Читать книгу: «Сказки про Магов», страница 7
Глава 8. Дела Храпаря
Храпарь покинул мастерскую ещё в сумерках. За Рыбачьим отлогом всходило солнце, согревая озябших на утреннем холодке горожан. На площади перед городским Советом неторопливо собирались вольные артисты: глотатели огня, скоморохи, сказочники, фокусники, жонглёры. В Рыбогорске их было столько, что они могли бы составить шестую гильдию.
От Совета до Белой Цитадели натянули канат, старший канатоходец пробовал ногой его упругость.
– Сгодится, Кузьма. На худой край и хрен – каравай, – кричал он долговязому парню на другом конце площади.
Кто-то настраивал лютню, пробуя отдельные ноты, а кто-то уже начал потеху и весело задирал прохожих:
– Эй, господарь, куда, такой угрюмый, вышагиваешь? Небось опять оброк платить? Да ты не кручинься так, ведь как в сказке живём: решать ничего не надобно, всё за тебя писано!
Храпарь, привыкший к этой кутерьме, не обращая внимания на халдея, следовал дальше.
Здание городского Совета было сложено из белых мраморных плит, шесть величественных колонн подпирали фронтон с барельефом, повествующим о событиях древности, дверь высотой в два человеческих роста украшал медный витой узор.
У двери несли караул ловчие в серых кафтанах, каждый при себе имел гарпун с длинным древком. Они безмолвно распахнули перед Храпарём двери, он вошёл.
Перед ним предстал длинный сводчатый зал с двумя рядами статуй, изображавших воинов с рыбьими хвостами. Существовала легенда, что первыми живыми существами, посетившими остров, были русалки, выбравшиеся на берег погреться. Обитали они в этих краях задолго до основания Рыбогорска и даже раньше, чем причалили к острову лодки гильдии Водного Пути. Никто на острове настоящих русалок не видал, да и мало кто в них вообще верил.
Храпарь остановился у статуи копьеносца с рыбьим хвостом. Пять дней тому назад магодурские мужики выловили из Безымянной такую тушу. Испугались да пожгли наскоро от беды.
– Значит, ушли вы на юг, – подумал он, – против течения, подальше. От людей подальше. Что ж вас назад-то тащит, бестолочи.
До начала бранного торга времени было ещё достаточно, приветственную речь городского Главы, которой открывалось собрание, Храпарь собрался пропустить. В галерею вошли трое каменотёсов, они сразу направились к широкой лестнице в дальнем конце зала, ведущей на трибуны. Улучив момент, когда вокруг не осталось никого, кроме рыбных статуй, Храпарь прервал своё созерцание, быстро прошёл в левый флигель и закрыл за собой дверь. Флигель занимала гильдия алхимиков.
Переступив порог, он оказался в тёмном затхлом помещении с плотно зашторенными окнами. Кто-то положил Храпарю руку на плечо.
– Это вы, знахарь? – спросил Храпарь.
Незнакомец тихо усмехнулся:
– Миндаль и вереск выдали меня.
– Об этом можете не беспокоиться, здешняя вонь надёжно хранит вашу тайну.
– Магистр ждёт, – ответил привыкший к подобным колкостям Сиреневый знахарь – второй человек после Пегого магистра в гильдии алхимиков, давний приятель Храпаря, если бы у него могли быть приятели в презираемой им гильдии.
– Что ж, ведите меня дорогой отчуждённых.
И они пошли сквозь темноту.
– Тут ступеньки, не сверните себе шею, – заметил знахарь. – Если первого кузнеца найдут мёртвым в нашем крыле, к Цитадели возникнет много обременительных вопросов, а у нас нет времени на мирскую суету.
– Да ваш брат за полчаса разберёт меня по кусочкам, только и видали.
– О, поверьте, этого добра тут достаточно. Ну разве что ваш мозг я бы оставил для коллекции.
– Он постарается сделать так, – негромко и как бы между делом сказал Храпарь, – чтобы о моём визите знали как можно меньше людей, даже в его собственной гильдии. Особенно в ней. Поэтому он выбрал вас. Думает, вы и так прознаете.
– Так и есть, – спокойно ответил знахарь.
– Он не доверяет вам.
– Доверие – это всё за стенами Цитадели.
– Мы за стенами Цитадели.
– Не обманывайте себя.
– Просто хотел узнать, долго ли ещё идти.
– А мы уже на месте.
Негромко прикрякнула дверь. В полной темноте они почти наощупь вошли в комнату и стали ждать. Вскоре послышались звуки шагов, на стенах появились отблески пламени. Стали видны очертания комнаты, в которой они остановились. Маленькая, квадратная, без окон, она была похожа на темницу. Стены сложены из грубых камней, из убранства только стол да три стула. Для полного сходства не хватало лишь цепей и дыбы.
Вошёл невысокий человек с масляным светильником в руках.
– Приветствую вас, Храпарь. Времени у нас мало, так что сразу перейдём к делу.
Все трое подошли к столу, и невысокий человек продолжил:
– Мне нужен корабль. Я не хочу, чтобы о моей просьбе кто-то узнал, особенно в гильдии корабельщиков. Устройте всё от своего имени или от имени ловчих, это неважно.
– Корабль? – спросил Храпарь. – Торговый или военный? Или, может быть, вы хотите гребной чёлн? Чтобы бежать с острова, достаточно и рыбацкой лодки, но чтобы бежать со всем вашим скарбом, не хватит и всей разинрогской флотилии.
– Мне незачем бежать с острова. Да, кое-кому мы как кость поперёк горла, но народ нас любит, а это даёт некоторые гарантии. Вы и сами нуждаетесь в нас.
– Я вас терплю, – холодно ответил Храпарь.
– О большем я не смею и мечтать. Итак, мне нужен торговый корабль, способный увезти некоторый груз. Доверенный мне капитан не прибыл в срок, а я на него очень рассчитывал.
Невысоким человеком был Пегий магистр – глава гильдии алхимиков, один из самых влиятельных и осведомлённых жителей острова.
– Ваш доверенный капитан – Рикх Стальная Глотка. Он занимается разбоем, – по влиятельности и осведомлённости Храпарь мог посоперничать с магистром.
– Тем лучше, значит, грузу не страшны пираты, – невозмутимо ответил магистр.
– Сейчас он в столице, – продолжал Храпарь, – и его бригантина «Танцующий ветер» прибудет к нам не раньше весны. Воля короля.
– Видите, и я пострадал от его воли. Мы на одной стороне.
– Мы никогда не будем на одной стороне, да и торговля с Разинрогом меня не интересует.
– Не разочаровывайте меня, Храпарь. Речь только о нас. Никакого Разинрога, никаких торговцев.
– Вы хотите торговать с Магодуром? Баралимодол не ведёт дел с книжниками и мажниками.
– Для этого вы и нужны, – с улыбкой ответил Пегий магистр.
– Капитан захочет знать, каков его груз.
– Об этом хотите знать вы, а не капитан. Ну что ж, будь по-вашему, я расскажу. Наш груз – посохи и зелья, дурман-травы, зачарованные амулеты, мечи убийства Магов и лексир-ликёры бессмертия.
– Вы лишились последнего рассудка, ваш груз сожгут вместе с кораблём и его командой ещё на подходе к пристани.
– Бросьте, вы ничего не смыслите в людских страстях! Хотя нет, вы смыслите, просто не хотите этого признавать, – магистр вздохнул и искоса посмотрел на Храпаря. – Удел смертных – запретного желать, и жажду эту мы утолим. Всё изготовлено с высочайшим старанием и знанием дела.
– Торговцы мигом поймут, что артефакты подложные.
– Конечно поймут. И купят их все! Знаете, как говорят на магодурском базаре? Больший дурак завсегда сыщется.
– Послушаешь вас, так и усомнишься. Опасное предприятие, которое больше похоже на глупость. Дело точно не по зубам зельеварам из Цитадели.
– Куда уж нам с ловчими тягаться, – рассмеялся Пегий магистр, – только в этом предприятии золото меня интересует куда больше, чем влияние на материке, в противном случае я бы не обратился к вам. Пусть каждый занимается своим делом: мы будем варить зелья, а вы займётесь купцами Магодура, Разинрогом и гильдией торговцев. Ну что, по рукам?
– Хорошо, один корабль. Но я не буду знать о грузе.
– Безусловно. И мы, разумеется, тоже. Всё куплено капитаном у пиратов и у того парня, Марона, что обосновался на острове в проливе.
– Сейчас в большом порту на ремонте стоит шкут, капитану и команде которого я доверяю. Он поднимет якоря уже сегодня ночью. Нам понадобится время на погрузку… и его действительно мало. Принесите бумагу, перо, свечу и сургуч.
Когда всё необходимое было подано, Храпарь сел за стол и написал небольшое послание, затем вчетверо сложил лист и основательно залил расплавленным сургучом, подул пару раз на красную лужицу, раскрыл перстень и запечатал послание секретной печатью с изображением распростёртой ладони.
– Я бы не стал прибегать к помощи посыльного, – заметил магистр.
– Если послание в порт понесу я сам, то непременно пойдут слухи. Это не должен быть ни служитель Цитадели, ни ловчий, ни кузнец. Только случайный человек не привлечёт внимания. В записке ни слова о вас и вашем деле, так что не беспокойтесь, её можно доверить и первому встречному.
– Вы не сказали, что хотите в уплату за услугу.
– Поговорим об этом, когда груз окажется в Магодуре, а пока выведите меня отсюда.
На этом они расстались. Обратно Храпарь и его проводник шли погружённые в раздумья, и казалось, что оба уж не проронят и слова, но под конец знахарь не вытерпел и заговорил:
– Вы, никак, пожелали возложить на себя обет молчания?
– Всё уже сказано, – ответил Храпарь, – ваш магистр рехнулся, и магодурские торговцы тут не самая страшная беда.
– Не на древних ли Магов вы столь уклончиво намекаете? Их больше нет, забудьте.
– Никто не знает, куда они ушли, никто не знает, когда вернутся.
– Мажьи слободы прозвали Магодуром и Магомором, и никто наказан не был.
– Глупцы, их ждёт судьба Некромантовой деревни, – Храпарь теперь был искренен и прямолинеен. Речь шла о гораздо большем, чем просто о противостоянии двух гильдий.
– Гро справился, – ответил знахарь.
– Не лучше, чем мы с Разинрогом.
Они прошли ещё немного, на этот раз молчание нарушил Храпарь:
– С материка приходят тревожные вести, сельчане всё чаще видят в полях фавнов. На мажьих землях что-то происходит.
– Знаю, поэтому нам и нельзя оставаться в стороне.
– Глупцы, вы желаете вершить судьбы мира.
– А разве вы уже не занимаетесь тем же самым?
– Мы куём металл.
Они вернулись тем же путём, что и пришли. Бранный торг уже начался, и в холле городского Совета было совершенно безлюдно. Однако Храпарь не пошёл на трибуны, а направился в противоположную сторону. Выйдя на площадь, он обратился к первому встречному прохожему, им оказался скоморох в пёстрой шапке из красных и зелёных лоскутов бархата.
– Эй, бездельник, у меня есть поручение для проворного и смышлёного парня.
– Первому кузнецу каждый услужить рад, – весело ответил скоморох. – Проворности мне не занимать: зайца на скаку обскачу, рыбу переплыву. Только вот смышлёного посыльного я бы искать не советовал. Такой сразу начнёт расспрашивать, а что же за послание хочет передать медвежий ловчий в разгар бранного торга? Не собираемся ли мы между делом, окромя нового, вернуть и старый должок разинрогскому королю?.. Только вы, господарь, не беспокойтесь, сам-то я болван. Мне от рождения ума досталось с гулькин нос, да и та на зиму в тёплые края подалась.
– Для болвана ты слишком много знаешь.
– Знание дураку не помеха. Я всё знаю, господин Храпарь.
– Учёного Пепельвара с большого порта тоже знаешь?
– Ну конечно! Замечательный человек, парусный дом содержит, многим хорошим людям приют даёт.
– Ну так передай ему это послание.
Глава 9. Утёс Гнилых Мертвецов
Минуэль выковал себе меч. Вычистил его, заточил, взял обрезок кожи ската у кожевника по соседству и обмотал им рукоять. Хороший металл был дорог, но Храпарь разрешил ученикам сделать себе по клинку.
– Настанет день, когда каждому придётся взять в руки оружие, – как-то сказал он.
Теперь предстояло найти место для тренировок. Минуэль справедливо опасался, что не все на острове разделяют взгляды мастера, и решил подыскать достаточно укромное место, где ни одна живая душа его бы не приметила. Самым подходящим ему показался Гремячий мыс. На западе острова он встречал волны, шедшие в залив с большой воды. Их грохот слышался там, даже когда остальное море было спокойно. Местные ребятишки повсеместно лазили между разломами скал, разоряя гнёзда чаек и бакланов, но даже они опасались забираться так далеко. Точнее, не на сам мыс, а на его западную оконечность, носившую название «утёс Гнилых Мертвецов».
Никаких мертвецов там, разумеется, не было – покойников на острове пускали на плотах по воде в Большом порту. Течение уносило их далеко в океан. Ходили дурные слухи, что северные пираты вылавливают их в поисках погребальной утвари и посланий от контрабандистов, торгующих в обход разинрогской подати.
Утёс был немного выше остального мыса, а на его вершине виднелась плоская площадка с очертаниями каменных развалин – это были руины древней башни. От неё мало что осталось: из груды камней выделялся только серый полукруг стены, скрывающий за собой выложенный цветной мозаикой пол. Туда и отправился Минуэль. Площадка башни ему не подходила, поскольку была видна из города, но за ней, у самого обрыва перед бушующим морем, он обнаружил уступ, куда можно было спуститься.
Вернувшись, он купил на Портовой улице длинную, крепкую верёвку, в мастерской наполнил флягу, взял севрюжий балык и сложил всё в старый холщовый мешок. Туда же поместил и меч. День был праздничный, так что ещё до полудня Минуэль стоял над потаённым уступом, готовый осуществить задуманное.
Спуститься оказалось делом несложным, внизу ему открылась не видимая сверху расщелина. Оставив верёвку висеть, он пошёл осмотреться. Расщелина шла вдоль всего мыса, вероятно, когда-то часть скалы откололась и рухнула в воду. Кое-где камни рассыпались до основания так, что было видно море. В таких местах идти было тяжело и опасно: долетавшие волны и водоросли, облепившие камни, сделали уступ предательски скользким.
Из выброшенного морем древесного плавника Минуэль набрал охапку длинных прутьев и несколько больших брёвен для пугал. Смастерив и расставив по краям уступа своих дровяных противников, он приступил к делу.
Шуметь Минуэль не боялся, за грохотом разбивавшихся о скалы волн даже истошные крики чаек не были слышны. Ничто не мешало насладиться первым уроком боя в укромной расщелине среди потрескавшихся камней.
В наставлениях по изысканному владению рыцарским мечом описывался секретный выпад Златослава, которым тот сражал даже самых опытных и подготовленных противников. Каждое движение этого удара Минуэль изучил и запомнил заранее, назывался он «укол ежом». Это был сложный приём, он делался с подскоком и разворотом. У Минуэля получилось попасть по пугалу не с первого и не со второго раза, но в конечном счёте сражённый противник взвился и отлетел на несколько шагов.
Внезапно Минуэль замер. На том самом месте, где обнажался скользкий уступ, где ещё мгновение назад открывалось море, стоял человек и молча смотрел на него. Он казался призраком, даже дневной свет не лишал его облика загробной окраски.
Это был босоногий, совершенно седой старик с длинными, запутанными волосами и с такой же длинной и нечёсаной бородой. Его одеяние – оборванный саван, – видимо, когда-то было белым, теперь же приобрело желтовато-коричневый окрас от изобильно выступившей соли и прилипших водорослей. Седина тоже не была белёсой, между локонами выглядывали те же водоросли и прочий сор.
Старик молчал, и это пугало не на шутку. Минуэль собрался с силами, но этого хватило лишь на то, чтобы не выронить из рук меч. Прошло ещё какое-то время, он наконец овладел собой, закрыл рот, сглотнул и произнёс, обратившись к старику:
– Почтенный… Вы кто?
Поначалу казалось, что седовласый господин не слышал вопроса. Время шло, а он стоял на том же месте, не шевелясь, только ветер слегка колыхал подол его савана, а волны заливали ступни босых ног. Внезапно он раскрыл рот и скрипло гаркнул:
– Дед Пифтоф.
Глава 10. Дед Пифтоф
Дед был взаправдашний и на вид вполне живой. Но как же, утащи его спрут, он здесь очутился? Минуэль пытался ещё что-то сказать, но голос у него пропал, и получалось только беззвучно хлопать ртом. Дед же, как и прежде, неподвижно глядел на Минуэля.
Но вот старик начал что-то бурчать себе под нос. Спустя некоторое время Минуэлю даже почудилось, что он разбирает некоторые слова. Оказалось, что дед рассказывает о своих похождениях.
Пифтоф говорил очень скверно, и это вовсе не значит, что он грязно выражался. Дело было в другом: он жевал слова, и от этого речь его становилась до того неразборчива, что всякий раз приходилось додумывать их недостающие части. Кроме того, любил он хорошенько призадуматься, да так, что то ли спит он, то ли всё думает…
Как бы то ни было, Пифтоф поведал свою историю. Вот как понял её Минуэль.
В древние времена на месте нынешней расщелины была скала, единая со всем утёсом. Под твердью её пород находилась тюрьма для приговорённых на вечное заточение узников. Это наказание считалось более суровым, нежели казнь отсечением головы, поскольку смерть к заключённым приходила медленно и в муках.
Но случилось так, что инженеры, возводившие этот подземный острог, допустили роковую ошибку: упустили из виду крохотный ручеёк, каплями пресной воды пробивающийся через камни. Он и стал причиной обвала, унёсшего жизни как узников, так и их стражей.
Дед Пифтоф был заключён в той тюрьме. Его держали прикованным в застенке, не имевшем ни единого окна. При обвале он чудом спасся. В тот день, впервые за много лет, его ослепил солнечный свет. Однако обвал пощадил не только тело узника, но и цепи, в которые оно было заковано. Если бы не птицы, свившие в его волосах гнездо, и не тот самый ручей, Пифтоф умер бы от голода и жажды. Но нет, плоть, полная тяги к жизни, оказалась прочнее железа. Цепи изржавели раньше, чем этому человеку суждено было умереть. И вот пленник оказался на свободе. На крохотном клочке скал, который он не мог покинуть, поскольку был уже стар и слаб. Но он был счастлив, это была его свобода. Он мог любоваться морем, птицами, облаками и небом, мог есть, пить и гулять так близко к большому городу, шумному, непрестанно что-то празднующему… но не мог и мечтать ни увидеть, ни даже услышать его. А он и не мечтал.
Минуэлю вся эта история показалась чудно́й и даже странной. Он попытался разузнать подробности: за что дед был так строго наказан и как ему удавалось воду собирать, пока он был прикован, да тот или вопрос не понял, или уж очень крепко задумался. Тогда Минуэль попробовал спросить о чём-нибудь другом, о том, как раньше жилось и кем Пифтоф был до заключения, но в ответ получил лишь невнятное бормотание.
Верно, дед устал, не в привычку ему было разговаривать, и Минуэль решил покамест старика не донимать. Была пора возвращаться, он собрал свои пожитки обратно в мешок, за исключением остатков балыка, которыми заинтересовался старик.
Распростившись, Минуэль полез вверх по верёвке. Это было гораздо сложнее, чем казалось утром, уставшие руки не слушались, ноги соскальзывали с камней, а мешок с мечом тянул вниз. Наконец, выкарабкавшись, он обернулся и посмотрел вниз: ни площадки, ни уступа, залитого водой, ни старика не было видно. Закатное солнце окрашивало развалины башенных стен в красно-розовый цвет. Минуэль провёл в расщелине целый день, теперь надо было до темноты успеть вернуться домой.
На следующий день в «Королевской трапезе» Минуэль первым же делом рассказал Харитону о своём вчерашнем хождении на утёс. Супчий воспринял рассказ чрезвычайно серьёзно и, когда Минуэль окончил, заявил:
– Ты думай что хочешь, а по мне твой Пифтоф – самый тот мертвец гнилой и есть. Дело это тёмное, недаром народ туда не ходит. А этот – в рубахе да с бородой. Самый распоследний разбойник не стал бы в таком месте скрываться. А знаешь, это был утопленник, и говорил он плохо потому, что все потроха водой да рыбинами набиты были!
Как выяснилось, Харитон имел пристрастие к историям про мертвецов и утопленников. Минуэль не пытался его переубедить. На том и оставили.
Глава 11. История Златослава: битва на опушке
Возвращались с тяжёлым чувством в сердцах. Мы потеряли половину нашей армии, а враг по-прежнему оставался невредим. Впереди показалась опушка леса, где дюжину дней назад мне впервые довелось вступить во владения Мага Земли.
Всем требовался привал: лошади были изнурены, раненые отстали. Караван растянулся, и пусти колдун за нами погоню, наши обозы достались бы ему без боя. Однако по неведомой воле его ледяного сердца, в насмешку ли, а может быть, с коварным умыслом, заместо дикарей, носящих на спине крылья из моржовой кожи, он послал за нами вслед чёрную, как смоль, тучу, чьи рыхлые, набухшие от несомой влаги бока неумолимо сползали на нас с гор Западного Ветра. Я приказал разбить шатры и готовиться к снегопаду.
Ночь прошла тихо. До утра крупными хлопьями падал мокрый снег. Здесь проходила граница владений колдуна, его стихия уже не властвовала в полную силу.
Наутро лес было не узнать. Ещё вчера угрожающе мрачный, но живой мириадами набухших почек, ожидающих весеннего пробуждения, полный гомона птиц и зверей, шума ветвей, сегодня он был безмолвен и бел. Каждый камень, каждую веточку укрывали пухлые комья снега.
Я любовался этой сказочной красотой, стоя у входа в шатёр. Ветра почти не было, солнце освещало опушку через пелену облаков. На высоком суку старого вяза спала большая серая сова.
Моё созерцание прервали дозорные, прискакавшие с востока. Клаос был с ними, произошло что-то непредвиденное.
– Вольные всадники поддержали колдуна! Они скачут сюда, с ними гончие, надо немедленно уходить в лес.
– Исключено, это настоящая крепостная стена. Я потратил многие часы, чтобы преодолеть бурелом, войско там не пройдёт. Сколько у нас времени?
– Скоро мы услышим топот их копыт. Это западня. С востока всадники, с севера колдун, с юга непроходимый лес, а с запада море.
– Отступим к морю, возможно, удастся занять оборону на побережье между морем и лесом.
– У нас сотни раненых и обозы со жратвой, палатки не убраны!
– В поле нам не выстоять, нас окружат. Прижмёмся к лесу – ударят с трёх сторон.
– Я сожгу этого колдуна заживо!
Клаос скомандовал дозорным:
– Скачите что есть мочи, поднимайте всех, кто может драться. Мой приказ таков: бросить обозы, бросить раненых, бежать к морю, не соблюдая порядка.
Наша немногочисленная конница мчалась вдоль леса на запад. За ней россыпью бежали пешие невольники Клаоса. Жалкие, испуганные смерды впопыхах растеряли половину оружия и доспехов.
Я прибыл первым, прохода не было. Лес, не оставляя нам ни малейшей надежды найти укрытие, плотной стеной из бурелома уходил прямо в воду. За мной подскакал Клаос. Осознав беспомощность нашего положения, он грязно выругался и, выхватив меч, погнал коня прямо на стену деревьев.
– Стой! Прохода нет!
Но Клаос не слушал. Поднявшись на стременах, он со страшной силой обрушился на ближайший сук.
Я пытался его образумить, но безуспешно, гнев затуманил его разум. Спешившись, он то рубил ветки и кусты, всаживая клинок глубоко в древесную плоть, то пинал сапогом камни и поваленные стволы. Он падал наземь, снова вставал, выл, плевался и, обессилев, кричал проклятья Магу Земли.
Оставалось только принять бой. Я собрал и выстроил подоспевших солдат в две плотные шеренги. Все имеющиеся щиты сложили в стену, копья выставили с упором в землю. Конница встала на левом фланге, на правом фланге у леса встал я сам.
– …отравлю твои воды, вырублю и сожгу всё, до последнего побега! И знаешь что? На этом я не остановлюсь. Выжженную пустошь я засыплю проклятой солью, а в назидание грядущим поколениям в самой середине пепелища самолично вкопаю поганый столб, – не утихал Клаос. – Каменный, испещрённый тысячами проклятий!
Ах, милый Клаос, если бы не твой гнев, неудержимой волею которого изо рота твоего извергались эти страшные проклятия, кто знает, пережили ли бы мы этот день. Догадался ли бы я обратиться к безмолвным древам за помощью?
Однако случилось так, что Клаос ругал лес и его хозяина, а я это слушал и, рассудив, что в нашем незавидном положении не следует упускать даже самой малой возможности на спасение, сам обратился к лесу:
– Владыка! Не гневайся на моего друга, мы терпим бедствие, и в нас говорят отчаяние и страх! Не страх за свою жизнь, ибо, в сущности, бояться нам нечего, но страх того, что колдун завладеет этими землями и будет безраздельно править ими по своему гнусному усмотрению. И рассуди сам, если мы проиграем, потеряем войско, ты сам останешься с ним один на один, тебе одному придётся сдерживать его жажду власти, противостоять его ледяной воле. Разумно ли допускать такое, ежели мы и вдвоём-то не можем остановить его? Посмотри, что стало с твоим лесом, ещё вчера он был жив и прекрасен, но сегодня он бел от снега!
Лес безмолвствовал.
– Нет смысла, – прохрипел Клаос, – тугоухий болван не слышит тебя. Снег увидал и попёр в берлогу. Связал бы его тогда, привёл бы ко мне, вот был бы разговор.
Показались всадники, их было втрое или вчетверо больше, чем нас. Раньше я встречал их в степи, обычно они вели разбой небольшими группами по пять – семь воинов. Это был вольный народ, больше золота ценивший железо. Они без меры обвешивали себя и своих коней щитками и кольчугой и имели обыкновение воевать вместе с гончими псами.
– Ату! Ату! – эти твари были совсем близко.
Завидев врага, Клаос преобразился, в его глазах не осталось больше ни следа безумия. Вскочив на коня, он поднял высоко над головой меч и провозгласил:
– Коль пришла погибель наша, так пускай сердца ликуют, пусть кончиной легендарной прославляют нас потомки! – и, обернувшись ко мне, добавил: – Крути свою палицу, Златослав!
Его чёрный силуэт вырвался из нашего стана и устремился вперёд. С поднятым мечом он скакал, продолжая выкрикивать новые девизы, но налетевший ветер унёс их прочь.
Клаос был на полпути к коннице противника, когда лес ожил. Лежавшие сотни лет стволы, камни и растущие деревья вдруг пришли в движение. Сначала лёгкое, как рябь на пруду, но затем, волна за волной, оно прокатилось по лесу и, не удержавшись с своих пределах, бурным потоком выплеснулось на мчавшихся мимо всадников.
Натянув что есть мочи поводья, Клаос рухнул на землю вместе с конём, охотники же были так увлечены облавой, что даже не заметили опасности. Только их псы – создания более чуткие, наделённые большим вниманием и реакцией, заскулив, бросились прочь. За одно мгновение от орды противника не осталось ни тел, ни знамён, только горы веток и валунов. Смерть их была ужасна.
* * *
Вечером того же дня мы с Клаосом сидели у костра и обсуждали случившееся, когда к нам подвели пленного.
– Сильвана поймали, – сказал один из солдат. – По побоищу прогуливался, песни пел.
– Ах ты, поганец! – вскричал Клаос. – Шпионить за нами вздумал, лесное ты отродье! А ну, выкладывай как есть, что тебе велено.
– Иигхи-и-и! Гиль да потеха, помру со смеху! – заблеял тот.
– Ты помрёшь, и очень скоро, но не думай, что сама твоя смерть будет скорой, я позабочусь о том, чтобы ты познал все ведомые и неведомые её грани. Сначала ты, а потом и твой хозяин, пусть хоть ров с медведями вокруг амбара своего выкопает, я достану его, не сомневайся.
– Пока пугаешь пытками, срамя своё достоинство, в лесу взрастает новое несчисленное воинство, – слова Сильвана, звонкие и весёлые, то переходили в напев, то в смех, а сам он, не в силах устоять на месте, кружился, цокал копытцами и пританцовывал.
Повадки этого лесного духа завораживали, очаровывали меня. Клаоса же, напротив, приводили в бешенство. Сильван продолжал:
– Ты видел в деле лишь малую часть, но когда на неё смотрел, то еле держался, чтоб не кричать, я напомню тебе, какой ты смелый. Глаза твои были так велики, что походил на рыбу, которую за хвост тащат из реки, – таким смешным ты был.
Клаос перестал пыхтеть и взглянул на Сильвана спокойно и холодно. Это был дурной знак, я вмешался:
– Моему другу не даются слова благодарности, – обратился я к пленнику, – не принимай сказанное близко к сердцу. Этой победой мы всецело обязаны Магу Земли. Я выражаю нашу искреннюю признательность за оказанную помощь.
Сильван только звонко рассмеялся и лукаво погрозил пальцем:
– Должок за тобой, Маг, должок!
