Читать книгу: «Я обрёл бога в Африке: письма русского буш-хирурга», страница 44
167. До последнего издыхания
Всё-таки журналистам нужно отрывать яицы… профессиональным.
К журналистам-любителями нужно подходить особо жестоко – этим нужно отрывать яицы с выкручиванием. Особенно российским – эти так спекулируют темой величия России и гениальности её детей, что теряют чувство гуманности.
Есть такой чудесный 101 года старик – Федор Углов, бывший хирург, преподаватель, учёный, организатор науки… Говорят, что он всё это очень хорошо делал. Охотно верю.
Хотя восхваляемую всеми его монографию по раку лёгкого я знаю с первого года своей работы в отделении торакальной онкологии МНИОИ им. Герцена – нас прямо-таки заставляли её покупать. Наверное, по тем временам она была выдающимся достижением советской хирургической литературы, хотя использовать эту книгу в качестве настольного руководства по хирургии рака лёгкого было трудно. Вообще-то умение блестяще оперировать и умение создать хорошее руководство по хирургии – две большие разницы. Особенно в СССР. Ещё более скромной – если не сказать более – является мемуарного типа книга Углова. Но всё это – моё персональное, вероятное неправильное, мнение.
Речь не о литературном наследии старика Углова. Речь идёт о прошлогоднем шоу, устроенном «близкими» Углова по случаю его 100-летия. «Столетний хирург оперирует» + «ревностная обожательница таланта русского хирурга пожелала быть оперированной только им!» – я высказал в русском и международном SURGINET'ах мнение, что устроители этого балагана должны быть отданы под суд за «издевательство над стариком».…
Старческая деменция бывшего хирурга и клиническая психопатка принесли доход газетчикам. Было ли это прославлением славы отечества и отечественной науки? По-моему, это крайне вредная инокуляция в мозги молодых россиян низкопробной спекуляции на тему «Отечество Моё». В этом году подчёркивается, что дед Углов в свои 101 год всё ещё заведует кафедрой.
Совсем офигели… Парад полуживых Брежнева-Черненко. Деду не могут организовать приличную ПЕРСОНАЛЬНУЮ пенсию для его сносного существования, вот и держат на ставке заведующего кафедрой. Эта политика уходит корнями в недалёкое прошлое, когда заведующие научными кафедрами зубами намертво держались за свои должности до последнего издыхания.
А всё по простой причине – на их даже высшего разряда пенсию было невозможно поддерживать привычный им жизненный стандарт. Вот и страдала наука от этих незаменимых пердунов.
Старейшему в мире практикующему хирургу из Санкт-Петербурга исполнился 101 год.
Старейший в мире практикующий хирург, академик РАМН петербуржец Федор Григорьевич Углов в среду отмечает свой 101-й день рождения, сообщает «Интерфакс». Врач с 76-летним стажем до сих пор возглавляет кафедру госпитальной хирургии Петербургского государственного медицинского университета имени академика И.П. Павлова.
«Федор Углов уже более 50 лет работает на нашей кафедре, он до сих пор проводит обходы и консультации хирургических больных, занятия со студентами и молодыми хирургами, занимается общественной деятельностью, ведет широкую научную работу», – рассказали на кафедре.
По словам собеседника агентства, академик Углов за годы работы провел более 6,5 тысяч операций, является автором 8 монографий и 600 научных статей. «Это врач с уникальной хирургической техникой, после выполненных операций ему неоднократно аплодировали многие известные хирурги мира», – отметил сотрудник института.
Фёдор Григорьевич Углов занесен в Книгу рекордов Гиннесса как старейший практикующий хирург в СНГ.
http://mednovosti.ru/news/2005/10/05/uglov/
168. И вновь романтика профессии
Романтичного в нашей хирургической профессии, безусловно, много. Среди прочего – возможность близкого знакомства со знаменитостями… или с их далёкими родственниками – тоже ведь форма «приобщения к всемирной славе».
В мою палату поступил больной из Грузии. Мой подопечный Зураб Мачаладзе прошептал мне заговорщицки:
– Он из семьи Сталина!
Судя по тому, что со стороны нашего профессора никаких специальных указаний по поводу данного больного не последовало, грузин пытался проскочить лечение в Центре на халяву – на славе своей причастности к имени Сталина. Халявных больных Пирогов доверял оперировать нам.
После завершения обследования и обсуждения больного на конференции отделения я сообщил дальнему родственнику великого вождя всех народов:
– С помощью всех неоперационных методов исследования мы не нашли у вас рака лёгких. Нам представляется, что выявленная на рентгенограмме тень в верхней доле вашего левого лёгкого является просто поствоспалительным рубцом. Не скрою, будь вы помоложе, мы, возможно, порекомендовали бы вам операцию. Но для вас риск операции превышает риск возможного развития рака на фоне рубца в вашем лёгком. Наш совет – поезжайте домой и наслаждайтесь жизнью.
Чтобы быть уверенным в том, в том, что больной правильно меня поймёт, я пригласил для перевода на грузинский язык моей длинной речи очень деликатного, умного и симпатичного аспиранта Георгия Ахвледиани – тоже родственника… нынешнего президента Грузии, который тогда был министром иностранных дел СССР.
Родственник Сталина не внял моим рассуждениям.
– Не подмажешь – не поедешь! – решил он.
Он сказал нашему аспиранту, что я – плохой доктор, и поспешил в кабинет профессора с конвертом в кармане.
Через полчаса Пирогов вызвал меня:
– Вячеслав Дмитриевич, включите больного Д. в операционный список на завтра. Оперирую я, вы помогаете.
– Анатолий Иванович, гнилой мужик… Да и рака у него нет.
– Ах, Слава, ну что ты! – патетически воскликнул Пирогов – Больной приехал за операцией – он должен её получить.
Дома я излил жене всё то, что я думал про Пирогова по поводу случившегося.
– Откажись от ассистирования! – сказала жена.
– Не всё так просто, милая. Сегодня я откажусь, а завтра-послезавтра и весь месяц он не только не даст мне оперировать, он меня даже в ассистенты не поставит.
Во время операции мы встретили плотные спайки в корне левого лёгкого. При подходе к первой артериальной сегментарной ветви верхней доли, подлежащей удалению, была повреждёна левая лёгочная артерия. Потеряли очень много крови – литра три. На Пирогова было жалко смотреть – пот капал с носа. Подозреваю, что у него и штаны были мокрые.
Всё завершилось пневмонэктомией – удалением всего левого легкого. То, что мы вышли из операции с живым больным – заслуга анестезиолога.
Я не переставал удивляться Пирогову – даже после такой говённой ситуации он принял приглашение родственников на ужин в ресторане!
– Слава, Зураб, вы едете со мной!
Я попытался отказаться, но Зураб сказал, что родственники подумают, что операция была плохо сделана – таков обычай! Да и жрать, честно говоря, хотелось.
На халявном ужине Пирог токовал в обычной манере. Ещё бы – не каждый день родственников Сталина приходиться оперировать!
Я пришёл домой и позвонил в отделение интенсивной терапии ВОНЦ АМН СССР, откуда мне сообщили, что наш больной умер – пневмонэктомия да ещё с такой кровопотерей и гемотрансфузией для него оказалась непереносимой.
Нд-а-а… Можно сказать: купил себе мужик операцию.
Печальная история имела смешное продолжение.
Профессор Пирогов даже в случае смерти больного не имел обыкновения возвращать деньги, полученные им до операции.
Спустя какое-то время после смерти несчастного далекого потомка Сталина секретарша возбуждённым шёпотом сообщила мне:
– Там приехали родственники умершего грузина… за деньгами. А Пирогов от них бегает уже второй день.
Трудно было понять эту дурацкую ситуацию: Пирогов отличался необычайной житейской смекалистостью – может быть, в этот раз у него под рукой нужной суммы денег не оказалось?
Бывали ситуации и более порнографичные. Как-то Паша Спивак вошёл ко мне в кабинет и сказал:
– Я утром ассистировал Пирогову – у нас больной на столе остался. Сейчас я шёл из реанимационного отделения по вестибюлю – там родственники умершего кричат в полный голос: «Нас здесь за наши же деньги зарезывают!»
Профессор Пирогов и из этой неприятной истории вышел сухим, как выходил он из многих других подобных историях – в умении «брать в лапу» профессору нельзя было отказать!
Умение брать… Тоже ведь элемент романтики нашей профессии – с хождением по лезвию ножа. Младшим научным сотрудникам – в этой должности я состоял при Пирогове до седых волос – больные деньги давали редко: нам в основном перепадал невинный коньячок, конфетки там… ну и природные дары – домашнего посола чёрная икра с Каспийского моря, браконьерная красная икра и красная рыба с Сахалина, домашнего приготовления виноградные вина из Молдавии, Грузии.
Основная масса пациентов хорошо разбиралась – кому нужно давать в лапу за быструю госпитализацию, за операцию и т. д. С этими пациентами и проблем не было у берущих.
Хуже, если пациент попадался невежественный: знает, что дать-то надо – а кому? От этих были бо-о-ольшие неприятности.
Отбывал я свой трехмесячный срок в поликлинике ВОНЦ СССР. Больных было много, голова шла кругом от работы по их обследованию и представлению старшему научному сотруднику или профессору для заключения по плану лечения: отвергнуть диагноз злокачественной опухоли; при подтверждённом диагнозе злокачественного новообразования неоперабельных больных нужно было передать радиологам или химиотерапевтам, а операбельных – кого отправить с рекомендацией хирургического лечения в онкологический диспансер по месту жительства, кого – госпитализировать в наше отделение.
Состояние онкологической помощи на Кавказе было ужасным, поэтому пациенты-кавказцы стремились любыми путями остаться для лечения в Центре.
После завершения обследования я вызывал больного с родственниками, сообщал о диагнозе (про рак не принято было говорить, мы пользовались нейтральными терминами типа «заболевание лёгкого», «заболевание пищевода» и т. п.) и говорил, что представлю их своим старшим коллегам, которые решают вопрос о месте проведения лечения.
Собственно говоря, эта форма беседы не содержала даже и намёка на вымогание. Потенциальный толковый взяткодатель легко мог сообразить, что сидящий перед ним младший научный сотрудник – самое последнее лицо в списке тех, которые нуждаются в подмазывании. Этому последнему лицу перепадал, в крайнем случае, свёрточек с приобретениями из ближайшего гастронома.
Во все годы моей работы онкологом в МНИОИ им. Герцена и ВОНЦ АМН СССР я руководствовался принципом – деньги брать только при выписке оперированного больного. Я обычно говорил дающему:
– Я суеверный, как и все хирурги: боюсь брать деньги перед операцией – хирургия есть хирургия, всякое бывает. Будете выписываться – тогда уж сами решите.
Это тактика лишена необходимой для обогащения житейской изворотливости – из десяти больных, предлагавших тебе деньги перед госпитализацией, только один возвращался к тебе с конвертом. Но она была наиболее безопасной формой общения с подкупающими тебя пациентами.
Как-то в один из несчастных дней в поликлинике Центра я отобрал завершивших обследование больных для представления профессору, вызвал их один за другим в кабинет и сообщил о своих планах с просьбой быть терпеливыми, поскольку профессор мог прийти нескоро. В наступившей после этой части моего рабочего дня паузе в кабинет вошёл «невежественный» родственник больного кавказца для «я хочу вас спросить кое о чём». Пока я мыл руки под краном родственничек без слов сунул мне в карман конверт.
– Я же вам сказал, что я покажу вашего брата профессору, который и будет всё решать: если больному можно сделать операцию, то его положат в Центр, а если он неоперабельный, то тут и деньгами не поможешь.
– Дарагой доктор, это я просто в знак благодарности за вашу доброту, – задержал взяткодатель мою руку, слабо пытавшуюся извлечь из кармана конверт для возврата.
Естественно, что я не возмущался:
– Да как вы смеете! За кого вы меня принимаете!!!
И сопротивлялся я слабо – при нашей нищенской зарплате было глупо изображать неподкупность. Я дал слабину – и был наказан.
Во-первых, я позволил себе подумать, что этот грузин и на самом деле благодарен мне за проведенное обследование.
Во-вторых, я и не запомнил, за какого больного из Грузии меня купили – их было в тот день несколько.
Так или иначе, всё с моей стороны и со стороны профессора было сделано по закону – некурабельному, как это выяснилось позже, больному мы порекомендовали по месту жительства симптоматическое лечение (болит – таблетка от боли, кашель – микстура от кашля, температура – укол от температуры). Но меня ведь покупали за то, чтобы я обошёл «закон». Какой закон – природы.
Через какое-то время меня вызвал к себе главный врач Центра Валерий Кондратьев (хороший и добрый парень) и дал прочитать мне письмо-жалобу больного: «…Я дал доктору Рындину сотню, а он даже и одной таблетки мне не выписал…».
169. Бедные и богатые
Социальная справедливость – выдумка бедного с непомерными половыми потребностями еврея Карлы, жившего на заднем дворе подачками со стола своего богатого единоверца Фридриха.
Для Фридриха достаточно было бы раз взглянуть на омываемые холодными водами Онеги петроглифы Бесова Носа – он возлюбил бы всем сердцем высеченного там карлика-вот-с-таким-вот-хуем и выгнал бы взашей дармоеда Карла. Фаллос – хуй, ежели по-русски, – и его отсуществительные глаголы определяли развитие человеков все тысячелетия.
«Шерши ла фаму!» – врубили в литературе общепризнанные эротоманы французы-сифилитики.
«Не верь женщине!» – выколол на руке чёрный заключённый-убийца, которого я оперировал по поводу околожопных осложений СПИД'a. Это всё неправда… Женщины доверились слишком уж мужикам с большой потенцией и проебали матриархат. Пришёл Ислам – мужицкая религия; никто из вас не видел, как бережно ухаживают за своим членом правоверные мусульмане после каждого пописать?
Полюбопытствуйте – достойное подражанию рукодействие. О какой социальной справедливости для женщин можно говорить с этими людьми?
В шоп-центре ко мне подошёл крепкий африканец:
– Сэр, у меня семь детей – помогите, плииз.
Я дал, конечно, ему пятак и стал думать:
– А зачем? Зачем ты так безжалостно заёбывал свою несчастную жену и так бездумно размножался?
Животный инстинкт «Рожаем больше – больше в живых останется!», закодированный просто в нескончаемую эрекцию.
Почему не сожгли на костре создателя виагры вместе с его «know how»?
Ну, ведь если у тебя не стоит, полагаю, что тебе и не хочется – или я неправ?
Теперь вот миллиарды китайцев, индийцев, малайцев отдают последние рупии на закупку виагры.
Сотни миллионов нежеланных и никому ненужных новорождённых – аборты ведь осуждены, да и дороги! – ежегодно заселяют океанские кромки, склоны ползучих гор, пустыни, shack-land'ы городов-гигантов…
Потом их смывают цунами и наводнения, заживо заваливают глиной оползни, морит засуха, выжигают пожары – а пиздоболы ООН получают огромные дорожные и суточные для выезда на «посмотреть».
Зачем?
Попросите у просящего у вас «Сэр, у меня семь детей – помогите» расстегнуть ширинку и посмотрите – дешевле обойдётся мировой халявной пиздобольной организации.
Слава те, Господи, пришёл ВИЧ. Всё прекрасно – кара за нарушение заповеди «Не прелюбодействуй!» – нет, надо пиздоболам ООН потрясать мир: «Даёшь антивирусные препараты ВИЧ-инфицированным беременным и новорождённым!»
Опомнитесь, уроды!
В ЮАР 40 % безработных, примерно столько же сексуально активных ВИЧ-инфицированных. Говорят, что если кормить беременных антивирусными препаратами, то 50 % детей рождаются без ВИЧ. Но ведь известно, что при рождении невозможно узнать, кто из детей заражен ВИЧ, а кто нет. Это значит, что и после рождения всем новорождённым нужно давать антивирусные препараты. При 40 % безработицы в стране…
Если заражённая ВИЧ мать будет кормить грудью ребёнка, то она передаст ему вирус. А уж это значит, что нужно всех новорождённых обеспечивать смесями для кормления… При 40 % безработицы в стране…
При самом великолепном раскладе мамаши помрут до обеспечения ребенка «стал-на-ноги» – кто будет кормить их? При 40 % безработицы в стране…
И это только на примере одной из богатейших стран мира. А что говорить про беднейшие?
Гуманисты нашли временное решение проблем голода генетическим инженированием злаков и скотины. Пиздоболы в крик: «Ах, как это отразится на генах!!?»
Да хоть как! Почему вы не кричите: как отразится на генах антивирусное лечение? Да и не на генах, а просто на здоровье ВИЧ-инфицированных???
Кто хоть раз попробовал для профилактики попить месяц антивирусные препараты, тот поймёт меня…
Я после двух дней приёма этих снадобий заявил себе:
– Да лучше я сдохну от мужской (в моём случае скорее подходил термин «хирургической») болезни, чем буду так жить!
170. Тюремная медицина в ЮАР
Книга «Не зарекайся» – совершенно новый источник информации о жизни миллионов людей, о которой многие из нас стараются не думать. Вот о людях «не-той-сексуальной-ориентации» у нынешнего общества больше головной боли, нежели о тех, кого оно отправило за решётку. Вместе с тем, похоже, что организация жизни заключённых осуществляется государством российским таким образом, что ни о какой исправительной роли тюрем говорить не приходится.
Реальная же тяжесть наказания измеряется не годами помещения человека под замок, а годами заключения его в такой ад, возвращенцы из которого редко могут интегрироваться в общество без специальной реабилитации. А кому до этого дело? В этой связи помещение в нынешнюю российскую тюрьму по длинному списку правонарушений – совершенно неадекватная по тяжести степень наказания.
В Западной Европе и США пришедшие к власти гомосексуалисты быстро-быстро узаконили свои первой необходимости потребности, а в ЮАР всемирно заслуженный «зэка» принц Нэльсон Мандела сотоварищи, похоже, внёс некоторое улучшение в жизнь заключённых. Я говорю «похоже», поскольку сведениями «из-первых-рук» я располагаю только по одному заведению – частной тюрьме особого режима в провинции Лимпопо.
Первое. Я уже писал где-то в одном из своих писем, что охранники в упомянутой тюрьме не носят оружия.
Второе. Заключённые содержатся в камерах по двое-четверо.
Третье. В тюрьме на 3000 «зэка» работают три GP/врача-неспециалиста, зубной врач, куча средних медработников и ведут приём частной практики специалисты, оплачиваемые по прейскуранту медицинских страховых компаний. При необходимости заключённых везут в провинциальные госпитали, где им вне какой-либо очереди проводят обследование-и-лечение.
Четвёртое. Питание.
Первый завтрак – в 6:30 утра.
«Порридж» – каша из кукурузной муки (обычная еда африканцев на свободе), мамалыга. Чай с сахаром. Коричневый или белый хлеб. Молоко 100 мл. Джем.
Peanut batter – масса из раздавленного арахиса. Маргарин.
Второй завтрак – в 11:30 утра.
Четыре куска коричневого или белого хлеба. Джем. Peanut batter – масса из раздавленного арахиса. Фруктовый сок. Фрукты – бананы, яблоки, апельсины.
Ужин – в 16:30.
«Порридж», мамалыга. Кусок курицы (одна нога или крылышко) или говядина (100 г), или «бурские колбаски» (200 г), или варёные яйца. Овощи – морковь, свёкла. Чай с сахаром.
По-моему, охранники дома питаются не лучше.
171. Мысли за рулём: как старому доктору удержать хвост пистолетом?
За рулём Лэндровера – последней игрушки старого мальчишки – думать безопасно: тут больше 140 км в час не разбежишься, да и владельцы люксовых машин не хулиганят со мной – побаиваются моего любимого монстра. Моя задница, пожалуй, на метр выше уровня сидений мерседесовладельцев – я наслаждаюсь преимуществом своей высоты и подумываю не совсем приятную думу.
На Западе самым нетактичным вопросом является вопрос о зарплате, доходах, а зря – тема очень интересная, и много полезного можно почерпнуть из такого разговора. По поводу пенсии большинство западного люда отвечают довольно охотно. При условии, что это пенсия приличная – просто гордая награда на грудь за долгую честную службу. На грудь у меня есть медаль «Ветеран труда СССР»… плюс 70 долларов ежемесячно.
В международном «Суржинете» проскочила небольшая дискуссия о пенсиях в цивилизованных странах. Один доктор написал: «…, my Dad is 85, a retired high school teacher since 1980 (retired at 60). His pension paid him about $17 000 in 1980 (70 % of his salary over the previous 7 years), although it was indexed to the cost of living…»
Н-да-а-а-а… О сохранении 70 % моей нынешней зарплаты после оставления работы по причине старческой немощи мне даже в самых лучших снах думать не приходится. Йокать от зависти к канадскому учителю не будем, а просто попробуем подсчитать, на что же Айболит-66 имеет рассчитывать для прожитья со своей старухой.
Ну, возьмём эту давным-давно устаревшую цифру месячной пенсии канадского учителя 60-летнего (мальчишка!). Во что же оценивает потребности не очень старого учителя Канада? Канадские 17 000 долларов = 10 200 американских долларов.
Жизнь в Канаде, вне сомнения, в два раза дороже – мне в Африке дублёнок-валенков не нужно, поэтому будет достаточным и 5100 долларов США. Да и вообще, мои потребности в два раза скромнее канадца, а потому мне достаточно для выживания в ЮАР дополнительных 2600 долларов США в месяц. Это где-то 18 000 рандов.
Такую пенсию мне тут платить никто не собирается – я и для гораздо меньшей пенсии просто не успел выработать в ЮАР положенные 10 лет. Государственный пенсионный фонд вышвырнул меня из своих рядов в возрасте 65 лет после 8 лет работы – все мои предложения типа «Я ещё в хорошей рабочей форме… Я буду продолжать работать и буду вам аккуратно платить всё, что вы раньше получали за меня с госпиталя и выдирали из моей зарплаты…» понимания не встретили.
Членства в этом фонде меня лишили, а что будет с накопленными там на моё имя 500 000 рандов – не совсем ясно. Кто-то, не очень сведущий, сказал, что мне точно вернут удержанные из мой зарплаты деньги (170 000 рандов минус налоги – это будет что-то около 20 000 долларов). А что с другой частью упомянутых накоплений – 330 000 рандов, которые для меня переводил госпиталь?
По слухам, эти деньги для меня гукнули… «в закрома» южноафриканского государства. Обидно… Окончательное решение уже вынесено, мне сообщат о нём вот-вот. Хотелось бы надеяться, что от этой суммы мне всё-таки что-то перепадёт.
На своей «проперти» – земельном в 1 500 кв. м городском участке – я имею две небольшие квартирки, сдача которых принесёт мне долларов 500–600. Это покроет мои расходы на содержание дома и нашей «рабыни Изауры» по имени Кэтрин. Остаётся еда, содержание машин, медицинская страховка (старики имеют обыкновение болеть) – это не так уж много, и это я надеюсь заработать частной практикой. Пока я могу двигать ногами и руками… А перестану двигаться – продадим недвижимость и переедем в богадельню, тут есть довольно приличные посёлки для престарелых.
После 65-летия госпитальная администрация перевела меня на годичный контракт. Таким образом, нужно постараться продержаться ещё годик на работе в государственном госпитале – там что-то стали много платить, последние несколько месяцев я получал после уплаты всех налогов около 5000 долларов чистыми. Ну, и я должен изо всех сил продолжать моё внедрение в частную практику. Последнее означает, что моё имя должно постоянно быть в памяти GP всей провинции – они обеспечивают мне поступление больных. Мне стало тяжеловато дежурить ночами без перерыва на дневной отдых – я подумываю об отказе от дежурств.
За полтора месяца до истечения срока годичного контракта (это всегда день рождения сотрудника пенсионного возраста) я подал прошение о продлении моего найма.
Мой босс и друг, профессор Андрей Маховский, поддержал моё заявление, и я полагал, что проблем не будет.
«Человек полагает, а Господь располагает». Какие бы планы своего старческого жизнеустройства я не строил, а Господь-Жизнь-люди вносят в них свои коррективы.
Первого декабря 2005 года я получаю из администрации красивую бумажку с красивыми словами за подписью Генерального менеджера госпитального комплекса Полокване-Манквенг.
1. Kindly be informed that your contract is expiring on the 30th November 2005.
2. This Institution wishes to thank you for the service you have rendered in the Complex.
3. We would like to wish you a happy and eventful retirement.
Ну, по-русски это означает: «Спасибо за доблестный труд и счастливого вам отдыха!»
«Черти черномазые!» – думаю я сам себе. – «Такие вещи сообщают за месяц до, а не днем после».
Мой босс-и-друг профессор Маховский совершенно не в курсе. Для него это не меньший удар по яйцам – ведь точно так же могут в не таком отдалённом будущем поступить и с ним.
После выяснения ситуации Маховский сообщает, что я, вроде как, не чмокнул в задницу нашего «чиф-экзекутив-оффисер'a» доктора Шилумане.
«Андрей, за чмоканием дела не станет – пусть он укажет время и место. Но у меня есть чувство, что всё это не так просто. Попробуй узнать, нет ли за их отказом чего-нибудь серьёзного. Если у них есть какие-то серьёзные претензии ко мне, я предпочитаю уйти по ими любезно предложенному варианту, нежели позже быть с треском уволенным за нарушение каких-нибудь контрактных обязательств. Как бы то ни было, мой дорогой Андрей, я действительно был счастлив в госпитале и с тобой – и ты, и госпитальное начальство с твоей подачи дали мне очень много».
В моих излияниях в адрес Маховского была чистая правда – я прибыл под его руководство приличным хирургическим невеждой, и только в госпитале я хоть как-то подготовил себя к работе частного хирурга на уровне требований африканского буша.
Получаем аудиенцию у доктора Шулумане, во время которой Андрей пытается убедить этого доброго малого, способного руководить разве только маленьким госпиталем в глухом районе, в том, что «увольнением доктора Рындина вы ставите под угрозу многие функции хирургической службы провинциального госпиталя».
Странно, но Андрей до сих пор не научился разбираться в чёрных душах:
– Ну, всё в порядке – ты сейчас напиши новое заявление. Завтра Шулумане его подпишет.
Это «завтра» пришло только через неделю. Нас с Маховским пригласили на совет с участием самого Шулумане, клинического менеджера госпиталя и начальника отделом кадров:
– Доктору Рындину отказано в продление контракта на основании того, что он занимается частной практикой.
Из частного госпиталя не вылезают чёрный начальник нашей анестезиологической службы с двумя своими такого же цвета докторами-консультантами, заведующий гинекологическим отделением и его гинекологи-консультанты – все одной масти…
Во всех провинциях и столичных госпиталях заведующие поощряют работу своих консультантов в частной практике – это даёт государственным госпиталям возможность закреплять высококвалифицированные кадры. Печальным исключением является наша провинция.
Шулумане продолжает:
– Этот вопрос скоро будет решён, но пока занятие государственными служащими частной практикой противозаконно. Мы можем с вами пойти к генеральному менеджеру…
Маховский что-то пытается сказать:
– Прежде чем доктор Рындин ответит, я могу заверить вас, что я буду контролировать его присутствие на работе в положенные часы.
Я нахожу секундную паузу в речах обоих и влезаю:
– Не нужно ходить к генеральному менеджеру, господа. Я не могу бросить частную практику по той просто причине, что я не имею пенсии и просто не смогу выжить после увольнения сегодня или через год-два. В частную практику хирурги вползают годами. Я люблю госпиталь и вас обоих. Есть ли какая у вас возможность держать меня в госпитале на правах «part timer’a», которые вы представляете другим частным врачам, то есть хирурга-дежуранта, ведущего поликлинический приём или оперирующего один-два раза в неделю?
– О! – облегчённо восклицает Шулумане – Это можно. Напишите заявление – его даже без моего участия рассмотрят профессор Маховский и клинический менеджер.
Заявление написано. Маховский приложил к нему своё ходатайство-свидетельтво-утверждение о том, что «мир-на-Лимпопо-рухнет-без-Айболита». Сейчас пошло кружение этого заявления по инстанциям – знакомое дело… Но мне переживать некогда – «парт-таймерам» платят очень мало, а потому мне нужно набирать обороты частной практики.
