Читать книгу: «Не щадя себя и своих врагов», страница 21

Шрифт:

ПОЛВЕКА В СТРОЮ

Василий Григорьевич Кокорев, генерал-майор авиации, сохранил отличную память. Благодаря ему я смог пополнить ценными сведениями рассказы однополчан. Он – летчик-ночник непростой судьбы. По крайней мере, его боевой путь был не таким легким и удачливым, как у молодых разведчиков – героев Голубничего или Сугрина. Кокорев может судить непредвзято и объективно. Мой первый вопрос к нему касался его происхождения.

– Немецкие асы хвастали, что они родом из баронов, аристократов, им нет равных. И правда, простых в люфтваффе не брали. Разве лишь во время тотального призыва. А ты, Василий Григорьевич, случайно не голубых кровей?

– Смеешься? Я из рабочей семьи, родом из Калужской области. Я был девятым ребенком. Отец работал колесником, делал колеса для тачанок на заводе Дукс, который потом был переименован в завод Авиахима. Отец умер от тифа в 1919 году, за два месяца до моего рождения. Мать даже плакать не могла на его похоронах. Моя старшая сестра Анна после замужества взяла меня на воспитание. Окончив семилетку, поступил в Московский радиотехникум. На третьем курсе по призыву был зачислен в Оренбургскую военную школу летчиков. Мои товарищи по учебе также были из рабочих. Пусть не хвастают немецкие асы. Мы летчики тоже были что надо, несмотря на рабоче-крестьянское происхождение.

– То есть в смысле летного мастерства?

– Не только. Военные летчики – особая каста вооруженных сил в любой стране. Не удивляйся, но в наших ВВС служил отпрыск потомственных баронов полковник Пистолькорс. Его родичи с XVIII века были при дворах разных царей. Полковник, правда, на фронт не попал. Он был первоклассным специалистом, преподавал в Ивановской школе штурманов. Но это, конечно, исключение.

Мы, будущие летчики, пользовались большими привилегиями. Если курсант пехотного училища получал 40 рублей в месяц на личные расходы, тоже немалые деньги по тем временам, то нам платили все сто рублей. А по окончании школы в специальном ателье нам шили новые гимнастерки небесного цвета. Красотища! Выдавали нам отличные кожаные пальто-«реглан». Жили мы не в казармах, а по квартирам. Могли заводить семью. Но в канун войны эта благодать кончилась. Новый министр обороны маршал Тимошенко приказал провести коренную ломку наших ВВС. Гордым, как нас звали, «сталинским соколам» стали присваивать не офицерские, а сержантские звания. Неумный приказ, его отменили в 1943 году.

– У нас в третьей «эскадре» был штрафник. А как обстояли дела у ночников?

– Славу богу, штрафников не было. Но нарушения уставных положений случались. Некоторые рассуждали, что, мол, война все спишет. Выруливали на старт и, не остановившись, не опробовав моторы и рули, начинали разбег. Грешным делом со мной тоже случилась забавная история. Вылетел я на «иле» в Мигалово, что под Калинином, где базировалась наша опергруппа. Перевозил три новых экипажа, всего девять человек. Решил приземлиться поближе к стоянкам наших «пешек». Посадил машину в трехстах метрах за знаком «Т». Не успел высадить пассажиров, как подкатил "Виллис". Из него вышел стройный майор и сказал: «Вы отстраняетесь от полетов. Не знаете наставления по производству полетов?» Я возразил, мол, не первый раз сажусь в Мигалово и так далее. Майор, он был заместителем Тюрина, отважный летчик, любимец полка Валериан Столяров, приказал: «Будем учиться, как в аэроклубе. Сделайте три круга над аэродромом и приземлите самолет на три точки точно на знак «Т». Не получится – отправитесь домой в Монино пешком». Я взлетел и отлично выполнил, что требовалось. Столяров отпустил меня, но приказал по возвращении доложить командиру о происшествии. Больше я майора Столярова не видел. Он погиб, сбитый под Старой Руссой.

– Столяров, как и ты, Василий Григорьевич, оставался в горящем самолете, приказав членам экипажа прыгать. Спасся тогда на парашюте только штурман Хабеев и еще долго летал на боевые задания с другими летчиками. Да, что мы все про войну да про потери. Была же на фронте нормальная человеческая жизнь. Летчики нуждались в отдыхе, отвлекались от нелегких мыслей о завтрашнем, может быть, последнем полете. Одни играли в карты, в модный тогда преферанс, другие – в волейбол. К летчикам приезжали артисты. Да и мы устраивали концерты самодеятельности.

– Ты, рассказывают, устраивал танцы под баян?

– Было такое. Уставал до чертиков, готовя матчасть. Пальцы еле шевелились, а отказать нельзя. Меня выручали «фотики». Они организовали драмкружок. Разыгрывали скетчи-анекдоты. Запомнил один такой – про немецкую парочку. Дело происходит в ресторане. Муж, офицер-гестаповец, спрашивает заплаканную жену, что ей заказать. Та молчит и только рыдает. Повернувшись к официанту, офицер говорит: «Принесите две яичницы». В это время жена выпивает яд и падает за мертво. Гестаповец истошно кричит: «Официант! Принесите только одну яичницу!» А как развлекались ночники? Бывали у вас смешные веселые истории?

– У нас, ночников, не было своего драмкружка, но любители шуток были. В октябре 1944 года три наших экипажа отправились на один подмосковный авиазавод получить новые самолеты. Нас тепло встретили военпред и другие заводские товарищи. Разместили в заводском общежитии. Просили облетать машины и отметить, если будут, неисправности. Летчики Нарыжный, Солопанов и я кружились над аэродромом по три часа. Крупных недоделок мы не усмотрели. Назначили день нашего отлета. И вот когда мы явились получить новенькие «илы», то были приятно удивлены: на киле и руле поворотов облюбованного мной «ила» красовался медведь. Он был одет в шлемофон, унты и летный комбинезон, из кармана которого торчало нечто, что напоминало наркомовские сто грамм. Их выдавали только за выполненное задание. На «иле», выбранном капитаном Нарыжным, был нарисован огромный, с черными усами, кот в сапогах со шпорами. Третий «ил» достался лейтенанту Солопанову. На фюзеляже присутствовал петух с крестьянской косой и большим гребешком. Мы, конечно, рассмеялись.

Не успели мы обменяться радостными чувствами, как явились инженеры и рабочие завода. Состоялся митинг. Рабочие-передовики желали нам удачи и успехов. Они призывали нас громить ненавистного врага, изгнать его с оккупированной русской земли, скорее закончить войну. Мы поблагодарили их за отлично сработанные Ил-4, за внедренные ценные новшества, за новые, более мощные двигатели. Взлетев, взяли курс на запад и через несколько часов появились в небе над Минском. Прошли строем звена над единственным уцелевшим зданием, где до войны размещалось правительство Белоруссии. Настроение у нас было превосходное. Красная Армия наступала. Вскоре мы перебазировались на аэродром в Польше.

– А наш полк, как всегда одним из первых, получил реактивную технику. Он ее успешно освоил и передавал опыт, проще говоря, обучал водить сверхзвуковые самолеты друзей по Варшавскому договору. Наша страна помогала становлению авиации в других странах. Как журналист я был очевидцем рождения почти с нуля кубинских ВВС.

– А мне, Владимир Иванович, довелось служить в «горячих точках» на Ближнем Востоке. Два года провел в Египте в качестве советника. Был сопредседателем советско-египетской комиссии по приему военной техники из СССР. Руководил группой советских преподавателей при Военной академии имени Насера. Однажды на каирский аэродром прилетели на Миг-25 мои однополчане. Летчик майор Уваров оказался комэском 2-й эскадрильи. Разыскал меня по рации, используя мои полковые позывные.

Во время очередного телефонного разговора весной 2008 года я спросил генерала:

– Как настроение?

– Превосходное! Будто исчезли старческие болячки. Живу – радуюсь беспрецедентному событию – военному параду 9 мая на Красной площади с участием тяжелой техники, как в добрые советские времена.

– Понятно! Ельцин, помнишь, запретил традиционные парады, приказал огородить штакетником всю площадь от людей. А новый президент возобновил военные парады в День Победы, правда, без прохождения техники.

– Такого не было 17 лет. Чтоб на главной площади страны шли танки, ракетно-ядерные установки «Тополь-М» и другая техника, сработанная нашими рабочими и инженерами. Как авиатор я особенно рад увидеть в небе пролетающих лучших в мире истребителей «Сухих» и «Мигов», а также стратегических бомбардировщиков Ту-160. Если бы они мелькнули, пролетев строем, плотно-плотно, то своей тенью закрыли всю площадь! Писали, что ожидается воздушный парад из 40 машин. Целая эскадра!

– Помнишь, в старые добрые времена наш полк также участвовал в воздушных парадах на 1 Мая и 7 ноября?

– Конечно, помню. Некоторые летчики отличились. К их боевым орденам прибавлялись новые, уже за гражданский подвиг.

– Сейчас другое время. У наших границ от Балтики до Черного моря нам противостоят теперь государства-«натовцы». В Вашингтоне ждут, когда Грузия и Украина вступят в НАТО. Хотят прижать нас и с юга. Время пришло напомнить нашим противникам, кто мы есть. Великая держава! С ее ядерным оборонительным щитом – гарантом безопасности. Еще при Брежневе США признали паритет в военной области с Советским Союзом.

– Я думаю, Владимир Иванович, «тополи» с праздничного парада вернутся на свое боевое дежурство. Куда? По всей России!

– Точно так! Мы – народ-победитель! Мы отдали молодость, силы на алтарь, победы в Великой Отечественной! Великой и Священной!

Спустя год снова 9 Мая. Снова с Василием Григорьевичем делимся впечатлениями о прошедшем параде на Красной площади.

– Как настроение, товарищ генерал? Прошло больше пеших батальонов, прошумела тяжелая чудо-техника, а в небе прибавилось реактивных машин. Наверное, старческие болячки отпустило?

– Это хорошо, что показ военной техники становится традицией. А насчет болячек зря шутишь. Прибавилось, мне ж стукнуло 90 годиков.

– Еще раз сердечно поздравляю. Я дал знать полковнику Лопареву о твоем юбилее.

– Спасибо. Он прислал телеграмму. А в общем-то устал от телефонных поздравлений.

– Держись, дорогой человек! В 2010 году готовят грандиознейший парад. Уже президентским указом учреждена медаль «65 лет Победы в Великой Отечественной войне». Готовь дырочку на генеральском кителе. На левой стороне груди, рядом с сердцем и гвардейским значком.

– Ты тоже держись, Владимир Иванович. От моего 90-летия отстаешь на три года.

– Есть! Рад стараться – дожить до 2010 года!

ВЗЛЕТ И ПАДЕНИЕ

В родную деревню Чувашиху мы выехали в воскресный день. Рассчитывали, прямое как стрела шоссе до Владимира не будет запружено транспортом. Увы! В оба конца спешили легковушки, грузовики, автобусы. Прогресс, как-никак! 90-е годы. Разгар перестройки. Постояли в «пробках» возле поворота в Ногинск, у светофора в центре Покрова. Доехав наконец до прилегающей к шоссе станции Ундол, завернули во дворик. Станция преобразилась. До нее из Москвы стали ходить электрички. Вплотную к рельсам подстроили высокую платформу для посадки пассажиров. Установили скамейки, подвесили фонари. Электрички следовали дальше до Владимира.

Пропустив встречный автобус, мы повернули налево, на бывший проселок, в глубинку. До Чувашихи оставалось тридцать километров. Удивились: когда-то проселок был в колдобинах, а теперь заасфальтирован. За рулем моей неновой «Волги» сын Андрей. Он прибавил газа, а я всматривался в гору, куда свернула дорога. Боялся проскочить указатель поворота направо, к знакомому с детства селу Ельтисуново. Оно в трех с половиной километрах от Чувашихи.

Во время престольных праздников наши невесты и женихи гуляли в Ельтисуново, показывая свои наряды и самих себя. А ельтисуновские навещали Чувашиху по праздникам. Деревенские мальчишки нередко бывали в селе, чтобы посмотреть кино. Приезжала передвижка, вывешивала на церквушке экран, механик ждал, когда стемнеет. Я однажды поехал смотреть кино на велосипеде. В шортах, велик на плечо и шагнул в прохладные воды родной речки. В ней мы купались до посинения, до нахлобучек от родителей за возвращение домой вечером. Ох, уж эти сладкие воспоминания о детских и юношеских годах! Но скоро ли покажется поворот на Ельтисуново?

Дорога уходила в сторону от села. Вдруг Андрей притормозил. Увидел указатель поворота налево. Странный, непохожий на обычные дорожные знаки гаишников. На нем было написано: «Приглашаем посетить Мемориал в память о погибших на владимирской земле первого космонавта, героя Советского Союза Юрия Гагарина и летчика Владимира Сергеева». Мое сердце сжалось от боли. Каждый год, в годовщину гибели Гагарина, много писали в газетах, но где произошла катастрофа, точного адреса не указывали. Какая неожиданность! Андрей развернул «Волгу» и медленно поехал по асфальту узкой дорожки, ведущей к Мемориалу. Не помню, как долго мы ехали в полном молчании. Наконец вдали увидели стилизованную под самолетное крыло высоченную стелу. На ней были высечены портреты Гагарина и Сергеева. Подножие стелы из красного гранита было опоясано кольцом из черного мрамора. В центре кольца мы увидели пятигранную плиту с траурной надписью.

В 1975 году, когда сооружался Мемориал, вокруг посадили молодые елочки. Теперь они разрослись до высоты 16-метровой стелы и загородили примыкающее поле. Андрей хотел возложить венок к Мемориалу хотя бы из обычных полевых цветов. Но вокруг мы увидели только пашню и стерню из-под скошенной ржи. Жаль!

Покидая Мемориал, я думал, что скорбь о Гагарине такая горькая, потому что он был не просто летчиком, а первооткрывателем, первопроходцем дороги человечества к звездам! Герой и любимец не только нашего народа, но и миллионов граждан разных стран, которые он посетил и был принят как дорогой и знаменитый гость. Он погиб в расцвете сил. Как случилась эта нелепая история? Увы, авиация упрямо хранит свои тайны.

Мне вспомнилась беседа с генералом Грендалем. Он говорил, что мы не знаем судьбу более полутора сотен пропавших без вести наших экипажей. Как они разбились? Погибли, подбитые «мессерами», или, раненные, возможно, сели на вынужденную и попали в плен?

Взлет и падение! Мы знаем лишь о судьбе немногих, что гибли на наших глазах. О них подробно рассказано в этой книге. Напомню. Две столкнувшиеся в Монино «пешки». Я стоял в почетном карауле у шести гробов. Причина катастрофы – тяжелая цена переучивания на новую технику. Молодой летчик Власов упал, истекая кровью, в Выползово. Причина? Он выполнил задание, возвращался усталый. Передавал по радио: все в порядке. Но таких, считавших себя уже дома и ослабивших бдительность, караулил «мессер» – «свободный охотник».

Моя первая «пешка» была разбита вдребезги в Андреаполе Батей Малютиным. Он более года не летал в разведку. Разучился летать? Виновата гроза? Но Малютин до этой катастрофы уже облетал два аэродрома. Там он надеялся найти пропавший экипаж «новичка» Голубничего. Батя садился и взлетал, как положено. Лишь спустя два с лишним десятилетия после войны авиация приоткрыла нам одну тайну. с помощью мелиораторов.

Взлет и падение! Ефима Мелаха отмечали за его прекрасный человеческий характер. Он вырос в командира дивизии бомбардировочного полка. Освоил реактивный самолет. И вот во время учений в районе Иваново почувствовал сердечную боль. Он мне писал: «На пределе сознания дотянул машину до базы в Шаталово. С помощью товарищей покинул кабину, дошел до кучи бревен и отлеживался на них часа два. Микроинфаркт! Медкомиссия признала негодным к летной службе. И сейчас я в родной Одессе работаю в торговой фирме, имеющей связи с Болгарией. Иной работы не нашел». Я попросился на прием к секретарю горкома партии. Усталая, хмурая женщина спросила: «Какая у вас профессия»? Я гордо ответил: «Военный летчик». Она: «Нам летчики не нужны. Есть вакансии слесарей, водопроводчиков».

Взлет и падение! Судьба сыграла злую шутку с генерал-лейтенантом Грендалем. Он был куратором всех разведывательных полков при главном штабе ВВС. Во время войны был на виду, подписывался под статьями о состоянии нашей и немецкой авиации. Их печатали центральные газеты. Как-то в разгар кампании против преклонения перед Западом Грендаля навестил журналист военного журнала и предложил написать статью о превосходстве советской военной авиации над…американской. Статья была опубликована, но что-то в ней было искажено. Грендаль вскоре был снят с высокой должности и послан начальником военной кафедры в Московский энергетический институт. Там он пользовался авторитетом. Его смещение с работы в ВВС некоторые считали нормальным. Но я поверил моему хорошему знакомому Валентину Петровичу Соколову, который служил в главном штабе ВВС. Он рассказал мне, что настоящей причиной отставки Грендаля была злополучная статья.

Взлет и падение! Раз пять, втиснувшись в кабину летчика на «пешке», я летал на «подскок» в Андреаполь и возвращался на базу Выползово. Мои ангелы меня берегли. А мой товарищ, техник Аркаша погиб. Он вылетел на «подскок» в «пешке», ведомой великолепным летчиком Гахарией. В районе Осташкова, в результате грубейшей ошибки, их сбил наш истребитель – «свободный охотник». Он принял «пешку» за схожий «Мессершмитт-110».

Авиамехаником я летал в качестве пассажира на «пешках» в период перебазирования с аэродрома на аэродром, а также во время перегонов новых самолетов с Казанского авиазавода. Судьба подарила мне после войны возможность налетать пассажиром многие тысячи километров. После окончания иняза я стал журналистом-международником. В качестве собственного корреспондента сначала «Комсомольской правды», а затем «Известий» я пробыл в загранкомандировках в общей сложности пятнадцать лет.

Первый длинный перелет был в Каир, там шла война из-за Суэцкого канала. Наступило перемирие, поспешил осмотреть знаменитые пирамиды Хеопса – одно из семи чудес света. В 1962 году – мой воздушный вояж в Багдад, на праздник рождения иракской столицы. Нас свозили посмотреть развалины Вавилона – еще одно из чудес света. В 1976 году состоялись Олимпийские игры в Монреале. Летел туда долго с посадкой в Париже. Спортивным корреспондентам устроили полет во второй крупный канадский город Торонто. От него на автомашине мы поехали полюбоваться Ниагарским водопадом – тоже одним из чудес света.

Мучительно долгим, утомительным на стареньком Ил-18 был полет на край света – в Дар-эс-Салам, столицу Танзании. Посадка – в Найроби – столице Кении. На обратном пути в Москву посадка в Энтебе, у озера Виктория и в Уганде. Поездка на берег Нила, в Национальный парк. Там туристы всегда очарованы увиденным: мирно разгуливают жирафы, антилопы, буйволы возле спящих под деревом тигров. И озеро Виктория, откуда вытекает Нил, и заповедник экзотических зверей, что мы видели на нашем телевидении, заслуживают быть чудесами света.

«Километраж» моих воздушных путешествий подсчитать невозможно. Летчики гражданской авиации ведут учет налета в часах. Для квалификации, возможно, для пенсии. Они не учитывают время «простоя» на посадках для дозаправки горючим, приема пассажиров, мелкого ремонта и отдыха. Мне же приходилось подолгу убивать время в душных комнатах аэровокзалов для транзитных пассажиров.

Лишь один вояж я пытался оценить в километрах. То было в напряженный момент острых конфликтов с Вашингтоном из-за размещения наших ракет на Кубе. Летели на тяжелом «Ту-114», в полупустом пассажирском салоне. Стартовали из Шереметьева. на север, в Мурманск. Пока дозаправлялись горючим, на военном аэродроме нас угощали черной икрой из солдатского котелка. Черпали алюминиевыми ложками. Летели в Гавану 14 часов над нейтральными водами, затем вдоль побережья США. Крейсерская скорость 500—600 километров. Помножьте на 14 часов. Вот вам и километраж.

В корпункте «Известий» в Мехико я провел в общей сложности девять лет. Прямые линии, которые я прочертил на «Атласе Америка», ведут из Мехико в столицы южно— и центральноамериканских стран. Они тянутся до Аргентины, Бразилии, Уругвая, Колумбии, Перу, Эквадора. Причем к некоторым столицам прочерчены две-три линии. Это значит, там я побывал несколько раз. Линиями в четыре ряда обозначены мои частые вояжи в столицу Никарагуа.

Взлет и падение! Взлет нашего полка к славе начался в 1943 году. Полку присвоили звание «Гвардейский». Затем на красном полковом знамени добавились надписи за участие в освобождении городов Борисов, Вильнюс, Торунь. Всему личному составу полка вручены медали «За взятие Кенигсберга». Каждый демобилизованный, покидая армию, получал письмо с восемью благодарностями Верховного Главнокомандующего за вклад в освобождение Восточной Европы, Померании, за разведку десятков немецких городов и самого Берлина.

В мирное время полк был отмечен благодарственными приказами и вымпелами за отличные результаты во время общевойсковых учений, за подготовку высококлассных летчиков. Был период, когда приказом командования ВВС на базе шаталовского авиагарнизона создали Центр подготовки летного состава разведывательной авиации. Он просуществовал несколько лет в «лихие» 90-е годы. Однако отдельный гвардейский разведывательный 47-й авиаполк восстановили, вернули боевые регалии. В мирных условиях полк не только отрабатывал действия в условиях ядерного взрыва, но и фотографировал ледовые заторы на Оке и Волге, лесные пожары на Рязанщине и в других областях, помогал установить масштабы стихийных бедствий. Словом, родной 47-й зажил прежней напряженной жизнью.

Разведчики летали вдоль государственных границ на западе и юге. Летчик Александр Бондаренко, который в годы афганской войны разведывал в ущельях укрытия боевиков, был отмечен и позже стал командиром полка. Внимательный и отзывчивый, он прислал мне грамоту «Ветерану Великой Отечественной войны». В ней говорилось: «За самоотверженный ратный труд, за героико-патриотическое воспитание воинов». Полковник, видимо, разузнал, что я был редактором эскадрильских боевых листков.

Когда Бондаренко перевели в главный штаб ВВС в Москву, командиром полка назначили Вячеслава Ивановича Лопарева, не менее внимательного к нам – ветеранам-фронтовикам. Каждый год вместе с сердечным поздравлением с Новым годом Вячеслав Иванович присылал листок с кратким описанием проделанной полком за год работы. Подобный листок я получил с поздравлением с наступающим 2009 годом. В нем говорилось:

«…Год закончили с хорошими результатами. Переучивали молодых летчиков и штурманов на новую технику. В этом году наш полк опередил другие полки 16 ВА по выполнению летных заданий. Сейчас мы готовимся торжественно отметить Новый год. И вам желаем в новом году исполнения всех ваших желаний».

В листке Вячеслав Иванович ни словом, ни намеком не обмолвился о нависшей над полком угрозе расформирования по замыслу разработчиков реформы вооруженных сил. В газетах и по телевидению сообщалось о сокращении к 2012 году 340 тысяч военнослужащих всех родов войск. В отставку отправят свыше тысячи генералов, двенадцать тысяч полковников, десятки тысяч майоров, капитанов, лейтенантов. Полностью ликвидируется институт прапорщиков. «Российская газета» получила довольно полный план Министерства обороны о масштабах реформы. Из 340 авиаполков останется лишь 180. Но и они подлежат роспуску. Создаются четыре командования на стратегических направлениях. На них замкнут 55 авиабаз. Они заменят распускаемые авиаполки и дивизии. Каждой базе присвоят разряды для создаваемых эскадрилий. Я понял, что вместо 47-го полка будет одна эскадрилья из полудюжины боевых машин.

Полковник Лопарев прислал мне две поздравительные открытки в феврале и мае по случаю Дня Победы. А неделю спустя СМИ обнародовали сенсацию. Торжественный марш на Красной площади стал прощальным для легендарной Таманской моторизованной дивизии. Она распускается. На ее базе создаются две бригады. Втрое сокращается ее офицерский корпус, а также наполовину боевая техника. Ее излишки сдадут на централизованные базы хранения.

Спустя еще неделю жертвой ликвидации стала знаменитая 16 Воздушная армия, отличившаяся еще в Берлинской операции 1945 года. Её питомцы известные в мире «Русские витязи» и «Стрижи», пролетевшие в заключение парада над Красной площадью, покинут аэродром Кубинки и перелетят в Липецк. Гарнизон с отличной взлетно-посадочной полосой будет продан. В Министерстве обороны не скрывают планов изменения статуса других военных аэродромов с привлечением частных компаний.

Наш полк был давно прикомандирован к распускаемой 16-й ВА. Его разделят: звено МИГов и эскадрилья «Сухих» перебазируются из Шаталово под Воронеж. Аж слезы наворачиваются! Ведь я стоял у истоков рождения полка в августе 1941 года, точнее, стоял в строю авиаторов, которым зачитали приказ о создании первого дальнеразведывательного полка в Красной Армии. И вот теперь, спустя почти 70 лет службы на благо Отечества, его безопасности, полк уходит в небытие, спуская политое кровью боевое красное гвардейское знамя.

Но память останется! Под Воронежем или в другом гарнизоне, куда пошлют нашу эскадрилью «Сухих», она привлечет людские взоры. Еще в 1944 году Юра Дерябичев на носу моей четвертой «пешки» нарисовал гвардейский значок, орден Боевого Красного Знамени и сделал надпись «Борисовский». Обычно немногословный штурман сказал мне: «То боевые символы нашего полка. Они честно заработаны при участии в операции "Багратион", освобождении Минска, Борисова и других городов».

Минуло три десятка лет. Почин Дерябичева подхватило молодое поколение полка. Оно лишь на фотографиях, да в кино видело фронтовые «пешки», а летало на сверхзвуковых реактивных самолетах «МиГ-25» и «Су-24». Молодежь изучала и гордилась славной историей полка. И эта любовь родила желание воспроизвести на «Сухих» символы 47-го гвардейского.

Но это не всё! Командование полка, посоветовавшись с фронтовиками-ветеранами, решило присвоить каждой машине «Су-24» имена Героев Советского Союза – Анатолия Попова, Ефима Мелаха, Евгения Романова и других. И еще любопытно, что на одном из «Сухих» рядом с полковыми символами блестят ряды белых звездочек. Что за шутка? Во время войны советские летчики-истребители отмечали звездочками сбитых «мессеров». Разведчикам запрещалось вступать в бой с врагом. Их задача считалась выполненной, когда они возвращались на базу с разведфильмом. Оказалось, белые звездочки на носу «Сухого» означают число опасных разведывательных полетов над Афганистаном, на Ближнем Востоке, над Грузией и в других «горячих точках» планеты.

В августе 2009 года пришла неожиданная телеграмма от полковника Лопарева. Я заподозрил неладное. Обычно по круглым датам из полка присылались загодя красочные открытки с приглашением прибыть в Шаталово для участия в торжествах. А тут вдруг телеграмма в середине августа. Командир поздравлял меня с днем авиации и годовщиной создания полка в 41-м году. Я принял эту телеграмму за весточку, что полковник не уволился в запас, что он командует полком. Планы ликвидации авиаполков, резкого сокращения военнослужащих пока отложены. Первоочередная задача сейчас – перевооружение ВВС, обучение летного состава на самолетах пятого поколения. Естественный процесс! Так что прощайте, «сушки» с именами наших героев на борту! Воздушным разведчикам предстоит учиться обнаруживать цели противника не только на земле, но и, возможно, в космическом пространстве.

Среди снятых мною видеокамерой пленок с добрыми воспоминаниями смотрю фильм о поездке в Чувашиху, о встрече с двоюродной сестрой Нюрой, как сидел на пригорке и рассматривал вдали церквушку и ряды домов села Ельтисуново. Чаще других фильмов я вставляю в видеомагнитофон заветную кассету «Шаталово! День Победы!». Ее первые кадры – парад авиаторов. Чеканя шаг по взлетному полю, идут командир полка, знаменосцы, стройные колонны летчиков и техников. Я тогда позавидовал им – так слаженно мы, курсанты Ленинградского училища, не научились ходить, хотя с февраля 1940 года каждое воскресенье тренировались на Дворцовой площади.

Смолк марш «День Победы», звучавший во время прохождения синих кителей. Через репродуктор нас, ветеранов, призвали посмотреть в небо. Там выписывал круги крохотный «У-2». Летчик Смоленского аэроклуба показал весь свой арсенал фигур высшего пилотажа, затем спикировал и промчался «бреющим» над нашими головами. А в это время с неба на нас спускались парашютистки – члены аэроклуба.

Вечером торжественное собрание в концертном зале. В президиуме – полковое командование, ветераны-фронтовики. Наверху висит лозунг: «Слава Советской армии». Поздно вечером банкет. За столом закуски и полные стаканы с разбавленным водой спиртом. На банкет приехали из Смоленска артисты. Они пели и танцевали, пригубили фронтового зелья. Танцевали вместе с подключившимися молодыми летчиками и женами ветеранов.

Венцом нашего пребывания в Шаталово был показ «мигов» и «сухих» на самолетных стоянках. Владимир Политыкин оперировал моей видеокамерой: «Вот я в кабине "МиГа". Разглядываю незнакомые приборы. Вот поднимаюсь и прохаживаюсь по фюзеляжу. Расставляю руки в стороны, пытаюсь достать ладонями два горбатых киля. Вот задумал спрыгнуть с крыла, как я поступал на фронте со своей "пешкой". Спрыгнул и почувствовал пот на лбу. Испугался: мог поломать немолодые ноги. Но обошлось. Подошел к соплам моторов. Гигантские – в рост человека».

Заканчивается фильм прощанием с родным полком. Владимир Политыкин снимает меня, медленно идущего со стоянки. Вот моя фигура в объективе: останавливаюсь и грустно произношу: Прощай, Шаталово! Прощайте, дорогие однополчане!»

Всю войну на вооружении разведчиков были лучшие винтомоторные машины.

Начиная с 80-х годов боевая техника полка – реактивные МиГи и «Сухие». МиГ-25 в момент посадки.

В школьном джазе (снимок вверху) я играл на баяне. Но вскоре с ним пришлось расстаться. Меня призвали в армию. Я стал курсантом авиатехнического училища (фото снизу справа).

Моя родная 3-я эскадрилья. Сидят (слева направо) комэск М. Малютин, летчик Е. Мелах, штурман Е. Шацкий. Механики (крайний ряд слева направо) Ленченко, Александров, Силантьев, Бельский

Е. Мелах и его штурман Яшук (справа) стали первыми в полку Героями Советского Союза. Они летали на моем первом самолете Пе-3.

Летчик Петров дает команду: «От винтов!» Сзади – его штурман Малинкин проверяет турель пулемета. Из хвостового люка высунулся стрелок-радист Чашечников. Он так и будет стоять на семи ветрах, зорко следя за «мессерами».