Читать книгу: «Пробуждение», страница 8

Санек замолчал. В этот раз не от того, что хотел проверить наш интерес. У него, видно, пересохло немного горло – ведь он говорил уже очень долго. Возник небольшой перерыв. Васек восхищенно высказывал Сане свои впечатления от истории, а тот с неизменной спокойной улыбкой слушал. Мне не хотелось ничего говорить. Я откинулся на траву и устремил взгляд в небо. Над нами, совсем как в рассказе Санька, зависла почти полная луна. Без особых каких-то мыслей я чуть не с минуту просто смотрел на нее. Гипнотизирующее зрелище. На солнце так не посмотришь, разве что на рассвете или на закате, но они длятся недолго. А луна дает на себя смотреть столько, сколько ты хочешь. Завораживает, зачаровывает. Голову наполнили какие-то странные, неоформленные в слова мысли, будто даже видения, а не мысли…

– Андрюх, ты что, уснул? – чей-то голос вернул меня в реальность. Это был Серега. Он пытался разглядеть в темноте, закрыты или открыты у меня глаза.

– Нет, не уснул, – я поднялся с травы немного смущенный.

– Ага, конечно, я вижу, – Серега усмехнулся. Кто-то подкинул в костер дров, и он разгорелся сильнее. Это было кстати – с воды тянуло холодом. Я заметил, что кто-то уже снял ведро с перекладины, и оно стояло теперь рядом, красуясь своими закопченными черными боками. Остальные ребята доедали раков. Я присоединился. Васек управился первый, хлопнул себя по пузу, отпил еще пенного и торжественно провозгласил:

– Ну, продолжай, Баюн! – и растянулся боком на траве.

Саня, действительно, стал продолжать.

– Скоро самое интересное будет. В общем, шел я долго, дорога тянулась прямо, пока без поворотов и развилок, о которых рассказала мне продавщица. Всё вокруг было неизменно: поле, стрекот насекомых и над всем этим луна, как фонарь. Висела прямо над моей макушкой. Дорога то чуть приподнималась над равниной, то, напротив, спускалась на дно неглубоких низин. И вот на очередном пригорке я увидел что-то странное впереди. Какое-то будто серебряное озеро, по которому ходили ровные длинные волны. Я сперва и не понял, что это, но вскоре догадался. Это было сплошь заросшее ковылем поле. Островки его встречались и раньше, но я не обращал особо на них внимания. А они росли всё чаще и чаще, и вот наконец соединились и образовали сплошное растянувшееся куда-то вдаль пространство.

Трудно было увидеть, где кончался ковыль, и кончался ли он вообще. Это было очень красиво. Опять это дурацкое слово, но других я не знаю. Я быстрее пошел с пригорка – теперь у меня появилась цель. Я решил подойти к чудесному полю ближе, погулять по нему. Шагал и всматривался в серебряное в лунном свете, колышущееся от ветра море. И когда я был уже напротив него и сошел с дороги в высокую траву, то увидел еще кое-что, теперь пугающее. Странная темная фигура бродила там, среди ковыля. Я потерялся в догадках. Нельзя было понять, человек это или какое животное. Лишь едва уловимое темное пятно выделялось на общем серебряном волнующемся фоне и двигалось из стороны в сторону. Я недолго думал, идти дальше или нет. Это был уже настолько странный день, что еще одна странность, а точнее встреча с неизвестным существом, не сильно меняла картину. Хотя и щекотала нервы. Я пошел вперед.

Чем ближе я подходил, тем лучше понимал, что это не человек. У меня сразу возникла догадка, и я заторопился, чтобы проверить. Вот я уже в нескольких метрах от сплошь заросшего ковылем пространства. Уже среди серебрящихся колосьев, иду дальше. Дорога осталась где-то позади, в азарте я и забыл про нее совсем. И всё ближе, всё яснее различима медленно движущаяся фигура. Это был конь. Высокий, стройный вороной конь. Не знаю почему, но я сразу понял, что это именно жеребец. Почувствовал просто. Я завороженно смотрел на него издали. Это было словно чудо. Представьте только всю ситуацию. Ночь, луна, дикая безлюдная степь. Волнующийся светящийся ковыль, а посреди него две фигуры. Невозмутимый черный конь и обалдевший от всего этого человек. Жеребец неторопливо бродил, ища съедобную траву среди ковыля, изредка поднимал мощную шею, будто прислушиваясь. Интересно, что в ковыле не стрекотал ночной степной оркестр. Он остался там, в разнородной траве, и его звук теперь едва доносился до нас. А тут царила торжественная тишина. Я медленно двинулся дальше, желая как можно ближе подойти к нему. Это был словно сон. Забылось всё – и то, что с дороги сошел, и станица, в которую я направлялся, и обманчивые повороты – всё забылось. Меня будто околдовал этот конь.

Я крался, стараясь шагать как можно тише. Немного пригнулся даже. Получилось подойти совсем близко – я смог увидеть его черные блестящие глаза, в которых отражалась луна, и изящную, спадающую по шее гриву. Но вдруг я ступил на какую-то палку, она треснула, и конь мигом весь навострился, напрягся. Он стал водить головой из стороны в сторону, в поисках источника шума. Я пригнулся в ковыль, сел на корточки. Он не увидел меня. Но всё равно сорвался с места и поскакал прочь. Я встал, злой на себя и свое невезение. Смотрел, как удалялся от меня магический зверь, как его ноги рассекали ковыль. И снова пошел следом. Мне хотелось подойти еще ближе, даже не знаю зачем. Просто нужно было.

Конь отбежал достаточно далеко, но я всё еще хорошо видел его. Всё опять повторилось. Он неспешно бродил среди ковыля, изредка поднимая голову и прислушиваясь, а я, согнувшись в спине и коленях, крался. И вот я снова близко, но теперь зашел сзади. Ближе, еще ближе. Конь навострил уши, я притих. Так прошла секунда. Другая. Он ослабил внимание, я продолжил движение. И вот – не поверите, на корточках сижу у самых его ног. Если бы я был ловким джигитом, а не клерком, то мог бы, наверное, рывком выскочить из травы и оседлать жеребца. Но я был не джигитом. А потому просто разглядывал коня. Вблизи короткая вороная шерсть отливала синевой, бока его мерно вздымались от дыхания, под кожей играли мощные мускулы.

Так я просидел минуту. Затем дурная мысль пришла в голову. Если не оседлаю, то хотя бы дотронусь. Я приподнялся из травы, сделал осторожный медленный шаг, еще один. Вытянул руку. Пауза. Трогать или нет? Да! Я ладонью прикоснулся к его шерсти на боку, почувствовал, как крепка его спина, как мощно вздымается вместе с моей рукой бок от дыхания. Это длилось долю секунды. В следующее мгновение конь разом весь подскочил, брыкнулся и сделал стремительный оборот вокруг своей оси. До сих пор думаю, как он тогда не сбил меня с ног. Конь устремил на меня свой возбужденный разгневанный взгляд. Мы встретились глазами. Он заржал, взрыл передним копытом землю, будто готовился к атаке. Но в следующее мгновение уже сорвался с места и галопом поскакал прочь. Я стоял, испуганный и растерянный. Да, неслабо тогда перетрусил – думал, что вот сейчас, после этого взгляда, конь прыгнет на меня и копытами просто расколет мне голову. Но он ускакал. А я остался стоять.

Меньше чем через минуту его уже не стало видно. Я немного пришел в себя и обессиленно сел прямо в траву. Ну и история. Как в кино.

Санек снова сделал паузу. Меж нами повисла жутковатая тишина. Уже была глубокая ночь, но никто не спал. Глаза у всех были широко распахнуты, мы напряженно ждали, что будет дальше. Трещал костер, пела где-то вдалеке неведомая ночная птица. Доносились легкие шумы с воды. Саня продолжал:

– Скоро я окончательно опомнился. Первое, о чем подумал – где дорога, с которой я сошел? Я огляделся по сторонам, но всюду было только бесконечное поле серебрящегося ковыля. Луна висела прямо надо мной и помочь мне не могла. Навигатор на телефоне тоже отказал – не ловил интернет. Сперва я не оценил произошедшее по достоинству. Посмотрел снова вокруг, решил почему-то, что пришел «вон с той стороны» – и пошел. Иду, иду. Понимаю, что слишком долго уже иду. Что давно уже должен выйти на край поляны. Вот тут меня немного пробрал озноб.

«Ладно, – думаю, – значит, в обратном направлении нужно идти». И пошел. Еще дольше иду. И снова ничего. Ни дороги, ни конца поляны, ни коня. Луна всё также висит у меня над макушкой, словно я и с места не сошел. Внутри разгоралась паника. Вот так история. В голой степи заблудился. Стараясь успокоиться, я вдохнул, выдохнул. Убеждал себя, что ничего страшного пока не произошло, но нутро не обманешь – там понемногу всё сжималось от тяжкого предчувствия. Я повернулся на девяносто градусов – это было еще одно неизведанное направление. Зашагал широко и быстро – я уже заметно волновался. Ничего. То есть вообще ничего. Нельзя даже было понять, был я тут прежде, или нет. Ни деревца, ни глыбы какой-нибудь. Только ковыль во все стороны. Да и вдали почти ничего не видно – днем можно было бы ориентироваться по пологим пригоркам, с которых я спустился к красивому и, как оказалось, коварному месту. Но сейчас они были не различимы на горизонте.

Меня разбирал нервный смех, было и стыдно, и уже достаточно страшно. В степи потерялся – что за олух! Я решил глотнуть воды. Достал бутылку, отпил. Нервы немного успокоились. Надо было что-то делать. Стоять тут, ждать утра? Это был самый безопасный вариант. Утром будет видна даль, и по ее положению можно сориентироваться. Главное, помнить, что пригорки – сзади. Но я не хотел ждать до рассвета. Это было бы уже совсем позорно. Потому решился на еще один заход. В четвертом направлении.

Саня на секунду прервал рассказ. Будто припоминал что-то, доставал из сознания. Я только рот раскрыл, чтобы спросить, чего он замолк, как он продолжил:

– И знаете, что самое жуткое было тогда. Одинаковость. Ночь, луна прямо надо мной. Вокруг ковыль ровный серебрится. Даже ветер стих, и потому ковыль не волнуется – полный штиль. И тишина, сверчков нет. Вот это жутко. Идешь, идешь – а всё одно и то же, как будто на месте стоишь. Чувствуешь себя… каким-то лишним в этой стерильности. Как комок грязи, портишь только всю гармонию. И я, бред, конечно, но как будто чувствовал, что этот ковыль меня так и воспринимает. Как чуждое что-то, инородное. Скажете – переволновался, вот и лезло в голову всякое. Может, так и было. А, может, и нет.

И снова я шел долго. Решил засечь по телефону – полчаса шел. Ничего. Никаких изменений. Был ли я здесь, или это уже совсем другая местность – неясно. Я послал всё к чёрту и решил идти дальше в том же направлении. Будь что будет. Минуло еще полчаса. Ничего. Лихость моя стала сдуваться – вместо нее место внутри занимал страх. Я начал чувствовать, как сильно устал, и физически, и морально. Ноги слабели. Внутри тоже что-то натянулось. Нервы. Хотелось рухнуть на землю и просто лежать трупом. Я не знал, что делать. Подумал, и почти уже решил, что развернусь на 180 градусов, и столько же пройду обратно, и там подожду утра, как…

Санек снова замолчал, улыбнулся и показал нам рукой в сторону ночного ерика. Мы не поняли сперва, чего он хочет от нас. Саня подождал с секунду, потом сморщился от того, что его никак не поймут:

– Да вы послушайте! Слышите?

Что послушать, что услышать? Мы смотрели на него баранами.

– Лягушки! – торжественно произнес он, подняв вверх указательный палец.

Действительно, с воды периодически доносились звонкие лягушечьи трели. Но мы всё не понимали – причем тут лягушки?

– Эх, вы! Лягушек я услышал, вот что! Стою, собрался уже идти обратно, как вдруг, еле слышно, откуда-то спереди – лягушка запела. Я сначала даже не понял, что это. Сверчков же не было в ковыле, помните. Потом сообразил. Лягушки! Господи, как же я им обрадовался тогда! Так бы и расцеловал! Вроде, какая разница, это лишь значит, впереди вода, или болото, ведь не дорога же, которая мне нужна. Но я уже не о дороге больше думал. Я обрадовался тому, что наконец нарушена эта гнетущая серебряная стерильность. Что я не одинок. Что кто-то живой есть в мире кроме меня!

Я пошел навстречу ласкавшему мой слух кваканью. Времени не засекал – какая теперь была разница. Дойду до воды, или болота, что бы это ни было, а там уже и буду дальше думать. Слабость сразу пропала, силы откуда-то взялись. Внутренний трус и паникер, снова подавший было голос, подумолк. У меня появилась цель.

Не прошло и нескольких минут, как мне от судьбы еще два подарка. Первый – это то, что прохладой спереди, оттуда, где лягушки, повеяло. Я почувствовал запах цветущей воды, тины, сырости. Как он был приятен! По ковылю заходили небольшие волны – это легкий ветер прилетел со стороны водоема.

Второй подарок – просто чудо какое-то. Вдали огонь загорелся! Небольшой, но яркий. Этот трепещущий комочек света так меня взбудоражил, что я чуть не бегом рванул вперед. Это был костер – значит, там люди! Я чувствовал себя словно Робинзон Крузо, увидевший вдруг корабль на горизонте. Только это не книга была, и не фильм. А моя жизнь!

Я шел, торопился, почти бежал. Знаете, я всегда сторонился немного людей, побаивался. Мне всю жизнь как-то проще было одному, или с техникой. И в школе я так жил, и в институте. Техника, она не обидит, не обманет. В общем, нелюдим я был. И никак про себя не мог сказать, что людей люблю, и рвусь с ними общаться. Но теперь – для меня не люди, а сами боги разожгли тот костер. Они спасали меня, словно олимпийцы, выручающие героя в какой-нибудь античной легенде, – и даже не подозревали об этом.

Скоро я подошел уже так близко, что видел озеро, в котором обитали квакающие лягушки, и в воде которого отражалась луна. Я вспомнил рассказ продавщицы о повороте к озерам. Вот я, видно, и повернул. Ясно виден был уже и костер, вокруг которого стояли несколько фигур. Три человеческие, и одна странная, похожая на груду вещей.

И вот тут я всё же оробел. Пусть это были и мои спасители, но всё же чужие люди. Подойти к ним вот так, как ни в чем не бывало, и спросить: «Привет, как дела? А как пройти в Кумылженскую, не знаете?» Глупая ситуация. Идиотская. Как поступить, что сказать?

Но как бы то ни было, тяга моя к ним была больше, чем боязнь. Я, хоть и в сомнениях, но продолжал приближаться.

И вот я уже увидел четче, что это за люди. Три фигуры – три молодых парня. А непонятная груда – это мотоцикл с люлькой. Над костром стоит тренога, и ведро висит, совсем как у нас сейчас.

Внешность всех троих была мне не видна. На фоне костра они предстали лишь темными силуэтами. Я так и запомнил их. Один худой, движения у него резкие, порывистые. Другой низкий и коренастый, как бычок. Он двигался мало, но чувствовалась в нем большая сила. И третий – самый высокий, но тоже крепкий. Его фигура и все движения смотрелись солидно, словно он был уже взрослым мужиком, а не парнем.

Слава Богу, мне не пришлось ничего говорить. Они сами меня заметили. Один из них, худой – он, видно, стоял ко мне лицом – вдруг замер, поднес руку козырьком ко лбу, по степной привычке. В солнечный день только так можно что-то вдали увидеть. Секунд десять он всматривался в меня, не мог, наверное, понять, кажется это ему, или правда перед ним человек стоит. Потом повернулся, сказал что-то своим. Ребята подошли, стали тоже смотреть. Я замер. Очень странная была ситуация. Как будто ты зверь, которого в зоопарке разглядывают. Представляю, как и они обалдели. Ночь, дикая степь. А тут какой-то мужик, стоит, на них вылупился. Жуть!

Итак, я всматривался в их темные фигуры, а они всматривались в мою. Неприятная нервная тишина повисла в воздухе.

– Эй, мужик, ты чего там? – наконец нарушил ее наглый и звонкий, немного даже писклявый голос худощавого. Парень выдался чуть вперед и словно всверливался глазами в темноту. Так и представился его прищуренный острый взгляд.

Я растерялся и молчал. Что было говорить? Рассказывать свою нелепую историю? Пока я копался в себе в поисках подходящих слов, меня уже опередили:

– Ты заблудился, что ли? – снова зазвучал звонкий голос худого.

В десятку. Я промычал в ответ:

– Да я вот, тут, с дороги свернул и…

– Что ты там стоишь-то, боишься, что ли? – и он сам двинулся ко мне. Два друга его пока стояли на своих местах. Я неуверенно пошел навстречу. Теперь, когда это были уже не античные боги, а реальные ребята, я их, честно говоря, стал побаиваться. В голове проснулись знакомые всем страшилки «сейчас ограбят, изобьют, убьют». Но я гнал их прочь. Это снова был тот внутренний паникер – он никуда не делся. Другая же часть меня, напротив, по-прежнему тянулась к незнакомцам. Так, будто твердо знала, что это свои, что они помогут.

Мы сошлись с худым. Те двое, коренастый и высокий, тоже двинулись к нам. В отличие от худого, который держался очень легко, они были, как и я, внутренне напряжены – это примечалось по походке.

Худой снова затараторил:

– Ну? Ты как тут? Ты с Кумылженской, что ли? Не похож! – его вопросы сыпались один за другим. Я опять начал путанно отвечать, всё еще надеясь выставить всё в нормальном свете.

– Я… по одному делу шел… не из станицы, наоборот, в нее… ну и с дороги свернул, и того…

– А зачем свернул?

Рассказывать про коня? Подумают ведь, что псих.

– Эмм… – я замялся. Вдруг худой сам всё разрешил.

– Ты городской, что ли? Блогер? Фотограф?

Я оторопел.

– Какой блогер, нет, я… ну да, из города, но я так…

Тут в разговор вступил высокий, тот, что солиднее и взрослее всех смотрелся. Он до этого настороженно наблюдал со стороны. А теперь, видно, решил, что опасности я не представляю.

– Ладно, Сень, устроил допрос. Пойдем к костру, там и разберемся, – и сам пошел первый, уверенный, что все последуют за ним. Коренастый и правда последовал за лидером, а мы с Сеней чуть задержались.

– Точно не блогер? – с нажимом снова спросил он и, не дождавшись ответа, продолжил, – ладно, идем, – и направился вслед за друзьями. Я пошел рядом с ним. Меня подмывало спросить:

– А что не так с блогерами?

Худой бросил на меня взгляд, быстрый, резкий, как и он сам:

– Не люблю их. Понторезы! Приезжают сюда, слоняются по ночам, наряженные, как клоуны.

– А чего они едут сюда?

– Как чего? Природа, натура. Тут видел, море какое ковыля. Сюда они в лунные ночи слетаются, как мухи. Бабы в платья обернутся, а эти, полупидоры с челками – в плащи какие-то, и щелкают друг друга. Техника у них с наворотами – один объектив с мою голову размером.

– Это не блогеры, это, наверное, ролевики какие-нибудь, или готы…

– Ролевики? Да мне какая разница, кто они? Набегаются, нащелкают друг друга, а потом сюда – на озеро, бухать. И бухают-то они с понтом. Вино, бокалы, музыка из тачки, сигаретки вонючие, фруктовые. Травкой тоже балуются.

Меня разбирал уже неподдельный интерес. Я и не думал, что это дикое место популярно среди неформалов.

– А с чего ты взял, что они блогеры?

– Да сцепился я как-то с одним. Ты кто такой, говорю? А он, как петух, надулся. Я, говорит, блогер! Ну я и дал в рыло ему. Нормальный такой пост зафигачил. Прямо в топ! – Сеня хохотнул и толкнул меня в плечо, словно мы были уже давнишние друзья. Я от души смеялся над этой историей. Тоже не люблю всю эту странную тусовку. Мы подошли к костру.

Парни расположились на бревне, лежавшем тут же у огня, нашлось и мне место.

– Раков будешь? – предложил высокий.

Я и ответить не успел.

– Что ты его спрашиваешь, полчаса сейчас мяться будет, – уже распоряжался за меня Сеня. Он полез палкой в ведро, выудил оттуда здоровенного рака, взял откуда-то картонку, бросил на нее дымящуюся добычу и подал мне:

– Держи!

– Спасибо, – только и успел я сказать, но это было еще не всё. Он извлек из-за спины хрустящую пластиковую баклажку дешевого пива. Отпил сначала сам, крякнул, потом передал в мои руки. Я молча пригубил. Пиво было прохладное и приятное. Плевать, что дешевое.

Я передал пиво дальше, коренастому. Заметил, что он с любопытством меня разглядывал. Он всё молчал, и, казалось, вообще был немым – настолько законченным казался его безмолвный угрюмый образ. Он тоже отхлебнул, подал бутылку рослому. Тот поставил ее, полез в карман – за сигаретами. Открыл пачку и присвистнул:

– Братцы, у нас все патроны вышли, – в пачке одиноко лежала последняя сигарета.

Худой тут же завелся:

– Не, ну как так можно, а? Я тебе говорил, купи две!

– А ты денег мне дал на них?

– Так ты ж мне должен!

– Ой, иди, Сеня, соломы нарви покури.

– Я сейчас волос твоих нарву покурю! – худой был очень вспыльчив и готов был уже драться.

Я вспомнил, что у меня в рюкзаке лежит случайно купленная пачка сигарет.

– Парни, у меня тут есть. Держите всю, я бросил давно.

Высокий и худой, чуть было уже не сцепившиеся, с удивлением уставились на подарок.

– Вот это дело! – тут же снова балагурил мгновенно остывший Сеня, – вот это по-нашему!

– Ну, спасибо, выручил, – высокий взял пачку, протянул мне руку, я пожал ее. – Мы ж так и не познакомились. Меня Леха зовут, это Сеня, а вот этот молчун – это Джон, Женек.

– Алекса… – я чуть не назвал полное имя, – Санек.

– Сань, ты как попал-то сюда? Вроде парень нормальный, не с этими же психами городскими приехал, да?

– Нет. Я… как и сказать-то, не знаю. Просто решил прогуляться. С дороги сошел на поле ковыля посмотреть, и … заплутал.

– Заплутал? – переспросил Леха. Видно было, что он не верит в такую, слишком нелепую историю. Но он решил не допытываться. – Ясно. И тебе, говоришь, в Кумылженскую надо?

– Да. Оттуда в город поеду. Через нее же автобусы ходят?

– Ходят. Мы тебя добросим. Мы-то сами с Ярского. Это для нас ерунда, крюк небольшой сделаем, и будешь на месте.

– Спасибо, парни! – я был преисполнен благодарности. Чудесное спасение окончательно свершилось.

– Пустяки. Ты, главное, на коне нашем удержись, – он кивнул на стоявший рядом мотоцикл, – придется тебе как-то промеж нас устроиться.

– Мы его в люльку к Джону посадим, на коленки! – напомнил о себе Сеня и, хохотнув, легко толкнул коренастого паренька. Тот двинул его своей ручищей в ответ, да так, что Сеня вскрикнул и начал усиленно тереть предплечье, будто его ошпарили.

– Ты, горилла, потише, убьешь ведь!

– Могу добавить, – с улыбкой произнес коренастый. Голос у него оказался спокойный и низкий.

Какое-то время мы просто сидели и поедали раков, запивая уже почти выдохшимся пивом. Костер догорал, и в него не подбрасывали дров, ведь скоро нужно было ехать. Всё так же светила луна, шептала тихонько вода у берега, и квакали лягушки.

О чем-то еще говорили, но я уже и не помню, о чем. Я сидел и про себя всё удивлялся, что вот так запросто эти парни приняли меня в свой круг. Ставил себя на их место и понимал, что я бы вел себя совсем иначе. Опасался бы, сторонился, подозревал. Да, очень разные мы были люди.

Хотя нет, помню всё же один разговор. Про город и деревню. И про жеребца.

Сеня задремал, Джон по традиции хранил молчание. Он, видно, был из тех людей, что при незнакомых людях особо говорить не любят.

Разговор начал Леха:

– И как у вас там в городе живется, Санек?

Я задумался. Никогда особо не задавал себе этот вопрос. Не про учебу, или работу, или дела на «личном фронте». А вот в целом, по совокупности, как оно?

– Ничего такого. Учимся, работаем, гуляем. Кто хорошее, денежное место нашел – вещичками обзаводится, кому не повезло, или сам прошляпил – тот пояс поджимает или едет лучшей жизни искать. В центре бутики и хипстеры, на окраине ларьки и гопники. Как-то так.

– Да, скучновато. Ну, а работа всем есть?

– Какую-нибудь можно найти. Хоть бы и в тех же магазинах.

– Ясно… – Леха помолчал. Может, обдумывал что-то. Я спросил сам:

– А у вас как?

Леха будто ждал этого вопроса:

– Тоже по-разному. Но в целом, конечно, херово. Загибаемся потихоньку. Работы нет – вот что плохо. Была бы работа – всё бы ничего. Ты думаешь, эти поля вокруг – степь дикая? Да тут раньше всё засеяно было! Совхозы, колхозы, фермы. Давно уже ничего нет. Всё как корова языком слизала. Ковыль этот мистический, что чудиков манит, думаешь, сам по себе так разросся? Это же просто сорняк. Люди не сеют, вот он и пустил расти по бывшей пашне. На озере, на той стороне, – он махнул рукой в сторону воды, – рыбзавод был, у меня дядька там работал. Теперь руины одни. Можно только с ограды понырять.

Я и не знал, что сказать на это. Что я, его утешать буду? Я, городской кабинетный клерк? А чем я его утешу? Леха продолжал. Видно было, что выговориться хотел.

– Многие не тянут – спиваются или в город валят. Мы вот сейчас втроем. А знаешь, сколько нас раньше за раками гоняло? Человек пятнадцать! Но все смылись. Учиться, работать. Нет, ты не думай, что мы тут только водку пьем. У кого голова и руки есть – хозяйство свое наладили и живут. Скотину держат, огороды большие, земли-то навалом. Но для села это крохи. А что могло бы быть! Что раньше было! Отец мне такие чудеса рассказывал, что не верится просто. Да я и сам детство помню – как жизнь тут бурлила. А теперь… Обидно! И непонятно даже, кто виноват. Старики говорят – «Горбач развалил, Ельцин». А я не верю. Сложнее всё как-то. Что-то… – попытался он выразить какую-то очень непростую свою мысль. И не смог. Только рукой махнул, словно и в себе разочаровавшись, – нет, сложно всё это…

– Мда… – только и смог вымолвить я в ответ. А потом сморозил: – По телеку вроде показывают, что село поднимается, фермы новые, сады…

– Врут. Где-то, может, и так. А у нас глухо, – он подумал немного, – хотя нет, знаешь, что лет пять назад открыли? Сейчас расскажу, обалдеешь. В общем, один толстосум выкупил тут недалеко конюшню здоровенную. Она уже на ладан дышала, почти даром взял. Вместе с землей, под пастбища. Разводит там коней породистых, для наших буржуев, и даже иностранцы у него покупают. Вроде барин такой, помещик. Говорят, даже арабские у него скакуны есть. Вот такое хозяйство.

Я слушал эту историю с пристальным вниманием. Пазл у меня в голове сложился – вот откуда взялся тот конь! Думал, говорить парням, или нет. А почему нет?

– Помнишь, ты спрашивал, зачем я с дороги в степь ушел?

– Ну?

– Тогда не стал говорить, подумал – за психа примете. А я коня увидел – статного, породистого, вороного. Может, с этой конюшни и удрал, а?

– Конь? Вороной? – Леха задумался, – нет, у него там знаешь, какая охрана, под кожу чипы всякие всунуты. Такие деньги один скакун стоит, что его с вертолетом искать будут, если удерет.

– Ну а мой тогда откуда взялся?

– Не знаю, а ты его точно видел, может того, привиделось?

– Да я его вот этой рукой тронул! – я начал раздражаться от того, что не приняли всерьез мое откровение.

– Как же ты его тронул? – всё больше скепсиса было в голосе Лехи.

– Да как, подкрался, да и тронул! – всё больше возмущения в моём.

– Ну ладно, видел, так видел, – я понял, что Леха так и не поверил мне, просто оставил тему. Было жутко обидно. Оба мы замолчали.

Небо между тем уже светлело у горизонта. Озеро укрыл туман. Костер потух, осталась только груда углей да прыгающий по ним бледный огонек. Нас хватал за плечи предрассветный холод, и мы ближе придвинули бревно к углям, от которых всё еще исходил живительный жар. Только Сеня остался лежать там же, скрючившись от холода калачиком. Молчали. Нужно уже было ехать.

Леха растолкал Сеню, тот поднялся, смачно зевнул, потянувшись. Подбежал к воде, плеснул себе прохладой на лицо, крякнул. После этого обернулся и бодро грянул:

– Ну! По коням!

За руль уселся Леха, сзади него – Сеня. Молчаливый Джон погрузился в люльку. Мне было место там же. Потеснившись, мы поместились вдвоем, хоть и не без труда. Я, честно скажу, побаивался, как мы такой грудой будем ехать. Но для сомнений времени не было. Леха дернул педаль, машина завелась, пугающе задребезжала, и мы стартовали.

Сперва мчали прямо по полю, и потому Леха не газовал. Нас и так сильно трясло. Временами мои зубы бились друг об дружку так, что я чувствовал их осколки на языке. Сбоку в ухо мне кричал Джон.

– Держись крепче! За борт, за борт держись!

Ехали по морю ковыля. Оно предстало теперь другим. Мистический серебряный отлив пропал. Теперь будто плыли в густом молочном потоке. Глянешь подальше – там земля движется, смещается назад, нам за спину. Вблизи же всё сливалось в однородную белую массу.

Небо светлело, звёзды, и так неяркие при луне, теперь совсем потерялись. Луна уже не была светилом – лишь белым бледнеющим пятаком. Во всём чувствовалось ожидание. Скоро взойдет солнце.

– Сейчас вывернем на дорогу! – крикнул сквозь шум мотора Леха.

И действительно, ковыль кончился, и мы мчались уже по привычной иссохшей траве. Еще несколько секунд, и мы на грунтовке. Тряска заметно спала, и Леха дал газу.

Краем глаза я увидел, как Сеня обернулся и посмотрел назад. Потом поворотил голову обратно и смачно произнес:

– Мужики, красота! Рассвет!

Все мы, кроме Лехи, закрутили шеями. И правда, на востоке, там, откуда я пришел, всходило солнце. Оно будто плавило молочное небо своим алым огнем. За нашими спинами начинался новый день.

Вдруг Джон резко закричал:

– Парни, смотрите, впереди, справа!

Я поначалу не понял, о чем он. Сеня тоже недоуменно мотал головой.

– Да конь, конь этот, вон он, там!

Наконец я увидел. Впереди, справа от дороги стоял знакомый силуэт. Крутая шея, мощная спина, точеные ноги.

Я мельком подумал, что Джон слышал весь наш разговор с Лехой. Просто не говорил ничего. И теперь именно он заметил таинственного коня.

Леха бросил на меня удивленный взгляд. Он всё еще не верил, что история моя – правда. Дал еще газу. Мы стремительно приближались.

Конь стоял, невозмутимо повернув голову в нашу сторону. Он будто пытался понять, что это за жужжащее существо мчится к нему по дороге.

Я думал уже, что он так и будет стоять, как слева от меня воздух пронзил свист:

– Эээй, коняка! Щас мы тебя заарканим! – Сеня снова засвистел и, дурачась, сделал вид, что раскручивает лассо.

Конь наконец сообразил что-то, или узнал знакомый опасный жест – сорвался с места и поскакал галопом.

Он скакал удивительно быстро. Мы начали даже немного отставать. Леха дал еще газу, и гнали уже почти на пределе. Расстояние между нами стало вновь сокращаться.

Я глянул на Леху. Он прижался к рулю, прищурив глаза от встречного ветра. Парня захватил азарт. Он хотел догнать зверя. Может быть, чтобы убедиться, что это все-таки правда, что конь – настоящий.

Мы были уже почти за его спиной.

Конь скакал параллельно дороге, по степи. Из-под копыт выбивалась небольшими клубами пыль. Мышцы мерно сокращались под ровной кожей. Вороная короткая шерсть теперь отливала не синевой, как тогда, ночью, а огнем – это был свет всходившего позади нас солнца. На всю жизнь я запомнил эти мгновенья.

Точно помню свои мысли, промелькнувшие тогда в голове. Что конь этот – сама свобода. Что он воплощение ее, настоящий живой символ. Что именно потому он удрал от буржуя-хозяина. И поиски его бесполезны, потому как не загоны и вольеры, а вольная степь – его стихия.