Читать книгу: «Не щадя себя и своих врагов», страница 23
Клара Лучко
Как-то я пригласил в гости своих лондонских друзей – Володю Осипова, Викентия Матвеева и хорошего товарища по «Известиям» Дмитрия Мамлеева, ответственного секретаря редакции, прозванного вечным холостяком. Все пришли с женами. И Мамлеев тоже! Его спутницей была знаменитая актриса Клара Лучко. Мне сразу стало и радостно, и стыдно. Радость я испытывал от того, что у нас за столом сидела красивая, русская, точнее, запорожская красавица. А стыд от того, что я приготовился показать после застолья свой любительский кинофильм об Англии.
Полчаса шумел плохенький проектор, высвечивая кинопленку на домашнем экране, купленном в Лондоне. Одновременно магнитофон крутил
пленку с записанной музыкой и моим голосом, комментировавшим происходящее на экране. Полчаса мои щеки наливались краской от стыда, что показываю фильм с кривыми кадрами, а то и с белыми пропусками. И это «произведение» смотрит кумир кино, профессионал! Я попросил Осипова подливать Кларе коньяку и усыпить ее, чтобы она не смотрела на экран. Но Клара лишь пригубила вина в бокале. А когда мои муки закончились, Клара заговорила: «Первый раз вижу любительское кино. Удивлена, что вы один выступаете в роли сценариста, оператора, режиссера, звукооператора и текстовика». То были первые слова знакомства.
Клара Лучко, еще будучи ребенком, мечтала стать актрисой. Счастливый случай помог ей поступить во ВГИК, учиться в актерской группе знаменитого режиссера Сергея Герасимова и его супруги Тамары Макаровой. Знаменитый режиссер Иван Пырьев снял ее в одной из главных ролей в фильме «Кубанские казаки». В своей объемистой книге «Я – счастливый человек» Клара Степановна пишет, что с этой кинокартины «началась моя большая жизнь в кино. Фильм стал не только частью моей личной биографии, но и маленькой частью моей страны». Нет ни одного человека разных поколений, который бы не видел фильма, не знал песен, звучавших до сих пор, хотя «Кубанские казаки» появились на экранах в середине ХХ века.
Клара родом с Полтавщины, запорожская казачка. Но стала родной кубанским казакам. Фильм оптимистичный, веселый, увлекающий зрителя. Он как бы снят с натуры жизни передового колхоза. Таких на Кубани и Ставрополье немало. Я бывал в одном из них – первенце коллективизации. Главный корпус трехэтажный, городского типа. Один этаж посвящен истории становления советского хозяйства на благодатных землях с так называемым «устойчивым земледелием». Третий этаж – актовый зал на триста зрителей. Конечно, таких богатых колхозов не было в северных краях страны.
В своих воспоминаниях Клара Лучко с восхищением и добротой рассказывает о целой плеяде выдающихся деятелей советского кино: о режиссерах Герасимове, Пырьеве, Юткевиче, Фриде и многих других, ведь она снялась в более чем шестидесяти фильмах. И конечно же, красавица-актриса с душевной теплотой пишет о своих партнерах – по-современному «звезд» кино, любимцев миллионов советских людей. Назову лишь некоторых: Лукьянов, который приезжал в Лондон с труппой МХАТа, и я возил его на корпунктовской машине в Тауэр или Гринвичскую обсерваторию, Чирков, Жаров, Меркурьев, Давыдов (ее жених в «Кубанских казаках»), Вицин, Андреев, Яншин, Крючков, Яковлев, короче, многие, представлявшие целое созвездие выдающихся мастеров советского киноискусства. И особо подчеркну наших кинокрасавиц – Орлову, Ладынину, Смирнову, Ларионову, Макарову. Работая много лет за рубежом, посещая кино и театры, я пришел к выводу, что они по женской красоте и обаянию не уступают раскрученным западным звездам Мэрилин Монро, Вивьен Ли, Дине Дурбин.
Поистине счастливый случай предоставил Кларе Лучко возможность сняться в главной роли в шекспировской комедии «Двенадцатая ночь». Фильм уже начали снимать, но художественный совет забраковал приглашенную на эту роль актрису. Позвонили Кларе Лучко. В картине уже снимались Яншин, Меркурьев, Лукьянов, Фрейндлих, Вицин. Для них шекспировская пьеса была знакомым материалом, они играли это в своих театрах. Но Клара? По ходу съемок ей предстояло сражаться на шпагах. Она никогда не занималась этим видом спорта. Ей обещали дать опытного тренера. На занятиях уставали ноги. Клара останавливалась, выпрямляла ноги, чтобы отдохнуть. Тренер тотчас же ей шпагой по коленкам. Словом, замучил уроками, она возненавидела его, и на очередной тренировке разозлилась и решила проткнуть ему грудь шпагой. И бросилась в атаку. Тренер защищался, увертывался. А в конце сказал: «Кларочка, да вы способная, обладаете хорошей реакцией, да и руки длинные».
«Двенадцатая ночь» получилась превосходной. Картину показали на Эдинбургском фестивале. Советский вариант «Двенадцатой ночи» с чудесными актрисами Ларионовой и Лучко, а также комедийными актерами Меркурьевым и Вициным вызвал теплый прием. Англичане высказали желание купить наш фильм. Клара Лучко стала знаменитостью. Пройдут годы, но ее вклад в киноискусство будут помнить. Американским биографическим институтом (США) она будет объявлена «Женщиной года». А позже Международный биографический центр Кембриджа (Англия) назвал ее «Женщиной тысячелетия».
Последний раз я виделся с Дмитрием Мамлеевым и Кларой Лучко на их даче, расположенной в нескольких километрах от станции Лобня. Собралось много «известинцев» с супругами. Дача огромная, двухэтажный деревянный дом, большой участок, заросший соснами. Клара была в спортивном костюме, развлекала женщин, как пионервожатая водила хоровод. Танцевали вокруг трех грядок, неокученных и некопанных. Я часто просматриваю кадры, снятые тогда уже другим любительски киноаппаратом – 8-миллиметровым. Купил его в Бейруте в 1962 году. Потом у меня появились более качественный японский «Канон» и настоящая видеокамера. Достопримечательности Лондона и других столиц я больше не снимаю, ибо их показывают постоянно по телевидению. Снимаю людей – семью, знакомых, друзей. Таков и короткий фильм на даче у Клары. Пусть потомки увидят ее такой, какой ее видел я, кинолюбитель. В конце книги «Я – счастливый человек» она с горечью сожалела о том, что произошло со страной.
«Конечно, – пишет Клара Лучко, – жизнь в России трудная, унизительная, нервная. Я не могу смотреть без слез телесюжеты о беспризорниках, о нищете и обездоленности людей. Мне до боли обидно, что Страну унизили и разграбили, великую и мощную Державу. Я, преданная профессии, не могу не печалиться о том, что произошло в отечественном кино. Я знаю молодых талантливых актеров и режиссеров. Их много – настоящих талантов. Они отмечены престижными премиями, осыпаны наградами международных фестивалей. Но иные из них признаются, что завидуют нам, актерам старшего поколения, которые работали в годы, когда появление хорошего фильма было общенародным праздником, а киногерои становились предметом обожания и примером поведения для миллионов».
Алексей Аджубей
Астрономы утверждают, что откалывающиеся от комет метеориты не достигают Земли, сгорая в плотных слоях атмосферы. Пусть так! Но я знаю на Введенском («Немецком») кладбище в Москве место, где на голой земле лежит огромный необтесанный камень, похожий на метеорит. Лишь с лица он отшлифован под скромную надпись: «Аджубей Алексей Иванович. Год рождения – год кончины». Возле камня нет обычных кладбищенских убранств: ограды, венков, цветов, травки. Видимо, так распорядились близкие Аджубея. И поэтому, когда я подхожу с цветами к камню-надгробию, не решаюсь возложить даже одну гвоздику. Склоняю голову в глубоком поклоне.
А цветы я возлагаю в соседнем ряду, где похоронены многие родственники моей супруги Елены, в том числе моя теща. Каждый раз, приближаясь к их надгробиям, словно наваждение, в голову приходят строки из знаменитой песни Расула Гамзатова, которого, кстати, любил Аджубей и дружил с ним. Помните эти строки? «И в том ряду есть промежуток малый, быть может, это место для меня».
В книге «Аджубей в коридорах четвертой власти» я писал в своей статье: «Его жизнь схожа со светящимися ненадолго во Вселенной кометами: он блистал отведенный ему срок на журналистском небосклоне. Внезапно погас. Или его погасили». Аджубей вспоминал, что он понимал – с отставкой Хрущева могут уйти и его, и не воспринял это трагически. Еще двадцать лет он работал в журнале «Советский Союз» и с началом перестройки задумал редактировать газету «Третье сословие».
Журналистская палитра при Аджубее – главном редакторе была броской, новаторской, говоря по-современному, реформаторской. Не правы те, кто отождествляют Аджубея с «шестидесятниками», рожденными «оттепелью» противоречивых времен Хрущева. Он блистал и личным талантом, неуемной энергией, был самолюбив, стремился быть первым, «воткнуть фитиль» конкурентам-газетчикам. В книге об Алексее Ивановиче Станислав Кондрашов, наш непревзойденный международник-американист, отметил, что не столько личность и талант Аджубея, сколько родство с Хрущевым сделали «Известия» фактически главной газетой страны – не ниже «Правды», в чем-то выше ее.
Еще в «Комсомолке» я, начинающий журналист, был поражен аджубеевским репортажем из Мельбурна о победе нашего стайера Куца. Репортаж озаглавлен «Красный флаг». Ну, кто только не писал о нашем национальном знамени! Но Аджубей сумел найти новые слова, образы, заворожил читателя напряженным поединком с чемпионом мира англичанином Пири. И всего-то потратил 200 строк. Куц обыграл чемпиона. Поднял наш красный флаг и совершил круг почета на олимпийском стадионе. Сначала публика на трибунах безмолвствовала, ибо в далекой Австралии нашу страну, мягко сказать, недолюбливали. Но Куц привел в движение публику. Она встала и бурно аплодировала победителю.
Однако в «Известиях», став членом ЦК партии, депутатом Верховного Совета, Алексей Иванович писал уже строго, будто застегнутый, хотя и не на все пуговицы. Да и мало писал. Ходили слухи, что метит в министры иностранных дел. Когда-то вежливый, внимательный, не повышавший голоса на публике, он отчитывал нас, «иностранцев», за скучные материалы, а коллег из других отделов укорял: «Пора известинцам делать второй шаг. Где ваши идеи?». Но сам не разъяснял, в чем заключаются перемены.
Случались странности. Зашел как-то в комнату, где сидели международники, и говорил о том, о сем. И вдруг объявил, что решил послать Костю Вишневецкого собкором в Каир. У Кости врачи нашли болезнь, которую можно излечить только в сухом, жарком климате. Костю я знал еще по учебе в инязе. Он чертовски здорово сочинял стихи. Но был худ, болен. Пропустил один год учебы.
В другой раз Аджубей за непринужденным, как показалось, разговором сказал, что в Лондон едет менять В. Осипова… Мэлор Стуруа. У него, видите ли, младший сын Жорик болен, и лишь английские врачи берутся его вылечить. Если Мэлора не пошлют, он перейдет в МИД и уедет в Лондон дипломатом. Я хорошо знал Жорика. На даче в Сходне он рос с моим сыном Андреем. Шаловливый, спокойный, немного полноватый. Нормальный мальчик. Так Стуруа стал собкором в Англии, писал отлично, и его перевели в Нью-Йорк.
Аджубей взвалил на себя большую ответственность, возглавив «Известия». При назначении его обязали как-то размежевать похожие друг на друга «Правду» и «Известия». Ведь все важные партийные документы и речи видных лиц печатались в обеих газетах. Аджубеевские «Известия» получили возможность выходить днем, а «Правда» поступала в продажу утром следующего дня. Но когда была «обязаловка», график выхода «Известий» сдвигался на утро.
Пользуясь «родством», Алексей однажды получил заранее текст предстоящего выступления Хрущева. Он позвал меня и политобозревателя Викентия Матвеева и объяснил необычное задание. Сесть у телевизора, пригласив двух стенографисток, и в случае отступления Хрущева от готового текста, что он делал регулярно, застенографировать, отредактировать и в набор.
Вот начал речь Никита Сергеевич, и вскоре стал говорить «от себя». Одна стенографистка стала расшифровывать хрущевское отступление и тотчас же пожаловалась: Хрущев что-то сказал непонятое. Мы с Викентием стали читать и пришли к выводу, что надо пойти к Аджубею и признаться в своем бессилии. Алексей приготовил для правки ручку, но зло сказал: «Ничего не понимаю! Мы опростоволосились. Придется ждать, что передаст ТАСС. Значит, выходить утром вместе с «Правдой».
Родство с Хрущевым, конечно же, повышало авторитет газеты, рождало уважение, а порой и страх у тогдашних бюрократов. Они не отказывали газете в выделении жилплощади для журналистов в хороших домах, импортного оборудования для типографии.
Но однажды «родство» подвело Алексея. Он вернулся в редакцию после семейного обеда. Хрущев критиковал освещение московских улиц. Советовал убрать фонари над проезжей частью улиц и перенести их к тротуарам для удобства пешеходов. Аджубей вызвал меня с дежурства и объяснил, что требуется:
– У тебя, Володя, есть статья о том, как освещается Лондон. Неси, поставим в номер!
До этого момента я выступил в «Известиях» с критикой наших автомобильных правил, описал, как организовано движение в Англии. Моя критика подействовала. ГАИ быстро внесло изменения, приглашало меня читать. лекции об английском опыте. На волне успеха Аджубей хотел снова отличиться и угодить тестю, проявив оперативность. Он к этому призывал всех известинцев. Я объяснил, что статья на семь страниц, мы не успеем даже прочитать, не нарушив график выхода газеты. Аджубей отпустил меня на дежурство, обещал сам написать две странички о замечаниях Хрущева и опубликовать.
Увы, мы попали впросак. Специалисты завалили нас письмами с упреками. Мол, не там ищете экономию электроэнергии. Ее большие потери на производстве. Использование фар лишь требует дополнительного расхода бензина. Никакой экономии!
«Известия», выходившие годами на четырех полосах, не имели возможности публиковать развлекательные материалы. Большинство солидных газет на Западе имели воскресные приложения для чтения, поэтому нельзя сказать, что издание «Недели» было особым новаторством Аджубея. Но за ней возле известинского газетного киоска выстраивались длинные очереди. Я возглавлял международный отдел в «Неделе» почти пять лет и печатался с очерками о гаванском фестивале с танцующими полуобнаженными красавицами, об американском певце Фрэнке Синатре. Стуруа передавал длинные очерки о крестном отце нью-йоркской мафии, о французской кинозвезде Филиппе Жераре. Николай Ермолович, зам. главного в «Неделе», побывал в Болгарии и написал о местной ясновидящей. Все эти экзотические темы не годились для «Известий». Хотя наш знаменитый африканист Николай Хохлов умудрялся пробиваться на четвертую полосу газеты, внедряя политические новости с описанием его личного восхождения на заснеженную африканскую гору Килиманджаро и экскурсии к буйволам в нильской долине.
Аджубей сумел сделать «Известия» интересной, читабельной газетой. Но ее партийная направленность оставалась прежней. У меня сохранилось его короткое выступление на летучке в январе 1962 года вскоре после того 61-го, когда Хрущев объявил о построении коммунизма к 1980 году. Аджубей сказал: «Проблемы гражданского, трудового, идейного, нравственного воспитания человека нашего общества мы должны поднимать на страницах "Известий" всеми жанрами, всем арсеналом газетного вооружения».
Недаром присланный из ЦК на смену уволенному Аджубею главный Степаков информировал нас, что к Алексею Ивановичу нет претензий как к редактору «Известий», но он допустил ошибки в своей внешнеполитической деятельности. Мне довелось узнать, что Алексей допустил грубейшие высказывания во время командировки в ФРГ. Местные журналисты задали ему провокационный вопрос: «Польский герб имеет два орла. Один смотрит на восток, а другой – на запад. Как быть русским?» Аджубей, видимо, подшофе, как и его сопровождающий Валя Леднев, ответил: «Понадобится, мы свернем головы обоим орлам». Знавший хорошо немецкий, Леднев мог бы смягчить ответ либо пропустить сказанное.
Сенсационное заявление Алексея напечатали все немецкие газеты. Руководители дружественных нам Польши и ГДР передали соответствующую реакцию реагировали в Москву. По пути домой Аджубей остановился в Берлине. Наш посол Абросимов хотел услышать от него объяснения, пригласил на обед. Аджубей настаивал, чтобы с ним на обеде присутствовал Леднев. Посол успокаивал: «Мы накроем стол Ледневу в соседней комнате». Тогда Аджубей отказался от приглашения. Утверждали знатоки, что Абросимов, член ЦК, был в компании цековской элиты, думавшей об отставке Хрущева.
Давид Тухманов
Незабываемой остается встреча с фронтовиками, однополчанами в Калинине, на квартире полковника в запасе Юрия Дерябичева. Тосты произносили Герои Советского Союза Попов, Мелах, Ящук и их товарищи в синих кителях, увешанных орденами Ленина, «боевиками», Отечественной войны первой степени. Потом начались воспоминания. Без тостов. Друг с другом. Громкими голосами. Шум, гвалт.
И вдруг в дверях раздался оглушительный аккорд баяна. Баянист протиснулся и запел незнакомое: «День Победы! Как он был от нас далек.» Бодрая музыка марша остановила разговоры. Воцарилась тишина. А когда баянист красивым баритоном пропел припев:
«День Победы! С сединою на висках.
Это радость со слезами на глазах!
День Победы! День Победы!»
Раздался гром аплодисментов. «Ура! Качать баяниста!» Им был знакомый Дерябичева руководитель калининского экскурсионного бюро. Три дня он показывал нам славный город.
Я спросил, нет ли у него нот марша? Кто его автор? Он ответил, что услышал мелодию случайно по радио, запомнил некоторые слова и припев. Прошли недели, месяцы. И я волею судьбы оказался за одним столом с замечательным композитором, автором полюбившегося народу марша «День Победы», молодым Давидом Тухмановым. Он пригласил меня с супругой Еленой по совету жены Натальи, пианистки, с которой я познакомился еще на Кубе. Вскоре к нам четверым присоединилась пара солистов хора им. Пятницкого, если не запамятовал, Катя и Роман. Они появились сразу после концерта и не успели переодеться. И хорошо, очень хорошо. Катя – в белой блузке, расшитой украинскими узорами, а Роман – в русской косоворотке.
Давид любил их, мог часами слушать их народные песни. И Роман, и Катя показали композитору новинку. Я спросил их, остались ли в репертуаре хора популярные довоенные песни – «Вдоль деревни», «И кто его знает». Вместо того чтобы ответить «Да!», они лихо запели: «Вдоль деревни от избы до избы, зашагали торопливые столбы. Загудели, заиграли провода. Мы такого не видали никогда». Догадываетесь, читатель, эта радостная песня об электрификации деревни. А вот лирическая, шутливая: «А вчера прислал по почте два загадочных письма. В каждой строчке – только точки – догадайся, мол, сама. И кто его знает, на что намекает».
Давид поднялся из-за стола и пригласил меня посмотреть его рабочий кабинет. Я думал, что увижу письменный стол, кресло, шкафы с книгами. Нет! Большая комната была заставлена роялем, двумя электронными пианино, звукозаписывающей аппаратурой, а посередине микрофонами на подставках. Тут он, возможно, написал «День Победы».
Конечно, мы не замедлили пригласить с ответным визитом Тухмановых к себе домой. Я приготовился записать на магнитофоне «День Победы», если Давид согласится оставить такой необычный автограф, сыграв на моем любительском электропиано «Ямаха». Инструмент имел десятки клавишей. Нажимая любой на выбор, «Ямаха» звучала то как обычное пианино, а то как гитара, кларнет, орган и так далее, даже «играла» колокольчики.
Давид попробовал «Ямаху», но его знаменитый марш звучал, будто играл малыш одним пальчиком. Он перешел на незнакомое мне самбо. Спросил, играю ли я по нотам. Я ответил, что эстрадные песни редко продают в магазине на Неглинке. Показал ему книжицу почти на триста страниц: «Песни советского народа. Песенник». Давид полистал, прочитал указатель песен из кинофильмов и заметил: «Это кладезь советской музыки. Даже более того. Музыкальная история Советского Союза».
Действительно, сборник был исторический. Первый раздел – дореволюционная песня: «Варшавянка», «Замучен тяжелой неволей», «Вы жертвою пали» и другие. Второй раздел – Гражданская война. Эти песни я слышал по радио еще мальчишкой. Назову несколько: «Красная армия всех сильней», «По долинам и по взгорьям», «Там, вдали за рекой», «По морям, по волнам», «Орленок», «Партизан Железняк», «Песня о Каховке» и много еще.
Большое спасибо нашим композиторам и поэтам за их патриотический настрой и труд. В «Песеннике» более 120 песен. Они озаряли нас: «Чем смелее идем к нашей цели, тем скорее к победе придем» (из песни «Эх, хорошо!»). Песня открывала необозримые просторы: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, преодолеть пространство и простор» (из «Все выше и выше»). Песня была честной: «До тебя мне дойти нелегко, а до смерти четыре шага» («Землянка»). Песня сплачивала народ: «Если завтра война, если завтра в поход. Как один человек весь советский народ за свободную Родину встанет».
Композиторы и их коллеги воспитывали в нас высокие нравственные принципы и, конечно, поднимали наше настроение в трудный час, обращаясь к народным шуточным частушкам. Вспомните конец фильма «Веселые ребята»: «Эх, подруга, выходи-ка и на друга погляди-ка, чтобы шуткою веселой переброситься! Эй, грянем! Подтянем!»
И разумеется, кинокомедия «Волга-Волга» с ее шутками, «Песней водовоза» («Без воды и не туды, и не сюды»). А Соловьев-Седой подарил нам две песенки про авиаторов, которые распевают и сейчас с большим удовольствием. А великолепный композитор В. Захаров, руководитель хора Пятницкого?! Кроме упоминавшейся здесь «И кто его знает», пошла в поговорки его веселая песня «Провожание» и слова из нее: «Дайте в руки мне гармонь, золотые планки».
А что же Давид Тухманов? Войдет в историю лишь как автор знаменитого марша? Не только. Вернувшись в Москву из Германии, куда уехал в лихие годы, он вскоре выступил с творческим вечером перед многотысячной аудиторией в крупнейшем столичном концертном зале. Он сразу представил свой композиторский бренд задорной песенкой. Исполнял сам: «Мой адрес – не дом и не улица. Мой адрес – Советский Союз». В кремового цвета костюме с белыми артистическими отворотами и с бабочкой, он пританцовывал в такт знакомой советским людям песни. А в конце речитативом три раза проговорил: «Советский Союз».
Значительную часть концерта выступали молодежные группы. Они исполнили песни в модном современном стиле, для дискотеки. Давид Федорович Тухманов как бы передавал эстафету молодому поколению, которые скоро-скоро станут «звездами». Это с одной стороны. С другой. У меня хранится песенник «Ради мира на земле», изданный в 1983 году. Можно только радоваться, что в нем собраны творения наших композиторов- корифеев: С. Туликова, Д. Шостаковича, И. Дунаевского, А. Новикова, В. Соловьева-Седого, В. Мурадели и предпоследний в сборнике – «День Победы» Д. Тухманова на слова В. Харитонова.
Этим маршем закончился творческий вечер. Зрители поднялись с кресел. Подпевали. Хлопали в ладоши. На глазах поэта Танича я видел слезы. Они появлялись на глазах многих, когда в ходе концерта прозвучали ставшие «хитами» тухмановские шедевры: «.Тише, тише. Аист на крыше – Мир на земле», «Мы дети Галактики, но самое главное – Мы дети твои, дорогая Земля!», и в сопровождении хора Ансамбля МВД коронная И. Кобзона «Я люблю тебя, Россия, дорогая наша Русь!». «.Мне всю жизнь тобой гордиться, без тебя мне счастья нет!» Таков Давид Тухманов, последний истинно советский композитор.
