Читать книгу: «Чистка», страница 4
– А что у нас завтра? – внезапно спросил Сема, потирая об куртку фрукт.
– А что завтра? – не понял Гена.
– Ну. В институте.
– Ааа, – протяжно ответил тот, – Как что? Практика. На завод едем.
– Вот это хорошо. Смогу отвильнуть, – обрадовался Семен, откусывая кусок и снова погружаясь в свои мысли.
– Ты хотел сказать увильнуть? – поправил его я.
– А? Ну да. Я это и хотел сказать.
Дальше мы шли молча. Под ногами хрустел снег, а мы с аппетитом хрустели яблоками, ящик которых нам пожаловал бригадир. За хорошую работу.
В тот момент когда мы услышали обелиск, мы уже почти добрались до первых домов. Правда тогда я еще не знал, что это был именно он.
Теплые огни окон поплыли перед глазами. Резкая боль в голове и ушах не давала сделать больше ни шага. Я с ужасом понимал, что кричу, но собственный крик я почти не слышал. Лишь тонкий, раздирающий на части писк. Упав на колени я прижал ладони к ушам, но тут же их отдернул. На моих ладонях была кровь. Страх стал цепями сковывать мои движения и пытаться прижать меня к земле. Я уперся в снег, видя сквозь мутную дымку и слезы, как он становится красным.
С трудом развернувшись я увидел как Гена, перемазанный кровью, пытается поднять упавшего лицом в сугроб Семена. Он что-то кричал, махал руками, но я не понимал уже ничего. Меня вырвало. Я попытался на коленях подползти к Гене, но мое тело уже было ослаблено настолько, что я упал лицом в содержимое собственного желудка, чувствуя как по лицу бежит струйка теплой крови. После только мрак. Изредка приходя в себя, я успевал лишь понять, что меня кто-то нес, перекинув мою руку через плечо и крепко держа за пояс.
В себя я пришел уже на больничной койке. Голова была перебинтована так, словно я был после ранения. Она жутко болела и будто разваливалась на части. Она гудела как трансформатор, но даже сквозь этот звук, я все еще слышал тот писк. Слабо, словно комар летал над моей головой.
Жутко хотелось пить.
Возле кровати сидела Люда, держа меня за руку. Увидев, что я открыл глаза она просияла. Она смотрела на меня сквозь слёзы и улыбалась. Улыбкой, в которой смешались радость и грусть. Я пытался улыбнуться в ответ, но сил не хватало даже на это.
Не знаю как она поняла, но Люда взяла стакан воды и помогла мне напиться. Чувствуя как влага поступает в организм, я быстро приходил в себя. И лишь тогда я обратил внимание на то, что на ней были какие-то наушники, плотно прилегавшие к ее ушам. Я хотел уже расспросить ее обо всем произошедшем, но быстро осекся. Люда скорее всего меня не услышит.
Заметив мою попытку поговорить, она села на стул и взяла в руки планшет с листком бумаги и стала что-то писать. Я тем временем решил осмотреть палату. Она была переполнена. Койки стояли плотными рядами и на каждой лежал такой же бедолага как и я. Перебинтованный, обессиленный. Каждый посетитель, включая медицинский персонал, были в таких же наушниках. Люда похлопала меня по плечу и протянула планшет.
«Я очень рада, что ты в порядке, родной. Двое суток я не отходила от твоей кровати и молилась, чтобы ты вернулся ко мне. Как ты чувствуешь себя?»
Я взял ручку и неуклюже написал ответ.
«Очень рад видеть тебя, душа моя. Чувствую себя нормально. Как мама? Отец? Что с Геной и Семеном?»
Она быстро прочитала и на ее глазах навернулись слезы. Она прижалась к моей груди и больше не написала ни слова, но я не стал настаивать. Я чувствовал как она рыдает и пытался через силу прижать ее к себе так крепко, как только мог. Тогда я не знал, чего мне ожидать в последствии. Не знал и того, что этот момент с Людой останется последним, когда мы были по-настоящему вместе.
Когда я выписался из больницы на меня обрушилась вся тяжесть мира. То, что тогда не сказала мне моя жена, тяжелым ударом выбило из колеи.
В тот день погибли миллионы людей по всему миру. Многие потеряли родных и близких. Я не стал исключением.
Моя мать, Наталья Андреевна, умерла в тот же день, когда я попал в больницу. Отец был жив и хоть внешне он держался твердо и уверенно, в его глазах и душе его была боль. Для него это стало сокрушительной потерей. Я видел как он с трепетом и бережно складывал ее вещи, разглаживая каждую складку, повторяя свой ритуал изо дня в день. Временами он просыпаясь среди ночи, звал ее по имени и, я готов поклясться, плакал, стараясь снова заснуть. Когда у него не получалось, он тихо, чуть слышно, уходил на кухню, закуривал папиросу и сидел за столом, склонив голову и роняя скупые слезы. До конца своих дней, он так и не смог смириться с потерей, оставаясь ей верным и не отдавая свое сердце никому.
