим тигром!
Они рухнули на диван, целуясь.
Мужчина, не теряя времени, елозил по её ногам, забираясь под длинный сарафан:
– Да, детка, я твой тигр, я твой большой, очень большой тигр, хочешь увидеть, насколько большой… Конечно, хочешь. Я покажу тебе, насколько большой… Плохая, плохая девочка… Тигр покажет тебе, как надо себя вести.
– Кхм, кхм, – раздалось у дивана.
Мужчина на секунду оторвался от спутницы и обнаружил Борового.
– Извини, дружище, мы тут заняты. Найди себе другое местечко.
– Прошу прощения, я вынужден попросить вас вернуться на нижнюю палубу. Доступ сюда разрешён только членам команды, – ответил Иван Иванович.
– Слушай, друг, ты же видишь, – сказал герой-любовник, поднимаясь с дивана и доставая из кармана портмоне. – Сколько я должен за небольшое исключение из правил?
– К сожалению, ничем не могу вам помочь, будьте добры, покиньте верхнюю палубу.
– Ладно-ладно. Детка, пошли отсюда. Здесь нам не рады, – он поднял с дивана дамочку, уже практически засыпающую, – слушай, не спи, просыпайся, пойдем в туалет.
– Я не хочу в туалет, я хочу секса.
– Пойдём-пойдём, будет тебе секс.
На палубе вновь стало тихо.
Тело Романа лежало по центру. Рядом с ним – тело седовласого старика. Из его глаза торчало окровавленное веретено. Боровой подошёл к обоим, пощупал пульс Романа, вынул веретено из глаза старика и огляделся.
Волколаки прижали морды к палубе в ожидании дальнейших инструкций. Кира всё ещё сидела, обхватив обеими руками тумбу. Босоркан очнулась и глядела то на тело старика, то на Борового. В глазах её читался страх, ненависть, облегчение, ужас, опять облегчение.
– Она убила его.
– Да, – ответил Иван Иванович.
– Ты уверен?
– Да.
Босоркан поднялась, её огненно-красные волосы запутались и висели клоками, разорванное платье оголяло грудь и бёдра, но тело оставалось цело и невредимо. Она подошла к лешему, взяла его за руки, посмотрела пустыми глазами на Киру, трижды плюнула себе под ноги и исчезла вместе с Боровым, ведьмами, волками и бездыханным телом старика.
Палуба опустела.
Только Роман оставался лежать.
Кира с трудом оторвалась от тумбы, подползла к нему и обхватила руками, не в силах остановить слёзы.
– Прости, прости меня. Пожалуйста, живи, я прошу тебя, только не умирай.
– Кажется, я и не собирался, – ответил он, вновь почувствовав контроль над телом и языком.
Кира засмеялась сквозь слёзы и помогла ему подняться.
– Это был такой квест? Меня чем-то накачали?
Роман постепенно приходил в себя.
– Всё закончилось, всё закончилось. Теперь всё будет хорошо, – повторяла Кира.
– Да уж. Та ещё ночка. Не уверен, что готов повторить.
Она обняла его, прижалась всем телом, ощутила каждой клеточкой и знала, что должна отпустить.
Ей будет больно, но боль пройдёт. Их дороги пересеклись, но должны были разойтись. Сейчас она точно знала это.
Как и то, что будет помнить. Возможно, когда-то жалеть, но всегда помнить, что так было нужно.
Она должна сделать это. Должна отпустить. Его душа не принадлежала ей.
Кира взяла его за руки. Её серые глаза вновь засветились васильковым огнём.
Она прикоснулась губами к губам в последний раз.
И наложила заклятье забвения.
Эпилог
Иван Иванович купил в киоске газету, оплатил билет и успел занять место у окна в электричке, отправлявшейся с Киевского вокзала до Малоярославца. Вагон заполняла шумная толпа дачников, молодых людей с пивом, бабушек с тележками наперевес, родителей и их непоседливых детей.
Он мог добраться иначе, но Боровому хотелось ещё немного побыть среди людей.
Анна пропала в ту же ночь, прихватив с собой Петра и Лету. Не сказала ни слова. Иван Иванович и не ждал от неё ни благодарности, ни прощания. Его задача была исполнена. Он просто знал, что когда-то она вновь позовёт его, как случалось не раз.
И вновь ему придётся прийти на помощь, что бы она не задумала.
Помочь и подчистить следы. Как обычно.
Он бегло пролистал газету. Ничто не говорило о событиях в ночь на 7 июля.
Разве что короткая заметка на последней полосе:
«Росгидромет не исключает повторения опасных погодных явлений в столице, связанных с прохождением активной, медленно перемещающейся фронтальной зоны на территории Московского региона. Возможен комплекс неблагоприятных и опасных погодных явлений: сильные, местами очень сильные дожди (до 25–35 мм), в отдельных районах грозы. При грозе порывы ветра могут достигать 20–25 метров в секунду. Метеорологи предупреждают, что аномальные погодные явления, наблюдавшиеся ранее раз в 50 лет, теперь случаются раз в 20 лет и чаще. Погода этим летом и, вероятно, осенью может оказаться довольно «нервной».
Иван Иванович ухмыльнулся. Глобальное потепление, значит, глобальное потепление. Лучше объяснения не придумать. Люди сами придумывали логические объяснение тому, чего не могли понять.
Он вернулся на первую страницу, прочитал общественно-политический блок, внимательно изучил последние новости экономики и, коротая время в пути, ознакомился с анонсами фильмов.
Мир по-прежнему жил своей обычной жизнью. Так было, есть и будет. Земной шар трясло, его терзали наводнения и засухи, мучали войны, испытывали на прочность эпидемии, мир постоянно менялся, обновлялся, но всегда оставался прежним, какие бы события не пытались его сломать, и всё по одной простой причине, имя которой человек. Человек веками, тысячелетиями оставался неизменным в своей природе. Рождался, любил, размножался, ненавидел, созидал, убивал, умирал и возрождался. Бесконечный нерушимый круг жизни. Воля природы.
В том и задумка её творца.
На Балабаново Иван Иванович с трудом протиснулся к дверям вагона. Он вышел из электрички, прошёл до конца платформы, спрыгнул на пути и, пройдя несколько сотен метров в сторону области, свернул в городскую черту. Прошёл мимо торгового центра, вышел к дачным постройкам, немного поблуждал, пытаясь найти проход между домов, наконец, вышел к лесополосе и побрёл наугад, положившись на чутьё.
Оно, как всегда, не подвело.
Минут через двадцать он вышел к пруду и увидел девчушку, играющую в одиночестве у старого тополя. В руках она держала подобие куклы, очевидно, сделанной своими руками из веточек и травы. На коленках лежали свежесобранные луговые цветы.
– Добрый день.
– Здравствуйте, – ответила девочка, пугливо оглядевшись по сторонам.
– Не бойтесь, юная леди, я с миром, – улыбнувшись, пояснил леший.
– Я и не боюсь, – смело сказала она, но всё же явно забеспокоилась, оценивая шансы убежать в случае угрозы. – Просто с незнакомцами, уж извините, не общаюсь.
– Мы с вами опосредовано знакомы, я бы сказал.
– Вы меня знаете, а я вас нет?
– Я знаю вашу маму.
Катерина недоверчиво оценила незнакомца. Он был забавным. Старый, рыжий, потрёпанный, с белёсыми глазами и оттопыренным левым ухом. Она точно никогда не встречала его, и, хотя у мамы могло быть много разных знакомых, о которых девочке необязательно было знать, главное правило она помнила твёрдо: плохие люди – мастера морочить голову, придумывая разные отговорки, верить первому прохожему на слово было строго запрещено.
Но Райдуга, спрятавшаяся в её волосах, молчала, не подавая сигнала тревоги, а, значит, риск был невелик.
– Может быть, вы и отца моего знаете? – придумала она. – Он скоро должен подойти, отошёл к машине ненадолго.
– С отцом вашим я не знаком, но, к сожалению, не смогу дождаться, я буквально на минутку.
Иван Иванович не подал виду, что раскусил обман.
– И что же вам надо? – деловито поинтересовалась Катерина.
– Если позволите, я бы хотел передать вашей маме кое-что. Мы не успели попрощаться. Так сложилось. Знаете, бывает у взрослых… Мне нужно уезжать, я был тут рядом, вспомнил, что вы где-то здесь, в лагере, подумал, быть может, вы согласитесь передать ей.
– Возможно.
Боровой достал из кармана небольшой свёрток, аккуратно положил на траву, не приближаясь к девочке, и развернул.
Катя молча наблюдала.
Иван Иванович ещё раз поклонился, развернулся и, не прощаясь, направился в сторону леса.
– Стойте, – окрикнула его Катя. – А от кого? Что мне сказать?
Он обернулся и махнул рукой:
– Она поймёт.
Несуразная худощавая фигура, прихрамывая на одну ногу, скрылась в деревьях.
Катерина выждала ещё минуту и осторожно подошла к свёртку.
На плотной бумаге лежали нитки бус – огненно-красные коралловые в серебряной оправе и белоснежные перламутровые, рядом с ними – выточенная деревяшка.
– Какая красотища, – запищала в ухо Райдуга. – Можно я примеряю?
– Погоди ты, это мамины, она не разрешает ими играться, – строго ответила Катя.
Она взяла свёрток, упаковала, как смогла, драгоценное намисто и непонятную деревяшку, и вернулась под тополь.
Нужно было возвращаться в лагерь. Как обычно, она сбежала из корпуса на время тихого часа, но время подходило к полднику, и её могли хватиться.
– Ой, а где Тина? – растерялась девочка. Кукла, оставленная под деревом всего минуту назад, пропала. – Я точно знаю, что оставила её здесь!
– Ты про эту связку дров? – передразнил её черноволосый смуглый пацан, корча мордочку из-за ствола дерева. В руках он держал самодельную куклу.
– Отдай! – крикнула Катя. – Отдай сейчас же!
– А ты попробуй отбери! – засмеялся он и подбросил куклу вверх.
Несчастные веточки, сплетённые в подобие человечка, описали в воздухе дугу и упали в руку точной копии мальчишки, выскочившей с другой стороны тополя.
– Верните немедленно! – закричала, разозлившись, Катерина. – Дураки!
Близнецы, перекидывая друг другу куклу, бросились наутёк от девочки, дразня её и подначивая.
Два юных бесёнка бежали по летнему полю, заливаясь смехом. Следом за ними, посыпая их детскими ругательствами, гналась юная ведьма.
