Читать книгу: «Сказки про Магов», страница 9
Глава 15. Корабль и шторм
Ещё с вечера начали сгущаться тучи, а ночью разразилась гроза. Наутро небо осталось чёрным, словно солнце и не всходило.
Небольшая бригантина «Танцующий ветер» шла сквозь ненастье из Разинрога в Рыбогорск. Её капитан одной рукой правил кораблём, а другой опирался на длинный трезубец. Правая его нога ниже колена была деревянной. Рядом с капитаном стоял разинрогский рыцарь, укутанный в плащ. Капитан и рыцарь вели меж собой беседу и, казалось, не придавали значения происходящему вокруг. На самом же деле рыцаря одолевал лютый, раздирающий страх.
Рыцаря звали Варгил. В юности он по случайности упал в пролив с подвесного моста, ведущего к разинрогской крепости. Наглотался воды, чуть не утонул, но выжил. С той поры он начал бояться. Он боялся воды, высоты, а ещё того, что кто-то узнает о его страхах, ведь он был потомственным воином и просто не мог так опозорить отца, деда, отца его деда. Его готовили стать военачальником, отправили на службу к королю… Но что, если все узнают? Уж лучше смерть, чем такой позор. Только принять смерть он тоже не мог, поскольку был трусом. Пытаясь перебороть свой страх, он забирался на отвесные скалы, раскачивался на злополучном мосту, во время бурь выходил на лодке в море, но все усилия оставались тщетными, он всё равно боялся до озноба и коликов. А к пущей досаде, о нём пошли толки как о человеке отчаянном и даже отважном. В конце концов он сдался, признав, что справиться со страхом не в силах, и решил врать. Пусть он потел, трясся, зубы его безудержно стучали, но он шёл первым в бой, вызывался участвовать в дальних походах и опасных морских путешествиях.
– Ведь что есть страх? – оправдывал он себя. – Королю нет дела до сухости моих подштанников, если я водрузил над павшей крепостью его стяг. Кто отличит пот страха от пота усердия, если он перемешан с кровью врагов?
Так трус и обманщик сумел стать рыцарем, получил место при дворе короля Гона и отправился завоёвывать славу на турнир в Рыбогорск.
Буря бушевала, корабль бросало из стороны в сторону, матросы и разинрогские воины метались по палубе, и только двое стояли и беспристрастно наблюдали за происходящим. Капитан травил байки:
– Ходил в своё время по восточным морям Капитан Тряпка. В тех краях всё время штиль, и надо хвататься за малейший ветерок, но этот капитан всё бурю высматривал. И знаешь, как сглазил: случился шторм. Наверное, первый лет за десять. Как ни искусен был тот капитан, корабль его потопило. Все матросы пропали, а его самого выбросило на риф. Пришёл он в себя – погодка отличная. Собрал он тогда доски, которые вокруг валялись, связал из них плот, из обломка реи сделал мачту, а флагом повесил свои красные бархатные штаны. Плыл он так не более двух часов, как начали сгущаться тучи, а потом и вовсе новая буря разыгралась. Не такая сильная, как первая, но его плотику многого не надо было. Капитан Тряпка из последних сил привязал себя к мачте, и как раз вовремя! В тот же миг плот перевернуло, а его самого хлопнуло бархоутом по макушке. Но и тут капитан очнулся живым и целёхоньким, всё потому, что верёвкой привязался.
– Два шторма подряд? Не пора ли и нам к мачте привязываться?..
– …Мачту его повалило, парус унесло, зато погодка опять отличная – ни облачка. Вот он и удивился, что ж плот так трясёт. А это дюжина здоровенных акул за его красные штаны под водой цапалась!
– А может, две дюжины?
– Может, и две. Акулы тянули штаны, штаны – упавшую мачту, а от всего этого балагана плот ходил ходуном. И всё б ничего, да хлипкие доски вконец расшатались и рассыпались, а Капитан Тряпка провалился в самую воду к акулам.
– И как, порвали его на тряпки?
– Как бы не так! Выхватил он свой капитанский кинжал и давай наотмашь рубить. Всё в крови: его, акульей; пена поднялась, ничего не видать! Всех перебил, только ногу ему оттяпали. Потом рыбаки нашли его на берегу. Он ещё с полгода учился на деревяшке скакать. Но с тех пор если и видали его, то непременно в красных штанах!
– У моего кузена в услужении есть трубадур-сказочник, баллад петь не умеет, зато по былинам ему равных нет. И рассказывал он, будто жил в стародавние времена на свете Маг и обо всём, что с ним приключалось, летопись вёл. И вот как-то убили Мага в бою, голову отрубили, только не умер он насовсем, а очнулся в кромешной тьме в каменных палатах. Пригляделся, попривык и разглядел, что лежит посередь сводчатого зала без окон, без дверей, а посередь зала трон. На троне некий господарь, а лица не разглядеть. Может, и нет у него лица вовсе. И спросил его Маг: «Где это я и кто ты сам есть?» А господарь на троне так ему ответил: «Ты в Великом Ничто, а я Великий Никто, и так надлежит быть». И вот думается мне, быть может, и простые смертные просыпаются где-то после гибели своей?
– В «Ничто» сортом попроще, для простолюдинов. Там так же, только пол земляной и козами пахнет. Посередь нужник, и сидит там…
– Да ну тебя, рыбья твоя башка! Дошутишься, пошлёт тебя буря на дно с поклоном.
– Пошлёт, куда денется. И я-то уж точно знаю, чем займусь после гибели своей. Буду гнить с разбухшим брюхом и обрастать моллюсками!
– Вот смотрю я на тебя, вроде как ты человек морской, опытный, но зачем же ты вилы с собой таскаешь? Или ты из этих, детей крестьянских? – море разбушевалось не на шутку, и разинрогский рыцарь изо всех сил старался не потерять присутствия духа.
– Такой маленький корабль, – рассудительно отвечал капитан, – штормовая волна швыряет как хочет, что твою щепку, и хорошо помимо крепкой руки иметь ещё надёжный крюк, чтобы в случае чего уцепиться им. Но крюк обычно заместо отнятой руки прилаживают, а у меня покамест и свои целы. Так что вот завёл копьецо, – капитан любовно потряс трезубец. – И орудую я этим трёхзубым копьецом не хуже гарпуна. Плавая на небольших лодках, я не раз отбивался им от крупных рыб, желающих полакомиться капитаньим нутром. Бывает, проныра гибкая и ушлая, чешуя у неё матовая, озеленевшая, что в мутной или неспокойной воде её и не видно вовсе. Тут бить приходится на одно волнение, а таким копьём один удар за три выходит.
В этот момент, как по-заговорённому, корабль ударило о воду с небывалой до того силой, матросы попадали на палубу, а один разинрожский воин вылетел за борт. Рыцарь присел от удара, но устоял, капитан же крепко сжал в руке штурвал и упёрся копьём в фальшборт. Трое матросов бросились вытаскивать выпавшего разинрожца, но было поздно – в бушевавшей пучине ничего не было видно.
– Ветер пахнет гарью, значит, идём близко к Дымным горам, – произнёс рыцарь, – может, и выплывет.
– Если он ещё не отправился к Морскому Владыке на пир, то уж пусть барахтается до последнего. Отсюда не видно, но поверь мне, лучше держаться от прибрежных скал подальше.
А между тем внизу, среди матросов, начались толки. Капитан был сам не свой с тех пор, как получил то послание в бутылке: видать, даже ему эта затея казалась опасной. Вот теперь буря разыгралась, огни на мачтах – дурное предзнаменование, так ещё и разинрогская братия, кажется, начинала о чём-то догадываться.
Воины из свиты рыцаря и вправду старались держаться в стороне – уж больно походила на пиратов вся эта матросня. И всё б ничего, да только сопровождающий Варгила супчий Игнатий подглядел через щель в кладовой, будто трюм корабля гробами набит!
Глава 16. Морское братство
В стародавние времена ходили по Берестяному заливу лодки Водного Пути. Неведомые это были люди, пожили несколько лет на острове и ушли, оставив в наследие Бернов маяк и карты морских путей.
Затем пришёл Никонор – вольный учёный. Он основал орден алхимиков и выстроил Белую Цитадель. Вокруг маяка и Цитадели стали селиться люди, так зародился вольный город Рыбогорск. Никонор ведал будущее. Предсказав нашествие северян, он собрал Морское братство – союз вольных мореходов – самых искусных капитанов залива. Они покинули остров и укрылись в северных льдах, откуда совершали набеги на разинрожскую крепость.
Истинное же назначение Братства было в другом. Ведомо было Старейшине, что Цитадель падёт и что явится на остров Император, который принесёт с собой великую войну. Капитаны Морского братства ждали знака, чтобы в час нужды вернуться и помешать его становлению.
Небывалой мощи витязь,
Весь закован в сталь и злато,
Сапогом своим железным
Топчет прежние порядки.
В битве нет ему достойных,
Нет того, кто, с ним сразившись,
Не молил бы о пощаде.
Грозной поступью шагая
По обломкам той твердыни,
Что ваял Владыка камня,
Горделивый вызов бросит
Миру новый Император.
Не всё было открыто Никонору. Пегий магистр, самый усердный из его учеников, возжелав большей власти, предал основателя ордена. Клеветой и подкупом он подговорил других алхимиков схватить Никонора и навеки заточить в подземном чертоге. Были и те, кто не поверил коварным речам магистра, многие в тот год бежали с острова. Вольные мореходы также остались верны Никонору и данному ими обету.
Шли годы, и вот в конце зимы капитан бригантины «Танцующий ветер» получил послание: «Император явился». Это означало войну.
Глава 17. Как Шут, Жун, Харитон и Минуэль в трапезной сидели да истории всякие рассказывали
Дней за пять до гулянья собираться начали гости. Девицы с ранья в Большом порту на караул встали: нарядные, в румянах, ленты в косах. А вдруг рыцарь приплывёт? Или граф? Как только большой корабль причаливает – сразу к нему всей толпой. А визгу-то! Ноги друг дружке давят, платья мнут – гостя милого ищут, венок цветков луговых вручить.
Окромя девиц, в порт был командирован королевский глашатай – объявлять титулы и родословные сходивших с кораблей знатных господ. Тех же, кто родовитостью не отличался, но прочие достоинства имел, народ сам называл и расписывал:
– Вот сеньор Виньямин-Пузейко из Магодура, коего сукно вся знать носит. А это вольный Бродник – некогда первое копьё Кронодола!
Лишь один гость остался не одарен ни цветами, ни почестями. Избегая ненужного внимания, Рыцарь, Загоняющий Солнце, вошёл на маленьком двухмачтовом гукаре в заводь Тихую, никем не примеченный, пришвартовал его в Рыбацком порту и, сойдя на берег, направился прямиком к мастерской Храпаря.
Город праздновал, жизнь кипела. В тавернах спорили и делали ставки, чем закончится турнир: все ли погибнут или, может, кто останется. Те же, кому предстояло биться, как могли, готовились. Одни чинили оружие и доспехи, другие изучали ратину – место будущего сражения, третьи, укрывшись от глаз, шептали заклятия, призывая на помощь покровительствующих им богов.
В канун пятого дня гулянья Харитон закрыл свою трапезную раньше обычного. К нему пришли гости: Минуэль, Шут и вольный пасечник Жун. Шут и Жун прибыли на остров специально по случаю большого праздника.
Сытно откушав, решили друзья посостязаться, кто вдохновенней историю расскажет. Начал Жун:
– Богатство ловчих в народе особый интерес вызывает. Примечено, что лодочки их никогда порожняком не ходят. Чего они возят – достоверно не известно, потому что груз их всегда ватным одеялом прикрыт, но, что бы там ни было, дохода они с того имеют немало. Говорят, что накопили ловчие за годы плаваний своих столько золота, что уж и не знают, куда девать. Хранят они его в секретной штольне под островом, а свободного места в этой штольне осталось ровно столько, чтобы монеточерпий протиснуться мог, еженедельный совершая богатств этих пересчёт. Попасть же туда можно исключительно с потаённой северной пристани.
– Ого! – воодушевился Харитон. – Про богатства я, само собой, слышал, но что именно в штольне…
– И ты, конечно, всё за чистую монету берёшь, – усмехнулся Минуэль.
– А почему бы и не за чистую? Вот челны ты их видал, а, где они стоят, знаешь? А рыбаки знают, с севера как раз!
Жун продолжил:
– Вырублен, значит, в северных скалах причал, откуда ходят они туда… ну куда ловчим заблагорассудится, но всего чаще к реке Шелестящей, охотиться. И в этом ловчие не обмишурились. Лес-то ейный птицей да зверем богат, за что Пушной дубравой зовётся. Соболем, песцом его так и ломит, по бокам трещит, только что не распирает. А лодочки их лёгкие, узкие, потому войти могут в самое устье. Речка эта границей служит между Разинрогом и Кронодором. А поскольку Брондоль редко покидает свою крепость и уж тем более охотой себя не утомляет, то ловчие не брезгуют посещать и кронодорский берег.
– Кажется, припоминаю я эту историю… – протянул супчий.
– Но вот незадача приключилась: вздумалось Брондолю, королю кронодорскому, значит, медведём нарядиться – девиц попугать.
– …Там развязка, кажется, не самая, так сказать, благопристойная…
– И вот вышел король, значит, на опушку, девиц рыщет, а в это время как раз ловчие приплыли, среди них и Храпарь-проказник, неспроста медвелюбом прозванный, – Жун потряс пальцем в воздухе.
– Вот и Минуэль наш как раз у Храпаря служил, – вставил Харитон и выразительно пошевелил бакенбардами. – Большое уважение к нему приобрёл.
– А, ну тогда можно и в другой раз дорассказать.
– Я бы всё-таки хотел услышать развязку, – настоял Минуэль.
– Ну… общество культурное, скажем так, побратались они с королём и жили долго и счастливо. Ко-нец.
Настал Харитонов черёд историю рассказывать.
– Говорят, – начал супчий, – задумали ловчие нашего короля Гона на турнире убить. Да не просто так, а нашли кой-кого, кто за них сие дело состряпает.
– И где же ты такую историю услышал? – остановил его Минуэль.
– Да ты не переживай, я сам её выдумал, – ответил Харитон. – А чтоб люди чего не подумали, говорю, что от бондаря слыхал с рыбацкого порту. Байки-то про кончину Его Величества завсегда водились, народ их более всего любит. Или если сам собрался его порешить, так теперь никому о том и говорить не велено? Я так думаю, коли про цареубиение в кабаках да лавках в три глотки наперебой заливают, то от того монарху только сон крепче, а коли присмирели все как один, замолчали – вот тогда беда.
От этих слов Минуэлю полегчало не сильно. Супчий продолжил:
– Но мало того, решили ловчие, как только Гон царственные свои копытца отбросит, возмущение изобразить, гнев праведный, и справедливости ради алхимиков всех как одного перебить. Почему алхимиков? Да в суматохе никто разбираться не станет, а раз уж кого-то бьют, то наверняка зачинщиков. Но всё б ничего, только проведали о том алхимики и сами решили себя за верноподданных выдать и ловчих за кончину короля, так сказать, наказать. Словом, ждёт нас турнир, коего свет ещё не видывал. Уж как неделю кряду варят в Цитадели зелья и клинки куют, трубы так и пыхтят, а ловчие, и это уже совсем секрет страшный, поднимают легендарну медвежью рать!
– И станут с тех пор Нерестово гулянье Кровавым именовать, – вздохнул Минуэль. – Скажи, а трубы Цитадели закоптили до или после того, как ты этой байкой своих посетителей потчевать стал?
– Очень может быть, что и после. И ловчие какие-то особо подозрительные в последние дни. Как бы то ни было, лучше тебе на турнире не показываться. Ловчие, алхимики или рогатые эти, велика ли разница, кто тебя укокошит?
– Ничего-ничего. Сам сначала говорил, что в кузнецы не гожусь, потом – что в рыцари. Теперь вот с острова беги, а то судьба – у-у-у! Нет уж, дудки. Я судьбе воли не даю: в кости не играю, к первому встречному за советом не хожу, к погоде готов всякой…
– Ты б лучше к путешествию готовился. Вот Шут рассказывал про этого разинрожского капитана. Тебе б самое оно с ним – и тогось, только тебя и знали. И это ль не судьба?
– Опять судьба. Да гони ты её тряпкой!
– На этот счёт знаю я одну презабавную историю, – радостно воскликнул Шут. – Жил да был на свете один алхимик, и звали его Лоркильяно. Орден Белой Цитадели тогда ещё только зарождался…
– Так эту историю все знают! – перебил его Харитон. – Был это Бирюзовый магистр, брат Пегого. Увлёкся он путешествиями, с Магами побратался, перестал обычаи Цитадели чтить, ну его и изгнали. С того дня прозвали его Изгнанным алхимиком, да и вообще велено было поменьше вспоминать…
– Ну, может, оно и так, – согласился Шут, – только в столь кратком пересказе похождений не упомянул ты самое примечательное – его суждения. А считал, среди прочего, изгнанный тот алхимик, что свободы воли нет. Вовсе. Ну то есть совершенно нет. Что каждое событие в мире цифрой описать можно. Например, все деяния человека или иного живого существа продиктованы его опытом: памятью о случившихся событиях и пережитых из-за этих событий чувствах. А если можно было бы всё это в правильном порядке сложить да поделить, то стало бы совершенно ясно, почему он так, а не иначе поступал и как поступит в будущем. А ещё считал тот алхимик, что всякий человек склонен стремиться к счастью, и коли открывает для себя некий его источник, то уж действует так, чтоб непременно это счастье из него черпать. Но стоит человеку открыть больший источник, так он меняется и становится совсем другим.
История закончилась, Шут умолк.
– Во дела… – протянул Харитон. – С одной стороны, вроде в самое яблочко парень попал, но как-то, знаешь, вот я вообще и не понял.
Минуэль прыснул со смеху, Шут поддержал его неистовым хохотом. Сам Харитон покатывался так, что чуть не опрокинулся на пол с лавки. Насмеявшись вдоволь, друзья продолжили пировать. Решено было, что все истории хороши и что состязание вничью прошло.
Глава 18. Перед турниром
Согласно книге турниров, для состязания полагалось выбрать ровное место близ селения или пруда. Разбивались шатры, лавки ставились, оградка, а посередь всего вытаптывалась ратина или, как ещё её называли, ристалище. В Рыбогорске для ратины был выбран мощёный двор гильдии городских стражников.
Двор с трёх сторон окружала белокаменная галерея с арками и лестницами. На втором этаже галереи были устроены ложи для самых важных гостей. Король Гон восседал на позолоченном стуле, вокруг него стояли королевские стражи, повара и дворцовые герольды. Последним предписывалось следить за соблюдением турнирных церемоний, объявлять поединки и проверять, чтобы топоры и мечи были затуплены. По правую руку от короля сидел городской Глава в окружении корабельных мастеров. В западной ложе расположились алхимики, а в восточной – ловчие.
Храпарь негромко вёл беседу с главой своей гильдии:
– Десять медвежьих десятин, две сотни ловчих, вольные матросы, две каравеллы, готовые войти в Большой порт, – за общим гомоном Храпаря мог слышать только Первый ловчий.
– Бальзамированный дракон, закупоренный в подвалах Цитадели, – отвечал тот, не сводя глаз с ложи напротив, где сидели Пегий магистр и Сиреневый знахарь.
– Не сумели призвать раньше, не справятся и теперь. У нас значительный перевес. Начинаем, как только Минуэль исполнит свою часть.
– Если исполнит.
– У него нет выбора.
С юга двор закрывала каменная изгородь с воротцами. Специально для турнира из Магодура были привезены доски, сколочены лестницы и полати для простой публики. Лавки стояли под стеной и вдоль всей галереи, народ занимал места как придётся. Посередь двора уже собралась толпа: лавочники, вельможи, слуги, рыбаки, мастера, купцы, рыцари, жонглёры. Матросы под командованием одноногого капитана огораживали ристалище, расставляя по его краям длинные ящики, полные пёстрых цветов.
– Веселее, дармоеды! Что, думали, благородные рыцари за вас всё притащат? Да они и на ногах-то стоять не умеют, видал я их брата в деле. Недолго. Смыло вояку с моего корабля волной. Так он и сдохнуть-то толком не смог, запутался в снастях и выжил! Так что на вас вся надежда, господа! Пошевеливайтесь!
– Если ловчие решатся, – наставлял знахаря Первый алхимик, – то мы должны проиграть. Пусть победа достанется им легко, незачем растрачивать силы. Храпарь доверяет тебе, а меня ненавидит. Значит, мне следует погибнуть. На время.
– Я позабочусь о том, чтоб это время не прошло впустую.
– Противостояние затянулось, оно больше не приносит пользы ни нам, ни им. Гильдии должны объединиться, разумеется, под медвежьим гербом, но по воле вселенниариума.
– Возможно, здоровье Первого ловчего и Храпаря не позволит им управлять будущим союзом гильдий. В таком случае, как это ни печально, мне придётся принять это нелёгкое бремя. До вашего возрождения, разумеется.
По углам двора на длинных пиках реяли белые флаги Рыбогорска без герба, а над королевской ложей был поднят разинрожский стяг: на тёмно-синем полотне – чёрный силуэт восьмивёсельной ладьи, озарённой белой восходящей луной. По борту ладьи над щелями с уключинами выставлен ряд круглых щитов, а вместо бушприта на носу щерилась пасть дракона.
Снизу под западными и восточными ложами были выставлены столы с яствами и ящики с запасами провианта. Жирные свиные окорока, горой наваленные на блюда, пышные грозди вяленых и копчёных рыб, румяные хлеба – всё раздавалось даром.
Выставить яства предложил городской Глава, чтобы задобрить публику. Для самого же короля он велел наготовить самых изысканных блюд, на которые только отваживались местные повара: крабы в локоть размером, обжигающе острый суп из мидий, мочёные яйца бакланов в медовом соусе. Перед королевским походным троном стоял небольшой столик, а дюжина слуг только успевала подносить новые и уносить надоевшие угощения.
Король Гон был человеком неглупым, хоть и не снискал себе такой славы, как его отец – Серд Стяжатель или дед – Король Мореход. Он учреждал маскарады и пиры в Разинроге, благоволил и старался не мешать городскому Главе Рыбогорска. В часы досуга Гон нередко брался за перо, пробуя сочинять сонеты и театральные пьесы. Народ его жил в благости, а сам он, будучи неженатым, царствовал себе мирно да горя не знал. И что уж говорить, позволял он себе изысканно откушать, пусть даже и прозовут его потомки Гоном Трапезником или Устричным Королём.
Западные столы выставила «Королевская трапеза», ими заведовал Харитон: пополнял кушанья на столах, следил, чтобы миски не побили, чтоб не брали больше, чем съесть могут. В этом нелёгком деле ему помогали три бабы-поварихи благополучной наружности. Хозяин таверны тоже приехал, но по части кормлений не вмешивался, а всё высматривал кого-то в толпе.
Подле столов «Королевской трапезы» безобразничала расписная стерлядь. Вызывая всеобщий смех, ряженый прятался за Харитоновыми ящиками и изображал, будто одной из запасённых рыбин надумалось бежать. Супчий гонял хулигана вертелом, да и сам похохатывал над его проделками.
У стены стояла дюжина бочек солёных огурцов, Жун отведывал корнишон:
– Хорош островной засол, с горчиночкой.
– Калачи, пряники! – гаркнул проходящий мимо дядька с коробом. – Сегодня дармовые!
– Спасибо, воздержусь. Как бы после этого солёного огуречика всё ристалище тут, кхм, как бы это сказать, не обристать.
– Деревенщина! – возмутилась дородная бабища, не побрезговавшая употребить разносол с калачом вприкуску.
– Доброму прянику огурец не помеха, – возразил дядька. – У меня и лепные, и раскатные, а лучше всех печатные, расписные. На меду, на сливочках, в сладкой глазури!
– Припомнилась мне, к слову сказать, одна басня, – начал было Жун, – «Ягодица и жук» называется. Залез как-то жук…
– Срамь-то какая! – охнула баба.
– …на лесную ягодицу.
– Да не ягодицу, а ягоду!
– Так и я говорю. Общество культурное…
Напротив Харитоновых столов, с другой стороны ратины, стояли столы харчевни «У нарвала», за которыми хлопотал кулинарный соперник и завистник «Королевской трапезы» – именитый повар Степан Чьи Портки.
– А знаешь, за что Степаху так прозвали? – указывая сальным пальцем, спросил Харитон у Вольного Шута, который без всякого занятия слонялся рядом.
– Прозвали его так за то, что грязь он на дух не переносит. Даже самую маленькую мушку если в каше приметит – весь котёл в нужник сольёт. И вот как-то после праздника большого, уж никто не помнит какого, народ у него в харчевне отдыхал. Кто на лавках, а кто и под лавками, Степан тоже уставший был, и голова у него не менее, чем у прочих, покоя требовала. Но увидал он в кастрюле с супом штаны чьи-то и как заорёт: «Чьи портки?!» А посетителям и так тяжко, а тут ор истошный. И не в силу им припомнить, что вчера было, даже просто на себе проверить не каждый мог. А он, Степан, значит, не унимался, ревел как резаный: «Чьи портки?! Чьи портки?!»
– Опять ты за своё, Харитонио! – вмешался в их разговор седовласый разинрожец лет шестидесяти пяти, это и был подлинный хозяин «Королевской трапезы». – Хоть один день мог бы без своих россказней. Ведь на наши столы смотрит сам король! А вдруг ему приглянётся какое-нибудь кушанье, что ты думаешь, голова мохнатая, он крикнет тебе или ручкой помашет? Нет, это будет один-единственный взгляд, безмолвный указ, и ты непременно должен его приметить и исполнить.
– О, не беспокойтесь! Я могу одновременно болтать, кашеварить и присматривать за всем на свете. Каждый день в трапезной сие мастерство оттачиваю. Кстати, знакомьтесь, мой закадычный приятель – Вольный Шут. На Большой земле его все знают, ко всякому двору вхож. Там, знаете ли, ни один большой праздник без его вмешательства не обходится.
Седовласый разинрожец только охнул и всплеснул руками:
– Сеньор, Вы именно тот, кто может спасти меня из столь бедственного положения, в котором я оказался, – и, не говоря больше ни слова, хозяин таверны схватил Шута за рукав и потянул за собой в сторону королевской ложи.
Поднявшись на пару ступеней, он обратился к сидящим господам:
– Почту за честь представить – преизвестнейший лицедей с Большой земли, любимец королей и придворных дам, Вольный Шут прибыл выразить вам своё почтение.
Гон подал знак, их пустили.
– Меня зовут Иоганнес Нерпо, моя трапезная известна своими изысканными супами, – кланяясь, продолжил хозяин «Трапезы». – Неудивительно, что люди утончённой натуры частенько ко мне заглядывают. Мой супчий…
– Довольно, – остановил его Гон. – Я хочу говорить с лицедеем.
Хозяин трапезной покорно умолк, а Гон обратился к Шуту:
– Добро пожаловать в Рыбогорск, Вольный Шут. Воистину, твоё поприще сделало тебе имя. Я бы предложил располагаться как дома, но тот, кто волен, и так всюду дома. Возможно, ты и вправду так хорош, раз сумел развлечь нас, ещё не произнеся ни слова, пожалуй, стоит тебя выслушать. Расскажи какую-нибудь шутку или спой. Покажи, чем заслужил любовь монархов Большой земли, не могу смотреть на эти кислые рожи ловчих.
– Жил-был знатный граф, – без предисловий весело начал Шут, – и было у него два хлеба: один ржаной, другой отрубяный. Хотел он их попробовать, да не знал, с какого начать. Соседи говорили – ешь ржаной, из отрубей хлеба никто не печёт. А граф всё боялся жизни не познать, так всё ржаной да ржаной откушивая, хоть и нравился он ему очень. Долго он на хлеба те смотрел да решиться не мог. Оба тёмные, румяные, ароматные. Один пониже, да шире, а второй у́же и выше, почти как кулич. Думал он так, думал да и откусил от ржаного. Только потому и откусил, что голод терпеть стало невмоготу. И как думаешь, познал он жизнь?
Придворные в нерешительности взглянули на Гона.
– Не слишком ли мудрёно для Шута?
– Свинье пятак был выдуман недаром. Им хрюкать может, может рыть в навозе, – с поклоном ответил Шут.
– Ты что, шут, себе позволяешь! – прикрикнул на него Иоганнес. – Король велел насмешить себя.
– Все люди от рождения хотят быть меньше, чем они есть, – не менее загадочно возразил Шут.
– Пороть их надо, – с благодушной улыбкой посоветовал городской Глава. – Был тут один, по деревням ходил, поносные песни пел, народ смущал…
– Этот малый просто слишком умён для вас двоих, – сказал Гон. – Садись подле меня, говори что хочешь и ничего не бойся, я даю тебе своё королевское согласие на любые шутки.
* * *
Глашатаи затрубили в длинные трубы, давая знать, что турнир скоро начнётся. На ратину вышли воины, их было человек семьдесят: большинство разинрожцы, самым крепким и видным из которых был Варгил, двое воинствующих алхимиков, трое рыцарей из Кронодола, герцог из Кронодора и ещё семь рыцарей, не пожелавших обозначить своё происхождение. Все они были ярко и нарядно одеты: вышитые золотом накидки покрывали доспехи, гербы и родовые девизы красовались на щитах. Среди неназвавшихся был и рыцарь в рогатом шлеме, в латах тёмно-серого цвета. На поясе его висел меч, а за спиной – треугольный щит с гербом, изображавшим длань, препятствующую восходу солнца. Никто не знал его имени, не видал прежде таких лат, а шлем, хоть и рогатый, был не на разинрогский манер. Воин был прозван Рыцарем, Загоняющим Солнце.
Панцири, шлемы и щиты воинствующих алхимиков были выкрашены в белый цвет. На фоне остальных рыцарей их высокие худощавые фигуры у некоторых зрителей вызывали смущение. Казалось бы, им не следовало тягаться силой с прочими. Однако некоторые воины, знакомые с традициями Цитадели, посматривали на них с опаской. Тому объяснением были отвары и порошки, применяемые орденом в бою: у каждого из алхимиков поверх доспехов была приклёпана кожаная перевязь с притороченными мешочками и склянками.
– Венцом творений алхимиков стало истинное зелье бессмертия, на Некромантовых ингредиентах основанное, – рассказывал кому-то Жун. – Только с побочным действием таким: стоило зелье выпить, как с человеком непременно неудачи начинали приключаться. На корабль сядет – корабль потонет, лошадь – понесёт, в замок войдёт – да тот и рухнет. Но вот самому выпившему ничегошеньки от того не было. Работало зелье.
Перед самым началом турнира на ратину вышел Минуэль. У него не было щита, он нёс только длинный меч. Его доспехи покрывала тонкая чёрная накидка, на которой был изображён стальной сапог: этот герб Минуэль избрал себе сам.
По знаку Гона воинов разделили на два отряда, развели по сторонам ратины и раздали ленты жёлтого и салатового цвета. Ленты надлежало прикрепить к шлему или наплечнику, чтобы отличать принадлежность к воюющей стороне.
Король Гон встал, рыцари и зрители затихли.
– Славные воины, все вы стремитесь проявить доблесть и бесстрашие и тем снискать себе славу. В военное время достичь желаемого несложно: можно возглавить штурм при осаде города, первым переступить борт вражеской галеры во время абордажного боя или просто нести стяг своего королевства в пешем строю. В мирное время этой цели служит турнир. И пусть трусы называют его варварским обычаем – какое нам дело до того, что говорят трусы? Да, кто-то из вас сегодня погибнет – это будет славная смерть. Но довольно слов. Да начнётся бой!
