Читать книгу: «Сказки про Магов», страница 5
Про Минуэля
Однажды, будучи в странствиях, увидал Минуэль с палубы корабля Велико-Рыбицу, что молвила:
– Стань воином славным, собери рать-дружину, сокруши Владыку над родом людским!
Так он и поступил.
Глава 1. Три улицы
Чтобы история сия полноту вкуса обрела, надобно коротенько рассказать о городе Рыбогорске, в котором Минуэль в ту пору жил.
Всего в Рыбогорске три главные, или, как говорится, широчайшие улицы: Развесочная, Портовая и Королевский тупик. Каждая, так сказать, со своим характером.
Первая – Развесочная улица – пересекает весь Рыбогорск с востока на запад. Начинается она у Рыбачьего отлога, обширного покатого берега, густо застроенного лачугами простых рыбаков. Как мидии, лепятся друг к другу их домики, занимая добрую половину города. Всюду там пахнет гниющими водорослями и потрохами рыб.
Оттуда, с западной оконечности острова, множество маленьких ветвлявых переулков собираются вместе и, образовав первую широчайшую улицу, устремляются вверх до самого городского Совета. Чем выше по ней поднимешься, тем краше становятся дома, богаче и добротней лавки. Хрючевные сменяются закусочными, закусочные – трапезными. Под ногами уже не стёртый камень, а узорчатая вымостка. Коли где крыльцо, так нарядное: с перилами, с маковками гранёными. На стенах барельефы, а под сводами арок – изваяния героев древних былин.
Во время празднеств и торжеств, которые в Рыбогорске случаются с завидной частотой, именно здесь, на западной оконечности Развесочной улицы, проходит большая часть гуляний. Да и немудрено. Тут и лучшие харчевни, и погребные, на площади перед городским Советом выступают жонглёры, а в Белой Цитадели по соседству открывают сводчатый органный зал, где каждый может послушать дивную музыку подземных машин.
С юга на север от заводи Тихой, извиваясь, как морской угорь, взбирается наверх улица Портовая. Уж если прямо говорить, какая широчайшая улица Рыбогорска, так это она. Три телеги свободно на ней разъедутся, даже бортами не оботрутся. Поворотами и зигзагами доходит Портовая улица до самой Развесочной.
В обычный день на улице Портовой вся жизнь городская идёт: один товар в телегах наверх тащат, другой на спинах в коробах вниз несут. Едет в город мука пшеничная да гречишная – кронодольские, соленья и коренья – магодурские. Везут смолу, доски и дрова колотые – безродные, да и такими сгодятся. Взамен на большую землю отправляются кожаные сапоги и камзолы, добрые мечи и латы, целебные порошки, да и ещё много другого товара, прославившего ремесленников острова по всему Берестяному заливу.
Все дома в Рыбогорске каменные. Живут здесь мастера-каменщики, каких на всём белом свете не сыскать. Приглашают их на совет в большие города и замки, но и в родном городе у них работы немало. На местных каменоломнях из горных недр добывают прекрасный мрамор и особый сорт известняка, прозванного лососёвым камнем за светло-розовый цвет. И уж очень приглянулся этот известняк зодчим. Ведь и красив, и крепок, и зубило любит. Бывает, приплывёт какой купец в Рыбогорск, и ничего ему не мило, один лосось-камень подавай.
Чтобы доставлять его в порт, сооружён под Портовой улицей Каменный тракт – хитроумная система туннелей и переходов, вырубленных в скале. Кое-где тракт выходит на поверхность, и, коли у такого места остановиться и подождать маленько, можно увидеть, как, обвязанная толстыми канатами, огромная рустованная глыба на деревянных полозьях шумно проползает вниз.
Есть ещё одна достойная упоминания улица Рыбогорска – это Королевский тупик. Навряд ли можно назвать её широчайшей, но, как бы то ни было, звание таковое было ей присвоено, дабы монарха не смущать. Идёт она сбоку вдоль Портовой, западнее только, и попасть на неё можно по Худому проулку – кривой улочке, вечно завешанной бельём и сушащимися всюду тряпками. Городской Глава не раз требовал убрать позор этот с глаз долой, да всё без толку, сушить-то надо.
Местный люд Королевский тупик не жалует: нету там ни харчевен, ни трактиров, оттого в обычные дни народу там мало, а в праздничные и вовсе нет. Но коли вы на острове впервые, заглянуть туда непременно стоит. Выстроены в тупике хоромы самых знатных господ. Вот за кованой решёткой дворик начальника городской стражи. Напротив – колонны и завитульки – храм гильдии каменотёсов. Чуть повыше с картинками мозаичными – дом первого пекаря. А на самом видном месте за цветными витражами, фонтанами и статуями голыми – дворец городского Главы.
На севере улица резко поворачивает влево и вверх, где заканчивается небольшой круглой площадкою, в левом краю которой возвышается Бернов маяк. Выстроенный в незапамятные времена, виден он проплывающим кораблям даже в сильную непогоду.
В центре площади рощица обустроена: пять низкорослых берёз на лужайке. Причудливо изогнутые сучковатые стволы деревьев напоминают девиц, кружащихся в танце. Во всём Рыбогорске роща эта единственная, и потому отношение к ней особое. У лужайки денно и нощно караулит стража: четверо рослых мужичищ следят, чтоб ротозеи траву не топтали, ветки деревцам не ломали, проказников тумаком наказывают.
Кроме городской стражи, тут и королевская службу несёт. В панцирях начищенных, плащах, мехом подбитых, каждый непременно с алебардиной и в шлеме с самыми что ни на есть настоящими рогами. Стоят себе, будто бычки во поле. Посмеялись над ними их пращуры, назначили эти шлемы символом ярости воинства разинрожского да настрого наказали носить.
Алебарды и панцири тоже с умыслом: исключительно защитникам королевской особы оные полагаются, чтоб все знали, кого сторожат. Так что если монарх маленький, неприметный да за рядами воевод не видать его, то всё равно в толпе известно, что кланяться надобно.
Появлением своим у Бернова маяка господа эти писаные обязаны следующему обстоятельству. На площади, той, где берёзки, воротами на юг высятся покои самого короля Гона – короля разинрожского. Не дворец, не по их это обычаям, но дом всё-таки знатный. Его-то и стерегут голубчики.
Правда, не видали короля этого в Рыбогорске уже лет двадцать, да никто не жалуется. Сидит он себе в разинрожской крепости – в столице названой, кушает своих перепелов-единорогов, а каждый второй месяц городской Глава из Рыбогорска к нему корабль шлёт с грузом ценным. Так сказать, мзду за то, что король Гон, долгих лет ему, Рыбогорск вниманием своим обходит. Городской Совет сам, без его королевского согласия, решает, с кем торговать да по какой цене, какие порядки на острове вести. Гильдии городские без советчиков справляются, у них оттого и доход больше. А значит, каждый второй месяц плывёт в Разинрог корабль устойчивее, глубже в воде сидит, надёжнее, не перевернётся.
Глава 2. Мастерская
Не было у Минуэля в молодости ни кола ни двора, не звался он императором и в Гранилоде на троне не сидел, а служил подмастерьем у первого рыбогорского кузнеца – Храпаря Иваныча.
Храпарь был кузнец знатный, из славного рода медвежьих ловчих. Дом его выходил окнами на Развесочную улицу по соседству с лавкой кожевника и домом ростовщика. На первом этаже располагалась его мастерская с кузней, на втором – покои.
Храпарь не был членом городского Совета, но участвовал почти во всех делах гильдии ловчих, и его могли не видеть в мастерской по нескольку дней. С кузнечными делами подмастерья справлялись и сами, но коли случалась интересная работа – герб на щите выбить или потайной механизм с шестернями соорудить, тут мастер непременно объявлялся. Очень уж любил он своё ремесло.
Минуэль пришёл к Храпарю пятым подмастерьем или, как следовало его звать согласно домовому своду, «младшим подмастерьем, носящим обед», и молот в его руки попадал гораздо реже, нежели метла, ведро, кочерга и, конечно же, плетёная корзина для яств. Понемногу его приучали и к кузнечному ремеслу, но постепенно, не торопясь.
Младший подмастерье на судьбу не жаловался, таверна была через дорогу, а дрова и уголь подвозил мужик каждый третий день. Даже воду носить ему не приходилось, поскольку прямо в дом был проведён родниковый жёлоб, а это даже среди состоятельных горожан считалось роскошью. За него полагалось платить немалый водяной сбор, а прежде того заручиться одобрением городского Главы. Одобрение это давалось неохотно, так что проще было не брезговать и набирать мутную в общественных колодцах.
Крыши домов, крытые красно-коричневой черепицей, по обыкновению окаймлялись широким водостоком, ведущим внутрь. Зажиточные горожане использовали дождевую воду для мытья и в ремёслах, а бедняки пили её не гнушаясь. Когда же долго не шли дожди и даже общественные колодцы мелели и пересыхали, простой народ отправлялся к Белой Цитадели, где служители ордена задаром разливали выпаренную морскую воду. Солоноватая, с каким-то едким душком, она не раз спасала город в тяжёлые времена.
Минуэль не пробовал её ни разу. В мастерской предпочитали крепкий заморский квас.
Глава 3. «Королевская трапеза»
Напротив мастерской Храпаря располагалась таверна «Королевская трапеза», куда посылали Минуэля за обедом. Это было именитое, почитаемое во всём городе заведение.
Таверна занимала почти такой же двухэтажный дом, что и мастерская, с единственной разницей в том, что первый её этаж, где находились кухня и трапезный зал, был значительно ниже мостовой. Такое положение позволяло не таскать продовольствие вверх по лестницам, а сгружать с телег прямо на кухню через люк, как в трюм.
Второй этаж был жилой, его большую часть занимали покои хозяина таверны, которого, правда, Минуэль не встречал ни разу, поскольку тот жил в Разинроге и не видел особой нужды наведываться. Всё время его отсутствия старшим в «Королевской трапезе» оставался супчий Харитон, который успешно справлялся как с поварёшкой, так и с расходной книгой.
Харитон был мужик обстоятельный. Одевался он в сюртук, как лавочник, но непременно с белым фартуком поверх и всегда ядрёно пах чесноком, быть может, потому, что носил в кармане головку-другую про запас.
Согласно установившейся средь трактирщиков и управителей моде (большая часть этих господ были выходцами из флота: бывшими кормчими или старшими помощниками капитанов), он носил густые, спускающиеся ниже подбородка бакенбарды, пшеничные локоны которых нередко погружались в суп или рагу во время снятия пробы.
«Королевская трапеза» неустанно соревновалась в поварском искусстве с харчевней «У нарвала» с Портовой улицы, где кашеварил мужик по прозвищу Степан Чьи Портки. Харитон стряпал из привозного, ничего не жалея, и, как говаривали, «самый взыскательный желудок уважить мог», а Степан Чьи Портки готовил проще: треску, камбалу, лисицу морскую, но так славно у него получалось, что весь город приходил отведать его рыбки, будто в первый раз. Что и говорить, услаждать утробу в обоих заведениях умели сказочно, оба в народе любимы были, оба по-своему хороши.
Зашёл как-то Минуэль в «Королевскую трапезу» за обедом. В те дни, на которые не приходилось больших праздников, таверна пустовала, и супчий, отпустив пораньше троих поварих, мог управляться со всеми делами сам. Это был как раз один из таких дней.
Солнечные лучи, пробивающиеся из высоких оконцев, едва освещали трапезный зал, заставленный массивными скамьями и столами из бука, некогда светлыми, но со временем практически почерневшими от сальных свечей и бурных застолий. Свет проникал между колонн, и его отблески выхватывали из темноты немногих посетителей заведения – завсегдатаев, ценителей хорошего супа.
Ближе всего к трактирной стойке спиной ко входу сидел сам супчий и живо беседовал с незнакомым Минуэлю пареньком. Поодаль двое мужичков из порта играли в кости, Минуэль уже видел их здесь два или три раза.
Был ещё один посетитель, которого можно было сразу и не приметить. Он сидел в темени в самом конце трапезного зала, сквозь полумрак угадывался его силуэт. Его Минуэль знал хорошо, хоть и не был с ним знаком лично.
– Сей пожилой господин всегда в дальний угол садится, где на стене гарпун висит, – рассказывал про него Харитон, к тому времени они с Минуэлем успели подружиться. – Приходит один и уху берёт. Иногда заказывает с курятиной или щавелевый. А звать его не знаю как, да все зовут его Дед С Горы, потому что дом его в Проточном переулке, что за Королевским тупиком, там самая гора и есть. На маяке смотрителем служит, огонёк в глазах так и горит!
Оглядев трапезный зал, Минуэль направился к Харитону с его собеседником и подсел к ним за стол. Супчий самозабвенно вещал:
– …ещё одни есть, корабельными мастерами зовутся, хоть судён и не строят, из чего ж у нас тут строить-то? В стародавние времена, видать, смекнули, что на ремесле своём далеко не уплывут, и приторговывать начали. А городу ведь всё нужно! Вот взять хотя бы свёклу. Как же без ней, родимой! Ну или воск там, пеньку… – Харитон прервался на минутку, чтобы отхлебнуть из стоящей перед ним узорчатой деревянной кружки. – А третьи, значит, алхимики. Мы без них и году не протянем. Что народ пить будет, если не они? И канавы сливные. Каменщики-то перебрать смогут, а вот как оно куда перетекает и как исхитриться, чтоб наружу не попёрло, тут сразу за советом в Цитадель.
Человек, с которым так увлечённо беседовал Харитон, уже давно обратил внимание на появление Минуэля, но, по всей видимости, ждал, пока их представят.
Этот парень явно недавно прибыл в город, об этом говорила его одежда: потрёпанная рубашка, высокие сапоги и кожаная сума, перекинутая через плечо. В городе так никто не одевался. Его наряд был слишком прост для члена гильдии или мастера, но непомерно дорог для рыбака, а сумок таких Минуэль вообще не видел никогда.
Но даже для приезжего парень выглядел как-то чудно. Худощавый и взлохмаченный, он походил на потерпевшего кораблекрушение, а выражение его лица просто сбивало с толку. Безудержная радость изливалась из глаз и широкой улыбки его настолько сильно, что Минуэль засомневался, не безумен ли этот малый.
– О! А вот и наш кузнец, – Харитон хлопнул Минуэля по плечу и наполнил из полубочонка такую же резную кружку. Холмик желтовато-белой пены накренился и пополз по её краю. – Имею честь представить – Вольный Шут, приятель мой стародавешний. Путешественник, за морем бывал, все земли обошёл, вот и к нам заглянул. По делу. Только сегодня утром с Магодура прибыл. Остановился в доме гусляра, ну что на Фресочной, и, конечно, первым делом в «Трапезу», друга проведать.
Подивился Минуэль прозвищу гостя, да и тому, что у него могут быть «дела» на острове, а тот будто догадался и сам ответил:
– У всех у нас есть дела, да не все про них знают. Одному надлежит народ собирать, другому с голоду помирать, третьему головы рубить. У бездельника дел больше всех, вот он и не знает, с чего начать.
– Это верно, – согласился супчий. – А ты чего рот разинул? Говорю ж, самый что ни на есть настоящий скоморох. На всех больших пирах гость желанный, за ум острый и присказки свои. И ничего тут странного нет, ведь коли своё дело найдёшь, то и не важно, царь ты или корчмарь. Вот мне, например, у котелочка места краше нет.
Харитон задумался и вдруг хлопнул себя по голове, как будто вспомнил что-то крайне важное:
– Да что ж это я! Время-то почти обеденное. Надо бы чего-нибудь скашеварить особенное. Сегодня как-никак Нелюд-день – Некромантова рождения срок, положено блины с творогом есть, до Разинрога большим праздником числился. Что, Минуэль, никак, блинчики-то любишь?
Харитон пёк только по большим праздникам, но уж если брался, то со знанием дела. Широкие, тонкие и румяные, выкладывались блины высокими стопками на крашеные блюда. Рядом в лоханках и братинах ставились начинки: селёдочка, ломтиками нарезанная, голубиные яички с луком, а бывало, даже появлялась на столе и козья сметанка в красном лакированном горшочке.
Минуэль был не прочь хорошенько откушать.
– Блины – дело доброе. А с творогом и подавно.
– Плотью прах обернуть. Вот чудеса, Некроманта нет, а праздник есть, – весело произнёс Шут.
Аппетитная фантазия Минуэля тут же развеялась, а Шут продолжил:
– В стародавние времена селения от мала до велика, даже те, что дальше нынешнего Магодура, подневольными были. И не оброк собирал хозяин, не репу и ячмень, а молодых рекрутов для лютых полчищ своих. Тех, кто живьём не давался, мёртвыми уводил, только всё одно из рекрутов тех ни один домой не вернулся. Мажьи войны давно прошли, а по сей день с Магодура на восток никто не ходит.
– Тьфу ты, страху нагнал! – махнул рукой Харитон.
– Вот кто истинный владыка над родом людским… – как бы сам себе добавил Шут.
У Минуэля от сказанного аж рябь по коже пробежала, но Харитон поспешил развеять тёмное видение:
– Ты это брось, Маги – дело старое. Я вам так скажу, Минуэлев хозяин – Храпарь, вот кто настоящий владыка. Хитрый он жук, что твой лицедей за ширмой. Куклы друг дружку лупят, а его не видать. Глава ловчих, прежде чем решение какое принять, наперво всегда Храпаря спрашивает. Они в одной каше варятся, ещё с выдачи Вольности Никоноровой, – Харитон многозначительно помахал пальцем. – Ещё он с алхимиками побратался. Якобы на кузнечном деле сошлись. Да только скажу я вам: мутит Храпарь воду, что мужик на сетях. И мастерство его не от ихних заговоров. Там дело похитрей будет. Слухи ходят, и это не какая-нибудь портовая брехня, люди верные говорят… – Харитон для острастки огляделся, как будто проверял, не подслушивает ли кто, и продолжил вполголоса, почти шёпотом: – Раздобыл он себе вещицу волшебную, по-учёному – магический артефакт. Для простых смертных выглядит он будто наковальня, да только скрыто в ней колдовство, потому как принадлежала она исконно Магу Огня.
– Не знаешь ты мастера совсем, – отмахнулся Минуэль. – Он тебе без всякого волшебства такое выкует, что глазам не поверишь. Без надобности ему твоё колдовство.
– Случается, – с неизменной улыбкой начал Шут, – когда господарь подолгу в отлучке, на его слугу может найти такая тоска, что он, обрядившись в барскую шубу, садится в торец стола и подолгу смотрит в окошко или разглядывает картины, попивая вино из серебряного хозяйского кубка. Вот и с Магами так вышло. Нашлись такие судари, что тащат себе всё, что им о хозяевах прежних напоминает. Простой народ таких мажнолюбцами зовёт, и, коль попадутся, суд над ними короток: или с камнем в воду, или на костёр.
– Как говорил твой приятель-пасечник, общество у нас цивилизованное, и Магоморова порядка у нас на Никоноровом острове нет. Да и не думаю я, чтоб Храпарь на своём веку Магов видал. Нашёл где – это может быть, или по наследству досталась. Словом, не знаю уж, как он её раздобыл, но вот про саму наковальню я кое-что слыхал, – Харитон продолжил не спеша, как это делают бродячие сказочники. Он уж и шептать позабыл, так увлёкся. – Говорят, в незапамятные времена были на ней выкованы все мажьи артефакты, ну те, которые кованые. А саму её так получили: Маги, значит, все вместе собрались, Маг Земли твердь разверз, Маг Огня металл замесил, Маг Воды остудил, как время пришло, а Некромант потом знаки магические нанёс. И с тех пор что бы на наковальне ни ковалось, так всё волшебное выходило.
– Выдумки всё, – Минуэль был непреклонен. – О Храпаре только ленивый баек не травит. И что чёрный он Маг, и медведя выкормил, и невесту себе нашёл в деревне…
– А про медведя правда! – вступился Харитон. – В подземной темнице держит на цепи златой, отборной малиной кормит, что ловчие на лихих челнах с Пушной дубравы возят… И наковальня взаправдашняя. Да ты сам глянь, ведь в кузню каждый день как к себе домой ходишь.
– Да я и говорю, что не верю, потому как знаю все его наковальни наперечёт. И не просто знаю, а сам ковывал на них. И вовсе не волшебно, а так себе выходит. Порой просто из рук вон как плохо.
– Так он небось прячет её, сокровенную. Я бы на его месте точно прятал.
Харитон разом осушил свою кружку, утёрся рукавом и продолжил:
– Ты, когда никого не будет, всё там хорошенько рассмотри. Может, есть какие места, куда строго-настрого ходить запрещается?
– Далось мне таиться, лучше я его напрямик спрошу, как только в кузне объявится.
– Ну ты как знаешь поступай, но лучше наперёд рассуди, кабы у него был секрет такой, пожелал бы он, чтобы кто-то о нём разузнал? А что бы он сделал с младшим подмастерьем, коли бы тот проведал? Тут, конечно, поступить по-разному можно, на людском роду способы всякие опробованы. Хотя есть у меня догадка верная. Водит Храпарь дружбу с Сиреневым знахарем с Белой Цитадели, а этот знахарь – страстный ценитель ядов всяческих, он у них по этому делу первый.
– Не застращаешь, – ответил Минуэль. – Храпарь мастер строгий, но коварства за ним не видано. В дела свои он кого попало не посвящает, оттого и слухи…
Харитон, не обращая внимания на слова Минуэля, продолжил:
– Рассказывают, что напридумали они зелий превеликое множество. Одно есть, что нутро всё как выжигает. Испивший такого мучается долго, да помочь уж никак нельзя. Такое – в аккурат если ты месть задумал, но есть и похитрей, к случаю более подходящие. Например, из особых грибов умеют готовить такой отвар, что всякий разум отшибает. Человек от него становится что твой кабачок: ни слово какое сказать, ни сделать дельного ничего не может. Но самый толковый яд без всяких признаков вовсе. Помирает человек будто бы сам собой, может, кишкой слаб, или ещё какой орган отказал, виноватого никто и не ищет.
– Ну тебя ко всем призракам Цитадели! После твоих историй мне уж совсем и есть расхотелось. Может, ещё и завтра не захочется. А вот наши кузнецы обеда уже заждались, наверно. Старший, когда голодный, лоскуты сыромятной кожи жевать начинает, так что лучше я пойду, пока он там всё не сгрыз.
Он распрощался с супчим и его гостем, Харитон выдал Минуэлю плетёный короб с обедом, и тот отправился обратно в кузницу. Вернувшись, Минуэль с рвением приступил к работе: на верстаке лежали незаконченные дверные петли с орнаментом в виде ящериц. Основная форма и механизм были готовы, оставалось нанести узор.
– В конце концов, мало ли чего болтает супчий. Услышал небось байку, половину не упомнил, другую не расслышал, а недостающее сам выдумал, чтобы компанию подивить.
Предавшись делу, Минуэль совершенно позабыл об истории с наковальней.
