Читать книгу: «Зори Соловецкие», страница 3
Глава 5. К заветной мечте
(август 1436 год)
Зосима Германа нашёл в часовне,
Где тот с утра в молитве пребывал.
И сам исполнен радости духовной,
Пройдя к иконам, тихо рядом встал…
Поладили, но было опасенье.
Ровесники, различна только стать.
Зосим учён, с толикой самомненья,
Увидев это, Герман мог восстать.
Не мог терпеть он на себе давленья,
Хотя покладистым и кротким слыл,
Но, если нужно, в мягких выраженьях
Товарищу остудит властный пыл.
Сближают трудности людей надолго,
Нередко их разводят навсегда.
Нет места в дружбе верной торгу,
Корысть и зависть в принципе чужда.
В его так много жизни изменилось
За те полгода и ещё за год!
Надеясь, как всегда, на Божью милость,
Знакомым курсом вновь карбас ведёт.
Им лодку загрузили под завязку,
Всем миром собирали по чуть-чуть,
Водою – не дорогой прыгать тряской,
По ветру и волне, даст Бог, дойдут….
Зосим впервые видел близко море,
За двое суток – лишь вода, вода, вода…
И ветер будто бы пропитан солью,
И волн, бегущих вслед им, череда.
К стоянке старой Герман не причалил,
Заметив бухточку, свернул южней.
Уже имея опыт за плечами,
Волна, он знал, всегда спокойней в ней.
Как прежде, берег встретил молчаливо,
Как муж ревнивый с улицы жену.
Волна лизала камни и лениво
Назад сползала снова в глубину.
«Скажи, брат Герман, кельи далеко ли?
Туда пойдём, останемся ли тут?» –
«Карбас разгрузим, брат Зосим, дотоле,
Потом решим устроить где приют».
Пока таскали, день пошёл к закату,
В заботах вдруг забыли про еду:
«Ты, брат Зосим, пока сноси остатки,
А я костёр пожарче разведу».
Зосим не спал от чувств бурлящих, острых,
Другому память сон гнала с чела…
Что нового им даст приход на остров?
Зачем судьба их вместе здесь свела?
«Не спишь, брат Герман? Вижу, что не спится.
И я заснуть сегодня не могу.
А небо-то смотри, брат, как искрится!
Как солнце в день морозный на снегу».
Зосим, поднявшись, выбрался на воздух.
Подкинув дров, взбодрил огонь в костре,
Подсел поближе, стал смотреть на воду,
На жар муаровый, метавшийся в золе.
Не летняя тревожила прохлада,
Шептались волны тихо меж собой,
Звезда полярная казалась рядом…
Мелькали мысли-думы вразнобой.
Жалел ли он о том, что дом покинул,
Оставил мать, по сути, сиротой?
Была ль равна тому его причина,
Приведшая к мечте такой ценой?
Рассказы Германа несли предупрежденья,
Представить, не проживши их, нельзя
Всей тяжести соблазнов и лишений,
Борьбы с самим собой до изнуренья,
Всевышнего в молитвах сил прося.
Устав лежать, и Герман вышел вскоре,
Присел к костру, огонь подвеселил,
Прислушался, как ровно дышит море,
О завтрашнем вдруг дне заговорил:
«Карбас поставим, брат Зосим, на якорь,
На глубь чуть дальше в бухту отведём,
Разбить о камни может здесь, однако,
Искать виновных некого потом».
Примолк. Затем, вздохнув, продолжил:
«Нам заново придётся, всё начать,
Но раньше в старый скит сходить я должен,
И книги, что остались там, забрать.
До кельи вёрст, возможно, восемь-десять,
Туда, обратно – хватит пару дней,
А позже осень и дожди завесят…
До мая нам пути не будет к ней».
В молитве провели остаток ночи,
Моля о помощи Всевышнего во всём,
Чтоб помыслы и дух Господь упрочил,
Способствовал им здесь устроить дом.
Закончив в радости ночное бденье,
Зосима вышел утром из шатра,
Как вдруг возникло яркое свеченье,
Лучей сходящих, чудная игра.
Подняв глаза, Зосим увидел церковь –
Изящная, простёрлась в облаках!
Спустя минуту, снова всё померкло,
И в сердце инока вселился страх.
Но Герман так истолковал виденье:
«Всевышний нам знаменье-знак прислал,
А вместе с ним Своё благословенье:
К устройству здесь обители призвал».
Сподвижники без дела не бывали,
Копали грядки, кельи возвели,
В труде вседневном рук не покладали,
Жизнь постную и строгую вели.
Прошли три года их уединенья,
Дела прогнали Германа на Выг,
Вернуться он, к большому сожаленью,
Не смог успеть на остров до зимы.
Нешуточный мороз ударил вскоре,
О зимнике42 никто не помышлял,
С погодой северной негоже спорить,
От мала до велика каждый знал.
И подруга напрасно ждал Зосима,
От этого в унынье впал и скорбь,
Но вера – свет души неугасимый,
Смогла помочь осилить эту хворь.
К несчастью выпал снег весьма обильно,
Проверить сети – стоило трудов,
Пока пробьёшься к озеру, двужильный
Немало сил отдаст, прольёт потов.
Бежали дни, неделя за неделей –
В беседах с Господом и чтеньем книг…
К весне запасы пищи оскудели,
Казалось, неминуем был тупик.
Когда исчезла помощи надежда
И только для молитв хватало сил,
Мужи пришли в сияющих одеждах
И пищу принесли, как он просил43.
По первой же воде вернулся Герман
(однажды, помнил, кончилось бедой).
Зосим навстречу, выглядел он скверно,
Зато в глазах огонь был молодой.
«Прости, мой брат Зосим, за те лишенья,
Которые пришлось тебе снести.
Страдания достойны преклоненья,
Я рад, что ты во здравии! Прости».
«Господь простит, возлюбленный брат Герман,
Хвала Ему, теперь всё позади.
В молитвах к Богу сил себе я черпал,
Поэтому невзгоды победил.
Кого привёз ты в этот раз с собою?
Я вижу в лодке двое нынче вас…» –
«Желание явил. Ко мне с мольбою
Пристал: «Возьми, я многое горазд».
Назвался молодец при встрече Марком.
Один, живёт работой по дворам.
Письму научен. Стало парня жалко,
И я забрал его с собою к нам.
Ремёслами владеет превосходно.
Очистит душу, постриг примет тут
Причастностью делам Богоугодным,
За ним другие, брат Зосим, придут».
«Твои слова, брат Герман, любо слушать,
Не ближний свет, решиться чтоб сюда.
Обителей помимо нас на суше,
А здесь кругом, куда ни глянь, вода.
Но всё равно обитель мы оснуем
И церковь срубим с братией при ней,
Погоже44 место прежде облюбуем,
Молиться будем, чтобы Бог дал дней».
Из года в год обитель разрасталась
С приходом новой братии, мирян.
С водой весенней вплоть до ледостава
Бросал попутный парус якоря.
Зосим и Герман лаской всех встречали,
Поблажек не давалось никому.
Иной, пробыв здесь зиму, сам не чаял
Уйти. Не рад был шагу своему.
Строжайшим был Устав, не просто строгим,
Греху проступок равен был любой.
«Мы, братья, не приют для беглых строим, –
Зосима рек им, – бдите за собой!».
В обитель никого не зазывали
И не сулили никогда блага.
Монахи сами за себя решали –
Остаться иль покинуть берега.
Принявший веру сердцем, но рассудком
Стремится Свет Божественный постичь,
И здесь к обрядам относились чутко,
Не всех, кто был, готовились постричь.
Рыбачили монахи и пахали,
И службу правили – канон блюли….
Уже купцы, бояре помогали,
Для церкви утварь всякую везли.
СтаршИнство Германа с Зосимой сразу
Признала братия смиренно вся:
За крепость духа, кротость, трезвый разум,
И те тащили груз свой, не ропща.
Молва давно об острове витала
И волховских45 достигла берегов,
А лет прошло ни много и не мало,
Не хватит пальцев сосчитать снегов.
Дверь скрипнув, отворилась. Отрок-служка
Вошёл, потупив взор и, сообщил:
«Прости, Владыка, там к тебе снаружи
Монахи просят, чтобы я впустил».
«Узнай у них, откуда? Что им надо?
С потребой если, скажут пусть – с какой?
Почто стоишь? Забыл, каков порядок?
Иди…», – на выход показал рукой.
Посланцев с острова он встретил миром,
Любил монахов, сам из их среды…,
Обитель помнил, где обрёл он силу
И, где оставил добрые следы.
Обитель Отняя46 – Ионы «альма-матер»,
Когда ушёл, игуменом был в ней,
Теперь Владыка и оберегатель
Над паствой новгородской всей.
Он выслушал и выспросил подробно,
Проник, заботы принял как свои,
Узнал, пройти, когда до них удобно,
И служке: «Накорми и напои».
«Игумена пришлю, он следом будет,
Теперь же, братья, вас я не держу.
Храни Господь вас! Путь ваш долог, труден,
За здравие молебен отслужу».
…Игумен первый выдержал лишь зиму,
Простившись, попросту весной бежал.
Второй игумен через год покинул –
Ни почестей, ни славы не стяжал.
Глава 6. Патриаршее благословение
(1465 г.)
«Отправим, брат Зосим, тебя к Владыке,
Письмо прихватишь наше для него,
Чужих не надо к нам в обитель кликать,
Тебя желаем видеть одного».
Зосиму Герман убеждал весь вечер:
«Ты благомудр и строг, боголюбив,
Не стоит, брат Зосим, судьбе перечить!
Вся братия воспримет мой призыв».
…Зосиму иерарх не ждал, но принял
Как всех других, в епархии своей.
Пред тем узнал: откуда? званье? имя?
Держать не стал пришельца у дверей.
Владыка выглядел благообразно,
Во всём зелёном, щуплый и седой:
Клобук и ряса чину сообразны,
Иконка47, крест с цепочкою витой.
«Христос средь нас! Благослови, Владыка», -
Приветствуя, монах к руке припал.
«И есть, и будет! – был ответ, – пройди-ка,
Присядь пока». И служку подозвал.
Без робости, но взор потупив долу,
Сидел Зосима кротко, молча ждал,
Когда Владыка снизойдёт к глаголу.
Впервые в жизни он к нему попал.
Глядел Иона цепко, но не жёстко,
Радетельным и мудрым слыл старик.
Почти монашествуя жил, без лоска,
На сан свой не взирая, как привык.
«Читал посланье, – мягко произнёс он, –
Оно исполнено любви к тебе.
Меня, – он усмехнулся, – ткнули носом,
Не гневаюсь, внимаю их мольбе».
Нужду познал Иона и сиротство,
Людей берёг и много понимал,
Украшенный не ложным благородством,
С любовью в сердце к пастве сострадал.
Поэтому так помнят превелико,
И свечи ставят с пеньем тропаря48
Пред свято-преподобным его ликом,
Особенно в стенах монастыря49.
«Скажи мне, есть ли где остановиться
И сколько иноков с собою взял?
Придётся здесь недельку прохарчиться,
Терпенье, брат Зосим, твоя стезя».
За те семь дней монах увидел Вече,
Мужей вельможных руку ощутил,
С посадницей Борецкой Марфой встречу
Навек запомнил (лучше б не ходил!)….
…До наших дней живут о ней преданья,
Другой такой при жизни не сыскать,
В ней всё: краса и ум, и злодеянья,
И власть, и месть, и любящая мать.
Она, по смерти двух мужей, осталась
Наследницей обширнейших земель,
Противников безжалостно карала,
Преследуя корыстную лишь цель.
Шантаж, интриги, подкупы, наветы –
В борьбе все средства были хороши.
Особенно, когда семья задета,
Тогда боярыня свой суд вершит.
Узнав, что сын убит был в Заонежье,
В своих владеньях вотчинных притом,
Сожгла деревни, по следам тем свежим,
Из мести злой и вместе со скотом….
Не это главное в повествованье,
Хотелось дать понятья одного –
Какое возмутил Зосим восстанье
В душе посадницы, увидев та его.
…Палаты двухэтажные, ворота
Не хуже, он заметил, крепостных.
Доской подворье выстлано добротно,
Наличники в затеях расписных.
Привратный страж препон ему поставил,
Слугу позвал, сказал, чтоб доложил.
«Жди здесь пока. Подумает, – добавил, -
Тогда прикажет, чтобы я впустил».
Но вдруг сама спустилась по приступкам,
А взгляд ожёг покруче кипятка
И понял тут: «Серьёзная голубка.
Здесь могут, не смутясь, намять бока».
Боярыня нависла тёмной тучей,
«Отчизну нашу взять пришёл от нас! -
А голос громкий, резкий и колючий,-
Смотри, монах, неровен будет час!»
Монах воздел персты, предупреждая,
Смотрел спокойно прямо ей в глаза,
И с назиданием: «Не попрекаю…
Слова мои ты вспомнишь, что сказал.
И дом твой, Марфа, скоро опустеет,
В печаль и скорбь поверзнется душа,
И прахом будет всё, что ты имеешь,
И слёзы не дадут тебе дышать.
Рабам, нам, Божьим жизнь не подарили,
Её Господь на время одолжил.
А долг, меня наставники учили:
«Делами отдают, что совершил».
Угодны Богу будут иль напротив,
Но в днях земных о том не забывай.
Молись в усердном рвении и поте,
До Света Разума дойдут слова».
Зашлась, взметнувшись, мысль её пожаром,
Смолчать да пригасить бы норов свой,
«Молчанье – злато» – сказано недаром,
Сквалыжный50 платится всегда мошной:
«Из местных кто посмел бы, покушаться
На землю нашу, будучи не бит?
А тут монах… Успел, откуда взяться?
На острове моём устроил скит.
Теперь прибрать к рукам тот остров хочет,
Недолог день – Поморье подавай!
Так вот почто Иона так хлопочет?!
Взыгрался аппетит на каравай».
Посадница считалась в Новограде
Богачкой третьей среди знати всей.
Делиться кровным с кем-то… Чего ради?
«Пождём, не то…, у Бога много дней».
Но с церковью ей ссоры не хотелось,
И с Вече смысла нет иметь раздор.
Иона знал и всё, что нужно, сделал.
И пря51 меж ними не зажгла костёр.
Спустя неделю, был рукоположен
Монах в игумена обители своей
За литургией, путь его итожа,
Иона всем желал бессчётно дней.
И с грамотой на земли островные,
К себе игумен новый отбыл52 в скит.
Свернул на пару дней в места родные –
Душа рвалась могилы навестить….
Он был один, едва нашёл могилы.
Кресты прогнили, тронешь, – упадут,
Колени преклонил и в горле запершило,
И боль сдавила сердце словно жгут.
«Душа моя неужто очерствела?» –
С печалью сам себя он вопрошал.
И сделалось лицо белее мела,
И ветер, плачь монаха приглушал….
Хоть близок он, да не укусишь локоть,
А мать ждала, пока хватало сил.
До часа смертного ему теперь упрёком…
Свой грех он неотмоленным носил.
Везли дары богатые в обитель,
Признали, приняли, – пускай с трудом,
Но чуть прочнее стали связей нити,
Спокойней жить под пастырским крылом.
…Зосима вспоминал вояж дорогой,
Особенно посадницу-вдову.
Смирившись, всё же позвала к порогу
И речи сыпала как сладкую халву.
Накрыла стол для трапезы в гостиной,
Иона, архипастырь, тоже там.
Обед прошёл тогда, хмельной и длинный,
В беседах, как положено мужам.
Но сам не пил, скоромное не трогал,
Разглядывал внимательно гостей
И не встревал меж них с пространным слогом…
Горело множество кругом свечей.
И вдруг (не сон ли?) вроде показалось,
Что шестеро бояр без глав сидят53,
Очами поводил опять по залу…
Но нет, как все, – смеются, пьют, едят.
Пророческим виденье это было,
Казнил их князь54, тринадцать лет спустя.
За волю Новгород собрал все силы,
Но поднят был над ним московский стяг.
На трёх карбасах шли водой знакомой
Поморы, дай Бог дней им, у руля.
К полоске горизонта взгляд прикован –
Вот-вот уже появится земля.
Встречала братия (откуда? как узнала?)
Толпою чёрной – издали видна.
И старец Герман тут же, у причала,
И радости душа была полна.
И в день за этим, в храм Преображенья
Насельники55 всего монастыря
Пришли. Игумен вёл Богослуженье,
Явился, – только вспыхнула заря.
И храм наполнился благоуханьем,
Сошла Святого Духа благодать,
И восхвалён Господь за совниманье:
«Такого пастыря сподобился нам дать!»
