Читать книгу: «La Critica (первая книга казанской трилогии)», страница 39

V.S.

Шрифт:

Я, боясь показаться грубым, мельком взглянул на собеседника. Последние сомнения рассеялись: это туловище совершенно точно принадлежало нашему, ещё пока не переизбранному на очередной срок… Вот, теперь я тоже ощутил непонятную связь с автором Nuahuless, о которой говорил Стальский.

– Ты, наверное, меня плохо знаешь. Ты ведь, как мне говорили, не смотришь телевизор. Да уж, того, кто не смотрит телевизор, трудно использовать в своих целях политикам. Поэтому я вас нанял и платил вам хорошую заработную плату. Мы сотрудничали, понимаешь? – мужчина пристально посмотрел на меня.

Я покивал в знак того, что понимаю.

– Что ты знаешь о своём отце? – спросил меня мужчина.

– Знаю, что его всегда вызывали к доске первого. Это всё, – я глупо улыбнулся, чтобы смягчить грубость.

– Не много. А мой отец погиб, когда мне было девятнадцать. Провалился под лёд. Я в тот момент служил в армии на другом конце страны. Ещё той страны, – в Ташкенте. Конечно, я не смог присутствовать на похоронах. Хотя и вытащили из реки его не сразу.

– У… – сочувственно протянул я и уставился в пол.

– У меня не так много времени, чтобы с тобой беседовать. Сам понимаешь: много дел.

Я понимающе закивал.

– Однако нам всё-таки необходимо поговорить. Последние двенадцать месяцев были, без преувеличения, самыми тяжёлыми в моей жизни. Сейчас политика в большей степени шоу-бизнес, чем когда-либо. Ни тяжёлое деревенское детство, ни бурная городская молодость, ни лихие годы начала политической карьеры не доставляли мне столько беспокойств и неопределённости, как минувший год моей жизни. Времена меняются очень быстро, поколения сменяют друг друга… Средства, которые срабатывали ещё четыре года назад, сегодня могут обернуться против того, кто ими пользуется. Необходимо держать руку на пульсе коньюктуры. Тщательно выбирать средства… «Опыт ничего не значит, когда правила сочиняются на ходу». Понимаешь?

Я неопределённо (наискосок) кивнул. Мужчина продолжил монолог:

– Скоро это место, я имею в виду деревню, где находится и твой коттедж, будет не узнать. Тысячи семей заселят десятки многоквартирных башен.

Установилось молчание. Машина остановилась на въезде в нашу деревеньку – на границе грунтовой и асфальтированной дороги. Водитель вышел из машины и направился в сторону рощицы.

Мужчина взял у себя из-под ног кожаную сумку и кинул мне на колени. Нарочито наивно проговорил:

– Уверен, что тридцать российских миллионов – хорошая цена за твой дом; всё, что больше этой суммы – обещанная премия, поделите на троих.

– Спаси…

– Думаю, ты и твои партнёры будете приятно удивлены. И кстати половина твоих доходов принадлежит твоей супруге; не забывай это. Половина её доходов, справедливости ради надо сказать, принадлежит тебе. Это к слову.

– …бо. Спасибо, – как будто заново учась говорить, выговорил я.

– Вот здесь нужно поставить подписи, – с этими словами, мужчина извлёк из кармана переднего сиденья папку с бумагами и положил на откидной столик напротив меня. – Там где галочки.

– Можно ручку.

– Вот, пожалуйста, – мужчина протянул мне перо. – И не забудьте заплатить НДФЛ! – строго прибавил собеседник.

По моему лицу прошла судорога ужаса прежде, чем я понял, что это шутка.

– А-ха-ха-ха! – душевно засмеялся джентльмен. – Я пошутил! Пошутил! Tax free! Видел бы ты сейчас своё лицо! Как тебе не стыдно?!..

Я поставил подписи в нужных местах и вернул ручку.

– Нужно, наверное, нотариальное заверение? – неуверенно проговорил я.

– За это не беспокойся, – махнул рукой собеседник. – Теперь о деле. Слушай и запоминай: третий и четвёртый этаж вашего дома заправлен под завязку. Сегодня в двенадцать часов ночи…

– Чем?! Взрывчаткой?! – перебил я собеседника.

– Не совсем. Пиротехническими зарядами. Дом не рухнет, просто сгорит дотла.

Теперь всё стало на свои места. Газета печатает нелицеприятные вещи о сильных республики сей, а через некоторое время редакция горит синим пламенем, газета перестаёт существовать, учредители исчезают в неизвестном направлении. Все улики косвенные, все недоброжелатели испуганы. Главное, что всё просто.

– Да, так-то, – как будто читая мои мысли, сказал мужчина. – Никто не смеет задевать слуг народа. Чтобы никому не повадно!.. И так далее, и всё в том же духе.

Я должен сказать «спасибо»?.. Я говорю:

– Спасибо.

– Да, пожалуйста. Сериалы должны заканчиваться раньше, чем будут исчерпаны все сюжетные ходы. Ты согласен.

– Согласен, – согласился я.

– Знаешь, что обозначает термин «цугцванг»?

Я отрицательно покачал головой.

– Сериал под названием «La Critica» исчерпал все сюжетные ходы, но рейтинг у него был огромный, – продолжил собеседник. – Ты и твои партнёры знали это заранее. Кажется, прекрасная треть вашего коллектива уже отбыла, не так ли?

– Так, – я встревожился упоминанием этого факта.

– Правильно. В Болгарии отличный климат, не то, что здесь. Российские граждане могут иметь в этой стране бизнес. Купите недвижимость – получите вид на жительство. Отельчик там, на берегу моря, прокат аквалангов… Вы ребята умные, – что-нибудь придумаете. Эх, упустили мы…

Собеседник посмотрел в пол и усмехнулся. Затем продолжил:

– В конце марта будущего года все суды по делам La Critic’и закончатся в вашу пользу, – серьёзной интонацией проговорил пожилой джентльмен. – Захотите вернуться в Россию, – пожалуйста. Только не приезжайте в этот город как минимум пять лет. Договорились?

– Да, – без запинки ответил я.

– Электорат любит ушами, – резко сменил тему собеседник.

Я подумал, что если он и дальше будет проводить параллели с женщинами, то я покраснею. Мужчина вновь замолчал. Мне показалось, что он что-то припоминает. Я не ошибся. В следующее мгновение он заговорил:

– «Читатели прессы делятся на три группы: во-первых, те, кто верит всему, что читает; во-вторых, те, кто не верит ничему, что читает; в-третьих, те люди с головами, которые умеют отнестись критически к прочитанному и делать соответственно этому свои выводы. В цифровом отношении первая группа является самой большой. Она состоит из основной массы народа и поэтому представляет собою наиболее примитивную в идейном отношении часть нации".

Мужчина замолчал. Я, как игрушечная собачка на торпедо авто гастарбайтера-таксиста, покачивал головой в такт голосовым модуляциям собеседника.

– Знаешь, кто это сказал? – с усмешкой спросил собеседник.

– Знаю, – ответил я.

– Молодец! – похвалил он. – Не зря я доверил вам работу. Ну, да ладно. Вам пора.

Я взялся за ручку двери, но замешкался. Я спросил:

– А что было действительно наше? Я имею в виду…

– Я понял, что ты имеешь в виду. Смотри: моя дочурка, с которой ты разговаривал вчера в японском ресторане – Королёв, вы – Гагарины! Ну а я – Космос что-ли?! Ха! Всё было по-настоящему вашим, всё. Понятно?! – добродушно по-отечески усмехнулся джентльмен.

– Так эта девушка на красном Ягуаре – ваша дочурка? – не слишком удивившись этому знанию, переспросил я.

– Да. Она немного странноватая у меня. С детства… Это она придумала «самую честную и дешёвую избирательную кампанию» со времён Ивана Грозного.

Мужчина посмеялся, а потом добавил:

– Скажу тебе по секрету: она считает, что мне рано уходить на покой. Говорит, что я сразу сдам, если «отпущу штурвал». Ну, всё.

Не мешкая боле, собеседник опустил окно и крикнул своему водителю: «Айдарчик!»

– Всего наилучшего, – обратился собеседник ко мне. – Прощайте.

– Прощайте… – я вышел из машины, не забыв прихватить презентованную сумку, и направился в сторону дома.

Через несколько секунд белая BMW тронулась с места и скрылась из виду за ближайшим поворотом, а за ней, как газета за скорым поездом, прошелестел чёрный Range Rover. Я достал телефон и набрал Марка.

– Марк, привет.

– …………

– Я к тебе сейчас подъеду. Куда подъехать?

– …………

– Предупреди охрану.

– …………

– И ещё: тебе нужен наш холодильник?

– …………

– Тогда нанимай «Газельку» или ещё что-нибудь в таком духе и присылай к нам.

– …………

– Да, сегодня. Прямо сейчас. Пускай звонят в домофон до тех пор, пока Глеб не откроет.

– …………

– Это прощальный подарок от Глеба.

– …………

– Мы уезжаем сегодня ночью. Скоро буду, – я повесил трубку.

«Пьяный что-ли?..» – подумал я о своём собеседнике.

*****

– Кто приезжал? – дежурным тоном поинтересовался Глеб, когда я вошёл в дом.

Надо сказать, что пока я отсутствовал, Глеб изрядно набрался.

– Президент, – таким же тоном ответил я, кладя кожаный саквояж на стойку.

– А… – протянул Глеб.

Стальский снова наполнил стакан. Я отрицательно покачал головой. Когда впереди новые приключения, не хочется обездвиживать сознание алкоголем или чем-нибудь другим. Глеб отпил. Я взял из морозилки мороженое и сел на свой стул.

Справившись с упаковкой, я добрался до лакомства. Стальский вскрыл банку маслин и ловил их вилкой.

– Надо бы поесть перед дорогой, – сказал я и встал со стула. – Этим мороженым только аппетит перебивать.

– Мы уезжаем сегодня? – заплетающимся языком спросил Глеб.

– Да.

Я приступил к готовке яичницы с ветчиной, в приготовлении которой за последние дни достиг небывалых успехов.

– А что в сумке? – наконец-то спросил Глеб.

– Деньги за дом и премия по итогам работы. Кстати, неплохо бы пересчитать, – отозвался я из-за кухонной перегородки.

Глеб расстегнул молнию на сумке и, спустя секунду, сказал:

– Здесь твоя трубка.

– Какая трубка?! – я как ошпаренный выпрыгнул из-за перегородки.

Подбежал к стойке и уставился на открытую шкатулку с трубкой. Да, это она, – та трубка, с которой я мысленно простился навсегда. «Вот ведь оно как!..» – в голову лезли одни междометия.

Поумерив свой восторг, я сосредоточился на насущных вопросах.

– Кстати, Глеб, я пристроил твой холодильник: подарил его Бимерзкому. Он скоро пришлёт за ним грузовичок.

– Ловко ты распорядился моим рефрижератором.

– У тебя будет время с ним как следует попрощаться, потому что я сейчас поеду с деньгами к Марку, а ты останешься «присматривать за диваном». Надеюсь, дом не полыхнёт раньше срока.

– Что?..

– Ничего, так…

Я вернулся к плите.

Через минуту Глеб очень неопределённо спросил:

– Это всё?

Я вышел из-за перегородки; Стальский слюнявил самокрутку и вопросительно смотрел на меня.

– Нет, мсье, это только конец первой части, – уверенным тоном ответил я.

– И мы вернёмся десять лет спустя! Да, д’Аронов?! – Стальский зажёг сигаретку.

– Может пораньше. Может не сюда. Но мы вернёмся, граф де ла Стальский! – я заразился восторженным настроением Глеба и рассёк воздух деревянной лопаточкой для яичницы. – Чтоб мне сдохнуть!

– Тысяча чертей!..

Мы несколько секунд просто смотрели друг на друга, потом я спросил:

– Слушай, Стальский, я вот что хотел тебя спросить. Да хватит бухать! До машины тебя что-ли тащить?!

– Что ты хотел спросить? – Глеб плеснул ещё на два пальца.

– Я хотел спросить, не натыкался ли ты на общую тетрадь, исписанную карандашом? Там всякие цитаты, рассказы ещё какие-то… видимо. Я однажды – ещё на съёмной квартире в «Вертолётострое» – на кухне её обнаружил, а потом вошла Марта и забрала её. Вообще со временем начало казаться, что мне привиделась эта тетрадка.

– Это тетрадка нашего отца, – твёрдо сказал Глеб, пресекая таким образом, дальнейшие расспросы, и осушил стакан.

Я съел несколько кусочков яичницы с ветчиной прямо со сковороды и допил успевший отслоиться коктейль. Решил, что не стоит рассиживаться, а самое время навестить нашего адвоката. Стальский что-то совсем «устал» и уже лежал на диване с закрытыми глазами. Поставив фильм про ковбоев на паузу и заботливо укрыв Глеба пледом, я отбыл в город, чтобы, как уже говорил, утрясти последние дела с Марком.

*****

Я включил радио. «На радио-релакс киноцитата», – сказал приятный женский голос. «Я это знала, я ведь всегда это знала… Это… Это было слишком прекрасно, чтобы продолжаться долго. Жизнь не такая, жизнь никогда не бывает слишком щедрой. Нельзя никого любить. Нельзя привязываться, потому что жизнь тебе этого не подарит и не позволит. Она всё у тебя отберёт! Всё! Она будет смеяться тебе в лицо, она предаст тебя!.. Не называй меня больше своей девочкой, Дидье!..» «Алабама и Монро» Радио-релакс, – наслаждайтесь дорогой, о настроении позаботится…» Я переключил на флешку:

«…остались только мы на растерзание, е-е-е… Парочка простых и молодых ребят…»

Другое дело.

*****

Стоял морозный погожий день, и прокатиться до родного города, чтобы (возможно) в последний раз на него полюбоваться, казалось мне прекрасной идеей. Жаль, что Стальский не мог составить мне компанию, во-первых по причине того, что он был немного не в себе, во-вторых потому, что он должен дожидаться грузового автомобиля для перевозки холодильника. Надеюсь, что первая причина не помешает второй.

Прощание с городом я отложил на второе, и вот, преодолев все КПП, шлагбаумы и домофоны, я позвонил в дверь квартиры нашего адвоката. «Открыто!» – послышалось с той стороны, и я вошёл внутрь. Как я и предполагал, Бимерзкий был пьян.

*****

Когда все дальнейшие манипуляции с новыми деньгами были оговорены, и я уже направился к выходу, Бимерзкий внезапно преградил мне путь.

– Что? – проговорил я.

– Выпьешь со мной?.. – с ноткой претензии в голосе спросил Марк.

– Нет, спасибо, я за рулём, – ответил я, сделав невольный оборонительный жест ладонью; мне не терпелось отделаться от нашего адвоката, я не собирался проникаться к нему сочувствием.

– Когда это тебе мешало, – выпалил Бимерзкий как будто заготовленную фразу.

Я почувствовал себя ещё более неуютно и, немного изменённым голосом, проговорил:

– Всё меняется, Марк, так что…

– Заткнись, придурок, – рявкнул Бимерзкий.

– Ладно, – строго произнёс я. – Ты не рад меня видеть, поэтому я пойду. Деньги пристрой, как мы договаривались…

– За деньги не беспокойся, – утрированно доверительным тоном проговорил адвокат.

– Ладно… – недоуменно произнёс я. – А что?..

– Нет, правда, – якобы дружественным тоном уверил меня Бимерзкий. – Они будут положены на оговоренные счета. Всё в силе, всё как договаривались, чем бы этот вечер ни закончился.

– Слушай, Марк…

– Иди сюда, Вадим. Присядь, – он указал на кресло напротив своего письменного стола и сам направился в ту же сторону.

Меня охватила сильнейшее беспокойство. Интонация Бимерзкого не была интонацией разумного человека. Я сделал три с половиной шага в указанном направлении и остановился.

– Значит так… – начал Марк.

– Вообще-то мне идти пора, – перебил я адвоката и сделал шаг в сторону выхода.

Марк сделал гневный жест рукой, как будто собираясь ударить по столу. Я немного отшатнулся.

– Мне, правда, пора, – умиротворяющим тоном сказал я.

Марк отвинтил крышку с бутылки, которая стояла на подоконнике за его столом, плеснул в стакан и произнёс следующие слова спокойный голосом, но тоном, который заставил меня забыть как двигаться:

– Постой, Аронов, послушай, может это, что называется, «твоя последняя битва на Земле».

Марк залпом осушил стакан. Наверное, я старался не показать охвативший меня ужас, наверное, у меня плохо получалось. Я, как мне казалось, непринуждённым тоном сказал:

– Раз ты настроен на долгий разговор, то я, пожалуй, присяду.

Я сделал шаг по направлению к дивану.

– Нет, лучше ты всё-таки постоишь, – тихо, но с явной угрозой, сказал адвокат и немного отошёл от окна.

На подоконнике лежал пистолет. Меня в прямом смысле парализовало. Кровь отхлынула от моего лица, и оно мгновенно замёрзло.

– Расскажу-ка я тебе, пожалуй, о том, что мне сегодня приснилось. Не возражаешь?

Спазм в горле не позволил бы сказать ни слова, даже если бы я это слово нашёл.

– Ты всегда умел строить предложения, а сейчас не знаешь, что сказать, – прокомментировал моё состояние адвокат. – Знатный пиздабол Аронов не находит слов, – как бы сочиняя передовицу, проговорил Марк, проведя ладонью в воздухе.

Бимерзкий взял пистолет с подоконника и переложил его на столешницу; эти две секунды показались мне вечностью. Он сел в своё кресло. Я чувствовал щекотание в носу, но не решался шмыгнуть. Установилась тишина.

«Вот и всё, – подумал я. – Вот так всё для меня и закончится». «А что ты хотел? – заговорил я с собой от второго лица. – Думал, что останешься при деньгах, при любимой и при свободе?!.. Начнёшь новую жизнь в тёплых краях?.. Нет, дурачок, не в этой жизни».

– Вижу, что ты готов слушать, – псевдодружелюбным тоном прервал молчание Бимерзкий. – Так вот в этом сне…

Он прервался и налил ещё.

– Точно не будешь? – спросил Марк, кивая на виски.

Я молчал. Марк интонацией доброго сказочника продолжил:

– В этом сне мы жили в мире, где существовала особая порода собак. Эти собаки были один в один или чуть менее похожи на женщин. Очень дорогие собаки, надо сказать. Представляешь, Аронов?!.. Очень быстро до «нормальных мужиков» дошло, что вместо того, чтобы вкладывать бабло и душу в тупорылых и капризных дур, коими являются все без исключения бабы, можно просто напросто завести себе такую собаку и трахать её в своё удовольствие. И такая – неотличимая от женщины – собака будет тебе верна до самой своей смерти, а когда ты умрёшь, будет скулить на твоей могиле до тех пор, пока сама не сдохнет с голоду. Представляешь, Аронов? Этих сучек можно так же наряжать, причёсывать и красить. И они не могут залететь от тебя…

– Сегодня в двенадцать ночи наш дом взорвётся и сгорит, – твёрдо и громко проговорил я, прервав монолог Бимерзкого. – Предупреди Стальского.

– Что?.. – нахмурился адвокат.

Чтобы побороть ступор, моя истероидная психика прибегла к контрфобическому отыгрыванию, и я порывистым движением приблизился к письменному столу и сел в кресло напротив Марка. Теперь моё лицо не выражало ничего. Во время моего резкого приближения, Марк инстинктивно отпрянул назад, теперь пистолет был у него в руке, а меня уже не так сильно волновал этот опасный предмет, как ещё десять секунд назад. Я знал, что мои слова о пожаре дошли до сознания Марка.

Не знаю сколько времени прошло с момента, когда Бимерзкий сказал последние слова, но когда он заговорил снова, казалось, что мы оба были уже другие люди.

– Когда Егор Стальский подписал контракт с болгарским клубом, Марте и Глебу было по пятнадцать лет, они учились в десятом классе, впереди у обоих был университет; не имело смысла выдёргивать их в такой момент в другую страну, с другой системой образования; отрывать от привычного круга общения. Я заверил Егора, что позабочусь о его детях, что для меня это в радость. Глеб к тому времени уже был неуправляемым, но Егор не собирался, что называется, ломать его, он прекрасно знал, что это всё временное явление, поэтому, уехав, просто назначил ему пансион до совершеннолетия, а квартиру передал в совместную собственность брата и сестры. Когда же Егор узнал о нашей взаимной симпатии с Мартой, то просто взял с меня слово не трогать её хотя бы до семнадцати лет. Мать Марты была шокирована и прекратила наше с ней общение на целых три года; впервые мы с ней поговорили по телефону на восемнадцатилетие Марты.

Бимерзкий прервался на очередное наливание виски, который тут же опрокинул в себя. Потом он закурил сигарету. Я немного поёрзал в кресле. Марк продолжил:

– Также я пообещал присматривать за Глебом. Я выполнил оба обещания частично…

Мне было интересно узнавать подробности, но и без этого знания я не очень страдал. Моё положение было двусмысленным. Мне всегда нравилось о себе думать, что я являюсь сторонним слушателем, – это состояние способствует пониманию побудительных мотивов всех сторон. Но сейчас я был частью этой истории, поэтому не мог отнестись ко всему умозрительно.

Установилась тишина. Через какое-то время Марк сказал:

– Знаешь сколько стоит спизженный тобой гобелен? – спросил он.

– Ты хотел сказать «лампа»? – недопонял я.

– Лампа лампой. Лампа была завёрнута в гобелен, который уже сотню лет находится в розыске…

– В розыске?.. – как дурачок повторил я.

Бимерзкий закатил глаза в показном удивлении, затем проговорил:

– Уматывай, Аронов. Благодари судьбу, – ты везучий ублюдок.

*****

Предпраздничный будний день. Тёплый добрый снег ненавязчиво ложиться на головы снующих по магазинам горожан. Моя повозка размеренно катится по центру города, держа путь в сторону дома и ожидающего моего возвращения Стальского. Остановившись на светофоре, на открытой террасе одного из ресторанов замечаю компанию предпразднично настроенных горожан. Они жгут бенгальские огни, пьют шампанское и обнимаются. Наверное это работники одного предприятия и у них сегодня корпоративная вечеринка. Одна из девушек замечает мой взгляд и, улыбаясь, машет мне рукой. Я машу ей в ответ. Загорается зелёный, и я продолжаю движение. Звонок мобильного телефона отрывает меня от раздумий о городе. Это Сицилия.

– Алло, – говорю я в трубку.

«Привет, Аронов. Что-то Глеб не берёт трубку. С ним всё в порядке?» – голос Владимировны звучит по-доброму.

– Он в порядке. Нажрался и не может встать с дивана, – успокаиваю я её.

«Понятно», – грустно говорит Владимировна.

Несколько секунд мы молчим. Потом Сицилия снова заговаривает:

«Вы получили «выходное пособие»?» – интересуется она.

– Да. Спасибо.

«Что ж…» – вздыхает наш куратор.

– До свидания, Сицилия Владимировна, – говорю я.

«До свидания, Аронов», – с грустной усмешкой говорит она.

– Прощайте.

Соединение закончено.

«Ох-хо-хо… Надеюсь, что моя дальнейшая жизнь не будет слишком безоблачной, а то я буду подозревать, что Марк Бимерзкий застрелил-таки меня».

*****

Когда я подъехал к коттеджу, трое мужчин в униформе грузили на импортный грузовичок наш холодильник. Стальский был тут же, – пытался им помогать, но только мешал. Он уже самостоятельно ходил, но был ещё изрядно пьян.

Мы проводили взглядом удаляющийся грузовик и вернулись в дом. Сели за стойку и просидели в молчании несколько минут. Потом Стальский спросил:

– Пристроил деньги?

– Да.

– Всё в порядке?

– Да.

Я вспомнил о звонке Владимировны.

– Сицилия не могла до тебя дозвониться.

– А?.. Да. Я ей перезвонил.

Глеб вернулся на диван и снял с паузы телевизор. На экране фильм про ковбоев подходил к концу, и всадники шагом вели своих лошадей навстречу садящемуся солнцу: «Нас ждало будущее, которое мы и не пытались предугадать; перед глазами горел закат, и мы скакали рысью на Запад. Дорога уходила вдаль, и спешить нам было некуда».

«A stone's throw from Jerusalem

I walked a lonely mile in the moonlight

And though a million stars were shining

My heart was lost on a distant planet

That whirls around the April moon

Whirling in an arc of sadness

I'm lost without you, I'm lost without you

Though all my kingdoms turn to sand

And fall into the sea

I'm mad about you

I'm mad about you…»

Конец