Читать книгу: «Лучший друг», страница 38

VI

Отец закончил на этой ноте, повернувшись к сыновьям, явно чем-то опечаленный и ожидая от них, что они его обнадежат. Егор, смотря на ровные дороги, хмурился и совсем не воспринимал слова отца. Его сомнения, что они прибыли напрасно, нарастали все сильнее, как бы он ни боролся с ними. Уильям, увидев этот скепсис на лицах детей, спохватился и добавил:

– Разумеется, вы будете мне помогать. Мы восстановим это место вместе!

С каждой минутой, проведенной в городе, Егор понимал, что у этих людей не все потеряно. У них есть технологии, связь и деньги, которые помогут добиться справедливости. В этом мире люди борются и играют с судьбой, не боясь жертв. Ему стало грустно, и он вспомнил свой родной город, свою страну.

В сознании начали плыть серые, вмиг ставшие теплыми и родными его сердцу картинки. Он вспомнил ржавые перила своего двора, вечно скрывающие печаль лиц прохожих, ужас пустоши, город А, беглое племя Энтони, сбежавших с завода Павлика и покойного Костю и истощенного бессмысленной борьбой Уорвика – старика, который погряз в отчаянии, который потерял надежду на перемены. Он увидел, как безвыходна их ситуация. Глаза бегали по его братьям, что сновали по улицам, уткнув носы в смартфоны. Они были главной опорой и его родными людьми, которые почему-то справились с давлением несправедливости. Эти люди, как ему подсказал погрязший в алчности и деспотизме Менск, были третьей колонной, поддерживающей две другие – справедливость и честность. С каждой секундой разговора Уильяма эта страна все сильнее становится похожей на их мир, пусть то было визуально и незаметно.

Он задался вопросом, которым задались все из присутствующих в тот или иной промежуток времени: «А почему мы так не можем?» Братский народ, а такие разные. Он сжал кулак и зажмурил глаза, чувствуя глубокую обиду.

– Не в этом дело, отец! – не выдержал от злости Егор и закричал. – Ты не с теми воюешь!

– Нет, сын мой. Я же вижу, что ты не знаешь истории до конца…

– Я не про этих людей, – уточнил Егор. – Я уверен, что ты не ошибся в сравнении этого мира с процессами нашего, только вот твои навыки, светлый ум и рвение можно направить в другое русло. Есть наш «черновик», который надо переписать. Нет никакого фатализма! Это фантастика, бать. У нас есть Родина, которая нуждается в помощи и умных людях. Она не выдержит, понимаешь? Еще пару лет, и все сгинет к чертям собачьим. Ты же родился там, а не здесь…

– Но не в Беларуси, – холодно парировал Уильям, насторожившись и чувствуя, как по лбу струится пот.

– А великолепные люди из пустоши, достойные лучшей жизни, – подхватил Лёша, видимо, в тот момент думавший о том же, о чем и Егор, – погибают там без суда и следствия. Возродилось дремавшее столько лет рабство, шовинизм и жестокие, необоснованные человеческие жертвы. Войны, голод, болезни без медицины. Мы откинуты в эволюции на сотню лет назад, а то и больше…

– А ты говоришь про какой-то мир Аин… Ты себя слышишь? – закончил Егор, еле сдерживая крик.

– Люди работают на плантациях только из-за алчности других. Умирают даже дети и женщины – никого не щадят, – говорил Энтони, не особо-то и хотевший спорить с новым для него человеком.

– Это все потому, что ты потерял любимую, а Лёша упал в это отчаяние несостоявшегося писателя, – парировал твердо отец.

– Маша? – встрепенулся Егор. – И все же ты был там? – он не выдержал. Мысль о том, что отец все это подстроил, не давала ему выбора.

– Что… – отец весь пожелтел и протер лоб. – Нет, я видел это через…

– Да что ты видел?! – сорвался на крик Егор и ударил его, сам не заметив того, сколько силы было в его кулаке. – Стой, – он осекся. – Ты делал это специально?

– Что? Нет, конечно! – противился Уильям, сплевывая кровь.

– Эгоист, затащивший нас сюда только ради помощи, чтобы родные дети подговаривали тебя и лишний раз убеждали в том, что ты прав в своих дебильных идеях! Псих, трус! А знаешь, почему она умерла? Потому что в стране бандиты, разбойники, убийцы… – он сорвался на плач, но в ту же секунду сдержался. – Ты мог столько изменить. Ее убили жадные вояки, которые не в силах даже мирно сосуществовать. Везде война, а мы воевали с ними из-за того, что нас начали гнать из города. Кто? Наши же люди и… звери, черт их дери. В мире Каптурам нету братства. Все завязано на вечных конфликтах. Пусть даже наш мир твой долбанный грейпфрут, кожура, цедра, косточка – хоть сраный жмых, но бог не настолько глуп, чтобы заставлять людей ходить из одного мира в другой! Это даже звучит фантастично! Не находишь ли ты, что это вера? Религия, бать!

Отец впал в ступор. Из его рук выпал диктофон, который упал на плитку в паре десятков метров под ними. Уильям отошел от братьев, тяжело дыша и меряя пульс. В глазах отца были испуг и злость…

– Но дороги назад нет, – сказал отец. – Я принял фатализм, который говорит мне идти вперед. Вы меня не переубедите…

– Вера? Ученый… Ты ученый, который уверовал в мистику. Ты же тот, кто строит теории и подтверждает их, – еле сдерживая гнев, кричал Егор. – Ты не веришь в это! Ты не веришь в чудо! Далет и Заин – это твой гениальный ум, а ты его тратишь на то, чтобы верить в фатализм? Чушь, которую в тебя вселила эта кротовая нора. Стой же, остановись…

VII

Отец стоял перед выбором. С одной стороны, его вера манила, оплетала и никогда не ослабевала, но с другой стороны, он наконец увидел поверх своих очков чистый холст. Из-за своей зацикленности он забыл о рациональном мышлении, он забыл, как смотреть на вещи со стороны.

Мир Каптурам представлял из себя что-то вроде конструктора, который можно было построить из рвения и знаний Егора, силы и навыков Лёши, а также науки Уильяма. К своему ужасу он заметил, что вера его была хрупка, как хрусталь. Как тонкая корка льда. Его дети вмиг увидели простую истину, которую не увидел величайший ученый.

Уильям стоял у выступа на крыше и нервно скуривал третью сигарету подряд. В голове не укладывалась мысль, что дети мыслят рациональнее, чем великий ученый. Это был единственный фактор, который сдерживал его от работы с фатализмом мира Аин.

– Это глупо, – сказал Егор и взял отца за плечо, уже не находя аргументов.

Причина того, что Егор не верил в концепцию отца, была не в том, что он имел аргументы, факты или доказательства. Все строилось на предположениях и на банальных чувствах, оглядываясь на которые он понимал, что никто не управляет им, пусть порой и казалось, что сердце за тебя решает, что делать.

– Почему? – сам уже не веря себе, сказал Уильям, содрогаясь под уверенностью младшего сына. – Почему глупо?! У тебя есть научные доказательства несостоятельности?

– А у тебя есть доказательства? Ты поверил, а я это знаю. Я знаю, что все делал в этой жизни по своей инициативе. Потому что мы вершители наших судеб. Ты можешь прямо сейчас активировать портал и уйти, что покажет несостоятельность твоей теории…

– Не могу! – резко ответил отец.

– Не уговаривай себя! Я вижу светлость твоего ума. Он не принадлежит этой теории, а просто опутан ею. Как опутано легкое, больное раком. Сделай выбор в пользу своего мира, который сможешь гордо именовать «Чистовик», но только на родном языке, – Егор хлопнул его по плечу и указал ладонью на Энтони. – Этот человек прошел рабство, отшельничество и войны. Голод, холод, пустошь и веру, но его вера направляет его, дает волю к жизни и стремится упокоить его сомнения, в то время как твоя вера разрушает тебя изнутри, не дает осознать то, что ты самостоятелен. Как ребенок в люльке, который полностью зависит от матери. Только мать любит ребенка, а твоя идея – нет. Энтони не сомневается в своей вере, а твоя треснула лишь от одного моего заявления. Это я понял за свою короткую и жалкую жизнь, и это одно из немногих убеждений, в которых я уверен, в которых намереваюсь убедить и тебя. А моей верой, если тебе интересно, стала любовь, которая погибла, вероятно, частично и из-за твоего фатализма. Из-за твоей слабости, бать, – он пытался казаться милым и хотел быть добр, но не сдержался. Из глаз потекли слезы, за которые он возненавидел себя. – Из-за твоей слабости, бл*ть!

Он стукнул его в грудь кулаком и отвернулся. Уильям выпустил из руки окурок. Из глаз его брызнули слезы, и он припал к плечу сына. Тут Егор осознал. Он осознал свою цель и то, куда можно направить свой талант художника, доселе дремавший так долго. Лёша подошел ближе и обнял их, а Энтони стал рядом и в защите выставил лом, выступая их верным охранником, но Егор взял его руку и присоединил к их новому члену Ройо.

– Я был не прав, – говорил Уильям, чувствуя стыд и сомнения, которые до сих пор не покидали его. – Пусть эти люди не будут мной, а будут спасать друг друга. Они – вершители своих судеб, а не кучка трусов. Так же ,как и я вершитель своей судьбы.

И все равно в его словах чувствовалось сомнение. Он не верил себе, но пытался какое-то время убедить себя. Хотя бы попробовать что-то новое.

«Мы ничего не сделали в этом мире, чтобы так просто отдыхать. От «GalaxyGuy» остались перекати-поля да плакат на стене. Мы исправим эту пустоту, заполнившую наш мир. С нами отец, верный друг и братья».

Уильям ввел на панели знакомые символы и приставил минус в конце. Какое-то время он стоял, склонив голову и ломаясь, но он утер слезы, поправил запотевшие очки и поджал губы, гордо выпрямившись, как настоящий ученый, смотрящий в глаза страху с усмешкой, с научным подходом и кипой теорий и аксиом под рукой. Он слегка приподнял уголки рта и вошел в портал. За ним устремились Энтони и Лёша, а Егор, напоследок устремив взгляд на людей снизу, мысленно пожелал им удачи. Нога ступила в холодную пустоту, которая отправила его снова в палату с санитарами, только теперь он смело выдернул катетер и послал на хрен всех, очнувшись в погребе отца.

VIII

Команда из четырех человек выбралась наружу. Не успели они пройти и пары метров, привыкнуть к старым ночным пейзажам, как их встретила палатка с двумя плазмациклами, оружием и костром, на котором знакомый толстячок в рубашке, с лысой головой и в очках варил какую-то кашу в переносной самонагревающейся кастрюле. Паша без особого удивления поднял на них взгляд и позвал кого-то из палатки, продолжив варить кашу.

Из зеленой палатки показалось чистое, бритое лицо старика Уорвика. Он вышел и, разведя в приветствии руки, обнял малыша Егора. Удивившись не меньше отца, Егор с братом принялись расспрашивать прибывших. Эта встреча еще сильнее подогрела их интерес к переписи черновика.

Пока отец с Энтони вели долгую беседу и знакомились с давно известными нам персонажами, Егор сидел около брата и, чувствуя рядом с ним какой-то озноб и неловкость, улыбнулся. Как оказалось, Паша с Уорвиком давно задумали найти их. Толстячок ушел в изучение науки, смог сам собрать второй генератор, соединить плазмациклы, дабы получилась конструкция для более простого их продвижения, а Уорвик вдруг осознал, что не так уж и хочет домой. Паша разбудил в нем желание идти дальше. Рвение толстячка очень воодушевило его. Героев же наших нашли по датчикам, которые Паша нацепил на их одежду еще после смерти друга, уже тогда понимая, что они встретятся вновь. Правда, датчики Маши и Лёши пропали, но вот Егора остался на все той же синей рубашке.

Тем временем в их мире прошло не три часа, как было в мире Аин, а целый день.

Егор, перебирая в голове все печальные сцены их долгого пути, посмотрел на брата и вдруг понял, кто был всегда его опорой. Лёша опустил свое небритое, покрытое легкой, как и у отца, щетиной лицо и тоже улыбнулся. Старший брат потрепал по кучерявой голове Егора. Опустив стыдливо голову, он улыбнулся, гордясь тем, что он счастливейший человек в мире. У него есть брат, которого он безгранично любит и без которого он бы пропал еще тогда, тринадцать лет назад, и пропал бы в любой другой день. В конце концов Егор понял и принял того, кто был его лучшим другом, более не сомневаясь в нем. Только лишь себя он так и не смог принять.

Эпилог

Дождливый вечер марта две тысячи сто восемнадцатого года не подавал никаких надежд на то, что ситуация Егора образуется. Конечно, прибывший в город не так давно, Женя смог поднять ему немного настроение известием о том, что майор Эшби (так теперь называли Лёшу) все же смог договориться со вторым округом Гродно о передаче военной силы городу А, но это никак не изменило его постоянного положения. А постоянное положение Егора, что не было теми кратковременными перепадами настроения между известиями Жени и визитами Энтони, не менялось уже семь лет. Облачившись в длинное пальто, которое ему подарил брат ещё после прибытия в город А в одиннадцатом году, он шел к церкви Ахамба. Весь заросший, с длинными косматыми волосами, бородкой и редкими усами, которые он неделю назад удосужился побрить, Егор ковылял по новой брусчатке и шатался из стороны в сторону от виски в крови, уже даже не помня, сколько ему лет, не зная, что происходит вокруг, но четко помня, что ему нужно было сделать и какой постер напечатать.

После выпуска в свет книги «Паскудство», в которую Егор засунул перерисованные мотивы прошлого, а также написанные под ментанилином фрагменты государственных переворотов и историю конца двадцать первого и начала двадцать второго века, он погряз в работе над постерами, их разработкой и книгопечатанием. Поселившись шесть лет назад в старой типографии, он больше не знал, что такое жизнь снаружи. Его интересовало только его дело и мысли о прошлом.

Прошлое для него – противное слово, которым клеймят трудные времена и сопливые периоды, так что Егор предпочитал называть время их путешествия былым временем. Так ему проще было не ощущать себя мучеником в чахнущем от сигарет и алкоголя теле. С этими мыслями, перемежающимися с ощущением, что он готов в любой момент упасть на брусчатку и уснуть, он держал путь к церкви, шпиль которой издалека можно было увидеть почти в любой точке города.

Зайдя в огромных размеров красивое здание с редкими свечами и элегантной деревянной гравировкой на скамьях и иконах, изображавших неизвестных ему святых, Егор проследовал к кафедре. Читающий с закрытыми глазами молитву Энтони поднял палец, и Егор дал ему закончить. Спустя пять минут Энтони спустился к нему и широко улыбнулся. Егор сделал усилие и приподнял уголки рта, смотря на облаченного в длинную мантию Энтони.

– Здравствуйте, брат Джо! Как поживает ваш досуг?

Они обнялись.

– Уймись, Энтони. Мы же братаны… Да, отложи официальную речь для прихожан.

– Ну ладно, брат. Рассказывай, почему пришел? Почему давно не заглядывал? Что поведать хочешь? Как Женя, майор Эшби?

– Да не нагружай меня, – Егор почесал нос, и Энтони заметил следы белоснежного порошка на кончике его носа и нахмурился. – Не смотри на меня так.

– Брат Джо…

– Я чувствую, как начинаю умирать, – не желал слушать его наставлений Егор. – Внутри как-то холодно. Я испробовал все: наркотики, алкоголь, сигареты, других женщин и даже работу. Ничто меня не отвлекает. Может, бог мне поможет? – он посмотрел на него пустыми, но полными надежды глазами, которые были слегка скрыты его длинными вьющимися волосами, мокрыми от дождя.

– К кому же ты хочешь обратиться? – задал обычный для такого колоритного города вопрос Энтони, на что Егор вздохнул и хотел было махнуть на все и уйти, но тот его остановил. – Брат Джо, бог всегда поможет, и для меня большой загадкой представляется то, что ты пришел только сейчас. И то, что ты перечислил – ужасно.

– Я прошу тебя помочь, потому что больше не могу терпеть. Мне наставления по поводу грехов не нужны, пойми меня правильно. В ад ли, в рай – без разницы. Я лишь прошу нашего возможного покровителя справиться только с одним чувством, а остальное пусть расценивает, как хочет, – он прищурился и глубоко вдохнул запах меда и ладана, которым была наполнена святая церковь Ахамба. Это его слегка успокоило.

– Это все из-за твоей девушки, я же правильно понимаю твое?

Егор широко раскрыл глаза. Энтони удовлетворенно кивнул и провел Егора в исповедальню. Внутри, постоянно нервно поправляя кучерявые пряди и по несколько раз осматривая маленькую баночку с белой пылью от порошка, он рассказал все, что его гложет.

– Постоянный запах смерти, – Егор кивнул головой и чуть нахмурился. – Да. После смерти Кости я чувствую его везде, но только не так отчетливо, как сейчас. Сейчас я только и вижу, как ноги свинцом наливаются. Работать сил нет, все упущено. Дедлайн? Для меня пропало это понятие. Вроде и свободен, а вроде в вечном плену.

– Ну, в вечном плену звучит сильно преувеличен, – осек его Энтони, перейдя со своего официального стиля на более развязный. Егор усмехнулся. – Тебе давно пора это пустить, – вдруг сказал Энтони. – Тебе надо ее отпустить. Тут, как говорится, только бог поможет. Все, что тебе остается в твоем случае, – это ходить ко мне и рассказывать все, что тебя волнует. Мы вместе будем говорить и разбираться в этом. Но главное – помнить, что бог всегда с тобой.

– Да что мне твой бог, – не выдержал Егор, давно чувствуя фальшь в своей же идее идти в церковь. – Я хочу избавиться от этого. Семь лет душа травится. Я не знаю, как бог поможет.

– Он не находит там места, – спокойно отвечал Энтони с другой стороны деревянной стенки. – Из-за твоих сомнений ты не способен распахнуть господу сердце.

– А какому же богу в итоге его открыть? – с иронией спросил Егор.

– Только тебе решать. Помнишь, что ты сказал в Беларусь времени другой? Его направляет его вера, дает силы. Постарайся найти эту веру и в себе.

– Черт с ним! – сказал Егор и вышел из исповедальни, но остановился и сжал кулаки.

– Не упирайся, брат. Ни к чему твой нигилизм не приведет. Это то, что ты так долго отгонял от себя. Это то, что помогает всем.

– Мой нигилизм сделал меня тем, кто я есть, – врал Егор. – Но как я могу обратиться к богу, когда даже духу не хватает говорить о ней! – он повернулся к Энтони, а из глаз потекли слезы. – И кто мой бог? Чувство, будто она им и является.

Уже высохший и потерявший былые силы, Энтони подошел к нему и взял за плечи. Егор ударился ему в грудь и тихо заплакал. Плакал, заливая слезами балахон Энтони, но тот ему не говорил ни слова. Уже тогда, в этот вечер ужасной погоды, было понятно, что Егор обратится к вере. Не столько к религии, сколько к простой вере в самое лучшее. Он отбросит прежний скепсис, потому что здраво рассуждать было сложно, даже почти невозможно. Ему просто нужна была помощь.