Читать книгу: «Жанна возвращается в Рейнбург», страница 2
– Наверное, где-то есть ещё один выход, – проговорила Жанна. Комната выглядела рабочей; осмелев, Анника прошлась вдоль стен, изучая книги на полках.
– Странно, – пробормотала она и подошла ближе к столу. Жанна пока не находила в себе смелости сдвинуться с места. – Они все такие старые…
Она взяла лист со стола и уставилась на витиеватые буквы. – Здесь дата столетней давности, – фыркнула она. – Может, мы взломали комнату в музее? Все выглядит таким знакомым, как…
«В старых фильмах», – поняла Жанна. Анника не успела произнести это. Порыв ветра вдруг распахнул окно – дальнее, у стены, оно запиралось старомодной задвижкой – и сильный ветер вырвал бумагу из ее рук. Жанна не успела спохватиться, как вихрь уже набросился на другие листы, мгновенно создавая жутчайший беспорядок. Ветер все выл и выл, заглушая гудение огня в камине. Они с Анникой бросились собирать бумаги, а потом раздался громкий хлопок двери, и все вдруг остановилось.
Они стояли посреди той самой комнаты. Камин был чёрным, холодным. Бумаги валялись где ни попадя. Хлопало распахнутое ветром окно. Пахло затхлостью и сыростью.
– Что это было? – с ужасом прошептала Анника. Жанна уставилась на закрытую дверь.
– Я не знаю, – с трудом произнесла она. – Пошли отсюда.
Когда она дёрнула ручку двери, раздался приглушённый железный грохот.
– Закрыто, – медленно произнесла Жанна. Ключ остался снаружи. Судя по звуку, он только что неведомым образом вывалился из замка.
Анника застыла. Ее взгляд нервно оглядывал пыльные полки и древние фолианты на них.
– И что будем делать?
Жанна неторопливо оглянулась. За серой от пыли шторой все ещё стояла кровать. Она придержала створку и выглянула в окно, надеясь подтвердить свою догадку. Так и было: под окном находился козырёк кухни. До него было не так уж и далеко.
– Умеешь вязать из белья верёвки? – спросила Жанна. Анника раздраженно вздохнула и принялась стаскивать с кровати видавшие виды простыни.
***
– Так ты сбегала, да? Выбиралась в окно?
Анника дрожала. Они, обе босые, стояли на козырьке крыши, глядя вверх. Из окна свисала их импровизированная веревка: на удивление, спуск прошёл гладко, хотя долгие несколько минут в одиночестве, пока Анника спускалась, показались Жанне вечностью. Она готова была поклясться, что слышала шаги за спиной. На этот раз они были так близко, что у неё волосы на затылке поднялись дыбом, но усилием воли она заставила себя не оборачиваться. Последний взгляд в комнату, который она с опаской бросила перед тем, как спуститься, без сомнения подтверждал, что она пуста.
– Иногда. Однажды я угнала машину.
Анника фыркнула.
– И далеко тебе удалось уехать?
– Ровно до ближайшего поворота. Точнее, столба. Я иногда путаю право и лево.
Все ещё не отпуская веревку, Жанна отвела глаза от пугающего оконного проема. С крыши открывался симпатичный вид на внутренний двор, в котором, правда, стоило бы прибраться.
– Жанна, – вдруг задушенно прошептала Анника. – Кажется, я его вижу.
Веревка в руке резко дёрнулась вверх, будто кто-то потянул ее, чтобы отвязать. Разорванная простыня полетела прямо Жанне на голову – пока она отмахивалась от вороха влажной ткани, наверху громко хлопнула ставня, как будто кто-то раздраженно захлопнул окно изнутри.
– Я переезжаю, – Анника вцепилась в неё так крепко, что Жанне стало больно. – Он что, действительно там живет?
– Кого ты увидела? – нахмурилась Жанна. Про себя она уже рассудила, что окно могло просто захлопнуть ветром, но ведь она сама почти ощутила чьё-то дыхание в спину.
– Мне нужно выпить, – простонала Анника, опускаясь на край крыши. Поболтав ногами, она оттолкнулась и с шорохом свалилась в ворох опавших листьев. С крыши Жанна могла видеть, как она, отряхнувшись, сердито шагает по мокрой траве к чёрному входу на кухню.
***
– Значит, он был не старый?
– Ну он же призрак! Призраки не стареют!
Анника плеснула в свою рюмку ещё травяной настойки. Та чуть не перелилась через край.
– Ничего не понимаю, – пробормотала Жанна. – Призраки редко остаются в жилых домах. Мы однажды расследовали дело о призраке…
– Призраки остаются там, где хотят, – отрезала Анника. – Этот дом старый. А вдруг здесь кого убили, или может…
Она со страхом посмотрела на Жанну.
– Может быть, это твоя мать?
Жанна расхохоталась. Анника поглядела на неё с обидой и опрокинула в себя рюмку. Жанна отобрала у неё бутылку и поставила ее под стол.
– Уверена, у моей матери нашлись бы дела и поинтереснее, – улыбнулась она. – Но ты права: у призрака должны быть мотивы. Мы разберёмся с этим, когда я приеду.
– А ты уезжаешь? – спохватилась Анника. – Когда?
– Утром, – Жанна положила ладонь на папку с документами. – Съезжу в школу Святого Антония. Надеюсь управиться за день, но ничего не могу обещать.
– Пойду собирать вещи, – подскочила Анника. Жанна опешила.
– Ты чего?
– Если ты думаешь, что я останусь здесь с этим, – она ткнула пальцем вверх, – наедине, то ты ошибаешься! Тем более, все хвалят местные виды.
– Мишель наверняка будет в восторге, – ухмыльнулась Жанна.
– Вот и здорово, – ядовито осклабилась Анника. – Я все равно уже начинаю думать, что он становится скучноват.
По настоянию Анники, Жанна поднялась с ней по лестнице. Робко заглянув снизу вверх, она прокралась на верхнюю площадку, чтобы забрать ключи. Они лежали тут, у самого края лестницы, словно кто-то отшвырнул их. Сломанный ключ от таинственной двери так и остался торчать в замке.
Я не могу перестать думать, как, а главное – для чего Принцесса вернулась назад. Как она отыскала дорогу? Вряд ли там был указатель. Все это занимает меня гораздо больше еды, настолько, что Кэти, моя однокурсница, замечает, что я не ем.
– Ты ведь такая худенькая, – мечтательно проговаривает она. – Изящная, как статуэтка. Тебе надо покушать, а не то снова грохнешься в обморок.
Жанна, сидящая рядом со мной, раздраженно поджимает губы. Ее можно назвать какой угодно, но не изящной. Первое, что мне приходит в голову, когда я смотрю на нее – это сильная. Она похожа на львицу, которая отправилась на охоту – такая же костлявая, жилистая и опасная. Ей не стоит переходить дорогу.
– Да кем она себя возомнила? – раздраженно шипит Жанна, когда обед уже закончен и мы возвращаем тарелки на выдачу. Когда-то младшие здесь прислуживали старшим, но теперь это правило отменили. Наверное, это было так унизительно – но, по крайней мере, у них был хоть какой-то резон повзрослеть. Мои родители только и говорят, что о политике и процентах за ипотеку, так что мне кажется, что за пределами школы нет вообще ничего интересного. Думаю, Жанна докажет, что это не так, но пока что мне кажется, что уехав отсюда, она попадет на белый краешек карты, ее окантовку – ни материка, ни моря, вообще ничего интересного – только безрадостный, серовато-белый, закругленный до бесконечности край, сплошная пустыня духа. Я боюсь, что она пропадет в ней, но Жанна еще ни разу не пропадала – даже когда я считала, что вот-вот нам придется расстаться, какое-то чудо снова сталкивало нас.
В первый раз это было на третьем курсе Жанны. По обыкновению, всех старших девочек переселяли этажом выше – считалось, что спальни там больше, и ничьи пижамные вечеринки не помешают преподавательницам делать вид, что все соблюдают отбой (который только они, в общем, и соблюдали). Но я была на втором, и угроза нашего расселения оказалась как никогда близкой. Но по счастливой случайности одна девочка вдруг отчислилась прямо в начале семестра, количество стало нечетным, и все решили, что целая комната – непозволительная роскошь, так что Жанна осталась со мной. Тогда я выдохнула с облегчением – делить быт с кем-то, кроме Жанны, пугало меня: я боялась потери свободного места, бесконечных резинок в ванной, а особенно – болтовни. Жанна вела на удивление аскетический образ жизни – даже книги брала по большей части в библиотеке или одалживала у меня, а к книгам у нас обоих была просто преступная страсть. На первом курсе Жанна стащила из столовой забытый кем-то сборник Эмили Дикинсон, вырвала все, на ее взгляд, ненужные страницы (в основном, с аннотациями, написанными мужчинами, считающими, что они что-то смыслят в поэзии) и украсила все страницы собственными рисунками и переводами. В отличие от меня, Жанна знала несколько языков в совершенстве: ее бабушка была балериной и возила ее за собой по свету соразмерно своим гастролям, пока Жанна не оказалась сосланной сюда, в тишину и безнадежность школы Святого Антония. Почему школу назвали в честь него и чем он, собственно, оказался свят, история умалчивала – зато оплату этого места с легкостью могла себе позволить даже престарелая, уже не выступающая балерина, а город находился достаточно далеко, чтобы Жанна не могла сбежать в него.
Расчет оказался верным – она трижды пыталась проделать это, один раз – вместе со мной, пока мы не поняли, что этим чаяниям не суждено было сбыться – ночи в этих краях были слишком холодными, дороги – пустынными, а жители – подозрительными. В первом же доме, куда мы забрели погреться, кто-то позвонил директрисе, и нас с позором вернули обратно в школу. Но в каком-то смысле, это было триумфом: Жанна сказала мне, что одна она ни разу не заходила так далеко.
***
В школе Святого Антония в самом разгаре было начало учебного года. Юные студентки всех возрастов носились по дорожкам напротив здания школы, а одна едва не сбила Жанну с ног прямо перед коваными дверями главного корпуса.
– Нехило, – присвистнула Анника. – Как долго ты здесь училась, напомни?
– Чуть меньше года, – криво ухмыльнулась Жанна. Им пришлось сесть на ранний поезд, чтобы добраться к назначенному времени. Жанна не стала ничего объяснять директрисе по телефону, сославшись на свое журналистское удостоверение. Анника притащила с собой старый, громоздкий фотоаппарат с треногой, так что теперь, стоя у величественного входа в здание, они и впрямь напоминали парочку, желающую взять интервью в одном из самых известных учебных заведений Рейнбурга.
– Плохие воспоминания, ха? – Анника пихнула Жанну в плечо. Жанна осклабилась и рывком потянула на себя двери. Пухленькая фигурка в старомодном твидовом костюме бросилась им навстречу, мягко расталкивая толпу младшекурсниц, и повисла на шее у Жанны.
– Как ты выросла, дорогая!
Жанна услышала, как ехидно щелкнул затвор фотоаппарата.
– Рада вас видеть, госпожа Фрей, – она осторожно отлепила от себя розовощекую даму. Ее кругленькое лицо лучилось доброй улыбкой.
– Брось, дорогая, какая я тебе госпожа! Теперь просто Кэти, не вздумай даже… – она засмеялась, так, словно радость не могла удержаться у нее внутри, и потрясла руку Жанны.
– Вы же брать интервью у госпожи Хара? Сейчас я провожу вас в директорскую!
И она потащила Жанну и Аннику за собой, прокладывая себе путь в гомонящей толпе девочек уверенно, как ледокол. Жанна позволила себе задержаться на верхней площадке лестницы, чтобы оглядеться по сторонам. Отсюда она не могла видеть лицо Анники из-за фотоаппарата: она ответственно изображал выданную ей роль или собирала материал для новых картин, вроде тех, что стояли в гостиной. Жанна вдруг снова ощутила себя шестнадцатилетней, напуганной и нелепой – пускай на ней и были привычные джинсы, а не та дурацкая форма, которую она так ненавидела. Ей вдруг стало страшно от осознания, что Джея здесь нет – только она одна, наедине с воспоминаниями того жуткого года, который ей пришлось здесь провести. На секунду Жанне показалось, что она снова углядела в толпе ее, и ее охватил почти первобытный ужас. Но тут Анника, оступившись, пребольно врезала ей по плечу металлическим углом фотоаппарата.
– Воспоминания, ха? – повторила она, но на этот раз как-то серьезно. Жанна посмотрела на нее, решительно развернулась и заторопилась за госпожой Фрей по широкому коридору. К счастью, больше никто не сможет заточить ее в этом месте. Она так и не простила бабке это заключение, которое оказалось гораздо хуже всех предыдущих – на этот раз в ее привычной камере-одиночке оказался неприятный сосед. Точнее, соседка. Призрак. Плачущая Принцесса.
Всю дорогу до директорской ее не отпускало неприятное чувство, что за ней снова кто-то следит.
На самом деле, без Жанны это место было бы абсолютно кошмарным.
Когда она будит меня утром, в наш первый – последний! – совместный учебный день, я чувствую себя так, будто бы солнце целует мои глаза.
– Пойдем, – шепчет Жанна. – Пока они все не проснулись.
Они все – это целый мир, заключенный в стенах этой школы. Они все – и мы с Жанной. Вдвоем против этого душного, упрямого мира, который неотвратимо пытается навязать нам свои собственные законы. Я натягиваю форму вместо пижамы – рубашка и юбка мятые, Жанна – та и вовсе в толстовке и джинсах. Мы выбираемся в сонные коридоры: окна выходят на восточную сторону, все залито холодным, болезненно ясным сентябрьским светом, который больно режет глаза. Жанна мимоходом приглаживает мне волосы. Мы сбегаем по лестнице наперегонки.
В холодной пустоте столового зала нет ни единой души. Жанна с легкостью запрыгивает на ближайшую скамейку и переступает выше, на стол. Я робею – во мне тяга к правилам все время борется с ее лихим бунтарством, но Жанна протягивает мне руку и затаскивает меня к себе.
– Смотри, – она тычет пальцами куда-то в сводчатый потолок. – Ты видишь? Видишь?
Я хмурюсь, рассматривая узоры неровной каменной кладки – в истории этой школы случалось столько катастроф, что и не сосчитать. Жанна водит пальцем по потолку, а у меня затекает шея.
– Я ничего не вижу.
– Ты плохо смотришь!
Она спрыгивает со стола – ее кеды бесшумно опускаются на красную ковровую дорожку, натянутую между скамейками. Я тянусь за ней следом, но неловко падаю, задевая скамью ногами. Раздается грохот. Я съеживаюсь, вместо того, чтобы убежать.
– Кто здесь? Кто здесь?
Я заползаю под стол и сижу там тихо. Жанна, кажется, убежала – я нигде не вижу носки ее алых кед.
– Вот хулиганки!
Тяжелые шаги колотят пол рядом, я зажмуриваю глаза и обнимаю колени. Принцессе здесь тоже не нравилось. Ей не могло нравиться все это – толстые поварихи, неизменное расписание, душные коридоры, долгие зимние вечера в компании одной только свечки – она не могла полюбить все это, никто бы не смог. Тогда почему же она осталась?
Когда становится безопасно, я выбираюсь из-под стола и, вскочив на ноги, покидаю столовую. На потолок я старательно не смотрю. Ничего там нет. Жанна все выдумала.
Но перед глазами, как ни старайся, одни и те же узоры: влажные разводы на потолке, потемневшие мокрые камни. Слезы Плачущей Принцессы. Как утверждает легенда, если она пролила их – скоро кто-то непременно умрет. Я молюсь только о том, чтобы это была не Жанна. До всех остальных мне нет никакого дела.
Даже до себя самой мне нет никакого дела. Наверное, другие тоже чувствуют это, потому что рядом с Жанной меня как будто не существует.
Госпожа Райли Хара была в точности такой, какой ее запомнила Жанна – надменной, холодной и строгой женщиной. Ее вытянутое лицо, казалось, поглощало свет, оставаясь таким же темным, как если бы они забрались в чулан. Она, естественно, была уже очень старой, но старость ее не красила, как, например, госпожу Фрей – наоборот, она делала ее уродливой, и это уродство тем больше бросалось в глаза, чем больше она старалась скрыть его. Если бы бабка была жива, подумала Жанна, ей сейчас было бы столько же.
– Что ж, вы, видимо, здесь из-за открытия нового корпуса? – госпожа Хара чинно расправила складки на старомодной юбке. – Это, действительно, огромное достижение для нашей школы. Старые традиции гораздо более живучи, чем все это модное…
Жанна позволила ей говорить, а сама принялась оглядываться. На стенах директорского кабинета, по традиции, висели портреты других директрис; кажется, Хара приходилась кому-то из них родственницей? У окна стояли деревянные полочки картотеки, напротив – шкафы со стеклянными дверцами, полные папок и книг. Компьютера не было; на краю стола высился старомодный телефон с круглым диском. Жанна так и не смогла разглядеть, есть ли у него провода. Кое-кто здесь действительно хотел сохранить дух старины. Жанна поёжилась. Ей отчётливо не хватало здесь городской любви к скорости и прогрессу. Огромный камин за спиной госпожи не был растоплен, а над ним висел самый большой портрет в комнате – Жанна частенько разглядывала его, когда ей приходилось сидеть здесь, выслушивая назидания. Это был портрет Плачущей Принцессы – монахини, которая, по легенде, погибла в монастыре и была местной знаменитостью. С портрета на Жанну глядели темные, практически черные глаза, полные печали, но за этим смиренным видом Жанне неизменно чудилось что-то еще: какая-то затаенная ярость, может быть, желание отмстить. В монашеском одеянии Принцесса выглядела как-то нелепо, отчего Жанна всегда задавалась вопросом, кто же и за какую провинность заставил ее облачиться в чепец.
Наконец, госпожа Хара заметила, что она не слушает.
– Но если вам не так уж и интересна история нашей известной школы…
Анника, делающая за спиной Жанны фотографии, едва слышно фыркнула. Жанна улыбнулась старухе.
– Вы правы. Я и так неплохо знаю ее. Я была студенткой в этой школе. Вы, наверное, не помните меня, но…
Она не успела договорить. За дверью вдруг раздался ужасный грохот, и госпожа Фрей без стука ввалилась в кабинет. Жанна вдруг с изумлением отметила, что они, наверное, ровесницы, хотя только одна из них выглядела старухой.
– Она здесь, здесь! Что мы будем делать?!
Она выглядела испуганной. Жанна вскочила со стула, чтобы усадить ее на свое место. Госпожа Хара устало оперлась на подлокотник, хотя до этого сидела прямо, словно палку проглотила. Анника заинтересованно опустила фотоаппарат.
– Кто здесь? – уточнила она с любопытством. – Принцесса?
У Жанны по спине пробежали мурашки. Чтобы это скрыть, она отошла к окну, где стояли графины с напитками, и налила госпоже Фрей воды в хрустальный бокал. За стеклом стремительно темнело: сгущались тучи. Не прошло и минуты, как по карнизу застучали первые капли. Деревья внизу угрожающе качались. Он недавнего ощущения уютной пасторали не осталось и следа. Жанна в очередной раз вспомнила, почему она сбежала отсюда.
– П-принцесса… – согласилась госпожа Фрей заплетающимся языком. Жанна протянула ей бокал. Анника присела, чтобы заглянуть старой женщине в лицо.
– Вы ее видели? Где? – кажется, все это казалось ей развлечением. Жанна не успела одернуть ее, как госпожа Хара подала голос.
– Ерунда, Кэти, что на тебя нашло? Ты, наверное, испугалась собственной тени! – ее голос звучал презрительно, хотя и не без ноты тревоги. Жанну это насторожило.
– Пятна! – встряхнула госпожа Фрей. – Пятна на потолке! В прошлый раз…
– Хватит! – резко оборвала ее госпожа Хара. Она громко хлопнула по подлокотнику, так, что все находящиеся в комнате дернулись от громкого звука.
– Что случилось в прошлый раз, госпожа Фрей? – мягко спросила Анника. Жанна ответила вместо неё:
– Принцесса кого-то убила.
Госпожа Хара уставилась на нее с яростью, а госпожа Фрей уцепилась за край жанниной куртки:
– Все, как тогда, деточка, – запричитала она. – Все как тогда!
Жанна нахмурилась.
– О чем вы говорите?
– Когда умерла бедная Женевьев!
– Кэти, немедленно прекрати это! – устало попросила госпожа Хара. – Это все старые сказки, россказни… Наверное, трубу опять прорвало где-то, – она кисло улыбнулась Жанне. – С этими старыми зданиями столько проблем…
– Женевьева так не считала! Она старалась предупредить нас! Предупредить тебя! – госпожа Фрей снова разразилась рыданиями. Госпожа Хара тяжело поднялась со стула.
– Я позову медсестру, – сухо произнесла она. – И вызову слесаря.
Она покинула кабинет так быстро, как только позволила ей тяжелая старческая походка. Как только дверь захлопнулась за ней, Жанна подошла к картотеке и принялась рыться в ящиках. Она не собиралась проводить тут больше времени, чем нужно. Ливень за окном уже бушевал вовсю, но если они поторопятся, то успеют взять такси до станции.
– Что ты ищешь, деточка? – слабым голосом спросила ее госпожа Фрей.
– Мне нужно досье моей… бабушки, – последнее слово она выдавила с трудом. Госпожа Фрей заметно оживилась.
– Как она поживает? Обязательно передавай ей приветы! Она, наверное, теперь-то не гастролирует…
– Нет, – отозвалась Жанна, опасаясь ее расстроить. – Она умерла.
Госпожа Фрей обреченно вздохнула.
– Вот это жалость… а ты, значит, вернулась в Рейнбург?
Жанна посмотрела на Аннику, которая с деловым видом перебирала бумаги на столе директрисы, и захлопнула каталог.
– Если смогу доказать свои права на дом – то вернусь, – сказала она. – Вы мне не поможете?
Госпожа Фрей, утирая рукавами щеки, сквозь слезы улыбнулась ей. – Разумеется, детка… твою бабушку тут все так любили, – она немного испуганно посмотрела на дверь. – Или практически все… Если тебе нужны ее документы, то они в архивах, внизу. Вот только ключи, наверно, в сторожке… – она неуверенно глянула в сторону окна.
– Я схожу за ними, – кивнула Жанна. Она не стала говорить вслух, что была бы рада вырваться наружу под любым предлогом.
– Я буду в своем кабинете, – госпожа Фрей улыбнулась Аннике. – Ты не проводишь меня, деточка?
Вместо завтрака я провожу время в библиотеке. Если сидеть тихо, как мышка, сливаясь с запахами старых книг и пылью, кружащейся под потолком, можно остаться совсем незамеченной – мадам Бин, пожилая библиотекарша, подслеповата, и не отличает детей от стульев. Она напоминает городскую сумасшедшую – вечно бормочет себе под нос неизвестные никому номера формуляров, перебирает старые карточки с книгами, которых давно уже нет в хранилище. Обычно мы прячемся от нее, но сегодня мне нужна ее помощь. Я стараюсь попасться ей на глаза, но она упрямо снует между полок, как будто бы мы играем в пятнашки.
– Мадам, – мой голос звучит так тихо, что она вот-вот начнет выискивать на полу мышь. Вот у Жанны командный голос. – Мадам!
Она вздрагивает – по ее грузному телу как будто проходит медленная волна, от пяток в плотных чулках до тонких очков на начесанной макушке.
– Да-да? – она смотрит куда-то сквозь, как будто бы меня не узнала. Я жалею, что Жанна отправилась завтракать, но я не стану ждать ее вечность. У меня есть дела поважнее. Между прочим, это наши общие с ней дела.
– Вы не могли бы найти для меня книгу…
– Кх-кхм! – она многозначительно кашляет. Я умолкаю, давая ей возможность делать с кислородом в глотке все, что ей вздумается.
– Мне нужна книга…
– Кхемм! Кх!
Я замираю. Волна отвращения прошивает меня сверху до низу. Я упрямо смотрю на нее. Она не замечает меня, согнувшись над стеллажами. Ее сотрясает старческий кашель – свидетельство того, что если много курить на танцах и отказываться от всех предложений, можно скончаться, подавившись библиотечной пылью. Весьма незавидная участь.
Пока она давится своей неудавшейся юностью, я ныряю обратно за свой стеллаж. Это всего лишь книга, мне нужна книга; хотеть почитать – это не преступление. Но я все равно ступаю за ее рассохшуюся конторку с неким трепетом первоубийцы. Святая святых… Маленькое бюро завалено бумагами и бумажками, а кое-где виднеются следы от жвачки. Вот тебе и храм науки.
Надсадный кашель становится тише, и я замираю, ожидая строгого отклика. Что-то гулко падает на пол – наверное, книга? Ветер шелестит открытым альбомом на столике у окна. Я открываю крохотные ящики каталога, ища нужную букву. И – история, п – принцесса, с – смерть…
Ничего подходящего. Я резко захлопываю ящик. За моей спиной с раздражением кашляют, но прежде, чем обернуться, я захлопываю еще один, на этот раз – громче. Звонкое восклицание могло бы принадлежать той вертлявой девчушке, которой когда-то была мадам, но, если честно, это больше похоже на писк придавленной мыши. Обернувшись, я натягиваю на лицо самую невинную из своих физиономий, но это старание тщетно – мадам уже лежит на полу, оседает бессмысленной пыльной грудой в отглаженной блузке. Я одергиваю свою и осторожно переступаю через ее тело. Ничего, полежит – очнется, а мне не придется выслушивать нравоучений. Раздраженная тем, что тайна не стала ко мне ни на йоту ближе, я не замечаю того, что, в общем-то, очевидно.
Мадам Бин мертва – мертвее мертвого. Так мертва, что больше не сможет ни к кому придраться за загнутые уголки и забытый фантик между страниц в качестве закладки. Настолько мертва, что никогда уже не вернется. Мертва как трупы. Мертвецки мертва.
Я выхожу из библиотеки, почти убедив себя, что ничего не знаю об этом.
Жанна получила гораздо больше, чем ожидала: в архиве нашлись не только нужные документы, но и целый пакет всех других, которые ее бабка отправила сюда для сохранности. Все вышло как нельзя лучше. Жанна снова ощутила, что правда на ее стороне. Вот только…
– Мы не можем уехать.
– Что?!
Жанна уставилась на Аннику. Они стояли посреди тихого коридора – все ушли на вечерние занятия, и Жанна с трудом подавила панику.
– Что значит не можем?
Анника легкомысленно пожала плечами. Кажется, для нее все происходящее продолжало быть увлекательным приключением.
– Дорогу размыло. Поезда не будут ходить до утра. Брось, госпожа Фрей уже попросила приготовить нам комнату…
Жанна ощутила, как кровь колотится в ушах. Еще одну ночь здесь, в этом проклятом месте? Снова? Она швырнула документы в рюкзак и схватила Аннику за плечо.
– Мы уезжаем. Сейчас. Возьмем машину на станции.
– Что? Стой, подожди!
Но Жанна уже тащила Аннику за собой, не слушая ее отговорки. Выйти из здания. Дойти до станции. Взять машину. Легко и просто. Никто ее больше здесь не удержит, все будет нормально – еще немного, и она будет дома, в Рейнбурге…
– Да остановись ты!
Анника выдернула руку и дернула Жанну к себе. Та чуть не упала, удивленная внезапным отпором.
– Объясни мне, что происходит? Почему мы убегаем отсюда?
Жанна застыла. От ужаса у нее начали леденеть ноги. За спиной у Анники был длинный полутемный коридор. Их голоса эхом отдавались под высокими сводами.
– Слушай, – Жанна схватила ее за локоть и привлекла к себе, чтобы не говорить так громко. – Все эти историю про Принцессу…
– Старые сказки? – улыбнулась Анника. – Они так испугали тебя? Брось, Жанна, это просто…
– Это не сказки, – прошипела Жанна. – И я не собираюсь оставаться здесь ни минутой дольше, чтобы доказать тебе…
Вот оно. Жанна пошатнулась. В глазах у нее потемнело. Она моргнула и уставилась Аннике за плечо. Вот оно. Снова.
В сером мраке коридора, прямо посередине, стояла девочка. Она выглядела точно так же, как Жанна помнила. Болезненно худая. Длинная. Темные, непроницаемые глаза глядели сквозь. Она улыбнулась Жанне одними губами, и, помахав ей рукой, стала удаляться по коридору.
Жанна ощутила, как у нее трясутся колени. Ее хватка разжалась; Аннике пришлось подхватить ее, чтобы она не осела на пол.
– Ух ты, – выдохнула Анника. Она смотрела туда же, куда только что ушла девочка. – Так это и есть Принцесса?
Жанна потрясенно вскинулась на нее.
– Что? Ты ее видела? Ты тоже видела?
Анника отвела ее к оконной нише, чтобы Жанна могла сесть на подоконник.
– Да? Она же призрак, верно? Призраки хотят, чтобы их видели, разве нет?
Жанна уставилась на нее.
– Все говорили мне, что я сумасшедшая! Она преследовала меня весь тот год! Я думала, что схожу с ума на самом деле!
Анника нахмурилась.
– Принцесса преследовала тебя? Но зачем? Она же вроде просто достопримечательность школы… Знаешь, что-то вроде талисмана, или…
От обилия нахлынувших чувств Жанна рывком прижала Аннику к себе и разрыдалась прямо в ее обтянутое джинсовкой плечо. Они так и стояли, пока не прозвенел звонок и коридор не наполнился шумом и гомоном.
– Пойдем, бросим вещи в спальне, – тихо сказала Анника. – А потом сходим в библиотеку. Если Принцессе от тебя что-то надо, то стоит дать это ей, раз уж ты здесь.
Шмыгнув носом, Жанна кивнула.
– Кто ты такая? – с притворным весельем спросила она, утирая лицо рукавом.
– Очевидно, боги послали меня, чтобы я натопила камин к твоему возвращению, – фыркнула Анника. Жанна ухмыльнулась. Шутка звучала так, словно была совсем недалеко от правды.
Подсев ко мне за обедом, Жанна пихает меня в плечо.
– Это ведь ты была в библиотеке?
Вскочив, я тащу ее за рукав прочь от галдящих столов и любопытных физиономий.
– А ты где была?
Она равнодушно пожимает плечами. Блузка сидит на ней плохо, галстук болтается, а из-под расклешеных форменных брюк выглядывают кеды. Такая родная картина – я просто не могу на нее злиться. Ее по-мужски крупные пальцы зарываются в мои волосы.
– Ты вся в пыли. Ты ее видела?
Я запоздало соображаю, что стала последней, кто видел мадам.
– Только мельком.
Жанна закатывает рукава рубашки, пытается сунуть ладони в несуществующие карманы, раздраженно вздыхает.
– Ну, значит, сейчас начнется…
До оконной ниши, в которой мы прячемся, отчетливо доносится надсадный, с истеричными нотками голосок директрисы, требующей внимания. Жанна усмехается и сует большие пальцы за пояс брюк, наконец пристроив беспокойные руки.
– Зато никаких занятий.
Никаких занятий! Но мое расследование еще не закончено. Как здорово, что у меня будет больше времени на это. Мы с Жанной скрываемся в нише, за шторой, пока все не расходятся – причитая, рыдая, вознося хвалу Господу или шипя злорадные проклятья в адрес погибшей. Ну что же, каковы дела – таковы и последствия.
Ближе к вечеру, с нашего места на крыше мы с Жанной смотрим, как в здание входят полицейские, оставляя свои молчаливые мигалки на улице, и как из школы выносят мадам – точнее то, что от нее осталось. И если мне кажется, что Жанна ухмыляется, глядя на это – то это наверняка блики уличных фонарей на ее безупречном лице.
– Дело в том, что она не Принцесса.
Жанна оторвалась от чтения старого ежегодника и посмотрела на Аннику. Она листала альбомы с фотографиями. Прямо сейчас ее палец застыл на старом портрете – в начале учебного года всех девочек фотографировали. У бабки Жанны было много таких фото, однообразных, на сером фоне – взрослеющая девица в форме, от смешных косичек до строгой монашеской прически. В тот год, когда Жанна попала сюда, ее тоже сфотографировали. Кудри так и не удалось прочесать, юбка была мятой, а взгляд – затравленным. Из всех других школ ее выгнали. Она хотела вернуться в Рейнбург, но бабка постаралась вытравить из дома все воспоминания о ее матери. Это относилось и к ней самой.
– Это Женевьев Трюдо, ученица. Здесь ей шестнадцать лет, но я нашла фото, где ей двенадцать, смотри.
Жанна вздрогнула. С листа на нее смотрела ее мучительница. Подпись под фото гласила: «Женевьев Трюдо, курс второй».
