Читать книгу: «Последним был не я», страница 2

Я вытер слизь и дрожащим голосом предложил вынести Рому на улицу, так как опасно держать его в доме. Слава согласился и взял брыкающегося Рому за руки. Я подхватил за ноги, и мы быстро его вынесли из комнаты. Некит молча смотрел на оживший труп и, выйдя вместе с нами, закрыл дверь в комнату Рому. На его лице блеснула слеза. Ни он, ни я, ни кто-либо другой не оплакали бы смерть Ромы сейчас. Лишь действительно близкие люди смогут плакать и отпустить Рому, надеясь, что он попадёт в лучший мир.

Рядом с нашим домиком росло несколько карликовых тополей и мы привязали Рому к одному из них. Канат, который Слава прихватил с собой, крепко сдерживал всевозможные безмолвные движения Ромы. Без долгих церемоний мы проверили прочность узла и отправились обратно в дом.

Мысль о необратимой кончине Ромы вывела меня из клетки ужаса. Я почувствовал, что какие-то маленькие ранки открываются на моём сердце. Дымка души просачивается сквозь них и уносит что-то очень важное. Но что именно я не смог понять. Будучи дома, я выпил таблетки от давления и ушёл в свою комнату. Усевшись на стул рядом с журнальным столиком, я положил руки на стеклянную поверхность и уткнулся в них головой, невольно прокручивая снова и снова сцену, где Рома стал живым мертвецом. Меня удивляла резкость его движений после смерти. Даже при жизни Рома не был таким активным. На столик упала капля слезы. Потом ещё одна.

9 августа 2012 года

В предыдущие года небо было намного чаще ясным и синим. Но в этом году, небесная лазурь, казалось, покинула навечно. Однако вчера, около восьми вечера, облака рассеялись, и я увидел звёздное небо. Огоньки звёзд были похожи на тысячи следящих за мною роминых глаз. Тысячи стригоев (отныне я их так буду называть) висели на небе и устремили свой взор на меня. Моё воображение представило армию монстров, подобных Роме. Нога соскользнула с крылечной ступеньки, но я удержал равновесие.

Каменная дорожка вела направо, к небольшому придомному саду. У каждого домика был такой садик, в котором росли яблони, вишни. Красные кусты ореха ещё нескоро заплодоносят. Яблони, напротив, клонили ветки под тяжестью гроздьев недоспевших яблок. Вишни аналогично ореху несколько лет будут набирать силу, прежде чем испустить, дурманящие своим сладким запахом, ягоды. Также под окнами домиков росли клумбы бессмертников, окружённые белой крупной галькой. Цветы не были яркими, как и кирпично-красный дом, но вместе хорошо сочетались. Под тихий шум и ветра и серость неба, это место дарило сонное спокойствие, в отличие от нашей городской жизни. Но всё же осталось что-то дребезжащее, заставляющее волноваться. Я кое-что вспомнил и от напряжения в груди зажмурил глаза. Глубоко вздохнув, я направился к ожившему телу Ромы. Я чувствовал приступы гнева. Это гнев беспомощности. Рома ушёл, а его живое тело продолжает напоминать, что он где-то рядом. Я его уже вижу. Опять он двигается. Понимая что я в ярости хочу сделать, я ударил кулаком о кедровый сруб дома. Злость куда-то уходит, но тут же нахлыневает с огромной силой. Я замечаю, что от ударов мои руки уже в крови. Кровавые пятна впитались в кедровый дом.

Глубоко вдохнув, я зашёл за угол и увидел Рому. Его махровые штаны заляпались травяным соком, а волосы на голове начали сами собой опадать. Из его губ выступала зеленоватая плесень. Кончики пальцев на его руках почернели, а несколько ногтей откололись. На стволе тополя были следы, будто его царапали.

В мгновение ока мои уши прорезает громкий и резкий хлопок, похожий на взрыв петарды, нередко слышимый в городе. Ещё один. Целая артилеррия взрывов раздаётся где-то недалеко от меня. Я осмотрелся. Видимых признаков я не увидел, но понял, что хлопки доносились со стороны реки. Рома поднял голову. Связанный жгутами, он начал ёрзать в попытке выбраться. У него двигается гортань. Вены на его шее вздулись, и он открыл рот, показывая свои поросшие плесенью дёсны, на которых начинали качаться зубы. Из его рта потекла новая слюна. К Роме вернулась резкость движений, и он опять пытался выбраться, но хомуты не поддавались, а узел начинал давать слабину и обвисать. Я аккуратно затянул его потуже, и хлопки кончились также неожиданно, как и появились. В тишине я услышал топот ног, исходящих из дома. Слава и Никита выбежал на крыльцо. Он спросил, откуда доносились выстрелы.

Меня испугало слово "выстрелы". Почему я сразу не догадался? Мы вышли на грунтовую дорогу и отправились в сторону реки, откуда стреляли. Треск, свист, крик или что-то ещё я не слышал. Возможно, стреляли не в меня, но всё равно стало страшно.

Я указал на дорогу, ведущая к реке, и мы снова пошли туда, но без Ромы.

Шаги Славы были быстрыми и уверенными, в отличие от моих и никитиных. В его походке была уверенность с примесью любопытства, которое могло привести нас к нехорошим последствиям. Меня тяготили ощущения, что на меня смотрят, поэтому я часто оглядывался. Через некоторое время, воздух заполнился знакомым запахом гнили. Воспоминания об участи Ромы обострились. Широко раскрытый рот, омытый чёрной слизью, приближался к сонной артерии. Кот, которого мы обнаружили на берегу реки, посмотрел на меня. Белый затуманенный глаз – единственное, что было видно в тьме пустоты и призывал присоединиться. Я отпрянул. Тем временем, справа от меня оказался высокий забор, через прорези которого виднелся очередной кедровый дом. Запах усилился. Вот кончается забор, и нам открывается вид на широкую улицу, окружённую однотипными домами. В конце улицы виднелись несколько неизвестных мне зданий из бетонных плит. А вдоль грунтовой дороги лежали стригои. Две собаки, несколько куриц и овца. Их количество разбавляло три человеческие тела, испещеренные ранами, похожие на ножевые и пулевые. Съеденные плесенью веки раскрывали белые глаза. У них, как и у Ромы, выпали волосы, откололись ногти, уши сравнялись с черепом. Лапы и хвосты у собак облезли. Одна курица лишилась головы.

Послышалось шуршание травы. Я обернулся к забору. Царапанье досок заставило меня отойти от него. Но тут же забор наваливается на меня, и я от неожиданности падаю. Забор сильно нагнулся в мою сторону, но не ломается. Промеж перекладин я увидел обезображенное лицо стригоя. Я отползаю к центру дороги и слышу крик Никиты. С другого конца улицы к нам шли корова и пара людей-стригоев. Шаркающей походкой они сокращали расстояние между нами. Присмотревшись я увидел тянущейся кровавый и пыльный хвост, облепленный травой и поцарапанный щебнем. Зацепившись за железный прут, давно ушедший под землю, хвост оторвался, и из живота выпали последние органы. Хвост оказался кучей коровьих кишков.

Меня вырвало.

Отходя к переулку, не поворачиваясь спиной к монстрам, я начал звать за собой Славу и Некита. Некит же сразу побежал обратно, я и Слава последовали его примеру. Мне казалось, что мы бежали гораздо медленней, чем шли пешком. Никто из нас ни разу не обернулся. Запыхавшийся и усталый, я первый кое-как добежал до двери домика и, подождав своих товарищей, громко закрыл её. Убедившись что за нами никто не угнался, я закрыл дверь на засов. Уткнувшись руками в колени, я тяжело дышал. Поднял голову и опять увидел Рому. Услышав нас, он снова пытался безрезультатно выбраться. Некит и Слава быстрыми шагами направились в свои комнаты. В голове я слышал рёв этих существ. Я как будто был в темноте и куда бы не шёл, везде он действовал на разум и затмевал его этим безумным голодом чего-то неведомого. Очень сильно хотелось спрятаться. Руки дрожали, лёгкие не могли полностью наполниться воздухом. Чувствовалось биение сердца. Не в силах стоять, я облокотился о стену. За окном был виден затылок Ромы. Страх перед его непредсказуемостью исчез, теперь я лишь жалел его. Сознание говорило мне, что он должен умереть. Отдышавшись я схватил туристический топорик, лежавший у двери. На улице идя к Роме я чувствовал щемление сердца, и я прекасно понимал, что должен сделать. Руки продолжали дрожать. Я знал, что меня ждёт, если я это сделаю. Больше десятка лет в тюрьме. Но при этом я почему-то был уверен, что лекарства от этой заразы не существует. Глубоко вдохнув, я поднял топор высоко над головой. Глухой звук вонзающегося металла в череп раздался по двору. Не посмотрев результат моей работы я прислонил топор к дереву и зашёл в дом.

Ночь с 9 по 10 августа 2012 года

Расколотые копыта громко стучали по земле. Этот звук будто уже поселился у меня в голове, настолько я отчётливо его слышал. Коровий живот порвался, и почерневшие кишки с плеском упали на траву. Десяток, заляпанных в чёрной слизи, человеческих рук вылезли из открытого живота. Они цеплялись за траву и пытались дотянуться до меня. Целые литры чёрной крови вытекали из широко раскрытого рта коровы. Гниющие зубы стучали в такт моего сердца. Но я смог увидеть вросшиеся в щёки, язык и пищевод многочисленные затуманенные глаза. Они все до единого уставились на меня. Они будто гипнотизировали. Я падаю на спину и отползаю назад, пока не натыкаюсь на каменное надгробие. Мягкая влажная земля поглощает мои кисти. Я пытаюсь выбраться, но меня что-то хватило за руку. Я бросаюсь вперёд, но тщетно, и меня утаскивает под землю.

Я вскочил с кровати и огляделся. В тёмную комнату проникал свет из гостиной. Дверь была приоткрыта. Я услышал нервный стук пальцев о стол. Это напомнило мне о стуке челюсти коровы в моём кошмаре.

Шатаясь я вошёл в гостиную и сел за стол, за которым уже сидел Слава. Жёлтый свет беспроводной лампы не освещал некоторые углы комнаты. Груды сумок, которые всё ещё не были полностью распакованы, лежали возле входной двери и добавляли свою долю тяжести на сердце. Я проглотил таблетку от давления и спросил у Славы время. Было почти два часа ночи.

Продолжать разговор никому её хотелось, и мы молча смотрели на стены и потолок. Я случайно вспомнил свой кошмар и схватился за голову. Слава спросил, что происходит. Я не ответил на вопрос, и сказал, что Рома мёртв. Я рассказал ему, как вонзил ему в голову топор и ушёл. Я думал, что Слава меня возненавидит, но он лишь сказал, что хочет посмотреть. У него был такой голос, который бывает только при плаче. Я согласился пойти с ним и взял налобный фонарик.

Прохладный для лета воздух обдал лицо свежестью, но тяжесть не сходила с сердца, будто по нему били молотком. Огромная часть чего-то целого пропала. Остались только осколки от сосуда, в которой как вода плавала душа. Она вытекала из ёмкости, разнося дальше хрупкие кусочки. Сосуд продолжал разваливаться, полностью теряя душу и возможность всё вернуть, и заполняется отчаянием и слёзами.

Свет фонаря был единственным светом вокруг нас. Подойдя к тополю, я намеренно опустил свет на труп Ромы, чтобы Слава рассмотрел его. Среди недостающих волос, ближе ко лбу, цвела косая дыра пробитого черепа. Из неё вытекала на практически белое лицо чёрная густая кровь. Плесень покрывала внутреннюю полость головы и продолжала расти извне. Слава нагнулся ближе к лицу Ромы. Тут я заметил отсутствие правого уха Ромы, вместо его росла плесень. Я на два шага отошёл к стене и увидел такую же ситуацию с другим ухом, носом и губами Ромы. Он изменился. Слава протянул руку к лицу стригоя. Я ещё на пару шагов отошёл назад и опрокинул оставленный мной топор. Рома резко поднял голову и клацнул зубами. Слава успел отдёрнуть руку от его зубов, заметно испугавшись. Он упал на землю и начал отползать от вновь ожившего мертвеца. Рома очередной раз принимал тщетные попытки выбраться, но у него получалось лучше. Свет, падавшей на лицо стригоя, полностью белил его, делая похожее на призрачное. Я схватился за топор и с полным запасом уверенности отправился к трупу. Я впервые видел, что Слава чего-то боялся, его страх не был похожим на его обыденное поведение. Если я занял его место, то я должен закончить начатое и подошёл к Роме. Вспомнилась участь кота, когда я перед ним точно также стоял. Кот тогда умер, и Рома умрёт. Я занёс инструмент высоко над головой. Ударив со всей силы куда-то в область затылка стригоя, я снова поднял своё орудие и опять ударил. Я бил до первой одышки, но этих девяти ударов хватило, чтобы разнести лобную и височную части черепа. Оголённые остатки мозга ничуть меня не смущали, и я продолжил бить. Удар за ударом голова и гниющая шея стригоя крошились, пока фаршированная верхняя часть не отвалилась.

Смольная кровь окропила траву и ствол дерева. Голова Ромы покатилась по земле. Почерневший и съеденный плесенью мозг оказался на траве. Моя одежда и лицо блестела от крови. Запах казался уже не таким отвратительным. Слава встал, и посмотрел на оторванную голову. Он тоже знал, что это правильно в нашей ситуации. Неизвестными оставались лишь последствия. Друг предложил разобраться со всем этим завтра, а сейчас пойти в дом. Я не перечил ему и бросил топор куда-то в темноту.