Читать книгу: «Ковчег для Кареглазки», страница 23
– Ггиша, это ты положил мне подагок под подушку? – серьезным тоном спросила девочка.
– Нет, конечно, – ответил я максимально сухо. – Зачем это мне? Брать что-то вкусное и класть тебе под подушку?! Я же не дурак.
****
Гермес-Афродита понимал, что пора расстаться с прелюбодейским мезальянсом. Ученая с выродком нашли Ковчег, а больше его ничего не интересовало. В Колонии он не собирался.
На рассвете случилась менструация… вернее, он сначала так подумал, ведь ничем другим это не могло быть. Ничего не болело, и было много крови из вагины, хотя логики в этом и не было – он не способен к деторождению. И действительно, присмотревшись, он понял – кровь была смешана с гноем. Это было продолжение и усиление того процесса разложения, который продолжал поражать его. Уродство, которое убивало. Если он не прекратит это.
В аэропорт они выехали рано утром.
– Я так и не дозвонилась диспетчеру. Не пойму, что у них там происходит, – сказала Крылова с заднего сидения, где она разместилась вместе с дочерью и собакой. – Придется лететь самим. Посмотрим, возможно, мы полетим на чем-то другом, более подходящем для столь длинного и экстремального полета, – добавила она, имея в виду необходимость преодолеть несколько тысяч километров, еще и в ледяной атмосфере Полярного круга.
Ученая избегала оставлять дочку с Афродитой, что синдик полностью одобрял – при достижении целей его не останавливали такие сентиментальные вещи, как дети. Главное – Цербер сзади. Самое ценное существо на свете. Станок Саморожденного.
Я смогу победить свое уродство, избавлюсь от гниения… стану совершенным… с придыханием подумал он. Я войду в историю, переродившись богом… и новая цель пульсировала в голове, не давая расслабиться. Спасибо отцу за правильную школу.
От него не укрылось, что Крылова стала мягче с выродком, разговорчивее, из голоса девушки исчезли нотки обиды. Наоборот, теперь мамашка с Менаевым периодически встречались глазами в зеркале заднего вида. Наступил тот миг, когда требовалось ударить.
– Я вижу, вы помирились, – скучным голосом подметила брюнетка. – Очевидно, что даже полюбили друг друга, – в слове «полюбили», произнесенном с явным сарказмом, был завуалирован намек на секс.
Ученая покраснела, а Менаев раздраженно вспыхнул.
– Иди нафиг! Это не твое дело!
Девочка сзади рассмеялась, увидев в зеркале улыбку Афродиты.
– Тили-тили-тесто, жених и невеста, – нараспев заголосила она.
– Мила, хватит! – урезонила ее Крылова.
– А ты рассказал Елене Ивановне, как погиб Мчатрян? – спросила Дита у выродка. – Да что там Мчатрян – ты же собственную маму оставил за дверью.
Гриша побагровел, его ноздри раздулись, как кузнечные меха.
– Он же не только маму оставил умирать. Елена Ивановна, в шкафу у твоего избранника много скелетов. Побольше, чем у кого-либо, – сектантка и не думала затыкаться, наоборот. – Я не думаю, что ты достойна такого. К тому же, у тебя маленький ребенок, дочь. Ты же знаешь, как тяжело девочкам с отчимами, да еще и с таким аморальным отребьем?
Менаев выругался, продолжая рулить и уставившись в крутой дорожный поворот, выходящий на эстакаду к аэропорту, а Крылова смотрела на него и настороженно молчала.
– Гриша не только свою маму отправил на тот свет. Не меньше, чем Гитлер. Какой-то маньяк серийный… – долбил камень синдик. – Он ведь такого в своей тетрадке со стихами не пишет?
– Гриш… – неуверенно сказала Крылова. – Что происходит? О чем она говорит?
– По роже хочет! – захрипел Менаев, замахнувшись для удара по голове Диты и оставив руль в одной руке…
И остановился, заметив сзади перепуганные лица Кареглазки и дочки.
Но Афродита уже визжала – так, как умела, пронзительно, по-девичьи. Вместе с ней закричала Милана, и даже Цербер возбужденно залаял. И, пока кулак чертил дугу в воздухе, а Гриша отклонился от руля – сама брюнетка нырнула под руку выродка и выхватила из-за пояса пистолет. Секунда дела и салон наполнился грохотом и дымом от выстрела.
Пуля попала в Менаева, он бросил руль, хотя это уже было неважно – Пежо с разгону перелетел через бордюр, врезался в дорожную ограду и остановился наполовину над обрывом.
Афродита предусмотрительно пристегнулась, поэтому не сильно ушиблась. И все же слезы предательски застелили глаза пеленой. Наспех обтерев лицо перчатками, она огляделась. Судя по всему, все живы – и ученая с дочкой, и пес, и выродок, стекающий кровью. Но – без сознания.
Распахнутая дверь продемонстрировала, что через нее не выйти – вся передняя часть машины висела в воздухе, и колеса до сих пор вертелись. Пежо пошатнулся, как робкий маятник.
Дита опустила сидение, фактически полностью разложив. Раскачивание усилилось. Отодвинула обмякшую девочку в сторону мамаши, забрала из сумки револьвер. Капот накренился вниз.
Задняя дверь открылась с трудом – оказалось, что зад машины «сидел» на смятых перилах дорожной ограды. Но выбраться пока что можно.
Сектантка протиснулась на заднее сидение, обхватила Цербера, поскуливающего, едва пришедшего в себя, и вылезла с ним на твердь, чем еще больше раскачала Пежо.
Надо усыпить животное, – решила она, зажимая пасть салфеткой с хлороформом. Пес продолжал бурчать как трактор, постепенно все тише и тише.
Веки Менаева подрагивали. Что правильнее – добить их всех? Или это пустая трата времени, пуль и сил? Машина скоро свалится вниз – а там не один десяток метров.
Надеются на случай лишь идиоты, – решила Афродита, сняв Слонобой с предохранителя. Вдруг пес захрипел и вогнал в нее клыки. Брюнетка заорала, а пасть поглотила ладонь, перемалывая пальцы. Когда препарат наконец подействовал, и хватка Цербера ослабела настолько, что она смогла извлечь руку – ладонь была прокушена в нескольких местах, сквозь дырявую перчатку хлестала кровь, а пальцы не шевелились. Ах ты конченая мразь!
Она судорожно заматывала окровавленную культю красным шарфом, когда Менаев очнулся.
– Ссука! – услышала она, но даже не взглянула на него. – Я тебя убью! – взвизгнул Гриша, отхаркивая кровь и дергая за водительскую дверь.
Авто посунулось, шурша летящим в пропасть щебнем, и выродок замер со смешным испуганным лицом. На заднем сидении завозилась ученая… как вдруг донесся гул – кажется, он был далеко, но быстро приближался. Это был звук машины, несущейся на всех парах.
Ей очень хотелось расстрелять эту парочку, но перед носом мелькнул ствол, доставаемый Крыловой. Да ну вас! И Дита скрылась за багажником, напоследок с силой пихнув Пежо ногой.
****
Автомобиль угрожающе полз вниз, днище скрежетало, раздираемое смятыми прутьями оградки…
– Мила, Мила! – Крылова с замиранием целовала дочь и энергично терла щечки, нетерпеливо ожидая, когда она очнется.
– Мам… Мамочка? – наконец ребенок открыл голубые глаза, большие-большие от удивления. – А где Пуся?
– Все хорошо, моя ласточка, все хорошо, – пролепетала Лена.
Она попробовала открыть дверь. Не получилось. Оставалась дверь напротив, через которую вылезла сектантка. Отличный вариант, если бы не быстрое сползание машины. И если они попробуют выскочить – авто однозначно рухнет слишком быстро – Гришу не спасти…
В зеркале она встретилась с его обреченными глазами, а затем увидела мокрое багровое пятно на плече. Та шлюха его ранила…
Менаев не шевелился, чтоб дополнительно не раскачивать Пежо.
– Лезь. Пробуй. Только быстро, – сказал он. – У меня нет шансов, а ты сможешь…
****
Кареглазка рванула через салон, волоча за собой дочку, как львица тащит в зубах львенка. Машина заскрипела, съезжая по торчунам прижатого ограждения – раз, и капот нырнул, заняв вертикальное положение. Я уставился на бетонные плиты, словно ждущие меня в двадцати метрах внизу… Лена успела выскочить, слава Богу.
Пежо занял странную позицию, но я уверен, ненадолго – очевидно, зад застрял на каком-то из зажеванных перильных профилей. Моя жизнь висела, фактически, на соплях.
ЧЕРТ! А как же моя суперспособность к выживанию?!
Наверное, запас прочности иссяк. Обычно я рассматривал варианты, как использовать окружающих для своего спасения… но сейчас я отсек такие мысли.
Может, попытаться перелезть назад, и пристегнуться? Чем дальше от зоны непосредственного столкновения, тем лучше… лихорадочно, как ошарашенный призраками Скрудж, я цеплялся за любой, даже самый фантастический шанс. Нет…нет-нет, я не хочу умирать, только не сейчас, когда мои чресла еще не остыли от горячего соития с самой прекрасной девушкой на Земле!
Машину сотрясло, она дернулась, полетели куски бетона – раскуроченный край эстакады. Преодолев панику, я широко открыл глаза, вглядываясь вниз – я хотел хоть раз в жизни посмотреть смерти в глаза. Но я ничего не видел – глаза предательски слезились.
Авто снова содрогнулось, и я почувствовал, как меня увлекает сила притяжения.
****
Когда бронемашина вынырнула перед глазами, Гермес с собакой на спине направлялся к спуску с шоссе. Пулемет нагло изрешетил дорогу прямо перед ним, сделав пространный намек – не стоит. Из джипа появились капитан Шпигин и несколько автоматчиков.
– Стой! Расстреляем!
– Крылова с выродком в машине, забирайте! – прокричал синдик. – Я вам не нужна!
– Гражданка, немедленно сдайтесь! Вы арестованы! – ответили в мегафон.
В подтверждение сказанного просвистели пули. Гермес спрятался за сломанным пополам столбом и почувствовал себя загнанным зверем, что придало ему сил – отцовская закалка. Экономно расходуя боеприпасы, он подстрелил солдата рядом со Шпигиным, а капитана вынудил нырнуть назад в бронетранспортер. Остальные вояки рассыпались по укрытиям. Самое время, – решил синдик, схватил Цербера за загривок и понесся вниз. Там он мог бы исчезнуть в чаще. Все же лучше, чем оставаться на легко простреливаемом дорожном полотне.
Воздух взревел и впереди вдруг вырос квадрокоптер. На черном корпусе блестел золотой треугольник с вписанным в него лучистым глазом. Интуиция подсказала, что нужно упасть. По бокам летательного аппарата ожили пушки, накрывая армейцев шквальным огнем. Напор был таким мощным, что казалось, броневик может перевернуться.
А затем пушки смолкли – и нацелились на Гермеса.
Глава 21. Дуэль
Крылова видела, что машина в ближайшие секунды рухнет, и Гриша погибнет в железобетонных жерновах. Само ее естество не позволяло допустить подобное, тем более, что парень все еще вызывал приятную тяжесть в животе.
Попросив дочь никуда не отходить, она усадила ее на обочине на безопасном расстоянии от покореженных серебристо-металлических линий дорожного ограждения. В сторонке, на спуске с эстакады, завязался странный бой с участием сектантки, но понять происходящее было трудно – да и не было времени.
Крылова понеслась к ближайшим машинам. Вскрывала все багажники, попадавшиеся на пути, пока не нашла искомое в стареньком москвиче. Когда она вернулась, Пежо уже висел вниз головой. Любое дуновение ветра, любая вибрация, любая секунда – могли стать решающими.
Вернувшись к ограде, она обмотала вокруг наиболее уцелевшего столбика найденный ремень с крючком. Другой конец буксира она планировала прикрепить под бампер. Но как только ученая оказалась рядом с перевернутым Пежо, авто рухнуло вниз… не меньше, чем на метр. А затем посунулось еще, и еще – а лента металлопрофиля все больше выскальзывала из-под днища, не в силах удержать машину…
Крылова зарыдала, потрясенная собственной беспомощностью и близкой смертью Гриши, и как была, с буксировочным тросом в руках, упала на колени – прямо перед пропастью, которая в ближайшее мгновение поглотит любимого.
****
– Афродита! Оставайтесь на месте! – из квадрокоптера раздался баритон, похожий на толстяка Витольда из Харизама.
Что за черт?! – подумала Дита, не двигаясь. Как Тринадцатый мог узнать, что я собираюсь присвоить Ковчег? Или это из-за Стикса с паровозом? Она заметила за бронемашиной Шпигина с гранатометом, но стрелять капитан не спешил – просто держал квадрокоптер на мушке. Становилось ясно, что ведется игра, в которую ее не посвятили.
Она даже не услышала, а увидела боковым зрением, как между домами вынырнул буро-зеленый ударник Ми-24. Вертолет несся к квадролету. Что это?! – хотелось кричать ей. Откуда вы все взялись? И откуда, вообще, все вы узнали, где Ковчег?
****
Пежо посунулся, и замер… рухнул на метр, и вдруг снова подскочил вверх, покачиваясь – как йо-йо. И с каждым сантиметром моя смерть становилась ближе, и ничто не могло ее отсрочить…
Дверца внезапно распахнулась, увлеченная гравитацией, и мои мокрые округлившиеся глаза увидели Кареглазку. Мозг чуть не взорвался – ОНА ПРИШЛА ЗА МНОЙ?! Вернее, спустилась…
Лена висела, обвязанная буксировочным ремнем, и ногами упиралась в торец мостовой платформы – хотя еще чуть-чуть, и упираться будет не во что. Господи, как я хочу от нее детей!
– Хватайся! Держись за меня! – прокричала красотка.
Фак! Слишком много мыслей и вариантов! Было как-то не по себе прыгать на хрупкую девушку. И как мы тогда поднимемся – вдвоем? Зачем она рискует собой ради меня?! И вообще – нужно сейчас отстегнуться, и выпрыгнуть из тесного болтающегося салона… как я это сделаю?
Времени не было, я отстегнулся, машина зашаталась… и рухнула.
И я с ней.
****
Вертолет полыхнул пламенем, и Афродита не сразу поняла, что это ракеты. Огненные стрелы самонавелись и быстро приближались. На квадрокоптере увидели угрозу, но поздно – ракеты достигли блестящих боков и вспыхнули, разорвав летательный аппарат Синдиката на куски.
Брюнетка вжалась в землю, на нее сыпались полыхающие обломки, в ушах гудело. Как и когда ее окружили вояки, грубо забросив внутрь вертолета – она и сама не поняла.
****
Кареглазка подхватила меня под руки, и я завис в воздухе, как тяжеленная кукла. Внизу Пежо с грохотом столкнулся с бетонным лего и превратился в груду металла… а затем взорвался, вспыхнув китайским фейерверком.
– Шагай по стенке! Быстрее! – громко, прямо в ухо, попросила Лена. – Я тебя долго не удержу.
Это действительно был единственный выход – она обхватила меня руками и ногами, и сейчас ее разрывали две равномощные силы: буксир, закрепленный где-то сверху, и сила тяжести, увлекающая вниз с массой в 130 кило. Мне тоже было не супер, раненное плечо горело огнем – но с Кареглазкой не сравнить.
Мы качнулись, и я дотянулся ногами до вертикали. Сделав шажок, свободную руку перенес выше по ремню, и подтянул нас. Йой! Как же тяжело! А приподнялись мы на десять сантиметров! Лена тоже переставила ноги, подстраиваясь под смену положения.
В следующий раз я задействовал и подстреленное плечо, вопя от боли – но и подъем пошел лучше. Я смог перехватить трос повыше, да еще и девушка в это мгновение подтянулась.
Мы лезли вверх, как черепаха со свинцовым панцырем, и все-таки, каким-то чудом, нам вскоре удалось достичь оббитого края эстакады.
– Ты меня спасла! – выдохнул я, свалившись рядом с Кареглазкой прямо перед пропастью, обессиленный, как и она, и заливая асфальт кровью. – Для меня такого еще никто не делал…
Подбежала Милана – она словно повзрослела на несколько лет. Разглядев мою кровь, девочка оцепенела, а затем склонилась, и прижала к липкому плечу охапку салфеток. Я встретился глазами с Леной – ее также ошеломил поступок дочери, переборовшей страх крови…
Показались бегущие солдаты, а я устремил лицо к солнечному голубому небу, все еще не веря в случившееся. Впереди нас ждало что-то нехорошее, но сейчас, измученный и окровавленный, я был счастлив – наверное, это и есть счастье? Наконец, рядом люди, которым я дорог. И которые важны для меня. Глаза заблестели, наполняясь солью…
****
Когда военные втащили в вертолет Крылову с выродком – последний смачно получил по роже. Гермес обратил внимание, что ученую щадили – конечно, полковничья жена. Карнаухий Сидоров приказал возвращаться в Новый Илион.
Шпигина оставили возвращаться на бронемашине. Вояки спешили, лейтенант был встревожен.
– У нас намечается месилово, сука, как в Воркуте, – говорил он пилоту. – Морфы лезут, как гиены на падаль. Прошлой ночью я их видел в 20 километрах от Илиона. Целая армия – сотни… или тысячи. Я чуть не обосрался. Сегодня они уже будут под Стеной.
– У меня чувство, что природа издевается над нами, – продолжил лейтенант через минуту. – Какое-то недоброе предчувствие.
– Босс знает? – Егозин имел в виду, находится ли полковник в запое.
Сидоров кивнул, разглядывая до сих пор дымящийся зерносклад, над которым они пролетали.
– Кстати, отличный видос ты записала, – обратился он к брюнетке. – Мне Крез давно казался подозрительным. Видишь? Теперь там могилка того падлы.
На сердце у Гермеса вдруг стало легко и радостно. – Он мертв? Дайте посмотреть, – попросил он.
– У нас нет остановки по требованию, – ухмыльнулся лейтенант. – Кстати, еще обрадую – тебя очень ждут в Илионе. Босс хочет узнать подробнее об этом Синдикате. Это ж их аппарат я сбил?
Только вот Гермес уже не слышал – все его внимание сосредоточилось на задравшемся рукаве менаевского свитера, вернее, на родимом пятне на правом предплечье.
– Сигма?! У тебя родимое пятно в форме сигмы? – запинаясь, спросил он.
– Какая на хер сигма? – не понял выродок.
– Сигма. Это греческая буква, символизирующая Ахамот, первая буква ее имени. Она выглядит как «М», поставленная на ребро – как у тебя. И также, это сигилла – символ, который используется в магии.
– Ну и символ у этой ведьмы, – ухмыльнулся Менаев. – А почему не буква «А»? Почему не Альфа?
– Второе имя Ахамот – София. По-гречески это пишется «Σοφία», – начертил Гермес в воздухе.
– Отвали, – раздраженно ответил Гриша после паузы. – Это всего лишь физический дефект.
****
Лучи закатного солнца холерически пронизывали несущий вертолетный винт, а солнечные зайчики с упоением плясали на корпусе Ми-24 – так, как пляшут не нагулявшиеся тусовщики перед закрытием клуба в три утра.
Впереди, на фоне заснеженных гор, высились стены Нового Илиона, а сзади – оставалось Горноречье, отделенное от Новогорской долины резвым потоком Катуни. Именно там, на горнореченском берегу, как только исчезали солнечные лучи, шуршал вздыбленный грунт, лязгали подвальные двери и звенели железом канализационные люки, выпуская в послезакатный мир победителей естественного отбора в пяти последних сезонах. Краклы, трескуны, они же морфы – сотнями покидали свои убежища от ультрафиолета.
Король расправил широкие угловатые плечи и вытянул безглазую дынеподобную голову вслед улетевшему вертолету. Его хобот застрекотал, наэлектризовывая пространство и приведя в движение асимметричные шеренги адского войска.
****
– Гриша, каждый из нас делал что-то плохое и аморальное… то, о чем мы жалеем, – прошептала Крылова, плотно прижавшись к парню. – Только знай и помни: я тебя не осуждаю и не виню.
Они лежали связанные на вертолетном полу, чуть дальше была дочь с Цербером, который все еще не отошел от наркоза. Немного поодаль была Афродита.
– Мне самой по сей день снится роддом, в котором я была, – продолжила ученая. – Там произошла Вспышка… и я должна была погибнуть – или стать тварью, – глаза девушки налились мокрым блеском. – Меня спасли приемные родители – они отвлекли морфов. Они погибли, а я… я выбралась.
– Я не хочу об этом говорить, – поморщился Гриша, самопроизвольно сжав кулаки.
– Так не говори! – сказала Лена. – И не думай! Оставь это в прошлом. Нельзя держать внутри этот заряд, иначе мы все погибнем.
Менаев фыркнул, давая понять, что с него хватит. И все же странное чувство облегчения медленно, как тоненький зонд, проникло в мозг, распространяясь по нервной системе – унимая стыд и горечь травли. Каждый делал плохое… – проигрывалось в голове на автоповторе.
– Мы на месте! – заорал Сидоров. – Босс будет рад с вами повидаться.
Крылова испепелила его взглядом – ей хотелось выпустить лейтенанту-насильнику кишки.
– А вы зачем в аэропорт ехали? – ухмылялся Степан. – Куда лететь хотели-то?
– В Колонии, – ответ Гриши удивил девушку, она рассчитывала притвориться партизанами.
– Ахахах! – залился хохотом Сидоров. – Не, ну вы нормальные? Им там не до вас. На Ямал морфы прорвались. Новую землю без газа оставили. В Воркуте вообще было паршиво, столько людей полегло. Батурин вроде хотел бомбу скинуть, да Меч запретил.
– Там до сих пор бои, – добавил лейтенант. – Так что… я не жду благодарности, но вы мне обязаны – вы бы погибли там. Курить будешь? – он протянул пачку Менаеву.
– Спасибо, но нет. Я бросил, – отказался Гриша.
– Хочешь прожить подольше? Вряд ли получится, – ухмыльнулся Сидоров. – Кстати, а вы не знаете, куда Оскар запропастился? Нет? Ну, ладно – он часто приходит и уходит, когда заблагорассудится. А Босс нервничает. Исчез гаденыш – с позавчерашнего вечера. Ладно…
****
Цербера на ферму, Милану – к Бергман. Мятежная супруга, выродок и эпилептичка – в Одеон, в котором только что закончился театральный вечер, а теперь стартовали кулачные бои. Сидоров раздал команды и удовлетворенно почесал за отстреленным ухом, направившись вслед за пленниками в армейский клуб. Босс будет доволен.
Горин активно мутузился на ринге, выплескивая гнев и выгоняя с потом алкоголь. Он закончил второй бой, свалив апперкотом молодого здоровенного татарина Тимура, и подустал – соперник вымотал его по-полной.
Увидев жену-изменщицу с хахалем, полковник немедленно оставил ринг, слегка обтерев лицо уже грязным полотенцем. Этим он еще больше размазал огромные черные круги на глазах – остатки обильного, уже потекшего грима, оставшегося после участия в «Кориолане». Зеркала, оставшиеся в зале после действа, импровизированно масштабировали эмоции, бурлившие внутри – пока он шел, его отражения становились похожи то на Ворона, то на помесь Джокера с Пеннивайзом, то на капитана Салазара, жаждущего отомстить Джеку Воробью.
Под гул переполненного зала Горин оказался возле пойманных беглецов, оценил взглядом перебинтованное плечо выродка, а затем обратился к жене – неожиданно любезным тоном.
– Привет, моя хорошая! – он улыбнулся, и свет софитов заиграл на мелких зубах. – Прости меня, дурака – я себе места не находил, переживал, как вы там с Милочкой.
Он был искренен – и он хотел бы помириться. Компромат на Креза заставил его пересмотреть события последних лет – оказалось, что ЛЕНА НЕ БЫЛА ВИНОВАТА в гибели Дани!
А ведь именно со смертью сына их отношения покатились кубарем в пропасть. Он срывался на жене, периодически применял силу и требовал родить ребенка, как воздаяние за то, чего лишился. Но теперь все точки расставлены. И он простит ее измену. Пора мириться, уже не тот возраст, чтоб обижаться, тем более, что сам виноват, – думал он.
– Илья, своим отъездом я сделала толстый намек, что не передумала, и развожусь с тобой, – процедила жена и взяла Менаева за руку, подав, так сказать, еще один сигнал.
Горин оскалился, чувствуя, как злость снова формирует взрывной шар внутри. Сейчас он бы с удовольствием оторвал подонку руку и скормил свиньям… но он засомневался в приемлемости такого поступка. Он и так много натворил на эмоциях… пока предостаточно.
– Да он – дитя! Мелкий пацан – зеленый, безответственный, беспринципный. Сколько ты его знаешь? Две недели? – полковник окинул выродка уничижительным взглядом. – Он не защитит тебя с Милой. Не прокормит. Он сбежит и бросит вас максимум через месяц-два. Он трутень, он… ЯЛОВЫЙ! Лена, ОН НЕ МУЖЧИНА!
– Я, конечно, все понимаю, – вклинился в разговор Гриша. – И растравленное сердце, и ревность… и обиду от поражения. Но какого хера ты несешь эту ахинею? Ниче, что ты старый вонючий козлина с вялым рычагом? Тебе помирать скоро – от инфаркта, рака или старперской срачки – а ты к молоденьким липнешь, как муха навозная…
В этот момент парень получил от Горина мощную оплеуху и со стоном свалился на пол. В зале послышалось перешептывание – и не слишком одобрительное.
– Послушай, салага, – в голове полковника возникла идея. – А слабо драться за свою любовь? Если это – ЛЮБОВЬ… Докажи, что ты мужчина – нет, не мне… своей женщине!
– Он ранен, прекрати! – оборвала его Крылова.
– Так у него же есть вторая рука. Или мужик должен сдаться, когда плечо поцарапано? – в зеленых глазах загорелись издевательские огоньки. – Плечо потянул – все, дорогая, на этой неделе сама принесешь воды, запрешь двери, поймаешь крысу и защитишь нас от тварей?!
– Я тоже буду драться только одной рукой, – придумал Горин. – Вот такой гандикап… а ребята, – он обвел рукой зал, – они проконтролируют, чтоб был честный бой. За женщину нужно драться, – он уперся взглядом в нахмуренного Менаева. – Ну, что?!
– Всегда мечтал тебя оддубасить, старый пердун, – процедил сквозь зубы Гриша.
****
Избиение младенцев, так можно было назвать происходящее. Я, естественно, понимал, что старикашка Горин все еще находится в неплохой форме, но понадеялся на свою фортуну, злость, и на то, что он охлял после своего алкоголического уикенда. Хрыч же оказался силен и вынослив, как вол. Он лупцевал меня даже одной левой, да так, что я постоянно получал то хук, то свинг, то искры с глаз. От боли катились предательские слезы, размывшие мой свеженарисованный боевой окрас – толстые красные полоски на щеках.
Не помогло даже то, что Кареглазка взъерошила мой чуб перед боем – на удачу.
– Твой рычаг слишком вялый, – заявил я в следующий раз, когда обхватил Горина в клинче. – Я думал, что ты хоть что-то можешь, дубина эдакая.
Меня мгновенно настиг апперкот, чуть не отправив в нокаут. И все же Босс выдохся, в другой ситуации я бы точно оказался в коматозе.
– У тебя грыжа вылезла, – снова огрызнулся я. – Глянь на свое дряблое пузо, пенсионер. Видать, насрал сам в себя.
Полковник заработал кулаком, как будто отбивал мясо, хотя признаю, в больное плечо он не бил. Ох, и мудак… я оказался в углу ринга под улюлюканье недочеловеков, заполнивших Одеон до самих краев. В ушах шумело, в глазах темнело, как в тот раз, когда контузило от взрыва бензовоза.
А потом меня пронзила вспышка боли в правом боку. Печень? Я свалился как тюфяк, увидев затуманенное, испуганное лицо Кареглазки.
Рефери досчитал до восьми, а на девяти я встал – шатаясь и ничего не соображая, как наркоман. Грогги, это называется в боксе. Или нет? Боль снова пронзила меня, и я понял – что-то с ребрами. Сломал? ВИКРАМА СРАНЬ!
– Видно, что кроме как пердеть и срать, ты ни на что не способен, старая короста, – с кровавой ухмылкой сообщил я Горину, и сплюнул в него сгустком чего-то мерзкого. – Я бы тебе подогнал дряхлую грымзу, чтоб вы вместе смердели. Да они все вымерли. А, стоп – ты ведь тоже скоро сдохнешь. От чего там умирают вонючие сморчки? От геморроя?
Один-единственный удар обрушился откуда-то сверху, но перед своим падением я все же успел услышать смешки в зале. Надо мной смеются? Или над ним? Господи, как же важно знать ответ! Рефери снова считал, а я прокричал с пола – перекрикивая аплодисменты, под которые Горин дефилировал по рингу. И, кажется, строил глазки моей Лене.
– Я просто боюсь тебя бить – вдруг простата отвалится. Она ведь у тебя на соплях держится, да?!
В зале явно раздался смех, и кажется, я даже увидел смеющуюся Кареглазку. Да нет – точно видел, зуб даю!
– Не вставай! – прокричал чей-то сочувствующий голос, когда я вскарабкался по канатам.
Вероятно, полковник что-то заподозрил, хотя он и стоял ко мне спиной. Он начал поворачиваться, и в это мгновение кое-что произошло.
– Гриша, молодец! Держись! Ты мой герой! – прокричала его жена, вскочила и подняла кофту, из которой выпрыгнула грудь в красивейшем прозрачном лифчике – я его сам ей подарил в Диснеевском замке. Упругие шарики подпрыгнули, загипнотизировав всю мужскую часть зала, а те, кто находился в неудобном для шоу месте, разъяренно кусали локти. Горин остолбенел.
Сфокусировав расплывчатую картинку перед глазами, я подкрался как тигр, и нанес вояке сокрушающий удар в ухо. Его голова аж дернулась, а изо рта брызнул поток слюны. Жалкое зрелище – а я прямо возликовал. Всегда, всегда есть еще один шанс! Я продолжал гасить его одной рукой, как перфоратором, правда – маломощным. Ошалелый Босс теперь сам был похож на грогги. И еще один выпад под челюсть… и Горин свалился под ошеломленный гул Одеона. Ну, что – не ждали такого?!
Рефери растерянно пробубнил до десяти, кто-то стал скандировать мое имя – и не только Кареглазка – но полковник сумел подняться – лицо у него было, словно он тюлень, у которого отобрали рыбеху. Не мудрено – я ведь выбил ему зуб. Он побежал на меня, как гигантский бизон, и я сгруппировался, чтоб… ну, хрен его знает, что – я мог попытаться перекинуть вояку через себя, зарядить еще разок в челюсть или вмазать в переносицу.
Конечно, я был готов и к военным хитростям, типа бросить песок в глаза или ударить ниже пояса. Но все планы/фантазии рухнули в одночасье, когда Горин оказался рядом, подпрыгнул и опустил свой кулак, как молот, прямо на мое раненное плечо. Боль была как взрыв, уничтожающий все вокруг, а затем сплющивающиеся органы в моем теле добрались до сломанного ребра – и я рухнул, как подкошенный. Зал взорвался недовольным ропотом, но я уже этого не услышал.
****
Я был в отключке недолго – не больше, чем задремавший попугай. Кажется, мне приснилась мама с Танюшей, и мы пили с ними утренний кофе – никаких преследований и никакой тревоги… Сидоров с каким-то бугаем вылили на меня ведро воды и взнесли, ставя на ватные ноги. Стоял гул, и я не сразу понял, что это не игра моего мозга или поврежденного вестибулярного аппарата.
Полковник уже был в середине зала, возле Лены – и меня тоже транспортировали туда. Он что-то кричал, ругался и жестикулировал, а затем замахнулся, чтоб ударить ее… и вдруг опустил руку. А потом рассерженно все же толкнул жену, и она упала в проходе. Он словно сам опешил. Мимо них спешили на выход солдаты и гражданские, осторожно переступая через ученую, а на лицах людей были написаны страх, недоумение… и негодование.
Горин что-то приказал лейтенанту, и Кареглазку подхватили вояки. Нас с ней утащили, слух вернулся, и я понял – оглушительный трезвон был последствием тревожной сирены.
