Читать книгу: «Женщины виноваты!»

Женщины виноваты

За что, спрашиваете, я здесь на нарах сижу? А все из-за них, из-за женщин. Из-за любви к ним.

В канун женского дня, значит, выдали нам зарплату. Вот мы и решили поздравить женщин нашей базы с праздником. Поздравили, посидели хорошо. Смекаете? По дороге домой на оставшуюся зарплату я купил жене букетик фиалок. Такие маленькие фиолетовые цветочки. Очень даже симпатичные. Жене нравятся: они ей под цвет глаз подходят.

Вот иду, значит, никого не трогаю, в руке букетик цветов, а навстречу мужичок, такой весь… В шляпе. Идет и так весело через лужи прыгает на своих коротеньких ножках – скок да скок. Подошел к здоровенной луже и через нее – прыг. Распрыгался, козлик… Куда там ему было перепрыгнуть ее: он и до половины не допрыгнул. А тут я стою. Он меня и окатил весенней жижей. Я, конечно, не стерпел и спрашиваю его, но вежливо, без мата: «Куда тебя, падло, занесло? Не мог обойти? Твоими ножками только на стуле болтать, а не через лужи прыгать. Всего меня обдал, козел вонючий». А он вместо того, чтобы попросить прощения, мне так весело: «Да что вы такое говорите? Совсем чуть-чуть обрызгал. Вода весенняя – радоваться надо. Я вот полный ботинок воды набрал и ничего. Даже приятно. Весна. Праздник».

А я ему так культурно, без мата, говорю: «Ты, блин горелый, можешь лечь в эту лужу, если тебе приятно, – сейчас у нас демократия, – но на меня не брызгай. И если ты, огурец маринованный, гнида бледнолицая, сейчас же прощения не попросишь, то я тебе так брызну, что домой не дойдешь». В ответ он меня обозвал алкашом. А я этого не люблю. Я еще больше обиделся и решил его слегка проучить. И так легонько фиалками, которые я держал в руке, ударил его по лицу. Ну я же не виноват, что у него челюсть оказалась слабая и лопнула в двух местах.

Нас на машинах развозили: его в больницу, а меня сюда.

И чего все всполошились из-за поломанной челюсти? Ничего страшного в этом нет. Срастется. Мне самому ломали ее в молодости. Догадываетесь, из-за кого? Из-за женщины! Это когда я еще ухаживал за своей будущей женой. Ребята с ее улицы решили проучить меня, чтобы я не отбивал их девок. Проучили: я, как только из больницы вышел, сразу на ней женился – мужей-то не бьют из-за этого.

Так вот, самое неприятное в поломанной челюсти, это два месяца нельзя раскрыть рта. Нижнюю челюсть привязывают к верхней. И вот все это время можно цедить сквозь стиснутые зубы только жидкость. Но мне повезло: мне тогда выбили два зуба. Вот здесь. Я через эту дырку засовывал мелкие кусочки еды всякой и глотал. Больные с целыми зубами мне страшно завидовали. А как водку пить? Они ее процеживали сквозь зубы, а я пил ее как коктейль. Вставлю один конец трубочки в дырку между зубами, а другой в стакан, и – ваше здоровье.

Да, всем известно, много неприятностей мы, мужчины, от женщин имеем. Я по себе сужу. Если я один – все нормально, но если с женой – быть беде.

Вот такой, например, случай недавно со мной произошел. Уговорила меня жена к своей матери, т. е. к моей теще, в воскресенье на своей машине съездить. Обычно мы на общественном транспорте ездим. Тогда можно и с тестем посидеть, поговорить, по лампадке антигрустинчика выпить, как он любит говорить. А если на машине, то, сами понимаете, с утра – в воскресенье! – пить нельзя, и разговор с тестем не будет клеиться. Знал я, что не нужно ехать на машине, но – уговорила. А кого они не уговорят? Поехали. Я чуть ли не каждый день по этому переулку «под кирпич» езжу – и ничего. Но это когда без жены. А здесь – сразу же за знаком на гаишника напоролся. Смекаете? Вышел я к нему, предъявил документы, а он мне: «Нарушаете, Юрий Петрович, придется вас наказать».

– Это нестрашно, – отвечаю, – я уже наказан, да еще как. К теще еду. Вот это наказание. Нет, не поймешь ты меня, – говорю я улыбающемуся гаишнику. – Это надо тещу иметь, да еще такую, как моя. Помнишь, как сказал классик:

Я встретил вас – и все живое

В душе моей оборвалось.

Это про мою тещу сказано. И вот я еду к ней и везу, – я кивнул на машину и рукой изобразил кобру. – Террариум! И мне нужно будет весь вечер находиться в нем. А ты о каком-то наказании говоришь.

Милиционер, уже не улыбаясь, вздохнул и сказал: «Я вас очень хорошо понимаю. У меня такая же теща. – Немного помолчал. – Ну, вот скажи, зачем это? Ну, как говорится, жена – Богом дана, и деваться здесь некуда, но зачем же нам, мужикам, еще и теща полагается?»

Мы еще немного посочувствовали друг другу, и он меня отпустил.

Нет, здесь я не спорю, все обошлось благодаря женщинам, но ведь все началось из-за того, что в машину села жена.

Или вот еще недавно случай был. Иду я, значит, с работы, настроение хорошее. Вижу на новом кафе «Апшерон» на бумажке объявление: «Всегда имеются свежие люля-кебабы». Смекаете? Вот, думаю, что значит предприниматель на себя работает: уже в кафе женщин предлагают. Да еще как хитро зазывают. Нестандартно. Одним нравится, когда женщин девушками называют. Везде объявления: «Требуются девушки до тридцати лет». Другие женщин называют «телками», а здесь – бабы. А что, может, нравится это кому-нибудь – бабы, да еще и свежие. Ну, а «люля-ке», это, наверное, что-то по-французски, чтобы звучало. А основное слово «бабы» – по-русски. Прочитал я и решил зайти. Поинтересоваться, значит. Денег у меня не было и на сто грамм, не то что на женщин, но я все-таки зашел.

У двери «шкаф» сидит – «вышибала», догадался я. За стойкой бара такой же, но кавказской национальности. Вот я к нему и подошел. Поздоровался и так культурно спрашиваю: «Как у вас насчет девушек?» – «Какой такой девушка?» – бармен сделал вид, что не понял меня. Все он прекрасно понял. Только, видно, догадался, что у меня за душой ни копья. «Свежий девушка», – ответил я ему, подмигивая. «Мы девушек не продаем. У нас кафе». – «Да я и не собираюсь их покупать. Так, на время. Посидеть, поговорить». – «Нет девушек», – отвечает бармен и подмигивает. Ну, думаю, разговор получается. Хотел я в ответ ему снова подмигнуть, но не успел. Кто-то подхватил меня под мышки, и я очутился на улице. Нет, меня никто не бил, только вот бок после этого почему-то две недели очень болел. Он и сейчас болит, если глубоко вздохнуть. Вот здесь.

Надо признать, что женщины оказывают на нас, мужиков, какое-то гипнотическое воздействие.

Друг у меня есть. Таксистом работает. Здоровый такой амбал. Гаишники всегда просят выйти из машины, чтобы сравнить его с фотографией на удостоверении. Его лицо в окно сразу все не разглядишь – не помещается. Бывает, молодые ребята отказываются платить за проезд, так он с ними такое сделает, что они после этого в два раза больше платят. А какой прекрасный рассказчик. Кажется, что он только три, нет, четыре слова знает, но рассказывает очень интересно и понятно. Ну, это так, к слову. Так вот, ехал он однажды по улице, и вдруг перед машиной какая-то девка бросилась дорогу переходить. Он по тормозам и, конечно, сразу открывает дверь и рот. Телка эта тоже остановилась, мило улыбнулась и так кокетливо пальчиком ему погрозила и пошла дальше. От такой наглости он забыл даже эти четыре слова и минут пять сидел с открытой дверью и ртом, вспоминал их. Потом отошел и все вспомнил.

А какие они, женщины, дают нам советы. «Брось пить». Такой совет может дать только женщина! Даже врач, если он мужчина, не посоветует такого. Это же надо бросить друзей, товарищей. Это же предательство! Я, например, на такое не способен.

Или еще. Жена говорит мужу: «Надень пару кальсон: на улице холодно». Она заботится лишь о том, чтобы муж нечего не отморозил, и ни о чем больше не думает. А если по большой нужде да в спешке он снимет одни кальсоны, а про другие забудет? Нет, женщины любят давать советы, но про последствия не думают.

Ну, а как вы бы относились к своей жене после вот такого случая?

Я пью … не помню уже с какого возраста, но это неважно. У меня после, скажем так, банкетов никогда голова не болела, сколько и чего бы я ни выпил. Но вот однажды вечером мне жена говорит: «Хотя бы у тебя по утрам голова болела, может, меньше бы пил». И все. Больше ничего. А на следующее утро просыпаюсь – голова болит. Да еще как! Ну прямо раскалывается, как будто кувалдой по ней двинули. И с тех пор почти каждое утро так. Накаркала.

«Вы хотя бы норму знали», – кричит. А что ее знать? Норма – выпить все, что есть. Кончится – и мы закончим.

Ничего не пропустит, все заметит, на все у нее замечание есть.

Как-то раз на даче, после бани, сижу на скамеечке и спокойно курю – отдыхаю, значит. И тут она: «Постыдился, – шипит, – кругом люди, а ты – в чем мать родила. Все же видно». Весь кайф испортила. Хотел я ей ответить, но подумал и понял, что здесь она права. Да, стыдно, но не потому, что видно, а потому, что ничего не видно. Вздохнул и закурил новую сигарету.

А какие они у нас умные. Жуть! Мою жену недавно назначили директором магазина. До этого она работала бухгалтером в этом же магазине, а теперь – директор. Паршивенький магазин, но – директор. Так она теперь имидж свой ищет. Я говорю ей, что если он есть, то он есть и искать его не надо. «Ты ничего не понимаешь. Ты даже не знаешь, что такое имидж», – она мне.

Может быть я чего-то и не понимаю, но что такое имидж и этот, как его, а вот вспомнил, менталитет – это я для себя уяснил четко. Менталитет – это когда и причины нет, и повода нет, и даже не хочется, но ты напиваешься до поросячьего визгу. Это заложено у тебя внутри. А имидж – это что-то внешнее. Это когда в дымину пьяный, с разбитой мордой, весь в грязи ты изображаешь интеллигентного человека.

Вообще-то у общества, как говорят сейчас, двойной стандарт в отношениях к мужчинам и женщинам. Женщинам многое прощают. Вот, например, у классика есть пьеса, где молоденькая девушка говорит все: «Я – чайка! Я – чайка!». Затем она стала знаменитой, и ее до сих пор помнят. А сколько мужиков вот так вставали, левую руку за спину, правую на грудь и говорили: «Я – Наполеон! Я – Наполеон!». Где они после этого оказывались? Смекаете? То-то же. А там, в психушке, всегда найдется Кутузов, который каждый день будет устраивать Бородинское сражение. Да, сколько таких Наполеонов пропало в безвестности.

А разве женщин поймешь? Правильно классики говорили, что женщину до конца никогда не узнаешь.

У жены есть подруга. Ее муж, как говорится, не курит, не пьет и, как бы это покультурнее выразиться, в общем, не гуляет от жены. Как-то раз моя ей говорит: «Счастливая ты. Муж у тебя весь положительный. Все тебе завидуют». Так вы знаете, что она ответила? «Что здесь хорошего? Даже поругать его не за что. Так вот и живу. Скукота».

Вот и угоди им.

Что-что? Меня на свидание приглашают? Мужики, извините, я побежал. Жена пришла!

1998 г.

Временный муж

I

Лена воспитывалась без мужчин в доме – мамой и бабушкой. Дедушку Лена помнила плохо: он умер, когда ей не было и пяти лет. А отца у нее не было совсем. Нет, он, конечно, был где-то, но мать и бабушка об этом старались не говорить никогда. На все вопросы о нем они отвечали всегда односложно и непонятно: «Был, но разошлись», или «Не сошлись характерами». Вот и все, что знала Лена о своем отце. Мама даже вернулась в этот город к бабушке, чтобы быть подальше от бывшего мужа. Она была не оригинальна в своем поступке, а почти повторила путь своей мамы. Бабушка, родив дочь, Ленину маму, развелась с мужем, но они остались в хороших отношениях, и он, когда был жив, часто навещал их.

Воспитанная женщинами, Лена была почти уверена, что все зло от мужчин, и поэтому никогда не пыталась найти отца. Он тоже ее не искал, что успокаивало ее совесть. Как ей казалось, она неплохо жила и в таком обществе – обществе без мужчин. Был определенный круг знакомых, в основном незамужние женщины, были частые встречи с ними, театры, концерты, музыка, мода; в большом мире с его часто неразрешимыми проблемами был свой маленький, привычный мир. Казалось, что жизнь складывалась прекрасно, но …

– Послушай меня, тебе давно пора замуж, – очередной раз говорила ей мама.

Она уже давно уговаривала Елену родить ребенка, но только от законного мужа.

– Поженитесь, родите ребеночка и разведетесь. Мы с бабушкой без мужчин прожили – и ничего.

– Зачем же тогда замуж выходить? – возражала Лена. – Свадьба, расходы, а затем суд. Давай уж я так, без мужа, заведу ребенка. Если будет девочка, то известно, как воспитывать. А если мальчик? – Раздраженно. – Не нужны мне ни дети, ни тем более муж.

Лене не очень нравились эти разговоры о ребеночке, но мать была настойчива.

– Правильно, тебе не нужен муж на всю жизнь, потому что без него, поверь мне, лучше. Родишь, и мы выгоним его. Но без мужа рожать – безнравственно. Ты же не гулящая, чтобы без мужа рожать. Бабушка и я родили и разошлись.

– Выгоним … Вот ты отца выгнала, и я не знаю о нем ничего. Разве это хорошо? Вспомни, сколько слез было в школе. У всех детей были отцы, а у меня – нет. Нет и все. Не умер, не ушел к другой женщине – просто нет. Я даже слова «папа» не знала. И теперь вы хотите, чтобы и мой ребенок так же вырос, не зная, что у детей есть отцы, – Лена замолчала, вытирая выступившие слезы. – И давай закончим об этом разговор. Надоело.

Лене действительно все это порядком надоело, но вечерами, когда она оставалась дома, такие разговоры были обычным явлением. Сегодня она рассчитывала почитать очередной «розовый роман», – несмотря на нелюбовь к мужчинам, ей нравилась романная любовь мужчины и женщины, – но снова те же разговоры.

– Я его не выгоняла, – немного помолчав, ответила мать. – Мы просто культурно разошлись. Я даже не хотела, чтобы он платил алименты, но присудили, и я их откладывала на сберкнижку целых восемнадцать лет и, если бы не перестройка, ты была бы богатой невестой, – она грустно покачала головой и замолчала.

– А с твоим отцом мы не ругались, – продолжила она. – Просто он не достоин быть твоим воспитателем, – закончила мать и, поджав губы, отвернулась от дочери.

– У вас с бабушкой прямо-таки патологическая ненависть к мужчинам. Почему? Чем они вас обидели? Вы постоянно ими недовольны. Чем мой дед и отец провинились перед вами? Деда я знала: нормальный человек был, бабушке даже квартиру оставил. Я уверена, что и отец такой же. Но ты так его ненавидишь, что даже ничего мне о нем не рассказываешь.

Лена замолчала, искоса поглядывая на мать. Она не ожидала от себя, что сможет высказать матери то, о чем думала давно. Но вот довели, и она высказала.

Мать на первый взгляд казалась тщедушной и слабовольной женщиной, но на самом деле она была упрямой и почти всегда добивалась своего. Не торопясь, изо дня в день, болезненным и тихим голосом она просила, требовала и снова просила. Она не ругалась, не говорила громко, не злилась. Но лучше бы она кричала, била посуду, хлопала бы дверью, чем это тихое, настойчивое, проникающее во все поры тела: «Послушай меня». Оно звучало десятки, сотни раз за вечер и никуда от него нельзя было деться. Лена уговаривала себя не слышать его, убеждала себя, что это обычные слова, что она уже привыкла к ним и что они уже ее не трогают, просила мать, чтобы та их не произносила, но все без толку – они звучали вновь и вновь, и Лена в конце концов соглашалась с матерью.

– Не будем говорить о моем прошлом, о котором ты ничего не знаешь – и слава Богу, – после долгого раздумья мать решила ответить дочери. – Не будем, – и снова замолчала.

Лене стало жаль ее. Действительно, возможно, между родителями произошло что-то такое, о чем ей не следовало знать, но все же у нее отец был, и мать могла бы что-нибудь рассказать о нем.

Мать продолжала молчать, и Лена подумала, что тема о замужестве на сегодня закрыта. Она перевернула назад лист книги, которую пыталась читать, разговаривая с матерью. Но мать встрепенулась и продолжила, приостановившийся было разговор.

– Послушай меня, ты бы нашла тогда сама мужчину поприличней, чтобы без всяких отклонений, если не хочешь тех, кого мы предлагаем. Например, Миша. Очень хороший человек. И напрасно ты … – но Лена не дала ей закончить.

– Мама, пожалуйста, прекрати этот разговор. Не нужны мне твои ни Миша, ни Паша и никто мне не нужен.

– И я говорю, что постоянно они тебе не нужны, – подхватила мать.

– Временно, как оказалось, мне тоже не нужны, – сказала Лена и с шумом закрыла книгу.

Ее большие черные глаза наполнились влагой, и, чтобы не потекли слезы, она откинула голову на спинку кресла и молча уставилась в потолок. Мать внимательно смотрела на нее, осмысливая сказанное.

– Что ты этим хочешь сказать? – Помолчала, не отрывая глаз от дочери. – Ты хочешь сказать, что ты уже спала с мужчинами?

– Мама, мне уже двадцать шесть лет. – Лена еще внимательней принялась разглядывать потолок.

– Ну и что? Я вышла замуж девушкой в двадцать девять лет. Все было прилично.

– Тогда время было другое. Общество другое.

– Послушай меня, те, кто собирался замуж, всегда хранили свою честь. – Мать поджала губы и отвернулась от дочери.

– Но я же не собираюсь выходить замуж.

– Тем более надо блюсти себя.

Помолчали, думая каждый о своем. В такие минуты неплохой мир, в котором жила Лена, тяготил ее, и хотелось его изменить, но решимости и сил не было, и она просто молча плакала, глотая слезы.

– Так это правда, что ты уже не девушка? – вновь вернулась к разговору мать, искоса поглядывая на дочь.

– Я пошутила, мама. Успокойся, – горько усмехнулась Лена.

– Ну, слава Богу. Я уж подумала, что плохо воспитала свою дочь.

Заверения дочери, которые мать хотела услышать, успокоили ее, и, боясь, что это не так и при дальнейших расспросах все станет ясным, она окончила разговор.

– Пойду прилягу. Устала что-то я. Спокойной ночи, – попрощалась она с дочерью.

– Да, мама, я уже спала с мужчинами, но мне это не доставило никакого удовольствия, – прошептала она, вытирая слезы подвернувшейся салфеткой.

Она вновь раскрыла книгу, но читать о чужой любви почему-то не хотелось. Посидев бездумно несколько минут, она встала, подошла к окну и долго смотрела на окна соседних домов. За каждым окном была своя жизнь: кто-то веселился, а кто-то плакал, как она, где-то ссорились, а где-то мирились, объяснялись в любви или ненависти; кто-то уходил из дома, а кто-то возвращался; где-то, конечно же, занимались любовью, зачинали ребенка. Ребенок… Она не испытывала материнских чувств, и ей было все равно будет у нее ребенок или нет. Но противиться матери уже не хватало сил. Надо было что-то решать, иначе ее жизнь с каждым днем будет становиться все хуже и хуже. Сегодня еще не было бабушки. Когда приезжала бабушка или они ездили к ней, то выступающие одним фронтом мама и бабушка всегда доводили ее до истерики.

Лена вспоминала свои связи с мужчинами, которые всегда быстро заканчивались в основном по ее инициативе. Ничего хорошего в этих знакомствах она не находила. Возможно, она не опытна в этих делах, и здесь какой-то особый подход нужен? Ведь некоторые мужчины были интересными, но все равно уходила от них она. «Самой, видно, мне не справиться», – думала она. Воспользоваться услугами подруг из «малого общества» она не хотела, да и не могли они ей помочь: сами в таком же положении.

«Здесь нужен опытный человек», – сделала вывод она.

– Мама, – Лена заглянула в спальню, – я схожу на полчасика к Даше.

– Что ты там забыла у этой гулящей девки? Всех мужиков к себе переводила, а замуж никак не выйдет. Да кто ее возьмет такую?! – послышался недовольный голос матери.

– Нормальная женщина. Это ты просто ее не любишь, вот и придираешься. Мне надо с ней по работе поговорить. Я ключ взяла, так что звонить не буду.

II

Даша жила этажом выше. Жила весело, и мать была права: мужчины бывали у нее часто и разные. Но Лена в личные дела Даши старалась не вникать. До сегодняшнего вечера.

Даша и Лена работали на одном предприятии, и столы их стояли рядом. Близкими подругами они не были, но общительный и доброжелательный характер Даши располагал к себе, и их отношения были хорошими. Однако вопросов, с какими шла Лена сейчас к ней, они не касались: Лена – следуя своим принципам, а Даша – зная отношение Лены к мужчинам. Сейчас, поднимаясь к ней по лестнице, Лена пыталась сформулировать свою просьбу так, чтобы она не выглядела смешной и не унижала бы ее. Но все оказалось значительно проще – Дарья была понятливой и опытной в этих вопросах. Она с первых же слов все поняла: для нее не было секретом желание мамы и бабушки Лены.

– Ты давай расскажи мне все. Нам, женщинам, чтобы облегчить душу, надо кому-нибудь поплакаться в жилетку. Вот ты мне и поплачься – сразу станет легче, – говорила Даша, расставляя чашки для чая на кухонном столе.

Немного полноватая, но стройная ее фигура, не останавливаясь, быстро перемещалась по кухне. Дашу нельзя было назвать красавицей, но русые от природы волосы, светлая матовая кожа, серые глаза, полные губы делали ее привлекательной. Ее слегка полноватое лицо, чуть раскосые глаза, выразительный рот излучали такую доброту и участие, что обязательно задержишь взгляд на ее доброй улыбке, на приветливых глазах. И сама она имела привычку подолгу всматриваться своими светлыми глазами, окаймленными густыми, черными ресницами, в глаза и лицо собеседника, чем часто приводила того в замешательство.

Скоро чай был готов, и они уселись за стол. Даша не торопила Лену с рассказом, болтала о всяких пустяках.

– Ты знаешь, что от меня требуют мама и бабушка, – наконец начала Лена. – Мне нужен временный муж, чтобы родить ребенка. Потом надо будет развестись. Тогда в нашей семье будет все прекрасно.

– Да, конечно, знаю. Все соседи, наверное, об этом знают. – Даша отпила немного чая. – А плюнуть на их уговоры ты не можешь?

Лена отрицательно покачала головой, как-то жалобно улыбнулась и сказала:

– Бесхарактерная я. Все боюсь обидеть кого-нибудь. Мне спокойнее, когда я сама страдаю от этого, а не кто-то другой.

– Ты что, святой мученицей хочешь стать? Много же тебе придется терпеть.

Посмотрев на готовую заплакать Лену, Даша смягчила свои слова.

– Извини. Я не хотела тебя обидеть. А вот слезы в твоем деле не помогут. Ты себя не ценишь: фигурка точенная, глазки – чернослив сладенький, губки алые – мечта мужчин. Давно бы замуж вышла, но ты настолько положительная, что ребята тебя опасаются. У тебя, наверное, в школе по поведению «пять с плюсом» было. На уроках ты держала руки на парте, а на переменах тихо стояла у стеночки, сложив руки на груди. Ведь так было? – Дарья весело, не изменяя своей привычке, смотрела прямо в глаза гостье.

– Да, примерно так и было, – улыбнулась та. – Я была отличницей, а по поведению все учителя меня в пример ставили. Мне, правда, попадало от ребят за это, но я на них никогда не жаловалась и никого не выдавала, если что натворят. Мне и сейчас никто не нужен: я бы сидела дома одна, читала бы книжку или вязала – и чтобы меня никто не трогал.

Сказав это, Лена как-то испугано посмотрела на Дашу. Та, вопреки своему обыкновению, сейчас смотрела в окно, подперев голову рукой, и вид у нее был совсем невеселый.

– Знаешь, раньше я не могла долго быть одна, – проговорила Даша, не отрывая глаз от уже посеревшего окна. – Мне всегда хотелось в компанию, к друзьям или просто к знакомым, где шум, веселье, мужчины, а сейчас все чаще и чаще хочется побыть одной. – Вздохнула: – Старею.

– А почему ты не замужем? – спросила Лена у приумолкнувшей хозяйки.

– Почему? Да разные причины. Сразу и не скажешь. – Она вновь замолчала, делая глоток уже остывшего чая. – Наверное, я очень мужчин любила. Всех сразу. А меня, как оказалось, по-настоящему никто не любил. Такая, видно, судьба у нас, у натуральных блондинок: ты любишь, а тебя нет. Хотят только переспать с тобой – и все. Но вообще-то я была замужем. Недолго. Банальная история: перед свадьбой клялись в любви до гроба, а потом оказалось, что жена круглая дура, а муж – полный идиот, да еще и пить начал. Меньше чем через год разошлись. Встречались и еще такие, которые не прочь были жениться, но как-то все не складывалось: то я не спешила, то они. С одним уже в ЗАГС собрались, но он передумал: узнал, что у меня детей не может быть – неудачный аборт. Видно, он и не хотел жениться, а здесь такой повод отказаться. Не знаю. – Снова глоток чая. – Сначала меня это особо не волновало, а теперь даже страшно становится – одна остаюсь. Совсем одна.

– Ну вот, – перебила ее Лена, – уговаривала меня поплакаться, а сама слезу пустила. Ты еще молодая и еще найдешь мужа. И детей нарожаешь. Сейчас и не такие болезни лечат. Или в пробирке вырастят, а если не получится, то из детдома возьмете, – говорила Лена, поглаживая Дашины руки, безвольно лежащие на столе.

За окном уже совсем стемнело, а на востоке из-за домов поднималась немного ущербленная луна. Небо было безоблачным, и луна, только что поднявшаяся над горизонтом, была уже настолько яркой, что заглушала свет города.

– Полная луна всегда наводит меня на грустные мысли, а здесь еще жизнь складывается не так, как хочется. – Даша неотрывно смотрела на луну. – Бывает такое настроение, что выть хочется, хотя я и не собака. – Даша вздохнула и уже веселей добавила: – А в молодости я любила полную луну. Она на меня мысли «окаянные» навевала, и я бегала к своему парню на свидание. Любовью занимались, как говорят сейчас. Видишь, какая я была беспутной. А сейчас отбегалась: луна только грусть нагоняет. Счастлива бываю, если кто-нибудь зайдет. Давай выпьем что-нибудь покрепче, – сменила она тему. – Ты что будешь, вино или водку? Вино. А мне водочка нравится. Мои гости больше о себе заботятся: водку не забывают приносить – вот я и привыкла. Но ты не смотри на меня так. Я пью только в компании и немного, хотя иногда так хочется напиться.

Дарья достала начатую бутылку водки и не откупоренную бутылку вина.

– Вино уже давно стоит, и я даже забыла, кто его принес. Где здесь нож? – Она срезала полиэтиленовую пробку и налила Лене, несмотря на ее протесты, полную рюмку. – Ничего страшного. В случае чего отнесу тебя домой. А мне горькую. Вот так.

– Меня мама убьет в случае чего. И тебе достанется, – засмеялась Лена, представив сцену встречи мамы с пьяной дочкой в сопровождении Даши.

– Ты меньше обращай внимание на маму. На то она и мама, чтобы следить за дочкой. Ну, за что выпьем? Давай за наше бабье счастье. Удачи нам. Будь здорова. – Дарья опрокинула содержимое рюмки в рот, зажмурилась. – Ух! – Открыв глаза, она подхватила вилкой кусочек колбасы. – Сколько ее пью, а все равно передергивает.

Лена сделала несколько маленьких глотков и взяла конфету.

– Ты ешь больше, не бойся, не поправишься. У тебя фигура, как говорят врачи, не склонна к полноте. Даже я никаких ограничений не придерживаюсь – и ничего. Хотя есть у меня места, которые могли бы быть и поменьше, но они-то и привлекают мужчин. Это, наверное, природа обо мне заботится: фигуру поддерживает в таком состоянии уж много лет. Как у животных: хотят или нет того самцы и самки, но природа их в брачный период, для привлечения друг друга, разукрашивает. Так и моя фигура привлекает самцов в их брачный период. А я самка, и ничего с этим поделать не могу.

Луна поднялась выше, и теперь ее серебристый свет заглушал даже свет уличных фонарей. В тени домов была ночь, а на площадках дворов, залитых лунным светом – день. Сюда, на девятый этаж, с улицы через открытое окно доносился слабый шум вечернего города. Ветра не было. Душная ночь сменяла жаркий день.

– Луна, луна, – глядя в окно на чарующую таинственность лунной ночи, проговорила Даша. – Ужасно короткие ночи. Посмотри, какая луна, а через несколько часов она исчезнет – солнце взойдет. Луна, а следом солнце, – и неожиданно продекламировала:

Молодая Луна

Вслед за Солнцем спешит.

Постареет – она

От Светила бежит.

– Вот так и в жизни. Сначала увлечешься кем-то, а затем, разобравшись, убегаешь.

Лена молчала, пытаясь понять, к чему эти стихи. Но Даша внезапно прервала свой монолог, словно вспомнила что-то важное. Несколько секунд луна удивленно рассматривала притихших женщин.

– Выпьем еще? – очнулась Даша.

– Нет, что ты! – испуганно пододвинула к себе рюмку Лена. – Мне хватит. В голове уже зашумело.

– А я еще немного выпью. Да, быстро жизнь пролетела, – после минутной паузы, связанной с закуской, продолжила Даша. – Ты извини меня за мою разговорчивость. Я и так люблю поговорить, а если выпью, то меня не остановишь.

– Ну что ты? Ты так интересно про все рассказываешь. Я тебе всегда завидовала, особенно тому, как ты при разговоре смотришь в глаза собеседнику – не все выдерживают.

– Это старая история. Меня этому научил руководитель школьного драмкружка. «Нечего бегать глазами по сцене, – говорил он, – привыкайте смотреть на лицо того, с кем вы ведете диалог». Вот я и привыкла. Сначала на сцене, а потом и в жизни. Даже понравилось: ребята часто смущались, а мне это очень интересно было, и солгать трудно, когда тебе прямо в глаза смотрят.

Даша встала, включила электрический чайник, задумчиво постояла, держась за крышку.

– Что-то мы с тобой заболтались о пустяках. Давай к делу перейдем. Чайник уже нагрелся. – Она налила чаю себе и Лене.

– Тебе когда-нибудь мужчина подавал кофе в постель? – поинтересовалась Даша. – А мне подавал. Ты знаешь, очень приятно. Утром, только откроешь глаза, он подходит к тебе, нежно целует и спрашивает: «Милая, тебе сегодня кофе со сливками или просто кофе?». Ну какая разница, какой кофе, но ты, подумав, спрашиваешь: «А какая нынче погода? Ах, дождь. Тогда просто черный кофе и покрепче», – заявляешь. И он приносит тебе кофе с бутербродом – я от них никогда не отказывалась. Ах, какая это прелесть, пить поданный мужчиной кофе в постели. Но, к сожалению, у меня это продолжалось недолго. Скоро он перестал мне предлагать кофе, и я поняла – любви конец. Так и вышло. Разбежались. Но, знаешь, воспоминания остались. Не о нем, а о кофе, который он подавал в постель. Ну да ладно, что было, то прошло.

Даша, глядя в окно на луну, тихо помешивала ложечкой чай. Затем вернулась к основной теме:

– Значит, мама хочет, чтобы ты вышла замуж, родила и развелась. Зачем такой огород городить? Это раньше было принято рожать от мужа, а сейчас никто не спросит, от кого.

– Бабушка и мама так воспитаны. Меня тоже так воспитывали, но, по правде говоря, мне все равно: буду я замужем или нет, будет ребенок или нет. Но я не могу идти против их воли. Если я рожу без мужа, то это убьет бабушку – у нее плохое сердце.

– Ничего с ними не случится. Переживут. Ты бы о себе подумала: тебе с мужем нужно не меньше года прожить. Как ты с нелюбимым мужиком жить будешь? Это таким бабам, как я, не страшно, а ты создание нежное, хрупкое. Тебе любовь подавай. На работе к тебе ребята боятся подходить: так строго на них смотришь. У нас же есть хорошие неженатые мужики, вот и выбрала бы кого-нибудь. – Она усмехнулась. – Хотя, если мужчина в тридцать лет не женат, то, как бы помягче выразиться, у него, наверное, не все в порядке. У нормального мужчины в таком возрасте должна быть жена. Правда, многие из них говорят, что не хотят потерять свободу, а поговоришь с ними, и ясно: они просто боятся. Боятся изменить жизнь, боятся ответственности за семью, просто боятся женщин. Вот и придумали они эту отговорку. Ты пей чай, а то остынет. – Она пододвинула к ней коробку конфет и продолжила: – Проще всего выйти замуж в восемнадцать лет. Где-нибудь в подворотне обнялись, поцеловались, голова закружилась: все – это любовь. Можно свадьбу справлять. А в тридцать надо все обдумать, взвесить. «Ведь так?» —спросила она у притихшей Елены, думавшей о том, что правильно ли она поступила, обратившись с такой проблемой к Даше.