Читать книгу: «О времени и о себе», страница 6

Однажды техническому взводу поручили изготовить катушку на стойках для троса диаметром 70 мм и длиной 100 метров – для установки на эвакуаторе танков. Видимо, для резерва на эвакуаторе имеется такой трос на лебёдке, внутри эвакуатора. Командир технического взвода – литовец Пилкус, тоже двухгодичник. Они сварили барабан и две стойки, но сварить вместе, чтобы не прыгали стойки при вращении барабана, не получалось. Майор Смагин, заместитель командира батальона по технической части, попросил меня помочь как инженера. Когда я разобрался, в чём дело, то понял, что никаких инженерных знаний тут не надо, нужна просто смекалка. Но решил не упрощать, для вида сделал несколько замеров и написал несколько цифр. Потом приказал принести два мостовых щита и с помощью уровня выставил их горизонтально. Одну стойку закрепил вертикально. К ней прихватили горизонтально барабан. Выставили вторую опору. Всё сварили. Получилось отлично. Мой авторитет укрепился ещё больше.

В декабре 1970 года приехала Наташа с Ромой. Ему не было ещё года, и в дороге он, видимо, простыл и заболел. Сначала их положили в больницу Немана. Улучшения не наступило. Встал вопрос о переводе в Калининград. В это время в части был полковник из округа. В ответ на мою просьбу пообещал вертолёт. Погода была нелётная, сильная облачность, туман. Ждать было нельзя. Поехали на санитарной машине в сопровождении медсестры. Дорога была скользкая, и машину занесло в кювет. Довезла попутная машина. В больнице Наташа пробыла с сыном около месяца. Когда он начал выздоравливать, её из больницы попросили, и он один пробыл там ещё месяц, пока не набрал нормального веса. Наташа звонила каждый день по договорённости с врачом. В начале марта мы его забрали домой, и через неделю мне дали отпуск. Выдали деньги, проездные документы. На поезде «Варшава – Москва» ехали из Черняховска до Москвы, потом на Ростов и на Ейск. У Наташи кончался академический отпуск, и надо было делать диплом. Романа оставили у её матери.

15 июня Наталья защитила и получила диплом. Когда мы ехали домой (на место моей службы), на территории Белоруссии и РСФСР проходили крупнейшие учения под кодовым названием «Десна». В них участвовало более миллиона человек. В поезде были одни военнослужащие. Из вагона часто были видны колонны боевой техники и военных.

Когда я прослужил несколько месяцев (на первом году службы), наша рота выехала на учения по наводке моста в зимних условиях. Была средина января, много снега и морозы днём 20, ночью под тридцать градусов. Колонна роты – около двадцати автомобилей КРАЗ-214 и гусеничный путепрокладчик БАТ. Предстояло проехать 80 км, из них 12 км по бездорожью в лесу на территории Литвы. Правый берег Немана здесь невысокий, меньше метра. Когда по дороге подъехали к лесу, нас встретил местный лесник, литовец, показал по карте направление движения к берегу Немана. Он был на лошади, так как на санях проехать к своему дому не мог – столько было снега. Попросил прочистить дорогу к своему дому – около двух километров. Так как БАТ был в моём взводе, я поехал с водителем старшим. Лесник показывал дорогу, двигаясь на лошади. Для путепрокладчика на базе среднего танка это была лёгкая забава. Через полчаса вернулись к колонне.

Проделать дорогу на незнакомой местности для восемнадцатитонных машин не быстро и не просто. Да ещё строгий приказ – не повредить ни одного дерева. До места устройства лагеря добрались к одиннадцати вечера. Устали страшно. Не было сил ставить палатки. Пожевали сухой паёк, выставили охранение (все были с полным вооружением и боеприпасами), наломали еловых веток и легли спать прямо на снегу. Мороз около двадцати. Самое удивительное, что никто не заболел. Вот как организм человека может мобилизоваться в экстремальных условиях!

Наводить наплавной мост зимой – трудоёмкая и опасная работа. Звено моста в воде раскрывается автоматически, с помощью торсионных валов³¹ и закона Архимеда. Зимой необходимо изготовить майну – это прорубь шириной 12 и длиной 15 метров. Всю непростую технологию наведения моста в зимних условиях описать словами довольно трудно, поэтому я ограничусь только некоторыми характерными моментами. Первое, специальное звено моста, так называемое береговое, раскрывается в майне и натягивается на лёд тросом через блок, закреплённый на противоположном берегу. Затем раскрывается в майне второе звено и с помощью специальных замков состыковывается с береговым, находящимся на льду. После этого оно вытаскивается на лёд следом за первым звеном, освобождая майну для третьего звена. И так далее, пока собранный таким образом и лежащий на льду мост не соединит оба берега. После этого по двум сторонам моста делаются лунки, опускаются заряды тротила и одновременно взрываются. Мост опускается в воду, и теперь по нему каждые 15-20 минут должна проезжать тяжёлая машина, чтобы он опять не вмёрз в лёд. Норматив наведения моста длиной 115 метров – два с половиной часа. Мы в этот норматив не укладывались, выполняли всю эту работу за 3,5-4 часа, то есть на двойку.

На изготовление майны уходило 90 процентов времени. Лёд толщиной 35-40 см со снегом пилили вручную на куски, тросом и лебёдкой вытаскивали на берег. Под ногами сыро и скользко, сильное течение реки. Если человек поскользнулся и упал в воду, сразу утащит под лёд. Солдат работает на майне 40 минут. На случай попадания в ледяную воду одет в кирзовые сапоги на размер больше и тонкие носки (чтобы сапоги свалились с ног сами). На нём только гимнастёрка без ремня, и обвязан двумя верёвками. Двое страхуют. Упал в воду – сразу выдернут из воды. Рядом с майной – каркасная двойная палатка. Печка в ней топится докрасна постоянно. Температура в палатке не менее 35C. После майны – сразу в палатку. Раздевается до трусов и через 15-20 минут в порядке. Побывал в воде – сто грамм спирта. Офицер всё время на майне. Можно только сменить сапоги. Когда работа прекращается, идёшь в офицерскую палатку. Она большая, стол, стулья, кровати. Печку круглые сутки топит дневальный. Устаёшь, как собака, но уснуть не просто: спине жарко, живот мёрзнет, и всю ночь крутишься, как не вертеле. Чтобы поспать, надо идти в солдатскую палатку, где можно раздеться, но там другие причины мешают спать. Когда намёрзнешься, лучшее средство поспать – выпить стакан водки. К этому часто приходилось прибегать. Учения длились дней двадцать, но не было ни одного случая заболевания. Осенне-зимний период обучения заканчивался в апреле сдачей нормативов по строевой, физической подготовке, по стрельбам и другим дисциплинам. Наводка моста засчитывалась на ротных учениях, когда приезжал представитель округа.

В бытность мою заместителем командира роты по технической части мне пришлось готовить транспортные машины на уборку урожая. В конце мая, перед началом весенне-летнего периода обучения, по приказу из округа мы должны были подготовить 12 транспортных машин для народного хозяйства – на уборку урожая. Автомобили ЗИЛ-157 надо было укомплектовать водителями, служить которым предстояло ещё шесть месяцев. Они должны были вернуться из командировки в двадцатых числах октября и сразу демобилизоваться, на месяц раньше срока. Желающие были, но приходилось выбирать – отправлять не самых лучших, так как строевые машины без хороших водителей оставлять нельзя. Перед отправкой машин надо было отремонтировать кузова, герметизировать, установить новые скаты и запаски, новые аккумуляторы, генераторы и многое другое. Автомобили принимал представитель округа. Выручало то, что техника, хранившаяся на складах, переобувалась раз в три года, менялись аккумуляторы. Снятая резина – практически новая, не прошла и километра, – сразу списывалась и подлежала передаче в народное хозяйство, и оставить в роте два десятка скатов не было проблемой. Уборочные машины уезжали своим ходом, а возвращались на платформах из Сибири, разгружались на станции Черняховска. После безжалостной эксплуатации 80% машин не могли двигаться своим ходом, колёса на 50% заменены старыми, номера не совпадали с записанными в формулярах, без генераторов, аккумуляторов, которые, видимо, пропили. Через три дня после возвращения из командировки водителей уволили в запас. Мне предстояло доукомплектовать автомобили и сдать на капитальный ремонт в Калининград. Там свои условия – машина должна заехать на территорию ремонтного батальона своим ходом и должна быть в полном комплекте. Для меня это была сплошная головная боль. Эту процедуру с машинами для уборки пережил дважды.

Надо отметить, что не только мы, офицеры, учили солдат, но учили и нас. Особенно запомнились фильмы, снятые на основе данных разведки. Тогда чётко работала система равного противостояния, например, наш батальон сопоставлялся с аналогичным батальоном НАТО. Мы знали имя, фамилию их офицеров, адрес, состав семьи, какая у него машина, и так до командира взвода. Были их фотографии. В действии показывали их вооружение, технику, понтонный парк. Тогда он был у них надувной, громоздкий, наш ПМП превосходил его во всех отношениях. Так, грузоподъёмность у них 40 тонн, у нас – 60 тонн. На случай войны наши понтоны заполнялись пеной и не боялись пробоин. Фильмы демонстрировали все новинки у НАТО. Такие занятия проводились раз в три месяца в секретной части.

Летом 1970 года учения проходили на левом берегу Немана в пятнадцати километрах от Советска. Берег был пологий, песчаный, и на нём в четырёхстах метрах от воды была дамба, которая защищала город от весеннего половодья. Перед выездом на учения в эту местность каждый раз приходилось производить разминирование, так как тут проходила немецкая линия обороны. Всегда находили взрывоопасные предметы, особенно, когда рыли ямы (для туалета, для электростанции, которую заглубляли в землю для уменьшения шума, отходов кухни, вкапывали ружейную палатку). На берегу во многих местах сохранились остатки проволочных заграждений на металлических столбах, их приходилось убирать. У берега, от уреза в глубину русла, через каждые 50 метров были дамбы из камня шириной три метра и длиной около тридцати метров. Они препятствовали заиливанию и убыстряли течение посередине реки – река была судоходной. Найденные взрывоопасные предметы уничтожали в карьере (для этих целей всегда брали с собой взрывчатку), а также глушили рыбу. Для ловли рыбы брали с собой и сети. В реке и в небольших озёрах в округе в это время было много разной рыбы. У нас часто были посетители в лампасах, все хотели свежей ухи. Комбат часто приказывал добывать рыбу к определённому времени, несмотря на то что официально был строгий приказ не заниматься браконьерством. Возможности у нас были широкие: всегда на воде три катера, взрывчатка. Уходили по воде от лагеря и ловили, как хотели. Рыбнадзор нас побаивался.

Учения на реке летом проходили успешно. Наведение моста длиной 115 метров на «отлично», по нормативам, 45 минут, а мы наводили за 35. Купались редко (на это времени не оставалось). В это лето искупался один раз и попал в госпиталь с воспалением лёгких.

В гарнизоне в тёплое время семьи офицеров и дети ходили загорать и купаться на озеро длиной около ста метров и шириной около пятидесяти. Оно соединялось протоками с другими озёрами. Вода в нём была чистой, но с тёмным отливом, поэтому его называли Чёрным. На лето в него спускали десантную лодку с вёслами, на которой можно было кататься. В озере плавала немецкая речная мина в виде небольшого самолётика, не тонувшая под весом двух взрослых седоков. Мина якорная, против речных судов, взрыватель выкручен. Но боевой заряд – 70 кг тротила – был на месте, и никого это не пугало. Когда новый комбат узнал про мину, он приказал вывезти её на полигон и уничтожить. Этим занималась наша группа разминирования: командир лейтенант Шиповских и два сержанта, водитель спецмашины ЗИЛ-157 с песком и кузовом, обложенным толстыми брёвнами. Эта группа не реже трёх раз в неделю выезжала на разминирование по заявке местного военкомата. Вообще, это сложная и опасная процедура. За тысячу выездов на разминирование положен орден Красной Звезды. В течение пятидесяти лет минёр отвечает за безопасность разминированного участка. Для этого делается выкопировка карты местности с подписями и хранится в военкомате.

Осенью семидесятого года к нам в часть из Москвы приехали лётчики, ветераны эскадрильи «Нормандия-Неман». По их данным, в Чёрное озеро упал сбитый самолёт из их эскадрильи. Организовали танковый тягач и водолазов. Мне удалось присутствовать при этом. Самолёт глубоко зарылся в илистое дно. С третьей попытки вырвали часть кабины и приборную панель и установили номер самолёта. На этом работы прекратили.

У Чёрного озера, в протоке шириной около десяти метров, стоит на гусеницах танк Т-34. Если встать на башню, вода будет по грудь. Когда ныряли вокруг, то открытых люков не нашли. Гусеницы полностью в иле. Когда-то его до-станут. В этой чёрной воде металл хорошо сохраняется.

По высокому берегу Немана, то есть по левому, проходила немецкая линия обороны. В городе была известная тюрьма (забыл название), в ней сидел Эрнст Тельман. Я и ещё несколько любопытных несколько раз ходили на её развалины. Со стороны города она была, видимо, трёхэтажная, а со стороны реки – 4 этажа. Это фактически крепость. Измерили толщину стен – 4 метра. Верхние этажи, 3-й и 4-й, превращены в развалины в виде огромных глыб. Металлические ворота сохранились, но были заварены сваркой. Один раз взяли с собой ломик, но ничего не вышло, внутрь не попали. Вниз по течению на расстоянии около шести километров находилась дача (по слухам, Геббельса). Двухэтажный дом, конюшня, коровник, мощёный двор и дорога в город. Самое интересное – стог соломы в стороне, у обрыва. Только когда подошли вплотную, поняли, что это монолитный бетон. Его поверхность имитировала солому, сделано искусно. Входных дверей не было. Первый этаж – несколько помещений. По лестнице спустились вниз – то же, что и наверху. Дальше стальная дверь, заварена наглухо. Пообщались с рабочими фермы, принадлежащей городу. Они сказали, что двери заварили перед выселением немцев. Там были подземные заминированные ходы. Это, с их слов, якобы говорили подневольные работники фермы, работавшие при фашистах. Так что много загадок на этой территории.

От разрушенной тюрьмы до дачи шла сплошная линия бетонированных окопов. Кое-где сохранились колпаки из бетона с бойницами, вкопанные рельсы с колючей проволокой. На линии окопов видны воронки, вокруг которых разбросаны остатки бетона. В километре от дачи, в которой, видимо, был госпиталь фашистов, было воинское кладбище, перекопанное вдоль и поперёк. Грунт там песчаный, очень лёгкий. И солдаты нашей роты тоже бегали копать кладбище. Показывали деньги, шевроны, награды, даже документы.

К приезду Наташи с Ромой летом семидесятого года я купил диван-кровать калининградской фабрики, детскую кроватку, необходимую посуду, тазы, постельное бельё – всё в своём военторге. Все продукты можно было купить в своём магазине, снабжение было хорошее. Дома я бывал редко. Иногда удавалось съездить в Советск. Тогда там было много свежей рыбы, речной и морской. Как-то мы купили крупных лещей, засолили, повесили над окном просушить. Оказалось приманкой для воров. Украл солдат, увидел только спину. В двадцати метрах от дома начинался лес, дыру в колючке сделали заранее. Лещи были с лопату, толстые и жирные. Съели только пару, а было 15 штук.

Иногда ходили купаться на Чёрное озеро, в лес за грибами, но это случалось редко. Кроме леса к части примыкал яблоневый сад. В конце сентября в казармах вместо портянок пахло яблоками, они были везде. Солдаты и мне на квартиру притащили матрасовку антоновки. Я их засыпал в диван-кровать и на пол. Хватило до конца января.

Второй год службы проходил, как и первый. Занятия с водителями, парковые дни – ремонт и обслуживание техники. КРАЗ-214 – сильная, надёжная машина. За два года службы ни одного ремонта двигателя, ходовой части. Но поскольку движение машины на 90 процентов приходилось по бездорожью, кроме того работа на месте мощной лебёдкой при погрузке понтона на свою платформу, слабым оказывался диск сцепления. Его приходилось частенько менять, особенно, если водитель неопытный. Слабым местом был запуск двигателя при морозе. На КПП парка всегда стоял дежурный тягач с водителем, у которого двигатель всегда был прогрет, а в сильные морозы этот тягач стоял с непрерывно работающим двигателем. При помощи тягача за 15 минут заводили все 15 КРАЗов с буксира в любую погоду. Зимой при поверках в парке, когда буксиром заводить нельзя, я использовал эфир, капая его непосредственно во впускной коллектор. Для этого надо иметь определённый навык и чутьё: много дал – двигатель пойдёт в разнос, мало – не заведётся. В любое время года и суток наша часть должна была быть готова покинуть расположение за 40 минут и убыть в запасной район сосредоточения, не утрачивая боеспособности. Зимой и летом туда чистили дороги, меняя этот район каждые полгода. Если строевая машина или катер был неисправен, то я, как зампотех, не имел права покинуть парк, пока техника не будет готова к маршу. Иногда приходилось сутками заниматься ремонтом, привлекая ремвзвод.

Период осень 1970-го – зима 71-го прошёл как под копирку первого года моей службы. Семья была рядом, но даже ночевать дома приходилось редко. Единственное событие – замена стрелкового вооружения калибра 7,62 на калибр 5,4 мм – новая пулька со смещённым центром тяжести. Всё стало намного легче, как игрушки. Первые стрельбы на полигоне прошли нормально.

В конце июля – начале августа 1971 года проходили показательные учения для слушателей академий стран Варшавского договора на реке Неман в районе Юрбаркаса. Полигон длиной 120 км, ширину не знаю. Наш батальон долго готовился, но мы были сняты с учений на марше, двигаясь в район сосредоточения, как уничтоженный бомбёжкой. Все направились в расположение. Мне приказали командовать верховой брандвахтой в течение двух суток. На этом основании я попал в приказ по округу и дембель мне задержали. Учения предусматривали боевые стрельбы и форсирование Немана сходу мотострелковым полком с частями усиления (танки, артиллерия). Министром обороны СССР был маршал Гречко.

В состав брандвахты входило: ЗИЛ-157, катер БМК-130, приданная радиостанция с радистом и шесть человек личного состава. Питание – сухой паёк. Располагались примерно в полутора километрах, в зоне прямой видимости. Поскольку Неман судоходная река, по ней двигались баржи, малые теплоходы типа «Заря» с водомётным двигателем и малой осадкой. Такой теплоход легко преодолевал мелководье, не нуждался в пристани и мог причалить к берегу в любом месте. Остановить его по сигналу затруднений не представляло. Остановить баржу было гораздо сложнее, а моторки проскакивали, как мыши. Заранее услышать моторку сложно, потому что шумит зиловский двигатель своего катера. Моей задачей было по кодовому сигналу радиостанции и трёхцветной ракеты остановить все суда, плывущие по теченю сверху, до команды отбой. Приходилось всё время быть на фарватере³² с мощным громкоговорителем. На второй день в девять утра была дана команда прекратить движение. Началась артподготовка противоположного берега боевыми минами и снарядами. У меня был хороший бинокль, и я всё наблюдал. Весь берег и дальше – сплошные разрывы, дым. Было видно, как в воздух летели брёвна, бочки. Чуть в стороне от исходного берега и в метрах пятистах от нас, на бугре, была построена трибуна, с которой слушатели академий наблюдали за происходящим. Все были в касках.

Ещё не осел дым от разрывов, как с исходного берега десятки машин с высоты около метра стали прыгать в воду и устремлялись на тот берег. Зрелище непередаваемое. Как я узнал позже, первый раз демонстрировали новую технику – БМП (боевая машина пехоты). Всё действие длилось 25-30 минут. Через час поступила команда «отбой». За эти полтора часа пришлось остановить только одну «Зарю». Видимо, заранее предупреждали население.

Когда прибыл в часть, дали команду в пять утра выехать на место расположения полка, который форсировал Неман, и зачистить территорию. У меня была машина ЗИЛ и пять солдат. За два часа нагрузили полную машину: очень много проводов, кабелей на катушках и в бухтах, распущенных на деревьях и кустах, шинели, бушлаты, противогазы, новые палатки, две полевые электростанции и много посуды, котелков и т. д. Оружия и боеприпасов не нашли. Около двух недель полторы тысячи человек и техника занимались подготовкой к форсированию. Целую неделю к нам приезжали представители частей за своим имуществом. Участие в этих учениях задержало приказ о моём увольнении на два месяца.

В июне 1971 года воинская часть 52440, где я служил, передислоцировалась в город Советск. Личный состав разместили в казармах, территория для техники была выделена на немецком кладбище. Оно было вплотную к забору территории тяжёлого танкового полка. Рядом была и наша казарма. Посредине кладбища проходил овраг, предстояло много земляных работ.

В течение недели два батальонных БАТа превратили кладбище в ровную площадку, огородили столбами, двумя рядами колючей проволоки. При сносе кладбища на поверхности было много разбитой и раздавленной посуды, но что-то и уцелело. Некоторые оборотистые солдаты отправляли домой посылки с посудой. (Перед выселением немцы прятали ценное для них имущество, которое не могли взять с собой, например посуду, на этом кладбище). Через два дня вся техника батальона стояла ровными рядами на новом месте.

Меня должны были уволить в августе, оставалось служить около месяца. Жену и сына я отправил в Майкоп к родителям, следом отправил контейнер с вещами, сдал квартиру и перебрался в офицерское общежитие в Советск. Общежитие находилось на территории гарнизона, вход через КПП танкового полка. Комнаты на два человека со всеми удобствами, уборку, смену белья делали горничные. Надо сказать, что общежитие (гостиница) сохранилось от немцев. Видимо, тут жили офицеры, так как при немцах тут было танковое училище имени Гудериана.

Почти все двухгодичники были уволены к средине августа. Остались только те, кто попал в приказ о проведении учений для слушателей академий. Меня вывели за штат. Должность сдал выпускнику военного училища. Ходил на развод. Иногда комбат просил выполнить отдельные поручения, приказать уже не мог. Я ездил старшим на обкатку новых КРАЗов-255, ездил в лес за брёвнами, камнем, кирпичом для постройки боксов. С сентября начали платить за выслугу (после двух календарных лет службы), к окладу плюс двадцать рублей. Кстати, находясь за штатом, денежное содержание получал полностью.

Один раз послали старшим в колонне из семи машин на полигон. Там заканчивались командно-штабные учения. Командиры частей Советска, в том числе и наш комбат, на другой день должны были разъехаться по делам, в основном, в штаб округа. Когда подъехали к КПП полигона, у нас проверили документы, объяснили, как и куда ехать, но не предупредили, что выезжать на ровную, грейдерованную дорогу нельзя, она только для командующего округом. А я повёл колонну по ней, подъехал к штабу полигона и тут же был арестован начальником гарнизона. Чего только я не услышал от этого полковника! Обещал снять звёздочку. Мне надоело его слушать, сказал, кто я, что звёздочки мне не нужны, что через неделю увольняюсь. Кончилось всё ничем, и я спокойно вернулся в часть.

Недалеко от КПП, где была гостиница, был железнодорожный вокзал и хороший ресторан. Напротив было здание университета (при немцах). На фасаде сохранилась памятная доска, где на немецком языке было указано, что в XIX веке (точно не помню) его окончил известный философ Кант. В университете стояла воинская часть.

Хочу отметить характерную особенность планировки немецких городов в Пруссии. Планировка строилась по принципу радиальных лучей, сходящихся в одной точке. Шесть-восемь улиц сходились к одной площади. В центре площади – большое здание в форме многогранника по числу улиц. Цокольный этаж высотой метра два выложен из гранитных глыб с узкими бойницами-окнами. Из одного такого дома простреливаются все улицы. Таких площадей несколько, в зависимости от размера города. Советск в 1971 году выглядел очень специфически: центр не разрушен, часть, примыкающая к реке Неман, разрушена сильно – улицы расчищены, целые кварталы в развалинах, груды битого кирпича, заросшие кустарником и травой. Местами сохранились ограды с калитками и воротами, таблички с номерами. Некоторые дома с пробоинами в стенах и крышах. Улицы мощены камнем, следы от воронок заделаны асфальтом, кругом ливневая канализация. Дороги за городом извилистые, проходят вдоль оврагов и озёр, то есть по землям, самым неудобным для сельского хозяйства, с двух сторон дорог – большие деревья.

Поля были снабжены дренажной системой. Пористые керамические трубки диаметром 50 мм и длиной полметра, вставленные друг в друга, располагались параллельно на расстоянии 0,7 метра и на глубине 0,4 метра, соединялись поперечным дренажом большего диаметра, и так до ближайшего ручья или озера, которых там хватает.

Дороги, ведущие к хуторам, были нормальной ширины, но вымощена была только одна полоса. В поисках строительных материалов нам приходилось посещать брошенные хутора и маленькие городки на два-три десятка домов. Всё было разграблено. Но нас интересовал кирпич и брусчатка. Вывозили машинами.

В нашей части служили два сверхсрочника, уже в возрасте. Во время войны они были солдатами комендантского взвода в городе Тильзит. Взвод выполнял роль местной власти: распределение продуктов, организация общественных работ по расчистке улиц, восстановление общественно значимых объектов. Так было до 1947 года, до приказа сверху, по которому всё немецкое население подлежало депортации в Восточную Германию в трёхдневный срок. Из города уходили пешком с чемоданом на одного человека. Чемоданы везли на подводах. В Черняховске грузили в эшелоны, и дальше на поезде. Население всё выполняло безропотно. Больше месяца город был совершенно безлюдным, выли собаки и кошки. Затем приехали первые машины с советскими людьми – бывшими зэками, мужчинами и женщинами. Заселялись, кто где хотел. Начались драки, убийства. Спокойная жизнь у комендантского взвода кончилась. Таких «десантов» было два. Через некоторое время стали приезжать нормальные люди, специалисты. Стали расквартировывать воинские части, появилась местная власть. Запускали в работу сохранившиеся предприятия, например, бумажную фабрику, хлебозавод. Так как город захватили стремительно, фашисты практически ничего не взорвали. Всё, что было разрушено, – результат бомбёжек и артобстрелов. Когда я уже был за штатом, поехал в Неман по привычной дороге. Но около судоремонтного завода стояло оцепление, всех поворачивали в объезд. Оцеплением командовал знакомый лейтенант, и он рассказал, почему закрыт проезд. Я уже говорил о протоке около завода и озере в городском парке. Горисполком решил почистить озеро. Земснаряд начал от протоки отсасывать грунт, ил, и сразу всплыла речная мина. Приехали минёры-водолазы из Калининграда и обнаружили ещё несколько мин и большие железные ворота на бетонной стене. К моменту, когда я подъехал, обнаруженные мины отбуксировали за город и решили протоку перекрыть, а воду откачать. До реки было не больше ста метров. Дальнейшие события мне не известны.

Накануне увольнения «нашего брата» в Советск приехали вербовщики из Вильнюса, Даугавпилса, Риги. Мне предложили работу в Вильнюсе заместителем начальника цеха или мастера, обещали квартиру, русскую группу в детсаду, трудоустроить жену. Я вежливо отказался. Предлагали только русским, и некоторые согласились. Полковник Аринцев из инженерного штаба округа, часто бывавший в нашей части, предложил мне остаться в кадрах с перспективой присвоения очередного звания и направления в Германию на должность командира роты. Обещал, что через пять лет у меня будет мебель, ковры, посуда и т. д. Я знал, что это правда, что так и будет, общался с теми, кто уже служил в Германии.

Как я уже говорил, нашего командира роты капитана Махрова в мае 71-го года перевели в другой округ, а на его место пришёл старший лейтенант по фамилии Бам, командир и специалист совсем слабый. Молодой, кругленький, его папа в округе какой-то большой начальник. Все ротные дела легли на меня. Хорошо, что это быстро кончилось. В одну из поездок в Калининград был у Бама дома: немецкий двухэтажный особняк, сад на два десятка плодовых деревьев, кустарники. В доме много посуды, мебель шикарная, большие часы на полу. Он сказал, что посуду откопали в саду. Такое вполне могло быть.

В сентябре наш лейтенант Коробов решил жениться и устраивал в железнодорожном ресторане торжество. Но рано утром объявили тревогу. В ресторане рассчитано было на тридцать человек: невеста с родителями, жених с матерью, приглашённые, в том числе и я, – стол накрыт, деньги заплачены, всё пропадает, хоть плачь. Тогда мы втроём, в соответствии с украинской пословицей «пусть лучше пузо лопнет, чем добру пропадать», стали пересаживаться вокруг стола, откупоривая бутылки со спиртным, наливали по десять грамм и выпивали. Помню, что пересели раз пять, и всё – я отключился. Стыдно вспомнить. Три дня лежал в гостинице пластом. Приподниму голову, глотну кефир – и сразу назад. В норму пришёл через неделю.

25 октября пришёл приказ: уволить с 27 октября. Раздал оставшуюся форму, получил денежное содержание с учётом выслуги плюс два оклада подъёмных, проездные литеры и к вечеру был в Черняховске. Билет оформил с доплатой на ближайший поезд «Варшава – Москва» в международный вагон – купе одноместное, кругом бронза, зеркала, душ. Проводник в ливрее (форменной одежде для лакеев). Ехал, как барин. Из Москвы – в Новочеркасск, откуда призывали. Сдал военный билет кадрового состава, получил военный билет офицера запаса, снялся с учёта, получил свой паспорт – и домой, в Майкоп. В Москве купил всем подарки.

Подводя итоги начального периода жизни, хотелось бы коротко отметить следующее. Послевоенная жизнь – и для моих родителей, и для нас, двух братьев и сестры, – была трудной материально. Например, мне покупали стакан молока в день, и на это уходила вся зарплата матери. Отсутствовали или были в недостатке многие товары. Но была твёрдая уверенность, что всё наладится. Жизнь подтверждала эту уверенность каждый год, каждую пятилетку. Настроение у большинства людей было оптимистичное, жизнь менялась к лучшему на глазах, для молодёжи были открыты все возможности. Так, мой товарищ Петров Василий воспитывался бабушкой, родителей не знал (сгинули в тюрьме), после ПТУ работал каменщиком. Окончил Ейское военное училище, стал первоклассным лётчиком, служил в Азербайджане. Женился, родился сын. Погиб, спасая город от падающего своего самолёта с бомбовой нагрузкой. Похоронен в Ейске на кладбище героев. Коновалов Владимир, из семьи лесничего, после ПТУ работал каменщиком. Окончил Краснодарский университет, стал в нём преподавателем, а в дальнейшем профессором. В нашей семье мы с братом получили высшее образование, сестра Катерина – неполное высшее. Родители получили новую квартиру, бесплатно!