Читать книгу: «Лучший друг», страница 27
VII
Женя расчертил лист бумаги, создав самое настоящее генеалогическое древо семьи Эшби.
Монолог Лёши был отрывист и запутан. Он постоянно отвлекался на внешние факторы, но его умения писателя и пристрастие Жени к коллекционированию позволили им структурировать всю нелепицу, что нес Лёша почти два часа без остановки. Для Егора с Машей это было что-то вроде кино, которое рассказывало им жизнь совершенно чужую, неизвестную им жизнь. Даже Лёша, когда уже пришел в себя и начал структурировать информацию самостоятельно, сам воспринимал это как историю неизвестной семьи. Из всей кипы имен и фамилий он смутно помнил только бабушку Амелию, которая была матерью отца Уильяма. Она единственная осталась со стороны отца, о ком была информация.
Наконец, собрав в хронологические рамки все выдержки из долгой речи Лёши, Жени получил на выходе длинный рассказ продолжительностью примерно в десять-двенадцать тысяч слов, но то был лишь лимонный концентрат, собравший в себе все самое важное, а шкурка и мякоть были в голове Лёши, их он уже припоминал смутно и с большими усилиями.
После первого и самого главного воспоминания родословной Эшби – альбома трэп-хип-хопа от 2033 года впечатлительной прабабушки – шли имена праотцов. Прабабушка по линии матери – Лида Бордон – оставила после себя самые яркие воспоминания цветущего города, когда еще полирельсы проводили над городами. Буйная жизнь только-только расцветающего после кризисов и многочисленных войн Менска проносилась над их головами, а газоны поливали первые роботы-хозяйки.
Прабабушка Лида согласилась вшить чип еще до встречи с прадедушкой – Артуром Сташковым. Когда же они встретились, то первое, что извлек Лёша, была сцена в баре, где они уже в сознательном и половозрелом возрасте пили джин-тоник и слушали ужасно попсовый хип-хоп, который, на удивление, Лёше понравился. Они курили какие-то электронные штуки с картриджами, называемые в народе парогенераторами, и очень громко смеялись.
Прадед Артур выглядел парнем солидным, с рыжими волосами, густыми усами и острыми скулами. Из себя он представлял что-то вроде пародии на дворянство: в костюме, при параде, вкусно пахнущий и любящий носить черную мягкую шляпку. Рядом с ним молодая прабабушка Лида выглядела очень слабо и жалко, но тем не менее они сошлись, родив нового члена семьи – Сташкову Соню Артуровну.
Бабушка Соня была мечтательницей. Это лучшее слово, которое характеризовало ее. Вся ее жизнь, которую видел Лёша, была построена вокруг прогулок за чертой города, экстремального спорта и рисования. Возможно, ее пристрастие передалось и Егору. В раннем младенчестве бабушки Сони пришел лучший (по мнению родни) президент Беларуси – Александр Чеканский.
Из воспоминаний было понятно, что никакого Семена Архистрашного, про которого писали государственные учебники, в сороковых-пятидесятых годах и в помине не было. Именно при Александре Чеканском, что противоречило всем выдержкам из газет и учебников, произошла научная революция, открывшая лазерные мосты, сверхзвуковые поезда на монорельсах, сверхкачественный звук, распространились 8К-мониторы, роботизировалось хозяйство, строились перерабатывающие заводы, улучшающие экологическое положение и затрагивающие важные аспекты чистоты и порядка повсеместно, а также кучу всего за пределами земли – в космосе. Теперь, после прихода к власти бывшего ученого и представителя научной ассоциации за границей, страна второй в мире перебралась на атомную хирургию и высокоточную технику, которая снизила до минимума риск потери человека при хирургических операциях. Болезни для ученых стали чем-то вроде игрушки, которые они разбирали, ломали, чинили и модифицировали, как детальки Лего. Были забыты практически все болезни минувшего века, оставив после себя разве что редкие мутации.
После того, как бабушка закончила высшую академию искусств и стала одним из прародителей современных интерпретаций в рисунке, она повстречала Дмитрия Теретова, который первым в своем роду принял чип с переносом данных. Дмитрий оказался критиком, который очень высоко оценил труды на тот момент уже Софии Жемайтской. Вместе они проводили милые вечера за беседами и рассуждениями на темы глубины возрождающегося искусства, отчего и сильно сблизились. На свет родилась первая дочь – Александра, а после нее еще и Илья. На исходе своих сил, уже постаревшая пара родила на свою голову печально погибшую в будущем мать Егора и Лёши – Валерию Теретову.
Это был самый печальный период как страны, так и родни Эшби. Лера Теретова была рождена на закате сил отца с матерью. Из-за очень плохого ритма жизни, который они перебивали наркотиками и алкоголем, Лера потеряла их в одиннадцать лет. Ее взяли под крыло сестра Александра и ее любовник Олег. Так она и выросла у них, отчего сестра стала для нее второй матерью.
Про дядю Илью информации было мало. Он был телеведущим до двадцати девяти лет и имел жену, от которой взял фамилию, когда внезапно пропал. О нем не было ни слуху ни духу долгое время, пока не наступила война нулевых. О его судьбе еще предстоит узнать.
После прихода к власти печально известного Романа Кокошкина – последнего вменяемого человека у власти, – молодая Валерия Теретова уже активно встречалась с иностранцем, прибывшим из Англии для заключения тесного научного союза с Беларусью. Так как Валерия была женщиной не из научной сферы, да и в целом особо не выделялась ни внешне, ни внутренне, по началу иностранец совсем не замечал ее, а просто считал обычным клерком в институте; но в один момент они вместе встретились в парке за научной конференцией. Иностранца поразило стремление Валерии к науке, даже несмотря на ее заурядный ум и абсолютную отрешенность от этого течения.
Иностранец помог матери братьев обосноваться в некотором кругу ученых и даже оплатил ей обучение в одном из самых престижных вузов Беларуси. Так иностранец Уильям Эшби и Валерия Теретова прожили семь лет, пока не родился первый сын – Алексей Эшби. После появления ребенка к власти пришел тот самый Дамиан, который и по сей день считается худшим диктатором, абсолютно и полностью отрешенным от «верной» политики и каких-либо идей гуманизма.
VIII
Еще в моменте, когда Лёша вытаскивал из воспоминаний истории бабушки, он понял, как работает этот наркотик. Тогда-то и появились семена сомнений, что ни о каком Дамиане они не узнают. Мать родила Лёшу еще до того, как он пришел к власти, поэтому единственным выходом было дать наркотик Егору, который может рассказать все, что знала мать до момента его рождения, ведь родили его лишь спустя четыре года, как раз тогда, когда сменился четвертый «новый человек» у власти.
Разумеется, старший брат отказался, и Жене пришлось пустить все козыри в ход, чтобы убедить его, что наркотик безопасен, ведь на его примере, кроме онемения, ничего страшного не случилось. С горем пополам Егора, решая за него, словно за робота, как поступить дальше, все же пустили сесть на стул. Перетянули вену, вогнали жидкость в кровь…
Все действия новоиспеченного правителя были направленны на силу и мощь страны. Он почти не разбирался в политологии и управлении страной, но его энтузиазм и ораторские способности вывели мощь Беларуси на новый уровень. За счет трудов предыдущих президентов страны, Дамиан организовал специальные клиники, в которых тайно обучали и модифицировали людей, которые впоследствии должны были стать его личной армией.
Дамиан был тем человеком, который показал людям злость. То, что ранее считалось чем-то плохим, стало сладкими воспоминаниями, о которых думали с горькой слезой на щеке. Здания были переформатированы под казармы, появилась новая, жуткая застройка, ухудшились отношения со странами-соседями.
Самым худшим врагом стала Россия. Никто и никогда не был так ненавидим Беларусью, как российский народ в конце двадцать первого века. Что странно, Дамиан не был националистом. Из себя этот статный, высокий и интеллигентный человек пытался построить борца за социальное равенство. Уже тогда нарастали серьезные конфликты между бедными и богатыми. Хоть Беларусь и не отличалась сильной классовой разрозненностью, но небольшие скопления совсем печальных районов, в которых был всего лишь новострой шестидесятых (преимущественно Гомель), вызывали у новоиспеченного диктатора негодование в высшей степени.
Начался массовый геноцид. Из-за того, что Дамиан был и оставался полным дилетантом в политике, найти более практичного способа избавится от неравенства он не нашел. Так весь гомельский район попал под прицел, начались бесчисленные смерти и казни по надуманным делам уголовного характера. Своими действиями Дамиан надеялся создать равную во всех отношениях нацию, с которой соседние государства будут брать пример. К сожалению, ему в этом помогла научная революция и научное сообщество.
Мало кто из народа поддерживал Дамиана. У человека, позиционировавшего себя изначально как ярого патриота и настоящего защитника народа, не было и четверти того человеколюбия, которые были у предыдущих людей у власти. Воины и ополчение гибли как мухи, люди на операционных креслах сходили с ума и не выдерживали, уходя в мир иной после долгих мучений, а выходило из них разве что процентов десять выживших. Озлобленных, печальных, потерявших рассудок.
После начала войны с неравенством в России, которую, как казалось, он трогать вообще был не обязан, вышла первая партия так называемых «новых людей». Сотня бойцов высшего класса, не отличавшихся в своих идеях и целях от настоящих демонов. Это был первый глупый шаг на пути Дамиана к самоуничтожению.
Вторым шагом послужило то самое неравенство, которое он так яро искоренял вот уже второй год активной гражданской и межгосударственной войны. Посчитав новую армию слишком опасной для общества, он построил отдельный город – Хевенгард, тем самым искоренив слово «неравенство» из лексикона и обезопасив людей в столице и областях. Искренне уверовав в свою задумку, он отправил в Хевенгард «новых».
Многие из «новых людей» ценили братьев по несчастью, и Хевенгард стал последней каплей в их ненависти. Последний выпуск бойцов дал свету модель совершенной формы жизни – Евгения Гроздя. Человек с этим именем стал основоположником «новой» военной революции в стране, после чего начался так называемый «кровавый каскад». Этим явлением прозвали постоянные убийства действующих диктаторов. Никому уже не было дела до выборов. Теперь на троне, которым новоиспеченные правители именовали президентское кресло, сидел тот, кто был сильнее. А тем временем за границей уже собиралась Россия и шла войной, даже не подозревая, что за перемены произошли в столице.
Самый кровавый из всех «новых» убил Дамиана и занял его место, а Евгений Гроздь скрылся навсегда, закончив свою миссию восстания. Так генетически модифицированные люди захватывали власть, пока они просто не закончились. За пятнадцать лет успело поменяться около пятидесяти одного правителя, которые порой не задерживались и на месяц.
«Кровавый каскад» кончился, как вдруг настоящий, живой человек сказал, что пора заканчивать с кровью. Ярый республиканец, Алексей Лещенко вмиг завоевал уважение подавленных и обездоленных жителей Беларуси. Произошла массовая чистка новых людей, лишь единицы которых взяли в армию для охраны…
Информация про «кровавый каскад» уже была дописана Женей как общедоступный факт. К сожалению, из воспоминаний не удалось достать более ничего из жизни печально известного и жестокого диктатора. Бравый республиканец Алексей Лещенко организовал Новую Республику. Отныне никто не имел права посягнуть на прежний строй. Страна погрузилась в долгую, бесконечную стройку. Все как и было в начале двадцать первого века – история повторилась, но теперь не придет никакой Александр Чеканский Из-за вражды с Россией и Гомельской Империей от менской территории осталась одна «золотая ветка», Гомельская Империя возродила античеловеческие идеи рабства и начала давить Витебск, организуя там колонии, а Брест был уничтожен тестом ядерного вооружения. Из всего многообразия белорусского колорита осталась последняя надежда – Гродненская Демократическая Республика. Однако из-за немногочисленности населения она быстро увядает, теряя последние силы под натиском колониального Гомеля.
На этом заканчивается история Беларуси двадцать второго века.
IX
Закончив спустя два с половиной часа перечисления и рассказы, многие моменты которых я нарочно опустил, Лёша взялся за голову и упал на пуфик. Сил у него больше не было. Сам неслабо измотанный своей частью, Егор прикрыл младшего брата одеялом и подошел к Жене, довольно вносящему дрожащей рукой правки в рукопись.
– Отлично, – заключил он. – Еще одна доза завтра, и мы составим самый настоящий справочник! Люди будут в самой настоящей прострации!
– Подожди, – взволновался Егор. – Ему и так трудно пришлось. Давай мы повременим с этим. Тем более он же тебе все рассказал, что еще требуется?
– Этого мало. Нам нужны подробности, перевороты, революции, мелкие политические проблемы, которые бы правдоподобно описали ситуацию. Очень важно, чтобы люди перестали думать о внешнем враге. Я вижу, что война была бессмысленной. Я вижу, что это надо остановить! Я спать, а за брата не волнуйся. Я не причиню вам вреда. Сам достаточно пережил дерьма, чтобы еще и нести его в жизни других людей.
Не говоря ни слова, Женя упал рядом с Лёшей и уснул. Спустя долгое время он даже закинет на него ногу и сильно пихнет, и старший брат еще с неделю проходит с больной спиной.
Увидев эту сонную картину, Егора самого потянуло к земле. Он пристроился в углу, подложил под голову пуфик и свернулся в комочек. Его сон нарушила Маша, пристроившаяся сзади и закинувшая руку ему на пояс. Она что-то неразборчиво прошептала, но Егор разобрал самое важное:
–…Не отбывать же наказание одному…
Так они и уснули.
– Вот же ж Затиркин кудесник! – восхищался Лёша, когда проснулся. Егор уже успел приготовить комплекты из логова Уорвика, и теперь они сидели на пуфиках и жадно уплетали еду. Никто не знал, сколько времени было снаружи, но, по предположениям Егора, там была глубокая ночь. – Я, конечно, удивлен, – причмокнул Лёша. – Нам надо записать больше, как думаешь?
Женя, к которому обратился старший брат, весь засиял, и они с хлопком пожали руки.
– Ты меня уже с самого утра радуешь, – сказал Женя и выкинул пустую упаковку из-под сытного завтрака в мусорку. – Приступим незамедлительно.
Работал ген очень просто. От Лёши лишь требовалось подумать о ключевом слове, как перед глазами начинали мелькать даты и воспоминания. Со стороны это выглядело как самая настоящая картотека данных, но на деле работали лишь картинки в голове, диалоги из которых были смутными, неясными, а визуальные обрамления трудноразличимыми. В общем и целом, это были самые настоящие воспоминания, которые Лёше просто передали через этот ген.
Но у действия ментанилина была одна проблема – человек не помнил ничего после того, как наркотик переставал действовать. В воспоминании человека остаются сцены, где он просто сидит и вспоминает что-то. У Лёши в голове это выглядело как он сам, сидящий два часа на месте и иногда затягивающийся сигаретой, говорил Жене слова, которые было невозможно различить. Приходилось все читать и впитывать как губка, чтобы вернуть утраченную память.
Вместе перекурив и глотнув для смелости пятьдесят грамм виски, Женя пригласил всех в компьютерную комнату для обсуждения культурного наследия, на которое упор в прошлый раз они не делали, но Егор с Машей предпочли занять себя другим – коллекциями, любезно предоставленными для изучения.
Оба ушли с головой в чтение и впали в ту кондицию, когда звук в комнате не должен подниматься выше тридцати децибел, а интенсивность музыки была подобна движению материков по океанам.
Решив, что в будущем ей поможет такой опыт, Маша забралась на пуф и набрала себе на колени около десяти томов черно-белых комиксов. В них она буквально утонула, забыв на пару часов о сне, еде и воде. Лишь раз она отлучилась в тесную и слабо освещенную уборную, откуда незамедлительно вышла спустя пару секунд. Чтение она прерывала тем, что доставала измалеванный от начала и до конца блокнот и яро зарисовывала сцены, движения, стильное обрамление и мультяшные пейзажи.
Дав мозгу отдохнуть и выкурив две сигареты, Егор вытащил с нижней полки один из десятков толстых томов и сдул с него легкий слой пыли. На корешке значилось золотыми буквами: «История Беларуси – средние века». Когда он это увидел, у него учащенно забилось сердце. Издание датировалось 2071 годом, так что в его достоверности ему убеждаться не приходилось. Он смело открыл книгу и тоже ушел в нее с головой.
Как и ожидалось, сведения из нее разительно отличались от того, что давали в университете. Измазанных кровью белорусов, еще до рождения Христа пускавших кровь своих врагов в каждой точке мира, не было. Это был простой оседлый народ. Помесь балтов и славян, мирно живших на своих землях до прихода инициативных завоевателей.
Так же Егор в других книгах открыл для себя древние цивилизации Рима и Греции, Месопотамии и Азии, описанные без той надменности, с какой их подавали преподаватели; открыл также справочник об идеологиях, где узнал про гитлеровскую Германию, фашизм, течении расизма и идеях неравенства. Там он увидел доселе невиданных философов. Сократ и Кант, что были уже неким архаизмом, которых боготворила Кира Васильевна, отошли на второй план, дав ему наконец увидеть альтернативы в лице Ницше, Сартра, Шопенгауэра и Достоевского; о последнем не раз, конечно, слышал ранее. Так в его голове укрепилась слепая уверенность в том, что теперь ты можешь доверять лишь себе и тому, что пришло из прошлого. Вся картина, и без того корректируемая старшим братом, дабы Егор не превратился в полоумного, поменялась напрочь. Он узнал многое, так что теперь совсем не хотел уповать на предыдущие свои предрассудки.
Однако с этим к нему пришло осознание, что старший брат от него все же что-то скрывает. Не мог человек, выросший в таких же условиях, как он, так много знать и так скептично относится ко всему вокруг. И все же, по старшему брату был видно, что истинной картины мира он не видел, хоть и не верил в переписанную. Егору срочно надо было выяснить, что посеяло в нем эти семена сомнений.
X
В один момент Егор, спускаясь вниз за порцией сигарет и уже надумывая строго обратиться к старшему за истиной, заметил свое слабое и темное отражение выше проигрывателя пластинок и магнитофона.
Он и раньше его замечал, но сейчас надолго залип и понял, что это не темное стекло и не занавеска, а какое-то устройство. Оно было настолько огромным, что занимало всю стену в конце коридора над нарисованным портретом длинноволосого парня. Он справился у утомившегося часами печатания Жени, что это было. Тут хозяин по привычке стукнул себя по лбу и громко расхохотался. Только Егор хотел расспросить Лёшу о его прошлом, как все пошло псу под хвост, потому что Женя выдал неожиданное заявление, повергшее всех в какое-то неконтролируемое и воодушевленное бешенство:
– Вот я дурак! – он завопил, вскочил с кресла и оторвался от распечатанных листов, которые они с Лёшей продолжали заполнять. – Да вы же это видели пару раз за жизнь!
– Что?! Что мы видели? – пищал Егор, совсем потеряв контроль от нетерпения и внезапного воодушевления. – Стой… Неужели это…
– Это телевизор, брат! – после фразы Жени в комнате начался сущий кошмар. Маша оторвалась от комиксов, Лёша вмиг проснулся, и усталость как рукой сняло, а Егор, потеряв всякий стыд, начал рвать на себе волосы и кричать от счастья.
– У тебя есть фильмы? Скажи, что есть! – взмолился Егор.
– Целая, мать ее, картотека! – ответил Женя и достал из верхней шуфлядки у туалета небольшое круглое устройство с выпирающим железным кубиком. – Три года скитаний по заброшенным домам в поисках записанных фильмов. Все сидели по подпискам на сайтах, которые были до войны, но некоторые скачивали их из-за плохой ситуации с интернетом.
– Ох, знали бы они наш интернет, – пробормотал Лёша, закинув руки за голову и выпучив глаза. – Давай запускай, Жека, не томи!
– Ну как это? Сначала надо подготовиться, – нетерпеливо ответил Женя, пряча флешку в карман. – Я сам давно хотел пересмотреть некоторые ленты, но просто так я этим не займусь, – он взял под руку Егора, и впервые за долгое время они вышли наружу.
Снаружи подул холодный ночной ветер. Город спал, а Егор удивился, что день они начали так поздно. Не сразу догадавшись, он посмотрел на часы и с ужасом заметил, что на них было 5:22. Внутренний мир подвала Жени настолько поглотил их, что они забыли о понятии времени. Егор поинтересовался, почему бы тому не повесить часы в комнате, но тот ответил, что предпочитает не заботиться о времени, поэтому что это мешает работе. Не до конца поняв логики, Егор не согласился, но потом сам словил себя на мысли, что часы над столом дома мешали ему рисовать в особо напряженные дни, словно подгоняя его.
Далее случилось то, чего Егор боялся больше всего, – Женя повел его в другой дом, который внешне был почти такой же, как и дом, в котором они обитали последние двадцать четыре часа. Женя словно нарочно выбирал из самых лучших обиталищ самые запущенные и страшные. Внутри него было все почти так же, за исключением двух трупов пауков, явно превосходивших размерами предыдущего, которого Женя убил в своем доме. Немного присмотревшись, Егор увидел, что твари, свернувшие лапки на полу, были раза в полтора больше того, что был в первом доме. От этого его дыхание перехватило. Их пятнышки на лапках зловеще смотрели на него, словно тысячи маленьких глаз. Подул ветер, и лапка одного из исполинов дернулась. После такого Егор просто выбежал за дверь и там упал на задницу, в страхе сжав кулаки.
– Да что ты раскисаешь, ковбой? Снаружи, пока вы будете идти к Барановичам, ты такого дерьма увидишь, что эти паучки для тебя будут лишь легкой отдушиной в качестве воспоминаний.
– Да что ты знаешь о тварях снаружи? – ответил Егор, прикусив большой палец.
– Да что ты о них знаешь? – парировал удивленно Женя. – Давай поднимайся, мне нужна помощь.
Робея, Егор прошел внутрь и почти вплотную прижался к Жене. Единственное, что его тогда отвлекало, – это предвкушение киносеанса. Испуганными глазами он рыскал из одного укутанного паутиной угла в другой, словно стараясь уловить каждое движение и выловить тварь, укрывшуюся в углу, но Женя явно был быстрее его – он высадил магазин своей узи в двух пауков, сидящих друг на друге.
– Жаль, но что поделать, – сказал Женя и с омерзением на лице отодвинул их от спуска в такой же подвал, какой был в его доме. – Их, кстати, зовут голиафами – по аналогии с огромными жуками. Ну, давай внутрь, не тяни.
А в подвале Егору открылось настоящее чудо, не меньше удивившее его, чем коллекции Жени. Темный подвал, который Женя осветил фонариком, был набит паутиной и целой кучей съестного. Тут тебе и банки с соленьями, и веточки чеснока на ниточках, и соленые грибы с луком, и лотки с немного подсушенными временем овощами. В свертках газет лежала копченая и промасленная рыба, в ящичках на полках томились специи и лавровый лист, в целлофановых пакетах лежали мармелад, желатин, шоколад и конфеты. Под потолком, из-за отсутствия места, была подвешена ложа для картошки.
– А какую я картошечку со специями жарю, – сладко протянул Женя, жутко выпучившись на Егора и облизнув губы.
– Верю, – ответил он, испугавшись.
Помощь Егора заключалась в том, чтобы нести большую часть съестного на горбу, пока сзади шел Женя и жевал лакричные палочки, держа в руке банку с маринованными грибами и веткой из трех головок чеснока.
Затащив все прелести внутрь, Егор тяжело опустил мешок на пол и раскрыл его. Тут Лёша чуть в обморок не упал, но Женя придержал его и потащил все на кухню. Приготовления не заняли много времени. Спустя сорок минут на пол опустился поднос с горой печеной картошки с пряностями, жареный хлеб, протертый чесноком, небольшая головка сыра, миска с соленьями и миска со сладостями, на которую Маша налегла в первую очередь.
