Читать книгу: «La Critica (первая книга казанской трилогии)», страница 34
– Я просто регулирую свой вес, – сказал я.
– Какой малыш Рикки? – вставил вопрос Егор, но вместо ответа получил только ироничный взгляд Стальского; тогда Шуба глубокомысленно добавил: – Есть одно хорошее упражнение для регулировки веса, называется «Не жрать дох..я».
Стальский посмеялся.
– Ой, да отвалите, – проговорил я таким блаженным голосом, что это прозвучало как «Давайте обнимемся и зарыдаем от счастья».
Глеб и Егор немедля заржали с новой силой, и я присоединился к ним. Мы посидели ещё немного, допивая свои напитки.
Глеб хохотнул и заговорил, обращаясь к Егору:
– Ты не поверишь, за каким занятием я застал этих двоих позавчера днём.
– Снова делал «джорджаклуни» после бриться? – давясь от смеха, предположил Шуба.
– Ты рассказал?! – воскликнул я, щипая Стальского за плечо.
– Я-то рассказал, но знали-то все, – ответил Глеб.
– Так за чем ты их застал? – настаивал на продолжении Шуба. – Писали друг на друга?
– Гораздо более нездорово: они сидели на диване в гостиной и…
– Голые? – пожелал уточнить Егор.
– Нет. В махровых халатах. Значит сидели на диване, и Аронов красил Марте ногти на ногах! А?! Каково?! – спросил Глеб, сделав ошеломлённое лицо.
– А потом поменялись? – спросил Шуба, приготовляясь умереть со смеху.
– Не исключаю.
– А в какой цвет красил? – с серьёзным видом спросил Егор.
Я сидел и посмеивался. От долгой улыбки у меня болели щёки.
Собрались уже вставать, как Шуба что-то вспомнил, щёлкнул пальцами и сказал Глебу:
– Заранее поздравляю тебя с завтрашним праздником. Что будешь делать?
Глеб пожал плечами.
– Ладно, давай покеда, – Егор встал из-за стола.
*****
02.08
Как и год назад, проснувшись утром, я застал Глеба в гостиной при полном параде. Он смотрел по телевизору новости на Первом Канале, в которых говорилось о площадках, на которых будут проходить праздничные мероприятия. Марта была тут же. Она сидела за обеденной стойкой с ноутбуком.
– Эти чёрные серьги немного диссонируют с формой, – между делом заметила Стальская.
Я покивал в знак согласия, кинув взгляд на затылок Глеба.
– Пойдёшь гулять? – спросил я у Стальского.
– Скорее всего, – ответил он.
– Наверное, в связи с чемпионатом по плаванию, вам не особо дадут разгуляться, – предположил я.
Глеб задумался, а потом с улыбкой сказал:
– А может в честь нас введут новую дисциплину: «Купание в фонтане вольным стилем»?
Марта и я посмеялись. Я сказал:
– Ага. А победителям награда – пятнадцать суток на нарах.
Стальские рассмеялись.
– Если надо будет тебя забрать – звони, – на всякий случай сказал я.
*****
Через несколько дней, за завтраком, Марта читала вслух очередную статью Павлика Баранова о La Critic’и в журнале «First Chair». Хотя, если быть совсем точным, эта статья касалась не столько нашей газеты, сколько меня и Стальского. Вот её неполное содержание.
«Расизм и пошлость как крайняя форма остроумия
Господа Аронов и Стальский в своих околожурналистских поделках многократно давали понять, что считают себя лучше остального человечества, но приведённый ниже текст является личной смс-перепиской господина Аронова и господина Стальского друг с другом, который мы рискуем опубликовать, несмотря на вероятность последующих претензий со стороны юристов, бдящих за тем, чтобы никто не задевал нежные чувства сотрудников газеты La Critica. Пунктуация и орфография сохранены.
Предположительно Г.С.: «Чёртов Иствуд так всё сдабривает патриотизмом, что я будто чувствую во рту вкус гамбургера!!! Мать его, гамбургера! Твою мать, черножопого гамбургера!»
Предположительно В.А.: «А мне даже не надо смотреть новости по Первому, чтобы ощущать ушами вкус настоящей (твёрдых сортов) итальянской лапши».
Предположительно Г.С.: «Ты же понял, брат?! Мы всё тут понимаем, брат! Плесни двойного…»
Предположительно В.А.: «США – единственная страна, которая, не краснея, может источать патриотизм посредством патриотических желез своих лучших граждан. Наши старики на пороги вечности становятся религиозными, а их старики – патриотичными. Патриотизм – религия США. Аллилуйя, бро!..»
Предположительно Г.С.: «Мать его, они гордятся даже запахом своих морских свинок!!! Потому что это, мать его, американские морские свинки!»
Предположительно В.А.: «А о каком творении Иствуда идёт речь?»
Предположительно Г.С.: «Крайнее творение».
Предположительно В.А.: «Как называется? Кажись, мы его уже обсуждали. А у меня на (мено)паузе стоит «50 оттенков Сергея».
Предположительно Г.С.: «Где Бредли (Фенимор) Купер шибко смахивает на небритого хряка».
Предположительно В.А.: «А! Про снайперюгу! Рекордсмена по стрелянию сигарет, дымящихся в позолоченных зубах чурок».
Предположительно Г.С.: «Уж не знаю, что ты там обсуждал в Клубе Явных …голиков, но я только сейчас подзаряжаюсь праведной злобой звёзд в глазах и полосок на всех тестах Американской республики!»
Предположительно В.А.: «Это доктрина Монро, брат. С наскока не вкуришь. Как говорил Джон своему брату про новую подружку-блондинку… А ты чавкал жвачкой и шлюхами, когда писал про морских свинок?»
Предположительно Г.С.: «Я, чёрт их бери, чавкал даже ригли-канадцами, дабл-индейцами и джуси-пуэрториканцами!!! Без сахара…»
Предположительно В.А.: «Блин сгоревший, ты ещё вспомни «Nuahuless 2». Вот где стойкий вкус патриотизма с нотками гармони, лаптей и медвежьих мудей!.. Что только не сделаешь за деньги Госкина».
Предположительно Г.С.: «Нет, брат, не для Nuahulessa я берегу свой цветок! Не для него…»
Предположительно В.А.: «Согласен, что два российских фильма в год – перебор. Ты уже выбрал лимит, когда посмотрел «Левиафана».
Предположительно Г.С.: «Чёрт подери! Как же так приключилось, что американец срёт на соседское крыльцо и гордится своей кучей, а мы приходим на работу, выглядываем в окно, открываем газету и нам стыдно, что в это время мы не срём на соседское крыльцо?!»
Предположительно В.А.: «У нас другой рацион питания. Наше говно всё ещё не тонет, а должно бы…»
Предположительно Г.С.: «И как тебе полфильма об оттенках серого?»
Предположительно В.А.: «После «Бёрдмана» даже преамбула к нашей конституции выглядит халтурой».
Предположительно Г.С.: «?»
Предположительно В.А.: «“50 от. серого” – фильм для девочек от восьми до тринадцати лет. А книгу не читал, но мне не понравилось…»
– Тут ещё на полстраницы, – сообщила Стальская, закрывая журнал. – Надо взять распечатку мобильной активности и подать в суд на журнал за клевету.
– Ха-ха-ха!.. – от души засмеялся Глеб.
Выбирая богов, мы выбираем судьбу
Е. Кейт
Глава о Мастере. Вторая по счёту
Была середина месяца. Марта уехала на работу, а мы с Глебом сидели на озере с удочками. Глеб смолил папироской, а я отпивал из стеклянной бутылки ягодный сок. В зарослях осоки послышалось шуршание, и через мгновение на берег вышел наш сосед – тот, который живёт в причудливой архитектуры доме. Мы кивнули ему в знак приветствие, а он махнул нам рукой.
Мужчина устроился на раскладном стульчике метрах в двадцати от нас и закинул свою удочку. Поклёва не было, и мы завязали разговор с нашим соседом.
*****
Спустя час. В нашей гостиной.
Наш новый знакомый, которого мы пригласили на обед, оказался очень занятным типом. Пока Джессика готовила еду, он нам рассказал, что занимается тем, что создаёт новую религию. Не будь он таким приятным на вид и манерами, мы бы не стали даже слушать подобные бредни. Но этот пожилой джентльмен источал обаяния в самом широком спектре, поэтому мы с удовольствием вникали в его объяснения. Наш гость без всякого стеснения заявил, что предпочитает, чтобы его звали «Мастер», когда как его общегражданское имя «Михаил».
В середине его рассказа вернулась с работы Стальская. Представив ей нашего гостя, мы все вместе приступили к обеду.
После трапезы, когда мы уже пили кофе со сладостями, Стальская спросила у Мастера:
– Позвольте полюбопытствовать: какой вы видите конгрегациональную форму вашей нарождающейся религии?
– Что? – переспросил Мастер, но, быстро уловив смысл вопроса, сказал: – А! Мне нравится, как в этом отношении всё устроено у квакеров. То есть большая степень автономности каждой ячейки. Отсутствие центра и иерархичности. Всё, что необходимо знать, будет подробно изложено в книге. Эта книга будет со временем дополняться, но не будет так, как скажем у Свидетелей Иеговы, – что каждая новая редакция противоречит предыдущей, нет, такого не будет. Самая первая редакция коснётся основополагающих моментов религии, а уж другие редакции… А может вообще не будет необходимости дополнять первый текст. Посмотрим.
Я решил спросить:
– А как вы назовёте эту книгу?
– Открытый вопрос. Открытый вопрос… – задумчиво произнёс Мастер. – И ещё: мне не хочется называть то, что я создаю «религией».
– Почему? – спросил Глеб, чтобы ускорить мысль Мастера.
– Потому что адепт религии является, как правило, или рабом или слугой, – задумчиво, смотря куда-то вдаль, произнёс Мастер.
– Неужели? – на этот раз взял на себя труд поддержания разговора я. – А ну да: «слуга Сатаны», «раб Божий»… Да?
– Да, – подтвердил Мастер. – Вижу: ты улавливаешь мою мысль. Итак, это будет не религия, а учение. И её догматы не придёт никому в голову проверять, потому что всё по-максимуму будет основано на здравом смысле. Вообще моя задумка больше всего похожа на социальный эксперимент, результатов которого не нужно ждать слишком долго.
После кофе и торта Михаил пригласил нас четверых на обед на следующей неделе и распрощался.
– Ты уже выбрал, Стальский, кто ты есмь: слуга Сатаны или раб Господен? – спросил я Глеба, когда Мастер вышел за ворота.
– Я-то? – со смехом переспросил Глеб. – Я – фрилансер агностицизма.
– А ты, Крошка, – обратился я к Стальской.
– Я – ведущая кулинарной странички, – пожав плечами, улыбнулась Марта.
– Слуга Сатаны! – переглянувшись, хором заключили мы с Глебом.
«Интересный мужик», как говорится.
«…Я помню всё, но всё неточно,
Я вытираю слёзы и точу перо.
Льёт чёрный дождь, и из бутылки водосточной
Налейте водки Чёрному Пьеро…»
Underwood
Глава… нет!..
C
казка о потерянной бдительности
20.08
– Какой красивый дяденька ходит по улице! – голос около самого уха.
– Привет, Ксения, – я потрогал локоть своей бывшей подружки.
– Ты когда-нибудь машину моешь, – Ксюша постучала согнутым пальцем по заднему фонарю.
– Всё как-то не могу доехать. Ты… Ты хорошо выглядишь, – я не врал.
– Спасибо-спасибо. Куда направляешься? – со знакомой улыбкой спросила Ксюша.
– Да так, катаюсь, – оглядываясь по сторонам, ответил я.
Вот! Вот тот момент, когда я был должен сказать: «Ну, ладно, пока, Ксюшенька. Рад был повидаться». А вместо этого сказал:
– Садись – подкину. Куда тебе?
*****
Ксения переехала со съёмной однокомнатной квартиры в собственную новую «двушку», которую ей купила мать на свою сургутнефтегазовскую зарплату.
«God morning, папа, в нашей песне только паузы!..» – я убавил радио.
– Так как дела? – смущаясь, спросил я. – Диплом на пятёрку защитила?
– Конечно! – Ксюша закурила, а я вспомнил боль ожога на груди. – Кресло подвину; кто-то большой сидел…
Ксения, заметив мой взгляд, коварно улыбнулась. Потом она сказала:
– Я читаю вашу газету. Мои поздравления. La Critica теперь рекламное издание.
Я кивнул. Не смог скрыть досаду за этот факт.
– Как Стальский совмещает бутылочку с работой? Или он в завязке?
– Нет, Стальский всё тот же Стальский. Совмещает, разрывается. Здесь куда? Направо?
– Кто третий автор?
– В смысле? – не понял я.
– Кто третий?! Твою манеру написания я отличаю. Второй, очевидно, Глеб. А третий? Сестрёнка?
– Ты отличаешь? Мы не подписываем материал.
– Я всё-таки журналист, хоть ты так никогда не считал, – Ксюша яростно затянулась сигаретой. – Твой стиль не спутать: о чём бы ни писал, – всё оскорбление получается! Ты и с людьми так же общаешься. За исключением Стальского. Насчёт его сестрички не знаю. Это не есть хорошо, мальчик.
– Я на пути исправления, – сказал я, не считая нужным спорить с ней.
– Как тебя можно терпеть?! – Ксюша негодующе отвернулась. – Не гони, скоро поворот.
Я мельком взглянул на подаренный мной браслет. Ксю носила его. Я не успел отвести взгляд, и она, пощёлкав языком, сказала:
– Застраховала украшение. На всякий случай. Сюда налево.
– Сюда? – переспросил я, включая поворотник.
– Да. Так кто третий? Блондинка с верхних слоёв атмосферы? Да? – настаивала на ответе Ксения.
Я отрицательно покачал головой. Я предпочитал не пользоваться голосом, чтобы лишний раз не раздражать Ксению, – я чувствовал перед ней вину, что объясняется моей слабохарактерностью. Помню, Стальский мне говорил, что моя проблема в том, что я слишком благодарен приласкавшим меня женщинам. Я тогда спорил с ним, а теперь и сам поймал себя на этой мысли.
Разговор на время прервался. Я прибавил музыку.
Завернула весну ночь в тюль моих окон,
Загорелась звезда – это знак покинуть квартиру.
Ключи, дверь, звук мотора и свист резины,
Проснись, проснись, выходи – я уже еду.
Ксюша выключила звук и сказала:
– Чёрт возьми, Аронов, до встречи с тобой я не была такой!.. Такой злой.
Я решил сменить тему:
– А передачу на «Кефире» смотрела?
– Слишком поздно её показывали. В Интернете смотрела. Полный пэ!.. Вообще! Как вам не стыдно?!
– Вопрос не морали, а рейтинга, – блеснул эрудицией я.
Ксения на меня посмотрела с плохо скрытым презрением. Я устыдился и добавил:
– Так говорил наш редактор. Мне тоже не слишком нравился «Пьяный Диван», – соврал я, потому как, на самом деле, я обожал «ПД» и жалел, что он закончился.
– Нет, я не говорю, что «Диван» мне не нравился. Местами, даже очень неплохо. Ваши крылатые фразы весь город использовал. Ну, по крайней мере, у нас в редакции от сотрудников в курилке я слышала. Это ли не показатель?
– В Сети без цензуры, вроде? – я вспомнил, что, во время записи передачи, внутренний цензор нас ни разу не затормозил.
– Да. По телеку всё «запикивали», но понять было можно, – с усмешкой сказала Ксения.
– Да не так уж много мата. Вообще-то, Ксю, не в мате дело. Как сказал один уебан: «Мат, как вода: слишком много, – утонешь, слишком мало, – засохнешь», – я посчитал свою хохму чрезвычайно удачной и посмеялся.
– М-да… Сюда. Да. Налево. Третий подъезд. Вон парковочное место свободное.
– Зачем парковочное место?! – искренне удивился попытке меня припарковать. – Я поеду.
– Да, брось, Аронов. Не строй из себя цел… целомудренного человека. Ты же у меня в новой квартире ни разу не был. Давай-давай, вытряхивайся из машины. Запирай всё. Здесь небезопасно оставлять вещи без присмотра, не Канада. Я приготовлю что-нибудь поесть.
Я не собирался изображать из себя невинность и согласился зайти.
– Может, я сбегаю в магазин? Торт? Пирожные? А? – предложил я.
– У меня есть кое-что поинтереснее, – интригующе сказала Ксения.
Тем не менее я настоял на покупке сладостей, а через пять минут лифт поднимал нас на верхний этаж.
– Что же это такое, интереснее торта? Прижжёшь меня кочергой? – я невинно улыбнулся, чтобы смягчить грубость.
– Ага, тавро тебе поставлю, чтобы видели, что ты из моего стада, – изображая процесс клеймения, недобро улыбаясь, ответила Ксения.
– Я против, – испуганно сказал я, вжавшись в стенку лифта.
Наш этаж.
– Всё в прошлом, мальчишка, не бойся, – весело проговорила Ксюша, поворачивая ключ в замке.
«Зачем ты пр-р-рёшься к ней домой?» – раздался внутренний картавый голос. «Потому что это мне ничем не грозит», – ответил я ему. «Не понял…» – снова сказал голос. «Ну, понимаешь, я могу ходить по краю пропасти и не бояться упасть, потому что у меня теперь есть внутренний стержень, который меня…» «Ладно-ладно, заткнись…»
Позади был куриный суп, чай, косяк на двоих и кофе. Сейчас мы, молча, ели пирожное. «Какое вкусное пирожное», – думал я.
– Как себя чувствуешь? – с набитым ртом спросила Ксюша.
– Хорошо, – с набитым ртом ответил я. – Голова начинает болеть.
– Таблетку хочешь? – с набитым ртом спросила Ксения.
– Хочу, – с набитым ртом ответил я.
– Я тоже хочу таблетку.
Выпили таблетки; сидели молча. Мне стало жарко.
– Мне жарко. Я сниму футболку? – спросил я.
– Ага.
Я снял футболку и расстегнул пуговицу на джинсах.
– Странный привкус во рту. А что это за таблетки? От чего они? Ха… – я согнулся пополам, зная, что если Ксюша мне сейчас что-то скажет, я лопну от смеха.
Я с трудом разогнулся, Ксюши рядом не было. Я запаниковал. Закрыл лицо руками, чтобы не видеть одиночества.
– Они от всего, – хором ответила мне Ксюша; она снова сидела передо мной. – Они интереснее торта и пирожных, – голос Ксении доносился издалека, хотя она сидела на расстоянии вытянутой руки.
– А где твоя кошка? – громко спросил я, стараясь докричаться до Ксении.
– Она в комнате, – не открывая рта, телепатически ответила Ксения.
«Я так и подумал», – телепатически сказал я.
– Я включила музыку, – на этот раз открывая рот, сказала Ксюша.
– О! – в замедленной съёмке вытянулось почти до собеседницы от удивления моё лицо. – Где? Музыка? Грейпфруты! Ванна! Кролик откусывает себе голову! – заорал я.
«Sun is shining, the weather is sweet, yeah
Make you wanna move your dancing feet now
To the rescue, here I am
Want you to know, y'all, where I stand» – стёкла и мебель сотряслись от звука.
– Не сходи с ума, мальчик, – как магнитофон с садящимися батарейками проговорила Ксюша со своего стула в кухне и посмотрела сразу в три стороны.
Я похолодел от ужаса и побежал. Хорошо, что из прихожей в гостиную вёл эскалатор, как в аэропорту. Я с комфортом прибыл в тронный зал. Шелкография на стенах, кованая решётка на камине, гулкая пустота. Свет из скрытого источника вырвал из пространства обитый чёрной вытершейся кожей диван. Перед диваном стеклянный журнальный столик, как у нас в коттедже. Женщина, сидящая на диване, собирает какие-то железки, разложенные перед ней. «Как это я сразу её не заметил?!»
– Простите, мэм, вы не подскажете, где стоит моя машина? Чёрная, с откидным верхом. Не видели?
– Не видели, – эхом ответила Марта; это была она.
– Ох, Стальская, слава Нептуну, это ты! – опасливо промямлил я, не ощутив ничего похожего на облегчение.
Марта смерила меня презрительным взглядом. Я вспомнил, что я раздет по пояс и с расстегнутыми джинсами.
– Ты – дерьмо, – будничным тоном сообщила мне Марта.
– О, да, – я понимающе махнул рукой в сторону, вроде как мне сообщили нечто очевидное. – Но у меня есть внутренний стержень, ты же знаешь…
Марта взяла со столика ещё одну деталь и приладила к другой; стало очевидно, что в руках у Стальской пистолет. Мои колени задрожали.
– Возбуждающее зрелище? – Марта улыбнулась своей фирменной насмешливой полуулыбкой.
Первые аккорды известного танцевального хита сотрясли тронный зал, ставший бальным. «You've got me dancin and cryin…» Множество люстр осветили огромное пространство.
«Rollin' and flying…»
– Возбуждающее зрелище?! – закричала Марта так, что я на мгновение впал в панику.
Взяв себя в руки, ответил:
– Аж, скулы сводит! – я смотрел на неё с глупым восхищением.
– Представь, – умерила гнев Марта, – заходишь к боссу мафии или к чиновнику, а он тебе: «Говори, но только короче». А ты такой: «Короче всего будет…» Бах! Между бровей… – при этих словах Марта выкинула вперёд руку с пистолетом, изобразив выстрел от которого все пространство сотряслось.
– Восхитительно! – на выдохе пропищал я ультразвуком.
«Love don't let me go…» – продолжились слова, и музыка больше не стихала.
– Я так и знала, – Стальская последний раз щёлкнула какой-то деталью и заткнула опасную игрушку сзади брюк. – Теперь потанцуем, – двусмысленно проговорила она.
Она встала с дивана. Обернулась на триста шестьдесят градусов, представ моему взору в новом наряде: в жёлтом коротком платье с обнажёнными плечами. Пистолет теперь оказался пристёгнут к бедру. Её приближение ко мне напоминало начало Paso Doble, но музыка диктовала другой стиль.
«You've got me drownin' in a river
Cold but in fever
Love don't let me go
Don't let me gooooooooooo
You got me dancin'…» – Марта кружила вокруг меня; отлично, надо сказать, двигалась.
Я не мог не поддержать её, и мы подчинились ритму. Мой глупый наряд сменился на мой же единственный костюм-тройку, без галстука, разумеется. Костюм, видимо, долетел ко мне из нашего загородного дома по воздуху, как в «Железном Человеке» или в мультфильме про Скруджа Макдака.
«You've got me dancin' and cryin'
Rollin' and flying
Love don't let me go
You've got me drownin' in a river
Cold but in fever
Love don't let me go…»
Коснулся бедра Марты, но она, кружась, избавилась от моей руки. Люстры мигали как стробоскопы.
«Got me drowning in a river
I was cold really in fever he he
He he he
Dancing and crying
Dancing and crying
Dancing and crying heeee
You've got me
Dancing and crying
Dancing and crying
Dancing and crying heeee…»
Стальская воспарила над паркетом, а я любовался ею.
– «Все говорят, что я люблю тебя», Крошка, – крикнул я вслед улетающей Марте.
Я закрыл глаза, чтобы тоже взлететь, но что-то пошло не так. К стробоскопам присоединились сирены.
– Открой рот, – приказал мне чей-то механический голос.
Я машинально подчинился. Холодная жёсткая сталь пистолета бесцеремонно проникла до самого горла. Мне нечем стало дышать. Я распахнул полные ужаса глаза, – моему взору предстал асфальт, и автомобильный диск с эмблемой «BMW», во рту был вкус крови, сверху на меня что-то давило, руки были неестественно вывернуты. Я попытался повернуть голову, но давление возросло, и крик: «Сука, не дёргайся, а то руку сломаю!» – заставил испугаться меня сильнее, чем тогда на кухне. Я лежал и пытался понять происходящее. Из, видимо моей машины, доносилось: «А я ни разу не была в «Малинках» до этого дня, точнее до вечера».
– Где твоя одежда, чудо хУево? – потрогав меня ботинком по спине, спросил какой-то мужчина. – Что там у него в машине? Есть чо?..
– Сейчас-сейчас… – ответил другой мужской голос.
«И нечего пытаться метаться, тут некуда деваться…»
– Выключи эту хероту! – скомандовал тот, который топтал меня как окурок.
– Не пойму, как выключить, – отозвался другой.
– Есть там ещё наркотики? – снова задал вопрос тот, кто не давал мне отлипнуть мордой от асфальта.
«Здесь есть ландыши, тюльпаны, незабудки,
Здесь ходят девушки – малиновые губки,
Здесь так озон, здесь такой музон,
Здесь то ли ты, то ли я, то ли он…» – проревел ещё громче магнитофон.
– Да не прибавляй ты, а выключи! Ты что, сержант, по-русски не понимаешь! – тень мелькнула у меня над головой.
До меня начала доходить суть происходящего, но верить этому я отказывался. Реальность оказывалась гораздо хуже, чем самый страшный bad trip. На этот раз я вляпался серьёзно. Всё кончено. Я больше никогда не увижу ни Марты, ни Стальского. Если только они придут на суд. И больше никогда! Языком нащупал пустоту на месте одного из нижних зубов. Сплюнул огромный сгусток крови и заплакал. Из машины раздалось:
«…Me confie au gré du hasard
Je vis hors de moi et je pars
A mille saisons, mille etoiles
Comme j'ai mal
Je n'verrai plus comme j'ai mal
Je n'saurai plus comme j'ai mal
Je serai l'eau des nuages…», – не предвещая мне ничего хорошего. Вдруг всё смолкло.
– Ладно, грузи дерьмо, – будничным тоном скомандовал голос, как будто «дерьмо» это моё имя по паспорту.
Ещё большая боль прокатилась по вывернутому скованному телу, когда четыре руки оторвали меня от земли.
– Штаны не потеряй, – со смехом сказал кто-то мне в самое ухо.
– У него обуви нет, – заметил третий голос.
– Наркоша. Что ты от него хочешь, – покровительственным тоном отреагировал первый голос, обладателя которого я успел немного разглядеть.
Получив возможность оглядеться, я с досадой обнаружил, что драма разворачивается почти в центре города, на обочине проезжей части около Цирка, Центрального Стадиона, Кремля и моей квартиры. Наступали сумерки. Люди на остановке автобуса с разными эмоциями на лицах наблюдали как меня грузят на заднее сиденье полицейской машины. Молодёжь радовалась и снимала происходящее на телефоны. Люди в годах закрывали рот руками и переглядывались с ровесниками. Усатые мужики смотрели без эмоций.
*****
В отделении полиции мне оказали первую медицинскую помощь в виде куска смоченной перекисью водорода марли, который порекомендовали положить на кровоточащую в отсутствии зуба десну, но я не стал этого делать. На мою разрисованную харю и синие бока решено было не тратить медикаменты. Судмед-бабушка – работница полиции – взяла на анализ кровь из вены, а также велела пописать в баночку.
После всех этих процедур мне позволили воспользоваться телефоном, но я не смог вспомнить ни одного мобильного номера, поэтому позвонил в приёмную адвокатской коллегии «Бимерзкий и партнёры» (или как там она называется?) и оставил сообщение для Марка. Когда-то Марк велел нам троим выучить наизусть хотя бы его рабочий шестизначный номер. Спасибо, Марк. Стальские меня потеряли и, не найдя своими силами, позвонили Владимировне. Выслушав, Сицилия, как и следовало ожидать, сказала: «Я перезвоню», а когда через десять минут перезвонила, сказала: «Ждите до утра».
Может быть мне и не пришлось бы ночевать в отделении, если бы Марк получил моё сообщение в тот же вечер, но он его получил только на следующее утро, как он мне сказал.
Всегда мечтал, чтобы меня вызволил из «тюряги» собственный адвокат, заехав за мной на Порше, хотя бы даже и синем.
*****
21.08
В обед следующего дня я уже валялся на диване в нашей гостиной, смотрел телевизор и пил водку, которая больно щипала то место на десне, где раньше был зуб. За кухонной стойкой за моей спиной собрался консилиум из Стальских во главе с Марком. Марк обрисовывал перспективы. Я был отрешён. Я всерьёз боялся снова очнуться в ещё более хреновой ситуации. Я немного озлобился на жизнь, обычное дело, для того, кому всё время везёт, а в один прекрасный день вдруг перестаёт везти. Я, я, я…
– Прокурор настаивает на оскорблении официальных лиц при исполнении, сопротивлении при аресте, не считая езды в состоянии наркотического опьянения и хулиганства, – он ведь был почти без одежды. Ну, и по мелочи: нарушение ПДД, оскорбление прохожих, угроза физического насилия. Хулиганство, словом. Реальный срок не грозит, конечно. Условно, плюс штраф.
Стальские хмуро кивали, иногда посматривая в мою сторону. Я яростно вливал в себя водку, но она меня не брала. Я не собирался выходить на прежний уровень злоупотребления, просто дело в том, что нужно было побороть напавший на меня страх от произошедшего каким-нибудь другим страхом. Я ведь мог погубить чью-нибудь жизнь, – тогда и моя собственная была бы кончена. Так что если кто-то ещё считает, что мне не стыдно, скажу: стыдно. Марк продолжил:
– Нам на руку то, что при задержании они выбили ему зуб, провезли лицом по асфальту, топтали ногами… Но, Аронов их вывел из себя, они гонялись за ним целых полчаса. Может через знакомых в ГИБДД смогу достать запись с видеорегистратора вёдшей преследование патрульной машины, – посмотрим тогда… на большом экране.
Марк счастливо заулыбался, но его никто не поддержал, и он продолжил в официальном ключе:
– Один из прохожих даст показания в пользу версии о чрезмерном употреблении силы и унижающем отношении со стороны сотрудников дорожной полиции; дополнительная статья расходов. Через десять дней состоится заседание.
– Опять за старое, – не смог промолчать Глеб.
– В смысле? – мгновенно отреагировала Марта.
К счастью снова заговорил Марк:
– Скажите спасибо, что он никого не сбил.
– Спасибо! – хором саркастически сказали Стальские.
– Это так мило с твоей стороны, – ещё более язвительно сказала Марта.
Мне стало тошно и, чтобы усугубить это состояние, я сказал:
– Пожалуйста.
На несколько секунд все замолчали, глядя в мою сторону.
– «За тобой скоро придут дяди в белых халатах с большим сачком для бабочек в руках», – со смехом сказал Стальский, пытаясь меня подбодрить.
Марк развёл руками и сказал:
– Да. Молодец, Вадим.
– Молодьец like сольённий огурьец, – обнаружив своё присутствие на соседнем кресле, сказала Джессика.
Я ещё больше устыдился. Я даже в мыслях не обвинял в случившемся кого-то, кроме себя.
– Ещё телефон прое…л, – продолжал уличать меня Глеб.
«Да что с тобой такое?!» – негодующе подумал я, а вслух сказал:
– Что поделать, мои дорогие, «мобильник не мой сублиматор», как говаривал один из героев Куваева.
На секунду все задумались над моей репликой, а потом, видимо решив не вникать в мои бредни, снова вернулись к основной теме разговора. Стальский сказал:
– Ладно, поехали, пока всё не закрылось.
Глеб переставил кофейные пары в раковину и пошёл в прихожую. Стальская и Бимерзкий тоже поднялись со стульев.
– Куда вы? – жалобно и претенциозно спросил я с дивана.
Марк молча вышел.
– Стальская, куда вы? – повторил я свой вопрос.
– Дела есть, – стервозным голосом ответила Марта, а потом добавила: – Может быть заодно – если время останется – твою машину со штраф-стоянки заберём.
Я хотел было ещё что-то вякнуть, но Стальская без всяких эмоций проговорила:
– Ты борешься с тревогой, тебе не до чего.
Она начала выходить из гостиной, украдкой кинув взгляд на моё запястье. Часы, к счастью, были на мне. При аресте их сначала забрали, а когда отпускали, вернули.
– Марта, – дрожащим голосом позвал я.
Стальская остановилась, но на меня не смотрела. В моём левом ухе зашептал картавый голос: «Тот, кто сочувствует виноватому, лишает сочувствия пгавого».
– Ты считаешь, что я дерьмо? – капризной интонацией спросил я.
Марта вышла, ничего не ответив.
*****
Через десять дней мне дали полгода условно, оштрафовали на сорок тысяч, отняли права на два года и поставили на учёт к наркологу.
Бимерзкий подал апелляцию и обещал смягчить наказание. Ролик в YouTube «Менты выволакивают наркомана из кабриолета и гасят» собрал почти полмиллиона просмотров.
Последняя осень, «ни строчки, ни вздоха»…
Если ты равнодушен к красивым, дорогим, качественным
вещам, – тебе нечего делать в искусстве
Г. Стальский
Глава о семнадцатом выпуске
La
Critic
’и
Последние десять дней я пребывал в анабиозе и не ездил по утрам с Мартой на её работу, чтобы после съёмок «Завтрака» вместе пойти в спортзал.
В середине прошлой недели состоялся суд надо мной, и теперь я являлся осуждённым преступником. «По таким делам практика сурова», – развёл руками Бимерзкий. Оставался призрачный шанс на то, что в Верховном суде мне повезёт больше. Ещё до первого суда Марк хотел избрать стратегию защиты на основании произошедшего несколько недель назад отравления нас всех конфетами. Он хотел выставить этот инцидент, как очередное покушение. Но тогда бы завели новое уголовное дело, и началось бы расследование, чего никак нельзя было допустить, потому что сразу бы выяснилась вся цепочка событий, – камеры-то по всему городу стоят!
