Читать книгу: «Жанна возвращается в Рейнбург», страница 4
Жанна хмыкнула.
– Я нашла еще кое-что, но не понимаю, какое отношение это имеет к делу…
Она протянула Аннике записную книжку.
– Почитаю за завтраком, – вздохнула Анника. – Кстати, я тоже кое-что обнаружила. В год смерти Женевьев умерла пожилая библиотекарша. Тогда ее смерть списали на естественные причины, но, думаю, это Райли Хара была виновата. Она отвечала за украшение школы, в том числе, приносила цветы из оранжереи, а у мадам Бин была ужасная аллергия на что-то…
– А потом свалила все на Принцессу, – хмыкнула Жанна. – Теперь ясно, почему она была так уверена в том, что ее не существует. Но подожди – думаешь, Принцесса отомстила ей? Убила?
Анника повертела в руках записную книжку.
– Нет. Это сделала Женевьев. И не просто так. Думаю, она хотела передать нам послание.
– А записку оставить она не могла? – простонала Жанна.
– Думаю, она имела ввиду, что Райли виновата в ее смерти.
– Виновата?
– Завтрак, – Анника вытолкала Жанну за дверь. – Идем же.
Пока они шли по коридору, то и дело натыкаясь на сонных учениц, Анника помрачнела.
– Как думаешь, им нужен преподаватель живописи? Теперь я могла бы остаться… – кисло предположила она. Жанна широким жестом потрепала ее за плечо.
– Это огромный дом. И мы еще не разобрались с тем парнем на чердаке, помнишь?
Анника серьезно на нее посмотрела.
– Ты уверена?
Жанна смущенно пожала плечами.
– Я знаю, что такое дружба.
И подумала про себя, пока они заходили в столовую: «Но вот Анна, кажется, никогда этого не понимала». Ей захотелось спросить у мадам Фрей, что она знает об Анне и Райли. Они вроде бы учились все вместе? Она сразу подошла к пожилой преподавательнице. Сегодня она выглядела уже лучше – видимо, сон пошел ей на пользу. Жанна задалась вопросом, кто теперь будет здесь главным, после смерти Райли. Она показала госпоже Фрей записную книжку.
– Да, Анна везде ее с собой носила…
– Но инициалы? Это ведь не ее?
К удивлению Жанны, госпожа Фрей рассмеялась.
– Твой бабушка была… Как бы это сказать, чтобы ее не обидеть? Весьма эксцентричной особой. Заставляла всех, чтобы ее называли Жанной – ну, знаешь, как Жанну д’Арк! Я даже подумала, что тебя поэтому так назвали…
Жанна снова посмотрела на инициалы.
– Почему она не вышла за Майкла Морриса? Вы знали, что у них был роман?
– Все это знали. Большой скандал был… Мог бы быть, если бы не смерть бедненькой Женевьев… – госпожа Фрей помолчала немного. – Майкл Моррис был плохим человеком. Он вскружил твоей бабушке голову. Женевьев старалась ее предупредить, но Райли тоже была в него влюблена, кажется. Это она отправила письмо отцу Анны. Хотела разлучить их, но только поспособствовала свадьбе… А этот Майкл и смотреть не захотел на нее, понимаешь? Она поэтому тут осталась, так и прожила жизнь старой девой.
– Мадам Фрей, – Жанна понизила голос. – Вы правда верите, что Женевьев себя убила?
Мадам Фрей напряженно уставила в свою чашку с кофе.
– Нет, – произнесла она тихо. – Я так не думаю. Иногда мне даже кажется, – она всхлипнула, – что я все еще вижу ее здесь, такую маленькую…
Жанна вздрогнула.
– И у кого бы рука поднялась ее обидеть? Она была не от мира сего, конечно, но добрая девочка… Так переживала за Принцессу. Все говорила, что легенда неправильная, но кто же ее слушал…
– Жанна, – позвала Анника. – Я нашла кое-что.
Извинившись, Жанна отошла к подруге.
– Это выпало из твоего блокнота, когда я его листала. Посмотри – это почерк Анны?
Крохотная записка гласила: «Встретимся на чердаке вечером. Анна».
– Нет, – покачала головой Жанна. – И она бы никогда не подписалась так. Хотела, чтобы ее по-другому звали…
– У меня хорошая память, – сказала Анника. – Мишель писал мне любовные письма. Эту завитушку над буквой а я никогда не забуду…
– Думаешь, это написал Моррис? – похолодела Жанна.
Анника кивнула.
– Думаю, это он сбросил ее с крыши. Ему очень хотелось жить в этом доме, сама понимаешь.
Жанна медленно вложила записку обратно в блокнот. Анника протянула ей чашку кофе.
– Первый поезд уезжает в восемь. Если это все, что тебе нужно…
– Еще кое-что, – прервала ее Жанна, ткнув пальцем на потолок. – Колокольная башня. Место Принцессы.
– Только съем эту булочку, – вздохнула Анника. – И сразу пойдем.
Я всегда звала ее только Жанной. Как она меня и просила. Она и впрямь была для меня героиней – сильная, смелая… Но как только она влюбилась, я навсегда потеряла свою Жанну. Сначала все было по-прежнему, только она, вопреки обыкновению, стала больше времени крутиться перед зеркалами. Я говорила ей о ее красоте, но ей казалось, что с ней не все в порядке. Майкл пользовался этим – то и дело отпускал колкости, из-за которых она плакала по ночам. Я убеждала Жанну, что он не такой уж хороший и явно не стоит того, чтобы она связала с ним свое будущее. Но она стала слушать Райли, а не меня, и все, что мне оставалось – это быть безмолвным свидетелем катастрофы…
Недавно мне приснился странный сон. В нем была Принцесса, но она не плакала, а показывала на сердце. Перед тем, как пойти на встречу с Майклом, я пришла сюда, в ее место, чтобы оставить здесь эти записи… просто на всякий случай. Я долго думала, что пыталась мне сказать Принцесса. Сегодня я долго смотрела, как Жанна спит. Теперь я, кажется, понимаю, как Принцесса вернулась сюда, наружу… Если ты кого-то любишь так сильно, то ты так хочешь за ним присмотреть, что можешь преодолеть любую преграду… я постараюсь убедить Майкла, что она заслуживает лучшего. Я постараюсь уговорить его не быть с Жанной таким жестоким… даже если она будет теперь не моей Жанной, а какой-то другой женщиной, которая выйдет замуж и навсегда сменит имя…
Они нашли дневники Женевьев в ящике внутри Колокольной башни. Сказанного в них было достаточно, чтобы понять, что Женевьев не кончала с собой, а была убита Майклом Моррисом. Жанна пообещала мадам Фрей, что даст делу ход, как только вернется в Рейнбург. Теперь история с домом могла проясниться. Они успели на восьмичасовой поезд, и на кухне им дали с собой шафранных булочек в дорогу.
– Скоро годовщина ее смерти, – сказала Анника. – Думаешь, она найдет дорогу обратно?
Помедлив, Жанна кивнула.
– Если что, Принцесса ее проводит, – улыбнулась она своему отражению в стекле. Снова накрапывал дождь. Обычная погода в Рейнбурге в это время года… или в любое другое. Несмотря на то, что Жанна была в укрытии, она вдруг ощутила легкий болотный запах дождя – точно такой же, как детстве.
– Она присматривала за тобой, – сказала Анника.
– Знаешь, – рассудительно сказала Жанна, – я бы не решилась сбежать отсюда так быстро, если бы не она. Думаю, это пошло мне только на пользу.
– Хочешь, чтобы я вернула тебе спальню? – вздохнув, спросила Анника. Жанна отмахнулась.
– Оставь ее себе. Я займу комнату наверху.
– Точно, – побелела Анника. – Странный парень, который живет под самой крышей…
– Или он начнет платить ренту, или он съезжает, – решительно заявила Жанна.
Анника ухмыльнулась, сползая пониже в кресле.
– Это имя тебе подходит, – задумчиво произнесла она. – Хочешь быть со знаменем на потрете? Покупатели такое любят…
Жанна рассмеялась.
– Как захочешь. Только я не буду позировать долго.
Анника радостно подскочила.
– Я успею сделать наброски за то время, что мы едем домой.
Она принялась рыться в дорожной сумке. Жанна про себя повторила последнее слово. Домой. Она едет домой.
Она села поудобнее, чтобы поменьше шевелиться, пока Анника рисует, и уставилась на капли бесконечного рейнбургского дождя, которые теперь был и ее дождем тоже. И если ей и почудился тяжелый аромат лилий, в этот раз это заставило ее улыбнуться, а не грустить.
– Вот так, Жанна… Просто продолжай улыбаться, ладно? – пробормотала Анника. Жанна скосила глаза, глядя, как порхает ее ладонь над бумагой. Эта улыбка далась ей гораздо легче. Как будто бы так было всегда. Как будто бы они всегда были вместе – она и Анника… Жанна откинулась в кресле, думая об Анне и Женевьев. Поезд неторопливо полз к морю, а ветер усиливался.
Сегодня меня навестила Принцесса. Я уже видела ее раньше, когда только попала сюда. Это она отвела меня к Анне. Она помогла нам стать друзьями. Я ее не виню. На самом деле, я очень ей благодарна. Благодаря Анне я поняла, что это значит – быть сильной, что это значит – преодолевать любые преграды ради того, кого так сильно любишь. Поэтому я могу пойти с Принцессой и дальше. Интересно, что находится там, откуда она приходит? Надеюсь, она расскажет мне свою настоящую историю… Такую, которой еще никто не знает.
Часть вторая. Комната на чердаке
Мальчик взбегает по лестнице вверх – он хорошо знает эти ступеньки, знает этот дом. Он провёл здесь так много времени, что ему не составляет труда подняться на самую верхнюю площадку и ни разу не споткнуться. Наверху – кабинет отца, ему нельзя туда заходить. Но он все равно крадётся и смотрит, как отец, склонившись над бумагами, читает и читает бесконечные строчки. Мальчик рано научился читать. Ему попросту было скучно. Он ведь нездешний – мама осталась там, далеко, на острове, а может, и вовсе уже умерла. Отец не учил его языку, просто всунул в руки словарь и занялся своими делами. Между собой они тоже не разговаривали почти. Мальчик боялся, что он забудет и родной язык тоже. Но в доме жила Она. Она услышала, как он разговаривает сам с собой, бормочет себе под нос на кухне, и попросила ее научить. Он стал учить ее своему языку, а она его – своему…
Мальчик отходит подальше от двери, чтобы отец его не услышал. Они играют в прятки. Он любит прятаться на чердаке. Она всегда легко его находит. В доме много комнат, куда ему нельзя заходить. Гостиная на втором этаже и вовсе закрыта. Остаются только спальни и кухня. В столовой в это время наводит порядок прислуга. Потому он садится на пол в самом углу, у слухового окошка, и ждёт ее. Закрыв глаза и затаив дыхание, он внимательно слушает шаги. Вначале они далекие, невесомые, едва слышные. Потом они замирают – он пугается, что кто-то прервал игру, но потом шаги раздаются снова. Дробные, веселые, они разносятся по коридорам тихого, пустынного дома. Обняв колени и с трудом сдерживая возбуждённое хихиканье, он ждёт ее. Хлопают двери. Некоторые она тихонько за собой прикрывает, а некоторые просто бросает не глядя. Она ищет его! Она его ищет – это чувство завораживает, щекочет внутри. Она его ищет, и она обязательно найдёт его. Он, как всегда, будет здесь, прямо на чердаке. Будет ее дожидаться, даже если, как в прошлый раз, мать отправит ее на улицу до самого ужина. Будет дожидаться ее, даже если она уедет – мать грозится запереть ее в какой-то далёкой школе, но она не вполне здорова, так она говорит, эти школы ее убивают. Он о ней беспокоится. Следит, чтобы она не простыла. Присматривает за ней, хотя она смеётся и говорит, что речь о другой болезни – и показывает на сердце. Он трогает под рубашкой своё. Оно гулко бьется, когда она становится ближе. Зажмурив глаза, он слышит, как скрипят знакомые половицы. Третья снизу… четвёртая сверху. Она вот-вот отыщет его! От радости ему хочется подпрыгнуть. Он вытягивает ноги, чтобы размять затёкшие колени – хочет выскочить ей навстречу, как и всегда.
Шаги замирают на площадке ниже. Она всегда останавливается у окна. Смотрит на воду. От этого, говорит она, ее болезнь как будто проходит. Он сомневается в этом – его отец хорошо лечит всякие болезни. Они за этим сюда и приехали – чтобы он вылечил старого Короля… но от старости нет болезни. Его отец лечит другое. У него всегда много дел тут, в Рейнбурге. Так много, что он даже за ужином читает свои журналы. Отец мог бы вылечить и ее тоже! Но она в ответ только смеётся и отказывается называть ему свою болезнь. Поэтому он ходит гулять с ней по набережным после школы— может, и у него проявится талант, дар, как у отца? Тогда бы он вылечил ее и они были бы вместе долго-долго…
Наконец шаги совсем близко. Он зажмуривает глаза. Пускай он откроет их – а она окажется рядом, будто по волшебству. Отец говорит, что волшебства не бывает, это все сказки. Вот магия – да, магия реальна, но магия – это наука, ее изучают в университете…
В Рейнбурге таких университетов нет. А он верит в сказки. Особенно в те, что она рассказывает ему на этом своём странном, гортанном языке. Сказки про город, сказки про воду, сказки про чудо после дождя – но дождь в Рейнбурге не останавливается ни на секунду, поэтому чудеса здесь случаются редко. Такое уж это место, но он готов простить ему все – все ради неё.
– Илларион! Эмильда!
Строгий окрик служанки снизу заставляет его открыть глаза раньше. Он такой и запоминает ее: растрепанной, улыбающейся. Она стоит у двери отцовского кабинета, платье подоткнуто так, что виднеются бриджи. На ней шерстяные носки – в доме сыро, – а волосы схвачены лентой. Она как-то подарила ему одну, вышив на ней своё имя. Оно ему не очень нравится – слишком длинное. Он зовёт ее Эми. Больше ее никто так не зовёт. Его тоже не часто кличут Илларионом: разве что злобная служанка и эта страшная женщина, ее мать. Отец зовёт его Ларом. Короткое имя, как у них принято, и в переводе означает любовь… хорошее имя. Он вскакивает на ноги. Она смотрит на него с улыбкой.
– Я тебя нашла, – шепчет она едва слышно на его языке. – Теперь ты водишь.
Она бросается вниз по лестнице, юркая, словно мышка, под очередной гневный окрик служанки. Он бормочет про себя на чужом языке цифры. Он найдёт ее, непременно. Их увлекательная игра никогда, никогда не закончится.
– Они ушли? – прошептала Жанна. Анника вновь нагнулась, чтобы посмотреть в замочную скважину, а потом опять разочарованно покачала головой. После выхода статьи о феноменальном расследовании Жанны их дом осаждали журналисты, желающие урвать свой кусочек славы и заполучить хотя бы пару эксклюзивных строчек для интервью. Для Жанны все это было не внове – она сама была журналистом и частенько видела такое издалека, но быть в центре этих событий, постоянно окружённой людьми, задающими одни и те же вопросы… Это было невыносимо. Жанна решила спрятаться дома, пока все не уляжется, но они отыскали ее и здесь.
– Через кухню? – предложила Анника. – Я могу постараться отвлечь их…
– Хочешь снова попасть на первую полосу? – ухмыльнулась Жанна. Анника кокетливо ей улыбнулась.
– После предыдущего раза мое расписание забито на полгода вперёд. Я должна поблагодарить тебя за это!
– Просто отвлеки их, – вздохнула Жанна. – Надеюсь, к вечеру они уберутся отсюда.
Подхватив сумку, она покинула прихожую, слыша за спиной щелчок входной двери и многочисленные звуки затворов фотоаппаратов.
На кухне Жанна распахнула старую, рассохшуюся раму и выбралась через окно на задний дворик. Здесь все было завалено хламом, но это даже к лучшему – никому не приходило в голову сторожить ее тут, поэтому Жанна уже несколько раз использовала кухню для побега. Вот и сейчас, осторожно шагая в высокой траве, она добралась до забора, поставила ногу на старый ящик, оттолкнулась и легко перемахнула через высокий забор. Чего-чего, а опыта побегов у неё хватало в избытке.
Оказавшись на тихой улице, она оглянулась на дом. Незаметное с главной улицы окно было темным – но на секунду Жанне все же почудился силуэт за стеклом. Рано или поздно, ей придётся разобраться с этим… почему бы и не сейчас, раз уж она все равно на какое-то время заперта дома.
У ее неторопливых блужданий по улицам не было особой цели – просто она ненавидела сидеть взаперти. Ноги сами несли ее, пока глаза изучали непривычные пейзажи – тихие дворы, окна первых этажей, заставленные цветами, магазинчики этого и того, кофейни, полные друзей, возлюбленных и коллег – обычная жизнь большого города, которая казалась ей такой непривычно тихой. В этом была своя прелесть, но Жанна никак не могла понять, чего же ей не хватает в этой идиллии – привычного драйва погони за сенсацией? Верного напарника рядом? Ее прежняя жизнь теперь казалась ей прочитанным романом, а эта, новая – книгой, которую она ещё не успела открыть. Петляя дворами, Жанна не заметила, как покинула главную улицу и ушла далеко от набережной, где стоял ее дом. Она зашла в одну подворотню, которая переходила в другую, а та – в третью – и наконец вышла в маленький внутренний дворик, уставленный кадками с невероятным количеством самых разных цветов. Жанна застыла; среди буйства красок она не сразу приметила крохотного сухого человечка, который в дальнем углу двора поливал цветы, и красную дверь, которая вела в крохотную пристройку.
– Вы за кофе? – спросил человечек. Жанна удивлённо вздрогнула, но кивнула. Было бы неплохо побыть тут какое-то время… тем более что дождь опять зачастил. Человечек тоже взглянул на небо и со смехом отставил лейку.
– Не принимайте меня за городского сумасшедшего, – попросил он. – Уверяю вас, минуту назад было сухо, как во дворце! Пойдёмте скорее внутрь! Я одолжу вам зонт, если будет нужно…
Немного поколебавшись, Жанна шагнула между цветами и направилась к дружелюбно распахнутой старичком красной двери.
***
– Моя семья здесь со времен старого короля обитает, – рассказывал старичок, с удивительной для такого возраста проворностью суетясь над горелкой для турки.
– Предыдущего? – уточнила Жанна. Сбросив куртку, она взобралась на высокий табурет у стойки и болтала ногами, с любопытством оглядываясь. Небольшое помещение кофейни было заставлено живыми цветами в горшках и вазами с сухоцветами; Жанна как будто бы попала в оранжерею.
– А вы, наверно, не местная? – сощурился старичок.
– Я давно не была в городе, – согласилась Жанна. – Что меня выдаёт?
Старичок постучал длинной ложечкой, которой мешал кофе в турке, по блюдцу, и поставил джезву на огонь.
– Старый король – это Рейхард, черт его дери, – он выплюнул имя, и Жанна вмиг узнала самое распространённой ругательство в городе. Именем старого короля пугали детей и ругали соседей, Жанне казалось, что он просто мифический персонаж, но для жителей Рейнбурга он был как будто не только легендой, а вечно живой угрозой, чудовищем, спрятавшимся неподалёку. Она пока ещё не успела выяснить, чем же он так провинился.
– Но это ведь было так давно, – удивилась Жанна. Старичок с гордостью кивнул и указал на стену. Там в рамке висела старинная грамота, вся потрепанная, но Жанна не могла разобрать, о чем шла речь – кажется, письменность в те времена была какой-то более сложной. Но старичок с готовностью пояснил:
– Мой прапрадед доставлял кофе для самого королевского двора!
Жанна кивнула:
– Но при этом Рейхарда вы все равно не любите?
Старичок с возмущением сплюнул в сторону:
– Да кто ж его любит, ублюдка!
Но у него это вышло настолько комично, и он сам, кажется, это понял, что Жанна еле сдержала смех.
– Итак, вы занимаетесь кофе… – продолжила Жанна, когда он протянул ей одну из крохотных чашек с густым чёрным варевом. Вторую он взял себе. Жанна пригубила жидкость и не смогла сдержать возглас восторга – это был кофе с халвой, приторно-сладкий, пряный, но главное – точно такой же, какой они с Джеем пили после особенно сложных дней. Старичок, внимательно наблюдавший за ее реакцией, довольно ухмыльнулся в свои белоснежные усы.
– Так, так, – произнёс он с гордостью. – Руки ещё помнят, что делают, хотя голова, признаться, уже на так хорошо варит!
– Вы волшебник? – удивилась Жанна. Маги в Рейнбурге служили королю – но может, этот ушёл на пенсию? Старичок рассмеялся.
– Магия – это сложная наука, милая… а это так, семейный талант.
Покачав головой, Жанна принялась за кофе. Они пили в молчании, пока за окном по листьям барабанили капли дождя.
– Говор-то у вас южный… но вы явно не иностранка, – наконец сказал старичок. – Они вечно говорят о дожде, как будто бы это какое событие.
– Мне нравится дождь, – согласилась Жанна. – Я живу в доме на набережной. Там жила моя бабка. Она была балериной. Анна Торнсон – слышали про такую?
Смакуя кофе, старичок задумчиво покачал головой.
– Про такую не слышал… а вот про Торнсона с набережной – конечно! Они с моим отцом частенько здесь кофе пили. Не припомню, чем он торговал, этот Торнсон, но дом я хорошо запомнил – бывал там мальчишкой!
Жанна выпрямилась. Ее чутьё подсказало ей, что прямо сейчас она может узнать что-нибудь интересное.
– А комнату наверху вы помните? Под самой крышей? У неё ещё окно выходит во внутренний двор.
Отставив чашечку, старичок накрутил усы на палец. Он вдруг стал непривычно серьёзным.
– Помню, конечно, помню… – покивал он. – Там жил один доктор, человек великий, хотя и недооценённый…
– Вы знали того, кто там жил? – изумилась Жанна. – Расскажите мне о нем!
– Да много кто знал о нем, – опешив от ее рвения, проговорил старичок. – Доктор, приехавший с островов, прославился на весь город… все мог вылечить, самую странную болячку, любую!
– И что же с ним стало? – нахмурилась Жанна. В голосе старичка ей почудился драматизм, который значил, что история не закончится хорошо.
– А что с такими обычно бывает? – вздохнул старичок. – Заразился какой-то дрянью да помер. Ещё кофейку, милая?
Папа не говорит мне об этом, но я знаю, что он болеет. Обычная болезнь там, дома – ее легко можно было бы излечить, даже я понимаю это. Но папа не хочет возвращаться домой. Он твердит, что он нужен здесь, что он нужен людям – а я не осмеливаюсь сказать ему, что он нужен мне. С тех пор, как мамы нет, он почти что не разговаривает – читает и читает свои книги, и что-то пишет, и ездит по городу целый день… когда Эми занята, я сижу в его кабинете и стараюсь разобраться в его записях. Я ничего не могу понять, когда они про болезни, но у отца есть куча книг, и если я прочитаю их все – может быть, я смогу разобраться? Но я находил и другие записи. В них про то, как умирала мама. Почему-то они все исчерканы какими-то заметками, на этом новом, странном языке – отец ищет лекарство? Он всегда был таким упрямым, так говорила мама. Это однажды погубит его – так думаю я. Наша спальня находится под его кабинетом. Ночами, когда он не спит, я слышу, как он ходит и ходит по кабинету, и как скрипят половицы, и как он снова и снова поёт песню, которую сочинила мать… я повторяю про себя слова и засыпаю, обещая себе, что завтра спою ее. Но наутро я снова не могу вспомнить ни строчки, как будто бы кто-то украл их ночью прямо из моей головы. Может, поэтому отец и не спит ночами? Потому что боится забыть? Я надеюсь уговорить его поехать обратно, я знаю, что должен – но ведь тогда Эми останется совершенно одна! Если ее болезнь сгубит ее, пока меня не будет, я не смогу простить себе это. Я долго брожу по набережным, стараясь придумать, что же мне сделать, как решить эту дилемму. И я решаю – стану врачом, как отец. Вылечу их обоих! Я принимаюсь за дело со рвением, которое изумляет и обижает Эми. Но я ничего не скажу ей, чтобы она не начала меня отговаривать. Теперь ночами, когда отца нет дома, я корплю над его книгами, читаю одни и те же слова снова и снова, стараясь понять, о чем идёт речь… пока пугающая правда не настигает меня.
У отца есть дар. Он талантлив – а я, наверное, пошёл в маму. Я никогда не смогу стать таким же, как он. Никогда не смогу вылечить его и Эми, никогда не смогу исправить это горе, вернуть красивую мамину песню обратно, в стены этих комнат…
Эми находит меня в слезах. Когда я плачу, она никогда не спрашивает, в чем дело. Но в этот раз я хочу узнать у неё, есть ли способ вылечить ее? Есть ли способ ее спасти?
– Разве что волшебство, – грустно шепчет она. – Не думай об этом.
Но я думаю. Каждый раз, обнимая ее, я думаю об этом снова и снова. Отец говорит, что волшебства не бывает… но магии можно научиться! Если мне повезёт, то в начале года меня и Эми отдадут в одну школу. В школах такому не учат, но если знать, где искать, то можно найти что угодно – так отец говорит…
Теперь он удивлён моим рвением. Раньше я не хотел ни в какую школу – у нас принято, что детей учат дома, семейному ремеслу. Но если это значит, что мы с Эми опять будем вместе целыми днями – то я согласен. Я согласен на все, лишь бы она оставалась со мной. Мой отец – мудрый человек. Он замечает это. «Любовь делает твоё сердце огромным», – на нашем языке говорит мне он. Это так странно. Я так давно не слышат родной речи, особенно тут, в Рейнбурге. Но в местном языке нет слов для того, что он пытается мне сказать. «Ты жалеешь об этом?» – осмеливаюсь спросить я. Отец кашляет над тарелкой, и я вдруг понимаю, что ему недолго осталось. «Нет», – уверенно говорит он. «Разумеется, нет».
Через неделю его похоронят по местным обычаям. Даже не дадут мне, как у нас принято, спеть последнюю песню для мёртвого, перед тем, как он отправится в вечный покой. Я останусь здесь, с Эми. Отец сделал кое-какие распоряжения касательно моей жизни… но я знаю, что должен поторопиться. Я не дам ей умереть. Не дам ей покинуть меня. Поэтому я собираю вещи. Я поеду учиться магии, далеко-далеко, туда, где никто ещё не бывал из моего рода. Я читал такие сказки. В них всегда все кончается хорошо. Но когда я говорю Эми об этом, она кричит и плачет. Она уверяет меня, что нет никакой болезни, что с ней все нормально, что нет необходимости уезжать. Но я говорю ей, что должен уехать. Я просто не могу допустить этого снова. Тогда она кричит на меня, в потом замолкает и становится холодной, колючей, злой. Это ранит меня так сильно, что я уезжаю, не попрощавшись. Я ужасно жалею об этом – но ведь в сказках путешествие герой совершает один? Мне стоило взять ее с собой, я уверен, но как было ей объяснить, почему это важно? Как было убедить ее?
Я сажусь на поезд, потом – на корабль, потом долго иду пешком и наконец попадаю туда, где обучают магии. Это будет долгий путь, но он того стоит. Я вернусь домой героем, и больше никто не посмеет отобрать у меня тех, кого я люблю.
До дома Жанна брела как в тумане. На прощание старичок всунул ей охапку цветов и попросил приходить ещё, можно даже вместе с друзьями. Жанна засомневалась, что снова сможет найти сюда дорогу, но он от неё отмахнулся. «Мне все говорят – хоть бы вывеску повесил, дурак ты старый! А все равно кофейня держится на плаву! Да мне и много не надо…». Жанна оставила ему щедрые чаевые и прихватила с собой пачку кофе, который, как похвастался старичок, он все ещё обжаривает по старым рецептам.
С цветами лезть через забор было бы неудобно, поэтому Жанна с опаской вышла на набережную. Но то ли дождь разогнал журналистов, то ли Аннике удалось совершить какое-то чудо – у входа никого не было, и Жанна беспрепятственно смогла зайти в дом. Поставив цветы в вазу, она смолола зерна на старый манер, в ступке, и закинула их в кофейник. Дома было тихо, только поскрипывали старые окна под напором ветра, и Жанна уже решила, что Анники дома нет, когда услышала, как наверху кто-то поет. Улыбнувшись, Жанна достала с полки вторую чашку. Песня была ей не знакома, хотя Анника в основном напевала какие-то привязчивые шлягеры, из тех, что доносились из каждой кофейни. Мыча себе под нос мелодию в унисон с доносящимся голосом, Жанна разлила кофе по чашкам, добавила сливок и сахарного сиропа и поставила все на маленький поднос. Когда она вышла из кухни, мелодия прекратилась.
Жанна толкнула двери в гостиную под смех Анники – она сидела перед мольбертом, а напротив неё, сгрузив фотоаппарат на подоконник, в вымученной позе взгромоздился на высокий табурет один из журналистов.
– Я думала, ты одна, – смутилась Жанна. Анника соскочила со стула, махнув бедняге, чтобы он не начинал шевелиться.
– Вкусно пахнет! Это другая обжарка? – она схватила чашку и сделала большой глоток, пока Жанна одними глазами пыталась выспросить у неё, что тут происходит.
– А! – спохватилась Анника. – Знакомься, это Франсуа! Он будет приходить по вторникам и позировать для портрета.
Франсуа, опасаясь шевелиться, скосил глаза на Жанну и осклабился.
– А где все остальные? – иронично спросила Жанна. Анника подошла к столу, на котором лежал распахнутых ежедневник.
– Смотри, Эмиль придёт в субботу, Рене – в пятницу…
– Не буду вам мешать, – перебила ее Жанна, сдерживая усмешку. – Только скажи, что это за песня? Я слышала внизу…
Анника уставилась на неё поверх чашки, из которой она торопливо пила кофе. На лице у неё были брызги краски, а одна из кисточек торчала за ухом.
– Я не пела. Ты же знаешь, мне лучше работается в тишине. Отличный кофе! Скажи, что у нас ещё много такого!
Она всунула пустую чашку Жанне и вернулась к мольберту. Жанна кивнула на прощание ее несчастной жертве, с которой наверняка и за портрет стрясут втридорога, и вышла из гостиной. Ее собственный кофе все ещё исходился дымком на подносе.
Жанна поднялась на верхнюю площадку лестницы. Здесь было слуховое окошко, от которого был хороший вид на дверь загадочной комнаты. Жанна села на пол и, отпив кофе, принялась сверлить ее взглядом.
– Если ты хотел, чтобы я услышала, то можешь продолжить, – негромко сказала она, обращаясь к двери. Вернувшись из школы, они вызвали мастера, который починил замок. Теперь у неё был новый ключ от этой комнаты, но с тех пор она не заходила туда.
Из-за двери не доносилось ни звука. Жанна ничего не знала о докторе, который тут жил, но что если опросить его пациентов? Поднявшись, она помедлила у двери, но все же повернула дверную ручку. Комната встретила ее затхлым запахом пыли и полной тишиной. Жанна с опаской вошла внутрь, но ничего не происходило. Камин был потухшим, книги покрывал слой пыли, и только разоренная кровать после их побега напоминала о том, что в комнате кто-то был. Жанна подошла к столу. Разбросанные бумаги были тоже покрыты пылью, а у края высилась стопка записных книжек. Жанна решила, что сможет найти списки пациентов там, и опустилась на стул, чтобы пролистать их.
Но записные книжки были заполнены незнакомой письменностью, такой же, как на грамоте у старичка. Жанна не могла разобрать ни слова. Наугад она вытянула другую книжку – в ней были какие-то сложные формулы и те же странные письмена. Может быть, доктор был иностранцем? Тогда ей стоило взять это и ещё раз сходить в кофейню. Наверняка старичок знает, какой это язык, а может, даже поможет что-то перевести?
Жанна схватилась за оставленную чашку с кофе. Она была ледяной. Кофе внутри больше не было. Жанна встревожено оглянулась. Комната все ещё была пуста.
– Хорошо, – пробормотала Жанна. – Я принесу тебе кофейник. Это тебя устроит?
Она открыла окно, чтобы ветер вынес немного пыли и принёс свежего воздуха, и отправилась вниз. Вместе с кофе она принесла с кухни щетки и тряпки – если она хочет пробыть тут какое-то время, то стоило бы навести порядок. Новый кофе тоже исчез, как только она обернулась – но невидимый житель благородно оставил ей немного на дне, видимо, в благодарность за большую уборку, которую она затеяла в его пыльной берлоге.
