Читать книгу: «Бедный Рюрик», страница 3
Вода
Последний месяц зимы завещал свои дожди марту, который продолжали по недоразумению звать в этих краях весной. Жизнь шла своим чередом, изменчивая погода помогала времени куда-то двигаться, придавая однотипным шагам стрелок какой-то смысл, наделяя их реальным лицом. Смотрите люди – время не абстракция, жизнь правда течёт и меняется.
Да. Течь начало с февраля. Сначала дожди пробивали скважины в плотных слоях снега. Оптимистам казалось, земля вскоре покажется, город оживится стойкой местной травой, и весна наступит в этом году пораньше. Однако поначалу поддающийся натиску осадков следующего сезона снег через несколько дней утратил свою мягкость, спрессовался и застыл в промежуточном состоянии между снегом и льдом. Его поверхность, хоть и истыканная скважинками, как дерево, изъеденное жучком, была скользкой, травматические отделения больниц регулярно пополнялись. Последовавшие в марте дожди уже не вызывали оптимизма. Снег был закалён против них, капли падали на него, как на асфальт, превращались в лужи и никуда не стекали и не всасывались. Застрявшим в пробках людям вновь казалось, что жизнь никуда не движется, а стрелки часов отсчитывают что-то абстрактное, не имеющее отношения к реальности.
Что-то изменилось с нетипичного случая. Какой-то воротила с Красного проспекта, большой босс, из тех, что вращаются в таких кругах, что простые люди о них ничего не знают, вывел на улицу своих людей, и они взломали снег кирками и хомками. Неожиданным субботником была преображена территория порядка двух сотен квадратных метров. Тяжёлые брикеты, иначе не скажешь, плотного грязного снега погрузили в несколько грузовиков – некоторые люди говорят, их было три, но есть те, что свидетельствуют о по меньшей мере восьми-десяти – и вывезли по пробкам в Несыть.
Некоторые, неравнодушные к городской и вообще отечественной истории, добавляли, что реку следовало бы переименовать. Прилично ли цивилизованным людям продолжать «радоваться» тому, что местная речка представлялась предкам ненасытной до крови врагов, и они всё подливали и подливали её туда? Нет, цивилизованным людям это решительно не нравилось, и гордиться тут, учитывая современную геополитику, было нечем. Среди цивилизованной культурной общественности нашлись специалисты, допущенные в городские архивы. Мэр подтвердил готовность изменить название на исторически более раннее, и в Историческом клубе было назначено официальное собрание, на котором голосованием предстояло выбрать конкретный вариант, включая точное написание.
На собрании присутствовал сам мэр, его заместители, областной министр культуры, министр речных сообщений, представитель географического общества, четыре профессора истории из местных вузов, группа археологов с молодыми студентами и много кто ещё. Несомненно среди них были и другие важные люди, пусть и менее публичные. Например, на крайнем месте слева, примерно в центре зала, сидел очень пожилой человек в тёмной одежде. Рядом с ним, у его плеча, умудрялись теряться два шкафоподобных телохранителя. Дочь мэра спросила у отца, кто он. Мэр профессионально оценил облик мужчины, прежде он работал в прокуратуре, но не смог назвать имени, хотя почему-то чувствовал, что должен был бы его знать.
– По-моему, аристократ, – заключил он и подумал, что человек мог приехать из другого города ради собрания.
Дочь мэра скрыла разочарование. Ей хотелось знать имя.
Мэр в своём заключении, не даром начинал в прокуратуре, должен был быть прав. Лицо пожилого мужчины было очень старым, но тем не менее что-то в нём было похожее на бронзовое изображение профиля на щите, выставленном в честь собрания чуть левее пюпитра в высокой стеклянной витрине. Щит с профилем война в шеломе нашли на раскопках в городе, изделию было более тысячи лет. Находка произвела фурор, и мэр, большой патриот, неизменно отказывался вывозить его из города ради выставок, подозревая, что щит может как-нибудь навсегда застрять в каком-нибудь крупном иногороднем музее.
Наконец настал момент, ради которого все собрались. За пюпитр встал уважаемый профессор в пожелтевших очках. Мэр представил его общественности на случай, если облысевший профессор не известен ей в лицо. Профессор почему-то не поблагодарил его за упомянутые в его отношении эпитеты. Зал вежливо поаплодировал. Мэр не придал значения, списав на академический ажиотаж и старость, и, улыбаясь, отошёл ближе к витрине с щитом.
Профессор сообщил, что изучил с коллегами имеющиеся в архиве подлинные летописи и карты и имеет сообщить – до невоспитанного и невежливого «Несыть» река не имела чести никак называться.
Мэр почувствовал себя неловко. Все смотрели на него, надеясь, что он предложит какое-то разумное решение, и мэр подумал, что довольно часто и быстро у него получается предлагать такие решения, и сейчас нужная идея придёт ему в голову… Но пожилой аристократ в тёмной одежде бесшумно поднялся со стула, тонкая улыбка на его лице показалась более весёлой, чем прежде, и он, немного сутулясь, неторопливо пошёл к выходу в сопровождении телохранителей. Мэр понял, что ничего не предложит общественности.
Всё течёт, всё меняется, так заявляет погода, когда человеческие глаза отказываются верить в достоверность хода часовых стрелок. Жизнь течёт многими реками. Плывущие по каким-то из этих рек люди сказали бы, что мэру бы следовало больше заботиться об уборке города, чем переименовывать Несыть, как выяснилось, в Несыть.
Идея уборки оказалась заразительной и Красный проспект стремительно явил из-под снега свои символично красные пешеходные пути, усугубив пробки по всей длине Советского шоссе колоннами самосвалов с лежащим плитами снегом. Несыть охотно заглатывала снег самосвал за самосвалом. Языки трепали, что она вот-вот выйдет из берегов, но то были недоброжелатели, люди, не разумеющие значения слов. Несыть, может, не самое лирическое название, но вполне правдивое. Быстроватая для равниной реки Несыть проглотила-таки всё, что ей бросили, и таки способствовала окончательному наступлению весны. Но это было уже во второй половине мая.
Утро
Теплые простыни. В глазах – белизна молока с каплями солнечного масла. Струи свежего воздуха из окна дышат щебетом и ароматами сирени. Комната раздувается от света, как лёгкие, вдыхающие свежий ветер. Чуть трепещут кремовые занавеси.
В постели – нега. Утренний сон особенно крепок, особенно сладок. Летом легко просыпаться, бодрость приходит с рассветными лучами и уже в шесть не хочется спать. Для сна предназначена зима с хмурыми короткими днями, едва открывающими глаза к полудню, чтобы заснуть через какие-нибудь два часа, погрузиться в кислые утомительные сумерки, переходящие в глухую ночь. Летние дни слишком хороши для сна, их надо встречать с широко раскрытыми глазами. Весна и лето – время рождения, жизни, возрождения, надежд и радостей. Время светлых. Время тёмным с шипением затянуться в щели и норы и не показывать из них по-животному чутких, беспрестанно двигающихся носов.
Александр проснулся с улыбкой, хоть и не бесконечно счастливого, но, тем не менее, довольного жизнью человека. С наслаждением потянулся, широко разводя в стороны руки, выгибая дугой спину и выставляя кверху голую грудь. Простынь, служащая вместо одеяла, сползла на живот и соскользнула дальше, остановившись на поднятых бёдрах, обнажая вытянутый торс с лишней парой кубиков на поджаром животе. Наглядное наследие Святогора. К счастью, те, кто видел Александра без рубашки, не демонстрировали анатомической осведомлённости.
Немного воображения и можно представить такого же светловолосого подтянутого мужчину с лишними кубиками пресса, лежащего на голом камне в миллионах миров отсюда, в обиталище бессмертных, на Тёмной. Если у него действительно есть время передохнуть, то возможно есть время подумать о мире, давшем ему дом, жён и сыновей.
Он ушёл давно. Пришёл и ушёл первым, его жизнь прогорела, как тонкая свеча… или скорее пронеслась над миром, как полыхающая комета, не прекратившись с земным путём. Его жёны умерли, умерла сотня сыновей… Кто может себе представить сотню сыновей? Он воспитал сотню детей в те времена, когда в последний снежный месяц весны перебивались древесной корой, когда дрались за тощих зайцев с голодным медведем. По легенде, прежде чем умереть, каждый из сотни светловолосых мужчин с лишними кубиками пресса вырастил по десять сыновей, каждый из тысячи внуков вырастил ещё по десять сыновей… Имелись основания считать род Святогора одним из величайших в мире.
Солнечным утром Александр часто размышлял о прародителе. У него не было привычки делиться сокровенным, даже с самыми близкими, то есть, с отцом и старшим сыном, эти мысли были для себя. Ещё со времени мало-мальской сознательности приятно мечталось, что в определённые моменты высший представитель рода бросает сверху взгляд на своего потомка, то воплощаясь в прорывающемся над пышным облаком луче, то в самом звёздном диске. Александр был «золотым» ребёнком, надеждой старого рода, к нему не допускали других детей, и он играл в присутствие Святогора. Звучит странно, но слова эти никогда и не звучали. Арист был практически единственным собеседником, и ещё маленький Александр не стал посвящать его в свою идею, догадываясь, что отец прямо и незамедлительно сообщит, что он заблуждается. Святогор далеко и не смотрит, и даже не знает об их существовании. Маленький Александр прогнал такую унылую реальность из своего бытия, не дав сформулироваться на уровне слов. Он следовал указаниям отца, оправдывал ожидания учителей, главным из которых опять-таки был отец, и чувствовал в касающемся кожи солнечном свете похвалу и немое одобрение.
Взрослеть пришлось быстро, но, видимо, игра длилась слишком долго и слишком много для него значила, Александр продолжал вести себя, будто прадед смотрит и судит. Повзрослевший наследник не допускал всерьёз вездесущего взгляда сверху, но хотел верить, что Святогор знает и ценит, что его род, не растеряв благородства, чести и богатства, прожил две с половиной тысячи лет и остаётся одним из наиболее уважаемых в Совете.
Когда настроение омрачали повседневные дела и заботы, Александр воображал каково делить мир с полутора сотнями тёмных высшей пробы. Беспощадные, ожесточённые войнами – каково сотне высших светлых уживаться с ними? В мир Совета не бывает допущено одновременно более трёх, основное мнение – уже вчетвером им будет тесно.
Как это понять? Какая-то несостыковка.
О бессмертных в принципе было известно немного и строить предположения на их счёт – неблагодарный труд. Например, насколько вероятно, что у бессмертных есть семьи в других мирах? Наследники убеждены, что они единственные, но на чём основывалась эта уверенность? Миров много, едва ли в одном-единственном хороший климат и красивые женщины. Или ещё – способны ли бессмертные на дружбу? Есть ли среди бессмертных на Тёмной, легендарной планете, кто-то, кого Святогор рад видеть, возвращаясь с миссий? Кто-то, с кем он общается? Умеют ли бессмертные любить? Любил ли Святогор мать своего первого сына или он был с ней только ради ребёнка? Как он нашёл здание Совета? Обычная легенда всем известна, но она, что характерно, звучит как легенда, а не рассказ очевидца. Как выглядит Тёмная? Бывают ли у бессмертных настоящие родители или, в обратном случае, как они появляются на свет? Сколько лет Святогору и другим бессмертным? Как именно он выполняет миссии в других мирах? Обучался ли он чему-то или знал всё, что нужно, с рождения? Сколько всего бессмертных? Сколько из них светлые? Появились ли они все сразу или по очереди? Равны ли они в силе или всё же нет? Есть ли у них главный? Если да, то кто он? Кто из них самый светлый? Действительно ли Руслан самый тёмный? На что он способен и как его держат в узде на Тёмной?
Раз в два дня Совет лицезрел сразу трёх бессмертных, хорошего, приемлемого и нежелательного. Рюрик охотно вступал в беседу, тем не менее расспрашивать его о чём-то было бесполезно. Невезучий Игорь с каждым годом глубже замыкался, преодолевая себя беря слово, когда вынуждали обстоятельства. Александр корил себя, что слишком долго присматривался к этому тёмному, ожидая какого-нибудь выплеска дурной тьмы. Наибольшим прегрешением оставалась казнь трёх тёмных родов, но наследник Святогора не видел здесь за тёмным вины. С последним Александр не желал иметь совершенно ничего общего.
Жалко, к Игорю можно было проявить больше расположения, когда оно что-то для него значило… Теперь ему многое всё равно в силу положения в обществе. Он на самом верху, но без активного участия в политике. Ему неинтересно властвовать, достаточно, что сверху никто не стоит и указывать никто не смеет.
Александр прогнал никуда не ведущую мысль. Наследник, как обычно, прекрасно выспался и был полон энергии. Утро пятницы, проверить верфи, просмотреть бумаги, которые привезли вчера от отца, деловая встреча с заказчиками, разгрести документы на подпись, проверить договор от Карла, согласовать «начинку» с замом, съездить на заседание Совета. Вечер обещал быть приятным, Александр наметил провести его с сыновьями. По дороге нужно проверить яхту и подготовить её к отплытию.
Покидать город надолго Александр не имел возможности, но сутки лучше чем ничего, он давно не посвящал время только детям, отвлекали встречи, звонки, работа допоздна, в придачу неудачный заговор, в итоге кончившийся унизительными долгами, напрасной тратой времени и ресурсов.
Нужно прихватить некоторые вещи, особенно для Акима, закупить еды, чтобы растущие организмы, надышавшись свежим воздухом и наплававшись в холодной воде, ни в чём не нуждались… да, какую-нибудь иллюстрированную книгу для Акима и настольную игру для старших, чтобы не пришлось как в прошлый раз бегать за ними в темноте по скользкой палубе. Александр не собирался говорить сыновьям о своих планах на вечер – если сорвётся, не расстроятся. Отсюда всё перечисленное требовалось сделать незаметно.
На секунду Александра отвлекла неприятная мысль. Мужчина вздохнул, успокаиваясь. Ничего. Туча набежала на солнце, ничего. Хороший день, всё будет прекрасно.
Мужчина рывком поднялся. Ради воспитательного примера, застелил постель – расправил простынь, взбил подушку, разгладил вмятины и морщинки, бросил подушку сверху. В его доме разрешалось спать нагишом, при условии что кровать утром будет заправлена. Никакая женщина, пожалуй, не допустила бы подобной оговорки в воспитательных нотациях, но женщин в квартире уже почти два года не водилось.
В спальне Александра всё было очень просто: светлые обои с неуловимым рисунком, паркетный пол, широкая кровать с высоким изголовьем, обитым кожей, вмурованный в стену шкаф, заполненный исключительно мужской одеждой, приземистая деревянная тумба на две полки, на ней пузатенький торшер, книга, телефон, наручные часы, подаренные отцом на семнадцатилетие. Александр имел подозрение, что подарок обошёлся Аристу дороже статусной машины сына. Впрочем, машину Александр покупал на первые собственные крупные доходы, а часы на ту же сумму для Ариста, утратившего с возрастом вещественные желания, были пустячком. Всё равно Александр не решался их надевать, пока полагающаяся раз в месяц миссия не будет в прошлом. Риск оставался. Когда имеешь дело с миссиями ни в чём нельзя быть до конца уверенным – может случиться и три за месяц. В этом месяце одна уже была, Александр досыта набегался по дюнам, но коль скоро на вечер намечается отплытие, часам лежать на тумбе.
Обнажённый Александр прошёл в личную ванную, принципиально умываясь холодной водой, обтёр, фыркая, грудь и плечи. В душ не пошёл, всего четыре часа назад принимал, всё равно вечером без плаванья не обойдётся. Не размышляя перед забитым шкафом, надел белую сорочку и повседневный серый костюм. Хоть и лето, на его посту носить светлый неприлично. Радуясь, что не страдает повышенным потоотделением в отличие от сотен мужчин, занимающих сходные посты, направился в кухню, завязывая галстук.
Шкворчание услышал, когда шёл по коридору мимо тренажёрной – Андрей возился со сковородками, запахло яичницей и сосисками. Запихивая длинный язык галстука в широкую петлю, вошёл в кухню.
Андрей переложил один жизнерадостно жёлтый блин яичницы в сосичный горошек на тарелку и разрезал на трети – это для троих младших, чтобы остыло, и потянулся за следующей дюжиной яиц. Арктур засыпал заварку из высокой керамической банки в заварочный чайник, Антип стоял на коленях на стуле, придвинутом к тостеру, и впихивал в прибор свежую пару хлебцев. Алексису доверили разложить на столе приборы. Его мать бы это умилило, не предпочти она взамен материнской гордости счёт с шестью нулями.
Александр улыбнулся детям:
– Доброе утро! …Ахилл, я просил его здесь не одевать.
Ахилл, раздвинув стулья, прямо на полу, практически под столом, возился с Акимом, натягивал на сопротивляющегося брата комбинезончик с корабликом на животе. Вид у Акима был угнетённый и несчастный.
– Тебя бы так! – возмутился Александр, отбирая маленького. Аким со вздохом вцепился ручонками в шею. От чистой макушки пахнуло жвачкой-ароматизатором детского шампуня, Александр успел уклониться от нечаянного удара по носу.
– Как прошёл вечер? – лукаво сменил тему Андрей.
Александр вернулся домой, когда все шестеро спали. Встретил после работы знакомую женщину, приятную, лет двадцати пяти – двадцати шести, прежде видел её на паре бомондных сборищ, не помнил точно, то ли она актриса, то ли искусствовед, то ли журналистка, освещающая события культурной жизни. Культуры на событиях было ни на грош, во всяком случае, то была не та культура, которую Александр мог бы принять и ценить. Глотали шампанское, брезгливо рассматривали бутерброды с икрой, как будто подозревали в них яд, брызгали алкоголем на картины, громко визгливо ржали. Надо полагать, на фоне общества Александр выгодно выделялся, она обратила на него внимание, подошла, представилась. Обменялись парой незначительных светских слов и больше могли никогда не встретиться, если бы вчера Александр не наткнулся на неё в банке.
Она продала машину или что-то в этом роде и хотела внести деньги на счёт, пришла слишком поздно, банк закрывался, её отказались обслуживать. Когда Александр заметил её, она уже в нерешительности стояла за дверью, не зная, будет ли безопасней вызвать такси или совсем наоборот. Светлый наследник не мог пройти мимо, не предложив помощь. Она, как ни удивительно, сразу его узнала, согласилась.
Александр повёз её домой. Простой спальный райончик, даже не из тех, что строил Игорь, всё неприглядненькое, серенькое, тесненькое, незнакомая территория.
По дороге мило поболтали. Она звала его «Александр Аристович», действительно запомнила. Наследник вообще предпочитал, чтобы за пределами Совета с ним не фамильярничали. Пригласила на чай, казалось бы из чистой вежливости, смутилась, осознав как нелепо приглашать на чай с сушками миллионера, но потом с подкупающей искренностью пригласила снова. Александр пожал плечами и согласился. Ладно хоть жила она одна, без родителей, а то чай мог бы превратиться в пиршественный ужин из всего, что небо послало, с ознакомлением с генеалогическим древом и краткой историей семьи, распитием спиртного и заунывными пьяными песнями.
Когда Александр ступил в квартиру у него даже дыхание сбилось – однушка. Отродясь не бывал в такой тесноте, едва не сбил головой люстру. В кухоньке стало тошно, зашёл бочком, не смог умостить колени под стол, оставил в проходе, мешая хозяйке разливать чай.
Она была интересной, чудный взгляд, красивая улыбка, хорошо сложена. Глотнув чая, вдруг сказала, что он сразу привлёк её, так и сказала, не привлёк внимание, а именно привлёк; что долго думала о нём, ловила себя на том, что, задумавшись, начинает рисовать его профиль…
Каждое слово – правда, наследника рода бессмертного не обманешь.
Она смутилась и сбилась. Не должны женщины говорить такие вещи, им предназначено природой получать желаемое. Александр потянул её за руки и усадил к себе на колени. Она не знала, куда деть глаза. Зрачки, подергавшись, остановились на его губах с немой мольбой.
После короткой по протяжённости, но насыщенной полосы препятствий: дореволюционной громоздкой швейной машинки, корзины для белья, корзины со скомканной бумагой, выехавшего на середину комнаты рабочего кресла, добрались до мебели, которую Александр не вполне уверенно опознал как тахту. А далее Александр посвятил всего себя тому, чтобы получить от близости максимальную пользу и удовольствие. Когда наследник Совета делает что-то с полной отдачей, это чего-то стоит, простые смертные не имеют возможности сравниться, им изначально сдали уступающие генетические карты.
Женщина демонстрировала расположение и охоту, но быстро уступила в этом парном марафоне по физической выносливости. Александру в качестве ответа хватало ходящей от дыхания грудной клетки и затуманенного нежностью взгляда.
Было хорошо. Неспешно, но всё же быстро шагали стрелки пластмассовых часов на стене в концептуальных обоях, не вяжущихся с удручающей уплотнённостью старого жилья.
Она обессиленно обмякла, не произнося ни слова и не глядя на него – Александр, когда в последний раз запускал пальцы в каштановые волосы, положил её так, и она опустошённо застыла. Наследник же в таких случаях испытывал прилив энергии.
Возможно, дело в затверженной привычке. Он был женат тринадцать с лишним лет – и «лишнее» в данном случае было действительно лишним. После близости с женой, он оставлял её спать, а сам шёл в детские, осматривал детей, проверял безопасны ли вещи и игрушки, не появилось ли чего-то подозрительного, выполнял домашние дела, требующие приложения грубой силы, несколько раз что-то делал для школы старшим детям…
В первые годы брака много пыла уходило на уговоры жены забеременеть – ради этого и затевалась канитель с семейной жизнью, но со временем Александр всё меньше хотел с ней разговаривать, в чём-то убеждать. Жизнь Акима затеплилась по случайности – стоило им остаться наедине, она требовала взаимного употребления всех возможных контрацептивов. В тот раз не потребовала, элементарно забыла, а её таблетки оказались пшиком против крови Святогора.
Она была в ярости. Устроила истерику с криками, слезами, битьём посуды, которую собиралась обновить на более дорогую. Зря старалась. Александр не простил ей угроз об аборте, просто дождался, когда она родит и прокормит Акима положенный срок, чтобы сообщить о разводе. Новая посуда не долго её радовала, а Акима она никогда не любила и оставила такого маленького без сожаления. После развода, в день, когда она получила свой семизначный чек, Александр честно спросил двоих старших, использовать ли ему в её отношении силу Стола, чтобы она больше никогда не беспокоила их. Андрей подумав сказал, что с этим всегда успеется, решить можно после хотя бы одной встречи.
Она даже не звонила.
Хорошо размятое тело хотело движения, Александр приподнялся на локте. Женщина тихонько льстиво простонала, отдавая должное его форме. Наследник больше не собирался её беспокоить этой ночью, но типично для себя рассуждал, хочет ли, чтобы она стала матерью его ребёнка. Глаза светлого не находили в ней физических изъянов, многое способна отретушировать его генетика. Мужчина беззастенчиво прошёлся взглядом сверху донизу, уже ради удовольствия. Можно встретиться снова.
Наследник поднялся и принялся одеваться. Его дети были ещё малы, чтобы оставаться на всю ночь без присмотра.
– Куда ты? – она встревожилась и нашла силы приподняться.
Дальше было, как заведено. Александр честно ответил. Услышав про детей, она закусила губу и спросила, не прилагается ли к детям жена.
К этому времени Александр уже застегнул рубашку. На вопрос у двери, придёт ли он снова, пришлось ответить неопределённым и разочаровывающим «может быть». В Совете строгие требования к соблюдению обещаний.
Приготовивший тем временем вторую яичницу Андрей хмыкнул примолкшему отцу.
Хмыкай-хмыкай. Посмотрим, как ты будешь хмыкать через годик, когда станет невмоготу проводить ночи дома, а строгий, но справедливый отец для начала ради приличия будет непреклонен.
– Хорошо, – слегка запоздало ответил мужчина, застёгивая младшему сыну лямки комбинезона. Старшему мстить всё же не собирался. Не дорос ещё, отца понимать, но на то Александр и отец, чтобы понимать сына.
Арктур направился с заварочным чайником к столу. Антип уже разложил поджаренные ломтики тостов на большом блюде с птицами. Девятьсот шестнадцать предметов, фарфоровый Клондайк, Александр всё ждал, когда шесть мальчишек размочат счёт. Бить напоминание о неблаговерной специально было как-то неправильно, Александр лишь позволил себе вытащить эту тонну из праздничных цветочных пакетов, а у каждого из девятисот шестнадцати элементов он был свой, и теперь ждал. Шесть мальчишек должны были расколоть всё, не со зла, а просто так, но уже два года прошло, а сервизу всё было до фонаря до его мальчишек. Похоже, мамаша успела в своё время так на них наорать, трясясь за сервиз больше, чем за женскую честь, что прививка до сих пор работала, и мальчишки чуть бледнели от напряжения, когда брались за одну девятьсот шестнадцатую дурацкого парадного сервиза.
Ахилл грел в руках крошечную баночку с фруктовым пюре для Акима. Арктур разделил ребёнка с белоснежной рубашкой отца и усадил на высокий стульчик с перегородкой столика. Андрей поставил на стол последнюю тарелку с яичницей, Антип намазал тонким слоем масло на тост, Алексис самостоятельно занялся своим завтраком, а Ахилл с решительным видом навис над Акимом с ложкой. Аким не очень-то уважал фруктовое пюре, строил возмущённые моськи, иногда пытался вытащить порцию изо рта и посмотреть, что за дрянью его потчуют.
Подоспела третья яичница. Андрей поставил перед собой и отцом общую тарелку. Александр пропустил ужин и со вчерашнего чая ничего не ел. Пахло аппетитно и вредно. Нужно будет встать раньше детей завтра и приготовить полезный завтрак, четырнадцатое поколение не может относиться к здоровью так же безответственно как, скажем, восьмое.
– Как дела? – негромко спросил мужчина, обращаясь только к старшему.
– Нормально, – без особой радости ответил Андрей. – С матаном не очень…
Андрей учился на втором курсе в университете. Александр знал по себе, ему не просто. Даже когда понимаешь, что не совсем человек, комфортно устроиться в университете в пятнадцать лет не выходит. Приходится не афишировать возраст, несмотря на то, что год рождения значится во всех документах, когда все вокруг совершеннолетние никому толком не составишь компанию, всем кажешься низкорослым и щуплым… Уйма доводящих мелочей, которые не приходили раньше счастливому ребёнку в голову.
В школе сыну было скучновато, Александр помнил себя в том возрасте, предложил закончить экстерном. Андрей учился год за два, индивидуальную программу только удлинили до двенадцатилетней, в итоге вышло шесть, и в тринадцать он закончил школу. Как же эта индивидуальная программа раздражала его мать! Она то выясняла у Александра, не считает ли он сына умственно отсталым, то начинала каркать, что добром это не кончится. Ну да, непросто конечно, но почему должно быть просто? Андрей углубленно прозанимался год с репетиторами и в четырнадцать поступил на трансферную – инженер-экономист. Арктур в отличие от брата попросил немного повременить с поступлением, хотел определиться, и это Александр тоже разрешил, чем не демократия?
– А что такое? – спросил мужчина, отпивая чай.
– Преподаватель сменился.
– Новый строже? – хмыкнул Александр.
– Не старается быть понятым.
Светлый наследник прекратил жевать, посетило подозрение.
– Андрей. По какой причине ушёл первый преподаватель?
Сын опустил вилку и посмотрел на отца такими же синими глазами.
– Едва ли это дело рук наследников. Мы подходили к ней, чтобы спросить. Она сказала, что увольняется по собственному желанию. Это было правдой.
– Хочешь, найму её тебе репетитором?
Андрей задумался.
– Она вряд ли согласится… Но вообще – хочу.
Александр пил из чашки, глаза зацепились за циферблат часов, наследник мысленно ахнул – ещё проверять яхту!
– Мне пора… у дома не торчите… и долго не гуляйте. Хорошего дня!
Дети нестройно ответили. Александр, на ходу надевая пиджак, поспешил из дома, произнося про себя «храни их Серафим».
Лифт спускался на подземную стоянку. Небезопасное устройство, по сему Александр нанял охрану на радость и горе соседям. Чтобы попасть в дом через главный вестибюль либо через стоянку нужно носить при себе свидетельство о прописке (единого образца, выданное секретарём Александра) либо быть Александром или Аристом.
Охранник ждёт навытяжку у лифта. Молча, по инструкции дружелюбно кивает начальнику. Идёт вперёд, к автомобилю. Александр специально не ставил машину на одно и то же место. Охранник пружинисто падает на руки, внимательно осматривает днище, выхлопную трубу, вглядывается в салон через стекло. Даёт Александру знак отойти в сторону. Александр огляделся. В гараже никого, шевеление начнётся примерно через полчаса.
Охранник проверил багажник, затем капот. Помедлив, залез в салон, тщательно прощупал стенки и панели, проверил под сидениями. Бардачок и карманы в креслах пусты, Александр не держал в автомобиле ничего постороннего, не предусмотренного комплектацией, даже бутылки воды с собой не возил. Если что-то требовалось детям, они брали это с собой и потом забирали из машины. То, что могло понадобиться в гипотетической миссии, Александр носил на себе, иначе никак, машина тут не помощь, кое-что на щиколотке, кое-что внутри рукава рубашки. Всего не предусмотреть и всего нужного на себе не утащить.
Охранник сел за руль, завёл двигатель. Зверь-мотор приручено порычал, автомобиль, ускоряясь, понёсся по свободному коридору. Ускорение не пробудило зловредных механизмов, чисто. Охранник развернул автомобиль, возвращаясь к Александру, услужливо повернул по ходу движения и освободил место.
Наследник благодарно кивнул, сегодня ежедневный ритуал особенно важен – он собирался взять в поездку всех своих наследников.
Ворота слаженно открылись перед носом автомобиля, козырнул дежурящий снаружи охранник.
Вырулил из подземелья к завороту на проспект. Сначала на верфи. Если периодически не появляться ничего не сделают, хвалёная национальная лень. Разогнался по трассе, любуясь умиротворяющими рассветными облаками.
На полпути позвонил Карл.
– Карл, – вместо приветствий поздоровался Александр. Уважаемый наследник из старинного и заслуженного рода и серьёзный деловой партнёр, но тёмный; может, пожелание здоровья мелочь, Карл не будет её удостоен.
