Читать книгу: «Лизонька», страница 2

Лизонька. Часть 4. Витька Пудовкин.

Вообще-то полное имя у Лизоньки было

Пудовкина Елизавета Игнатьевна.

Так значилось на табличке. На двери ее кабинета.

И в паспорте.

Фамилия была чужая. Смешная. Первого мужа.

Ее Лизонька не любила. Но прославляла.

Мужа уже не было. А фамилия была.

Замужем Лизонька была ровно год.

Давно.

И ей хватило.

В сибирской глубинке особо выбора женихов не было.

Послевоенные годы.

А Витька Пудовкин был чуть постарше.

Опытнее. Проявлял настойчивость.

Свистел под окнами.

Активно окучивал. Прижимал жарко.

Губами впивался. Целовал.

Витя всегда был парнем дерзким. Задиристым. Неуправляемым.

Пьющим. Хронически.

С дрянной генетикой. Невзрачной внешностью. Впалой грудью.

Крикливый. Нахрапистый.

Подвывих.

С детства дегустировал самогон, как сомелье. Знаток.

Давал свое заключение.

Критические замечания. По качеству и крепости напитка.

Сначала родителям.

Потом всем прочим умельцам в округе. Так и втянулся.

Когда напивался, себя не помнил. Был агрессивным.

Лез в окна. Дрался. Со всеми. Без разбора.

Витькины родители не знали, куда его сбагрить.

Ирода.

Советовали податься в город. За 1000 верст от них.

На заработки. Подальше. Выталкивали.

Соседи жаловались. Старики крестились.

Все прочие с дороги убирались. Подобру – поздорову.

Переходили на другую сторону единственной в поселке улицы.

Прятались. Избегали.

Витька брызгал гормонами. Слонялся от безделья по поселку.

Безобразил. Цеплялся.

Опасный он был. Непредсказуемый.

Этим Лизоньку и привлек. Очаровал.

Заневестилась. Бегала мимо. Стреляла глазами.

Пала под его напором. Натиском.

Шептал опять же. Обещал.

Слова разные. Красивые. Нежные.

Томилась девушка. Млела.

Вылазила через окно. К утру возвращалась.

Замуж мечталось. Не терпелось.

Уговорил.

Когда забеременела. Испугалась. Плакала, конечно.

Витька жениться не отказывался.

Хотелось ему быть семейным человеком.

Степенным.

Сразу поводов столько. Выпить.

Призналась родителям.

Собрали семейный совет.

Брат приехал. Старшая, замужняя сестра прибежала.

Собрались за столом.

Лизоньку отгородили от докладчиков занавеской.

За печкой. Без права голоса.

Все понимали, Витька – парень проблемный, пьющий, драчливый,в семью войдет, помощником по хозяйству не станет, а навалять по-пьяни может.

Всем. Запросто.

Или убьет. В угаре. По дури.

Как такому ухарю дочь отдавать?

Как с таким сладить?

Сидели. Печалились. Прикидывали.

Пытались уговорить дочь на аборт. Чтоб не затягивать.

И в райцентр – учиться. Подальше от Витьки.

В разгар прений и дебатов, Лизонька отдернула занавеску, вышла к столу и заявила решительно: «Говорите, что хотите! А замуж за Витьку я всё равно выйду! Люблю его!»

И кулаком по столу. Бац!

Что тут сказать…. Родители развели руками.

Смирились.

Вышла… Даже свадьба была.

Витька не просыхал. Избивал беременную жену.

Бил зло. Как мужика. Чужого. В кровавой, жестокой, уличной драке.

Сломал ребра, нос. Пробил голову.

Ударом кулака выбил зубы. Передние.

Бил в грудь. Пинал в живот.

Уже лежащую. Уплывшую.

Ребенка Лизонька потеряла.

У Витьки появился новый повод выпить. С горя. Сына потерял.

Там же в райцентре, после выздоровления, подала документы на развод и в торговый техникум.

Замужем побывала.

Теперь решила учиться.

Детей у Лизоньки больше не было.

Чужих она не хотела.

Зато нас, соседских детей, привечала.

Подкармливала. Дарила подарки.

На Новый год подарила нам с сестрой диапроектор.

С диафильмами. Целая коробка.

Диапроектор и коробочка до сих пор существуют.

Рука не поднимается выбросить детство.

А муж говорит, что винтаж. Ретро.

Надо оставить. Сохранить. Внукам показывать.

Мы её боготворили. Радовались Старались услужить.

Приносила фрукты. Конфеты.

Включала нам телевизор. Мультики.

Все детские фильмы того времени мы посмотрели впервые именно у нее.

Ставила пластинки на проигрыватель. Зарубежных исполнителей.

Модных. Кудрявых. Смуглых. В блестках.

Включала. Громко.

Вытаскивала из шкафа шляпы, парики, шали.

Наряжались и танцевали. Дурачились. Скакали. Смеялись.

Просто жила. Получала удовольствие.

Это как раз тот самый случай, когда живешь, ни в чем себе не отказываешь.

Возмещаешь. Компенсируешь.

Голодное детство. Тяжелый труд. Лишения. Унижения.

Есть возможность. И доступ. И право.

Фамилию Витькину носила.

В надежде поменять ближайшим замужеством. На другую.

Более благозвучную.

Но так и не случилось второго замужества.

Так Пудовкиной и прожила.

А Витька умер. Давно.

Замерз в сугробе.

Сибирь все-таки. Обычное дело. Для алкоголиков.

Эту историю, рассказанную моей матери, услышала на Лизонькиной кухне.

За коньячком.

Было жаль эту сильную женщину. Твердую и цепкую.

На крепких ногах.

Жадную и хитрую. Изворотистую.

Непривычно было видеть ее плачущей. С потекшей тушью.

Красным, опухшим носом.

Куда– то на мгновение исчезла самодовольная купчиха и хамоватая торгашка.

Осталась потухшая баба. Одинокая. В климаксе.

С фамилией Пудовкина.

Лизонька. Часть 5. Блажная.

Нашу мать Лизонька считала неудачницей.

Непрактичной недотепой. Дурочкой. Блаженной.

Так и называла. Блажная.

Славный род, профессура, научные работы и прочие заслуги и достижения, к учету не принимались.

Замуж вышла по любви. За студента.

Инженер. Электромеханик.

Ни кола, ни двора.

Так себе выбор. Спорный. Ни денег. Ни славы.

Ни песен, ни басен.

С работы украсть, взять-принести, кроме мотка проволоки, нечего.

Профессию себе тоже выбрала не хлебную. Странную. Философ.

Что это профессия такая? О чем она?

Что ты домой принесешь?

Лизонька недоумевала. Непонятно ей было. Дико.

Мизерная зарплата. Трое детей.

Картошка и макароны. Капуста.

Блажная, одним словом.

Разница между матерью и Лизонькой была около 20 лет.

В дочери, получается, годилась, а мы, соответственно, – во внучки.

Мать, и всю нашу семью в целом, она опекала. Заботилась.

Может потому, что знала и дружила с родителями матери.

Рано ушедшими. Трагически.

Просто по-соседски помогала. Сиротке.

От широты сибирской души.

Может от скуки. А с нами скучно не было.

Это была дружба, за которой, если копнуть поглубже, скрывалась любовь.

Нежная привязанность. Забота.

Сублимировала Лизонька свою материнскую сущность.

Возмещала. На нас.

Про уроки спрашивала. Про успехи. Дневники листала. Строго.

Могла зайти к нам по-хозяйски. Заглянуть в наш холодильник. Хмыкнуть.

Вечером принести пакет со продуктами. Или два.

Могла взять двумя пальцами сапоги в прихожей.

Разбитые и деформированные. Временем и осадками.

Пристально рассмотреть.

Вприщур. И даже понюхать.

Небрежно бросить.

Вечером принести сапожки. В коробке.

Красивые. Модные. На каблучке.

Молния. Брошка на голенище. Отпад.

Деньги потом. Когда будут.

А когда они были при 3 детях? И муже -электромеханике.

Ни украсть, ни покараулить.

Мать смущалась. Пунцовела. Суетилась. От неожиданности.

Молодая женщина. Неловко ей было.

И сапожки нравились. Мечта.

Хотелось что-то дать взамен. Интеллигенция.

А кроме «спасибо» взамен дать было нечего.

Да и чем можно было удивить директора универмага.

Мать обнимала Лизоньку. Душевно. Тепло.

Прижималась, как тонкая березка к кряжистому дубу.

Благодарила.

Отец молчал. Он не хотел попадать в зависимость. За батон колбасы. Или за сапожки.

Не нравилось ему быть должным.

Не любил он этого.

Но в отношения двух женщин не вмешивался.

Очевидно, что Лизонька в жизни матери появилась задолго до него.

Имела право. Наверное.

Даже мы, дети, наблюдая мгновения этого близкого контакта, понимали, что для Лизоньки это очень важно.

Больше, чем для всех.

Денег до зарплаты занимала. С возвратом не торопила.

Иногда даже думаю, что она вела себя, как типичная теща.

Классическая.

О-о-очень пристально и критично к нашему отцу относилась.

Из поля зрения своего зоркого ока не выпускала.

Но молчала. Раздор в молодую семью не вносила.

И все ее дары и забота, подарки и займы,

имели свой тонкий подтекст:

"Что же ты, молодец, девчонку такую хорошую в жены взял, детей наплодил, а обеспечить не можешь? Сытно не кормишь? Жену не балуешь? Сапожки не покупаешь?"

Как получилось, что в одном человеке так органично соединились жадность и щедрость?