Читать книгу: «Женщины виноваты!», страница 10

XI

Игорь Николаевич, конечно же, был недоволен.

– Таня, мы же договорились, что ты уйдешь от него сразу, – раздраженно говорил он за столом в кафе. – Зачем это затягивать? Чем быстрее ты это сделаешь, тем лучше будет для всех нас.

– Но я не могу его вот так бросить: он такой несчастный. Пройдет некоторое время, он смирится с этим, и я спокойно, без сцен, уйду, – оправдывалась она.

– А как мы жить будем это некоторое время? Встречаться будем урывками в обед? Я так не могу, зная, что ночью ты с ним, а днем со мной.

– Мы это время не будем встречаться, – предложила она, – я буду жить у Юры. Так нам будет проще.

– Проще не будет. – Он был зол. – Ты же первая прибежишь ко мне, а я еще подумаю: принять тебя или нет. Твой характер не соответствует твоему имени – устроительница. Ты ждешь, когда за тебя другие все решат.

На глазах у Тани появились слезы, она полезла в сумочку за платочком.

– Зачем ты так, Игорь? – готовая зарыдать, спросила она. – Мне и так тяжело. Ты хочешь поссориться?

– Прости меня, Танюша, – он взял ее за руки. – Я не хотел тебя обижать. Но ты должна понять и меня: я уже свыкся с мыслью, что ты моя и только моя, а ты не решаешься уйти от него. Поэтому я такой сердитый. Прости, – он улыбнулся губами. – И не слушай меня – приходи, когда захочешь, я тебе всегда буду рад. Я хорошо помню ночи в Германии. Их забыть нельзя и хочется повторения. Ну, вытри свои слезки, улыбнись. Тебе не идет плакать. Вот так.

Он взял у нее платок и начал аккуратно промокать слезинки с уголков совсем потемневших глаз.

…В тот день Юрий пришел, вернее, его привел сосед, домой пьяным. Такого она его еще не видела. Он что-то бормотал в свое оправдание, просил, чтобы она не бросала его. Трезвый он всегда был добр и послушен. Сейчас же какое-то возбуждение охватило его, и она не могла его успокоить и уложить спать. Он вставал, ходил по квартире, что-то искал, снова обращался к ней со словами любви, плакал. Уснул он далеко за полночь.

Таня его понимала – уязвлено мужское самолюбие, и не понимала – стоит ли из-за такой дряни, как она, расстраиваться.

Утром он проснулся с тяжелой головой. Она отпаивала его кофе.

– Ты прости меня, что я так вчера напился, – превозмогая головную боль, говорил он. – Мне очень обидно, что ты меня бросаешь. Я не представляю себя без тебя. Я же тебя так люблю.

– Успокойся, Юрочка, – она провела рукой по его волосам, – я же не ухожу.

– Правда? Ты остаешься, да?– Обрадованный и растерянный, Юра не знал, что говорить, что делать. – Ты остаешься навсегда?

– Нам надо сейчас на работу, – ушла от ответа Таня. – Поговорим вечером. У тебя не будет головка бу-бу, и ты будешь хорошо соображать. А сейчас тебе даже говорить трудно.

– Да, конечно, вечером. Ты вернешься вечером домой? – с надеждой спросил он.

– Вернусь, вернусь. Ведь я здесь живу, не так ли?

– Конечно здесь. Тогда до вечера.

– Ты только не напивайся. Хорошо? – попросила Таня его.

– Если у нас все будет хорошо, то зачем мне пить? Никогда не буду, – пообещал Юрий.

…Работа, как говорится, валилась из рук, настроение было прескверное. Она понимала, что после признания об измене оставаться с Юрой нельзя – прежние отношения не вернутся. Но и покинуть его сейчас она не решится. В начале рабочего дня Игорь Николаевич, проходя мимо, поздоровался и внимательно посмотрел на нее – она виновато опустила глаза. Теперь она ждала обеденного перерыва, чтобы попытаться еще раз объяснить свое поведение.

Они вышли из офиса, но вместо того, чтобы отправиться в кафе, где они всегда обедали, он усадил ее в машину и повез к себе домой.

– Таня, так нельзя, необходимо решиться. Ты же делаешь больно всем. Меня ты заставляешь ждать, а ему даешь какую-то надежду. Зачем это?

– Игорь, я не знаю, как лучше.

– Лучше – сразу, – недовольным тоном сказал он и на перекрестке на большой скорости повернул направо – колеса завизжали.

Тане нравилась быстрая езда, но сейчас ей было не до восторгов.

– Там я жена, – продолжила разговор Таня, – а здесь я кто? Юра любит меня, а ты нет.

– Почему же не люблю? Люблю. Зачем же я перед тобой тогда расстилаюсь. Я тебе и выйти за меня замуж предлагал, но ты решила, что пока это не нужно. Меня и это устраивает. Ты меня не любишь – в этом все дело. Если бы любила – бросила бы все и прибежала ко мне сразу.

Таня молчала: «Игорь прав: она никого не любит».

– Ты вспомни, как нам было хорошо вдвоем, – продолжал Игорь. – С Юрой разве так бывает? Тебе совсем другой тип мужчины нужен. Может, даже грубее, чем я. Да и богатый муж тебе нужен: помню, как горели у тебя глазки в магазинах в Германии. Ты говоришь, что не привыкла к роскоши – привыкнешь. Отвыкать трудно, а привыкать легко. Я не прав?

«Ты прав, Игорь, прав. И муж мне другой нужен, и я всегда хотела быть шикарной женщиной», – подумала она, а вслух сказала:

– Не знаю. – Помолчала и вновь вернулась к разговору о Юре. – Я не могу его сразу бросить. Он вчера пришел совсем пьяный. Мне жаль его.

– Нормальная реакция у мужика. Женщины плачут в таких случаях, а мужики пьют, а иногда и морду бьют женам. – Усмехнулся. – И любовникам, но реже.

– Он такой раздражительный, нервный стал, – Таня пропустила замечание Игоря. – Я его таким никогда не видела и не знала, что он может быть таким.

– Умеет себя контролировать. А расслабился – и все наружу.

– Неправда, он не такой, – заступилась за мужа Таня.

– Ну, хватит о нем. Мы приехали. – Игорь Николаевич подъехал к подъезду своего дома. – Выходи.

– Зачем? Нет, я не могу, – заметив усмешку у него на губах. – Правда, я не могу. Вчера расстроилась, и у меня раньше времени… наступили «критические дни».

– Что же ты сразу не сказала? – обиделся Игорь.

– А ты меня не спрашивал. Зато поговорили без свидетелей.

– Поговорить-то мы поговорили, да решения не нашли и без обеда остались.

XII

Юра не встречал ее с работы. Она подумала, что он снова напился, но он ждал ее дома и был трезв. Никакой радости он не проявил, когда она вошла в квартиру; был сдержан, чмокнул в щечку, взял сумку, подождал, пока она переобуется. Вечер они провели, почти не разговаривая. Она несколько раз пыталась заговорить с ним, но он коротко отвечал на ее вопросы и вновь умолкал.

Так прошло несколько дней. Все эти дни она обедала вместе с Игорем Николаевичем в ближайшем кафе. Он не навязчиво, и вроде бы не ей, доказывал преимущества таких мужчин, как он, перед всеми другими: они деятельны, умеют зарабатывать большие деньги, могут постоять за себя и за других, и если что-то решают, то раз и навсегда – без колебаний. Все это она слушала с тоской в душе.

Юрий больше не приходил домой пьяным, но прежние отношения не возвращались,

«Может, это и к лучшему, – думала Таня. – Легче перенесет мой уход».

К интимной близости Юрий никакого интереса не проявлял, и это также облегчало ее положение. Все шло к тому, что Юрий в конце концов согласится с бессмысленностью дальнейшего затягивания их семейных отношений. Она немного успокоилась и однажды согласилась на предложения Игоря съездить к нему домой в обеденный перерыв. С этого дня такие поездки стали чуть ли не ежедневными.

В один из таких дней Юра пришел домой вновь пьяным.

– Юрочка, ты же обещал больше не пить, – начала укорять его Таня.

– Я обещал, ты обещала, он обещал, мы обещали, – мрачно проспрягал Юрий. – Правда, очень богатый и гибкий русский язык? Можно обещать все, что от тебя требуют – и не выполнять. Но ничего хорошего не получается, по крайней мере, для меня. Ты обещала не встречаться с ним, а встречаешься.

– Но я же по работе с ним встречаюсь, – она неуклюже попыталась оправдаться.

– Вы работаете в машине или у него дома? – он начал говорить с надрывом, раздраженно. – Я догадываюсь, какая у вас работа.

– Ты что, следишь за мной? – возмутилась она. – Это подло следить за человеком. Какое ты имеешь право?

– Пока ты мне жена – я хочу знать: изменяешь ты мне или нет?

– Да, я изменяю тебе. Изменяла и изменяю. Я уже не считаю себя связанной с тобой какими-либо обязательствами – я свободна и живу, с кем хочу.

– Ты шлюха, проститутка. – Удар по щеке был не сильным, но от неожиданности она отшатнулась и чуть было не упала.

Таня настолько растерялась, что молча уставилась на него широко открытыми глазами, наполняющимися слезами. Такого она от Юры не ожидала. За время, которое они были знакомы, он ни разу не повысил на нее голоса, а сейчас… Но в то же время, где-то в глубине души, у нее начало появляться уважение к Юрию – он пытается подчинить ее себе, показать свою волю.

– Тебя мало избить, тебя убить надо, – он в возбуждении быстро ходил по комнате, – чтобы таких подлых людей не было на свете.

Он подскочил к ней, схватил за плечи, но, увидев слезы, струйками вытекающие из таких милых и дорогих ему глаз, остановился.

– Таня, ты плачешь? Что я сделал? Тебе больно. Где тебе больно? – Он начал целовать ее мокрое от слез лицо, руки, неподвижные губы. – Прости меня. Я сам не знаю, что делаю. В глазах потемнело, все куда-то поплыло. Я не хотел. Прости меня. – Она стояла неподвижно, с безвольно опущенными руками. – Я ведь люблю тебя, и мне тяжело переносить то, как ты поступаешь со мной. Я не хочу никому тебя отдавать. Я люблю тебя, люблю!

Его пьяное бормотание с трудом доходило до нее. «Что со мной происходит? Меня бьют, и мне нравится это. Нет, не то, что пощечина понравилась, а то, что он это сделал: проявил характер. До сих пор он был мягким, миленьким, но, оказывается, может быть и жестким и по морде дать. Смешно. Нормальные женщины бегут от таких мужей, а у меня снова сомнения – нужно ли уходить? Может, все образуется, и мы снова будем счастливы. Что он говорит?» – очнулась она.

– Прости меня, прости, такого больше не повторится. Но ты тоже должна измениться. Бросить его. Я не хочу тебя делить ни с кем. Ты слышишь меня? – он встряхнул ее.

– Слышу, Юрочка, слышу. Я обещаю измениться и бросить его. – Она взяла его за руки. – Успокойся. Тебе сейчас нужно поспать, отдохнуть.

Он, продолжая что-то говорить и оправдываться, покорно пошел за ней в спальню. Она помогла ему раздеться, уложила его на кровать, и он сразу уснул. Она же долго не могла забыться: вновь она на перекрестке. Как ей все это надоело: выбор, выбор, выбор. Один раз она уже поспешила, поэтому сейчас она спешить не будет. Уйдет от него она немного позже, когда определится в своих отношениях с Игорем: стать его женой или остаться любовницей? Пока она предпочитала последнее.

Юра был прав, когда говорил, что штамп в паспорте накладывает определенные обязательства. Но ей не хочется ограничивать себя никакими трудно раздвигаемыми рамками, ей не хочется спокойной жизни: ее прельщают вечеринки, рестораны и волевые, сильные мужчины. И, что самое ужасное, разные. Так что, вероятно, и Игорь будет не последним. При всем ее безволии она не желала в этом вопросе накладывать на себя строгие ограничения. Ей не хотелось прожить всю жизнь вот с таким пентюхом, которого никуда из дома не вытянешь, а если и уговоришь, то от скуки можно помереть: весь вечер будет держать за руку. Но она не хочет подчиняться этому. Она, словно норовистый конь, который, если не любит, то уважает и подчиняется сильному, умелому седоку, даже если тот применяет плеть. А с Юрием она чувствует себя старой кобылой, которая должна фыркать и подергивать шкурой от удовольствия, когда ее ласкают.

Утром Юра вновь униженно просил прощения, ужасался своего поступка, заверял, что он даже голос повышать на нее никогда не будет. О том, что он просит ее остаться, не говорил, но по его виду и разговору эта просьба чувствовалась.

– Все нормально, – успокоила его Таня, – Что не случается между мужем и женой? Сейчас обсуждать это некогда. Вечером встретимся и поговорим.

– Да, да. Вечером. – Он, словно боясь показать свою радость или неверие, быстро попрощался и ушел.

XIII

Несколько дней она отказывалась даже обедать с Игорем Николаевичем, хотя тот настойчиво приглашал ее и в кафе, и домой.

– Не торопи меня, – объясняла она свое поведение, – все будет так, как мы решили. Только вот сразу, как ты хочешь, у меня не получается. Действительно, я тебя так не люблю, чтобы бросить все и прибежать к тебе. Я иду к тебе, только медленно, – улыбнулась она хмурому коммерческому директору. – И я надеюсь, что приду.

– Ну, ну. Смотри, не опоздай.

Встал и ушел. Это насторожило ее, но на душе стало как-то спокойнее.

«Может, в самом деле лучше опоздать? Уйти от Юры и не прийти ни к кому – стать совершенно свободной. Простая мысль, лежащая на поверхности, а всегда приходит трудно. Да, да, свобода – вот что мне сейчас нужно. Снять квартиру или комнату и пожить там некоторое время. Постепенно Юра смирится, и все решится само собой», – вот такие мысли занимали ее все послеобеденное время.

Она почти успокоилась и остаток рабочего дня провела за разбором бумаг, подготовкой писем, переводами.

– Ну что, Таня, никак не разрешишь свои проблемы? – это подошла Оксана.

– Да, проблемы есть, – она вспомнила прошлый разговор на эту тему и беззаботно ответила: – Не так уж и плохо иметь двоих мужчин – есть выбор.

– Ой ли? – покачала головой Оксана. – Это сейчас хорошо, а потом? Ты не боишься мести Немезиды?

– Это почему же? – заинтересовалась Таня.

– Эта древнегреческая богиня наказывала всех, кто строил свое счастье на несчастии других.

– Не знаю. Я не такая счастливая, чтобы меня за это наказывать. Да я об этом стараюсь и не думать.

Немного обиженная таким предупреждением, Таня начала убирать со стола бумаги, показывая, что больше говорить не желает.

– Обиделась? Прости, я не хотела. Мне просто жаль тебя. Ты всегда в напряжении, всегда чего-то ждешь и не дожидаешься, – Оксана встала, собираясь уходить.

– Ничего. Все в порядке. Со мной все будет хорошо.

Приняв решение, Таня наконец успокоилась, и несколько дней у нее было прекрасное настроение. Эти дни она не только не встречалась с Игорем Николаевичем, но и не видела его: он был занят работой в филиалах фирмы. Юра приходил домой трезвым и даже несколько раз встречал ее с работы: у него затеплилась надежда на хороший конец этого, как он думал, недоразумения. Но супружеские отношения не налаживались: она уже не считала себя его женой, хотя об этом они и не говорили.

…Прошло еще несколько дней, Игорь Николаевич на фирме по-прежнему не появлялся. Это обеспокоило Таню: она хотела воплотить в жизнь свои замыслы с его согласия. Но вот наконец после обеда он приехал на фирму и прошел в свой кабинет. Выбрав момент, когда он остался один, Таня зашла к нему.

– Здравствуй, Игорь. Можно к тебе? – спросила она, закрыв за собой дверь.

– Конечно можно. Садись.

Он показал ей на кресло у столика и сам сел с другой стороны.

– Игорь, что случилось? – в голосе чувствовалась тревога. – Мы уже неделю не виделись.

Он протянул ей сигарету, поднес огонек зажигалки, закурил сам и сделал несколько затяжек, выпуская дым в сторону.

– Да, Таня, ты права, сучилось. – Он посмотрел на нее.

Она сидела, сжавшись в предчувствии удара, сигарета в ее руке слабо вздрагивала в такт биения сердца.

– Ко мне вернулась женщина, которую я знаю давно. – Он снова затянулся, стряхнул пепел в пепельницу из черного граненого стекла. – Ты долго выбирала. Я не смог столько ждать. Прости.

Она молчала, глядя застывшим взглядом перед собой. Пепел с нетронутой сигареты упал на колени – не заметила. Подождав немного, он дотронулся до ее плеча.

– Ты слышишь меня, Таня?

– Не трогай меня, – она стряхнула его руку. – Ты поступил со мной подло. Ты мог бы поговорить, предупредить, а не вот так – сразу все.

– Извини, ты не права. Я тебе давно говорил, что поступать так, как ты, нельзя. Нужно было давно определиться. Не может быть так: со мной хорошо в постели, а с ним – в кресле перед телевизором за разговорами. В жизни не бывает так. Не должно быть так.

Он встал, затушил сигарету, налил воды в стакан.

– Будешь?

Таня не ответила.

– Как хочешь. – Он выпил до дна. – А насчет предупреждения – я не мог. Она неожиданно пришла ко мне домой, мы вспомнили молодость, и я попросил ее остаться. Теперь мы живем вдвоем в моей квартире. Может, я и жалею, что так поступил, но возвращаться к неопределенности – не хочу.

– Что же мне прикажешь делать? – она стряхнула с себя окаменелость. – Я порвала с Юрой.

– Ничего страшного. Он у тебя покладистый – простит.

– Это у тебя все просто: да – нет. Без середины. А вся жизнь проходит между этими: да и нет.

– Мне кажется, что ты даже не пытаешься приблизиться ни к одной из этих границ – так и остаешься между ними. – Его начинал раздражать этот разговор.

– Ума хватило. – Она резко встала, бросила сигарету в пепельницу и пошла к выходу.

– Таня, – его оклик остановил ее у самой двери, – еще один момент. Нам обоим будет лучше, если ты уйдешь из этой фирмы. Я помогу тебе устроиться в другом месте.

Она, не оборачиваясь, вышла из кабинета. Усевшись за свой стол, Таня погрузилась в размышления.

«Ну вот, и осталась я, как Буриданов осел между двумя охапками сена – голодная».

Игорь Николаевич вышел из кабинета, попрощался со всеми и уехал на своей «девятке».

«Помчался к ней»,– безразлично подумала Таня.

Посидев еще немного, она решила, что уволенной здесь делать нечего, и ушла, сославшись на головную боль.

Она ушла и не видела, как через некоторое время в сквере, недалеко от их офиса, появился Юрий. Он уселся на скамейке, откуда хорошо были видны двери, из которой недавно вышла Таня. Это место ему было уже привычно: он отсюда часто наблюдал за передвижениями любовников. Но сегодня он их не дождался и решил, что они уже давно уехали на квартиру к Игорю Николаевичу.

Таня долго гуляла по улицам, заходила в кафе, но мороженое, которым она хотела охладиться, не успокоило ее. Хотелось с кем-нибудь поговорить, поплакаться. Она зашла к подруге, с которой прожила четыре года в студенческом общежитии и с которой давно не виделась. Подруга была счастлива с мужем и маленьким сыном. Поговорив за чашкой чая, в основном о ее семье и уяснив, что она очень изменилась и не поймет ее, Таня попрощалась и ушла. У подруги тихая, спокойная и счастливая жизнь. А что хочет она?

Домой идти не хотелось. Она завернула в сквер, в котором студенты любили отдыхать в ожидании занятий. Села на скамейку под знакомыми березами. Мимо торопливо проходили прохожие, – сквер был «проходной», – но они ее не интересовали. Ее внимание привлек опавший березовый листочек: зацепившись за тонкую паутину, висевшую на ветке, он отчаянно вертелся и раскачивался, пытаясь вырваться из пут и продолжить предопределенный природой путь. Но тонкая паутинка крепко держала его на короткой привязи и не отпускала. Вот так и она никак не могла вырваться из того плена, в который она попала – плена собственной нерешительности. Прав Игорь: давно нужно было сделать шаг в какую-нибудь сторону – и все проблемы были бы решены. Но она откладывала в надежде, что все образуется само собой. Иногда ей казалось, что она сама не желает выбраться из угла, куда она сама себя загнала, и что ей нравится сложившееся положение.

Посидев еще немного, Таня направилась домой. Во дворе дома она появилась, когда уже стемнело, и сразу увидела машины скорой помощи и милиции и небольшую толпу людей, собравшуюся как раз под их окнами. У нее защемило сердце. Медленно, боясь узнать что-то страшное, она приблизилась к ним. Через головы она увидела лежащего на асфальте двора Юру. Водитель скорой помощи и санитар не спеша готовили носилки. У нее потемнело в глазах, но она удержалась, не упала, а только прижалась лбом к прохладному боку машины.

– Месть Немезиды, – прошептала она. – Вот она месть Немезиды!

Кто-то тронул ее за плечо. Это был мужчина, который представился следователем.

– Вы жена погибшего? – спросил он и, не дождавшись ответа, попросил подняться в квартиру.

– Зачем он это сделал? – почему-то спросила она у следователя, будто он лучше ее знал ответ на этот вопрос.

– Она не знает, почему он выбросился из окна! – саркастически воскликнул один из соседей.

Таня, не глядя ни на кого, двинулась к подъезду. Жильцы дома, кто сочувствуя ей, кто презирая, расступились, пропуская ее в дом.

1999 г.

Ночь Полной Луны

Она лежала на спине с открытыми глазами, словно стараясь увидеть на потолке что-то важное для себя. Там перед ней, будто голографические картинки, проходили дни ее замужней жизни. Она пыталась остановить их, разобраться в них, но напрасно: дни проносились не задерживаясь. Почему, почему она не может выделить ни одного, чтобы лучше рассмотреть его? Что это? Неужели у нее не было ни одного дня, на котором можно было остановить взгляд, вспомнить все случившееся по часам, по минутам? Ведь было у нее время, когда она была счастлива, было. День свадьбы, когда он вносил ее на руках в дом: тогда она словно парила над всеми, и ей не было дела до гостей, зевак – только она и муж. И больше никого. А первые годы совместной жизни, полные любви и понимания? Но картинки этих лет быстро проплывают, сменяя друг друга.

А рождение дочери? Любимой и единственной. Хотела еще и сына – но не судьба. И это промелькнуло. Многие дни она пыталась задержать на освещенном бликами полной луны потолке, но все летело куда-то в сторону от нее и наплывало настоящее. Снова и снова пыталась воскресить в памяти давно прошедшие годы, но напрасно. И она сдалась. Недавние дни надвинулись, застыли где-то под потолком: смотри, вспоминай, раскладывай все по полочкам.

Вот муж, счастливый и возбужденный, пришел домой: с другом открыли свое дело. «Открыли дело» – русские слова, а звучат не по-русски. Ей хотелось радоваться вместе с ним, но он в ее участии не нуждается. И пошло-поехало: работа, банкеты, поздние приходы домой. Позже появились другие женщины. Он даже и не скрывал этого: «Так надо». Чем лучше шли дела, тем меньше она была ему нужна. Он постоянно подчеркивал свое превосходство.

Вспоминала времена, когда в минуты отчаяния она могла успокоить, приободрить его, поверить в себя. Но прошлое ускользало и появлялось сегодняшнее, а здесь он ее уже не слушал, даже когда дела шли совсем плохо. Он замыкался в себе: на нем словно броня появлялась. Нет, он не гнал, не одергивал – он ее не замечал. По-прежнему он ей на праздники дарил – теперь уже дорогие – подарки. Вот и последний подарок на годовщину свадьбы преподнес. Очень дорогую и красивую брошь: большой изумруд, обрамленный маленькими бриллиантами. Но она была холодной, блестела, словно иней в морозный день – и не красила ее. «Бриллианты красят только счастливых людей. Может, я сама не хочу, чтобы эта брошь была украшением?» Сверкающая драгоценными камнями, с зеленым глазом в центре, брошь заняла весь потолок. Она уже не помещалась в комнате, но все увеличивалась и увеличивалась в размере, и вот она своей холодной тяжестью навалилась на нее. Дышать стало трудно. Она сжалась в комок, и чуть было не закричала. Усилием воли оттолкнула от себя это чудовище, и брошь быстро уплыла, превратившись в хрустальную люстру, слабо блестящую в отраженном лунном свете.

Настоящее наплывало и останавливалось. Смотри, анализируй, разбирайся, думай.

Хотела вернуть былое доверие, стать участницей в его делах, просилась даже на работу в его фирму – но нет: вежливо, но категорично он дал понять, что о его делах ей не надо ничего знать. В доме появилось две жизни: его, покрытая коммерческой тайной, и ее с дочерью. Все чаще стал приходить домой пьяным. Поужинав, а иногда и нет – сыт, он садился на диван перед телевизором и засыпал. Она его расталкивала, и он, не просыпаясь, переходил на кровать.

Она старалась приспособиться к новой жизни, убедить себя, что все в порядке, что так и должно быть. Пыталась привыкнуть к новому слову «дорогая» вместо старого – «любимая», но ей это удавалось плохо. Ей мало было общения с дочерью, с сотрудниками по работе, со знакомыми. Ей хотелось теплых и нежных слов мужа, его объятий, его ласки. Как давно это было. Редкая и холодная близость уже не приносила ей былого удовлетворения. Она начала свыкаться с мыслью, что стареет – середина четвертого десятка жизни. Иногда казалось, что ей это удается. Но сейчас горячие волны одна за другой накатывались на нее, наполняли тело истомой и даже горькие воспоминания не могли избавить ее от этого. Обнаженному телу было жарко под легкой простыней, и она сбросила ее. Пьяного мужа не разбудить, да ей и не хотелось его. Как-то постепенно он переставал быть для нее мужчиной.

Легкая прохлада из раскрытого окна слегка успокоила. Она решительно повернулась на бок, свернулась калачиком, закрыла глаза. Тут же перед ней проплыли обрывки лет и остановились на сегодняшней ночи. Вот она лежит нагая, с нестарым, страдающим телом, и никто не может ей помочь. Стало жаль себя, чтобы не расплакаться, она вновь легла на спину, вытянулась – так чувствуешь себя не такой несчастной. Обида отодвинулась, уступив место горячему телу и воспоминаниям. Провела руками по груди, животу, бедрам. Легкая дрожь пробежала по телу, грудь высоко поднялась и с тихим стоном опустилась. Она испугалась – не разбудила ли?

«Нет, так нельзя. Надо встать, умыться, успокоиться. Все войдет в уже ставшую привычной колею. Сейчас я усну, а утром встану, приготовлю завтрак мужу и дочери, провожу их из дома и сама пойду на работу. Эта кошмарная ночь забудется, следующая ночь будет спокойной, и меня не будут мучить видения, и тело не будет так гореть. Мне приснится сон: я среди цветов на лесной поляне. Голая. О Боже! Что со мной?»

Она встала и, не одеваясь, подошла к окну. Высоко в небе светила полная луна; звезд было мало, и все они были какими-то блеклыми, и лишь у горизонта ярко сияла Венера – даже полная луна, залившая все вокруг матовым, белым светом, не смогла затмить Богиню Любви. «Ведьмина ночь, – почему-то пришло на ум это сравнение. – Ведьмина ночь». Постояв еще немного у окна, она прошла в ванную, открыла кран с холодной водой и пока вода «остывала», стала рассматривать себя в зеркало.

«Интересно, бывают ли ведьмы с зелеными глазами и каштановыми волосами?» Она встряхнула головой – длинные прямые волосы закрыли плечи, грудь. «Хотя в наше время меняют цвет не только волос, но и глаз. И все это делают без всякого колдовства». Большие, зеленые, чуть удлиненные глаза придавали лицу задумчиво-грустное выражение. Даже когда она улыбалась, в глазах была грустинка. Покусала полноватые губы – показались бледными. «Как давно он их не целовал». Она даже слегка вздрогнула от воспоминания о том, как они целовались, как при этом они вжимались друг в друга, по всему телу распространялось приятное тепло, голова кружилась, и счастье заполняло ее всю. Как давно это было…

Подняла волосы вверх, привстала на цыпочки, прогибаясь, потянулась, поглядывая в зеркало на себя сбоку. «Животик просматривается. Не то, что раньше, когда гимнастикой занималась». Она попробовала втянуть живот – талия стала тоньше, но… «И не такая уж старая: фигурка еще не потеряла стройности. Талия, бедра, длинные ноги, бархатная кожа – все в норме». Провела рукой по еще упругой груди. «Конечно, уже не торчат так вызывающе, как в те счастливые восемнадцать лет, когда впервые он их увидел, но выглядят все еще привлекательно. Так мне кажется». Все тело смуглое от загара, и лишь небольшие белые треугольники от купальника на груди вокруг сосков да еще внизу на интимном месте. Соски большие, торчащие. «Когда-то они ему так нравились. Как он их целовал! А я их стеснялась и никогда без лифчика не ходила. Даже тонкие облегающие свитера старалась не носить – боялась, что будут видны». Потрогала один сосок, другой. Они набухли от прилившей крови и стали еще больше. Руками сжала груди вместе до боли и медленно отпустила. Словно нехотя они распрямились. Соски грустно смотрели в стороны. Розовые соски на пятнышках белого, незагорелого тела. «Неужели он нашел лучше? И чем лучше? Ведь я любила его и всегда была ему верна. Он мой единственный мужчина».

Несмотря на внешнюю ласковость и притягательность зеленых с поволокой глаз, она считалась недотрогой. Мужчины, дойдя до незримой, но жесткой границы, встречали холодный зеленый блеск – и отступали. Никогда никакого повода на надежду она никому не подавала. Ничего, кроме комплиментов и цветов, не принимала. Но сейчас, кажется, она жалела об этом. Странная ситуация: ей нужен мужчина, и на кровати лежит ее мужчина, но он ей не нужен. Да.

Взгляд опустился ниже. Живот подтянут, даже не скажешь, что родила, только вот появился жирок, и пупок как бы погрузился в тело, выглядел большим, а фигура от этого стала более привлекательной, женственней. “Как сейчас говорят, сексуальной”. Она невесело улыбнулась. Повернулась к зеркалу спиной, посмотрела через плечо. И здесь все прекрасно. Тонкая талия плавно переходит в бедра, которые хотя и стали мягче и в весе добавили, но остались в пределах стандарта – 90 см. В местах, где ягодицы переходят в спину, ямочки стали выделяться резче. «Он в первую же их близость обнаружил эти впадинки – тогда они были еле заметные. А сейчас они вон какие». Но бедра по-прежнему выглядели удлиненными. «Как заметены белые следы от купальника. Неужели он такой маленький? Он же ничего не прикрывал ни спереди, ни сзади, а я лежала на пляже в таком виде, разбрасывала ноги, чтобы загар был равномерней. О Господи».

Что там ниже? Стройные ноги. Под коленками припухшие подушечки. «Почему они так нравятся мужчинам?» Немного полноватые икры не портили вида и выражение «точеные ножки» им вполне подходило, когда она была в туфлях на высоких и тонких каблуках. А босые ноги выглядели мягкими и гибкими. Она провела руками от талии вниз по животу, бедрам и остановилась на ягодицах. Гладкая, прохладная кожа сейчас была чувствительна даже к ласкам своих рук. От их прикосновения по коже пробежали мурашки, дыхание стало глубоким. «Боже мой. Это же безумие какое-то. Я так с ума сойду».

Вода давно «остыла». Она несколько раз протерла мокрыми, холодными ладошками лицо, шею, грудь, живот. Это принесло успокоение. Не вытираясь, она подошла к окну. Огромный диск луны притягивал взгляд. «Сейчас бы метлу да на шабаш». Луна наплывала и уже занимала почти полнеба, и ей вдруг показалось, что это она мчится навстречу луне. Голова закружилась, и она оперлась о подоконник. «Говорят, что у рожденных под знаком Рыб в полнолуние прилив энергии. Это точно. С ума сойти можно от этого прилива».

Мертвая луна умертвила все кругом: звезды, деревья, дома, машины у подъезда. Свет от фонарей тоже мертвый. Ей показалось, что и в ней все остановилось, замерло. Остановилось дыхание, сердце. Прислушалась. Нет, она дышит, и сердце бьется, но медленно-медленно. И ее движения стали замедленными, растянутыми во времени. Она заставила стряхнуть с себя это наваждение. Все встало на свои места – луна, ночь и она нагая у раскрытого окна. Одна. Удушливая теплота вновь поднималась в ней, медленно обволакивая ее прохладное и еще влажное от воды тело. Внутри у нее все сжалось в комок, а тело, наоборот, стало большим-большим и горячим. Она дотронулась до груди, живота: кожа была прохладной. Он всегда восхищался этим ее состоянием – скрытый темперамент. «Какой же он скрытый?» Горячая волна поднялась выше, затуманила голову. Она уже ничего не видела и не чувствовала – только тело. Большое, охваченное истомой тело.