Читать книгу: «Чистка», страница 3
В этот раз, к моему удивлению, отец не уступил Наталье Андреевне.
Когда мы приехали к самому обелиску, был уже поздний вечер, но даже в такое время к нему было трудно пробиться. Но упорство отца в этот день не знало себе равных. Он словно тур проходил сквозь толпу, волной расступавшуюся перед ним, пропуская его к металическому заграждению. Словно признавая в нем вожака стаи.
Исполинский столб, что был чернее смоли, казалось словно поглощал свет вокруг себя. На нем не было ни солнечных бликов, ни отражений. Дышать вблизи обелиска было так же тяжело, словно ты находился на самой высокой горе в мире. На самом ее пике. И холод. Он испускал леденящий холод. Даже не смотря на теплую погоду, возле него было холодно, будто ранней весной. Возле обелиска ходили военные, стояли палатки с учеными, что вблизи замеряли различные данные, которые только им были понятны. Каждый был одет в зимнюю одежду и у каждого была кислородная маска.
– Игорь. Давай уже делай свою дурацкую фотографию и поехали домой. Тут холодно. Лева заболеет, – мать решила снова надавить на отца.
– Потерпи минуту, – отозвался он настраивая фотоаппарат «Смена 6», – Готово. Наташ, иди сюда. А ты Лёв, давай ко мне на руки, – скомандовал отец и подхватил меня, – Улыбаемся.
Назад мы ехали уже глубокой ночью. Мать спала на переднем сиденье, тихо играло радио, и я под песню «Последняя электричка» тоже провалился в сон.
Рассказывать в подробностях каждый день я конечно не стану. Фактически в этом нет особого смысла. Мы жили как и обычно: я ходил в школу, ходил в секцию по футболу, делал уроки, помогал родителям по дому и играл во дворе с другими детьми. Все было как обычно. Время неумолимо летело вперед и не успел я оглянуться, как уже поступил в институт. Женился. На прекрасной девушке по имени Люда.
К тому времени обелиск слился с окружающей действительностью и словно прекратил существовать. Казалось, что все люди просто забыли про него. Правительство конечно еще какое-то время пыталось его изучать и даже запускать к нему спутники, но вероятно это не дало никаких результатов и они прекратили попытки выяснить откуда он взялся. Сняли кордон, объявили о его безопастности и просто перестали про него упоминать. Для людей он словно исчез. Затерялся в повседневности рутинных дней. Настолько он был незначителен для всех.
Кроме меня.
День ото дня я продолжал желать ему доброго утра, а иногда, тайком ночью, когда меня одолевала бессонница, я делился с ним своими переживаниями, словно он был живой. Мне хотелось верить… Нет. Я верил в то, что он слышит меня.
И однажды он ответил.
На дворе стояла зима. Домой я возвращался с подработки на станции, где мы с парой однокурсников разгружали вагоны. Такая работа выматывала и утомляла, но так я хотя бы мог помочь родителям, да и сам не оставался без копейки. С подработки я приносил не только деньги, часть которых мы с Людой откладывали, но иногда и различные продукты. В зависимости от вагона, это могло быть что угодно.
Мы шли по протоптанной через поле тропинке, шутили, смеялись, обсуждали опрокинутый вагон с углем и то, что искренне жаль тех мужиков, которым пришлось остаться и махать лопатой.
– Вагон к утру обязан стоять на месте! И с углем. То то же. А то, это. Ну вы знаете, – скопировал Генка голос бригадира.
– А вот *что* знаете, никто не знает, – кинув Гене яблоко, дополнил я.
Из нас троих, Гена был самым щуплым на вид. Правда когда дело доходило до драки, то остановить его не представлялось возможным. Откуда только брались силы? То была загадка для всех. Даже бригадир, что оценивал всех на вид, поначалу не хотел его брать, боясь, что тот уронит чего ненароком или и того хуже, сам пострадает. Свое мнение он поменял, когда увидел как Гена на одной руке подбрасывал мешок цемента, как бы измеряя его вес.
Третий, Семен, был невысоким, слегка полноватым и вечно витавшим в облаках человеком. С самого детства он питал страсть к музыке и очень прилично играл на гитаре. В инженерный он пошел только из-за отца. Тот вечно наседал на парня утверждая, что на музыке он далеко не уедет. Хотя у Семы был идеальный музыкальный слух. Да и пел он весьма недурно. Но мягкий характер не давал возможности возразить отцу. Неприятностей ему доставляло и то, что он был крайне необщителен. Так что с нами он ходил на станцию не сколько ради заработка, а за компанию. Мы были его единственными товарищами.
– Сем, лови!
Тот оторвал от вытоптанной широкой тропинки глаза и неуклюже поймал кинутое мной яблоко.
