Читать книгу: «Под ласковым солнцем: Там, где ангелам нет места», страница 26

– Мерзость, – вырвалось из уст Габриеля. – Как нормальные мужики могли на это согласиться.

– Что ж, ты ж ещё не знаешь. Но закону, прямо в Феминистском Кодексе сказано, что «все мужско-ориентированные гендеры можно использовать без их согласия для усиления прав женщин или демонстрации беззакония патриархата». – Лютер броско метнул взгляд на товарища, на лице которого застыла маска непонимания от набора юридических слов. – То есть, к тебе подошла любимая феминистка, спросила – принадлежишь ли к «Вестникам Свободы». Если нет, то спокойно может тебя использовать. – Голос юноши звучал тихо, чтобы смысл речи доходил только для одного человека. – А если ты откажешься, тебя заклеймят «Фанатиком патриархата и пособником возможности угнетения женщин».

– Может, свернём с дороги? – На лике Габриеля застыло такое омерзение от увиденного, что его могли спокойно задержать за «лицевое неприятие актов проявления Свободы».

– Хорошо, как раз, срежем путь.

Два парня шмыгнули во дворы, оказавшись посреди десятиэтажек, устремляющихся высоко в поднебесье, давящих видами на душу Лютера, но не Габриеля, прожившего среди монументальных коробчатых зданий.

– Так, и где же мы? – Вопрос Габриеля так бы и повис в пространстве, если бы не раздавшиеся вдали крики, сквозь которые можно распознать знакомые буквы и звонкий голос:

– Ребята!

Два парня оглянулись в поисках источника воззвания, убедившись, что на занесённой снегом площадке они единственные «ребята». Да, их только двое посреди сугробов неубранного снега.

– Ребята! – Гулким эхом раздалось в пространстве, пролетая за высотные дома.

Глаза Лютера прищурились в поисках столь знакомого голоса, заставляя искать его с двойным усердием. Взгляд уловил очертания, находившиеся на девятом этаже. Прекрасное миловидное лицо, волосы, длинные и шелковистые, цвета молочного шоколада, да и сама душа звала к тому, чтобы распознать эту девушку.

«Почему не телефон, а обычный здоровый крик?» – пронеслось в мыслях Лютера. Он ещё мог понять, почему первая квартира на девятом этаже, ибо так планировщик и архитектор «выразили свободу архитектурной постройки», но крик…

Через пять минут два запиханных парня стояли у железных дверей, покрытых чёрной краской и смотрелись в своё отражение, ожидая пока им хоть кто-нибудь откроет. Электронный замок издал гармоничное звучание, и дверь поспешила распахнуться, впуская гостей.

– Пусть проходят, Амалия. – Послышалось далеко из глубин.

На пороге их встретила девушка невысокого роста, в синей кофте, смотрящая на пришедших проницательным серебряным взглядом. Коридор, в котором оказались парни не отличался просторностью, которую отнимали и кофейные обои.

– Обувь можно не снимать! – Такой же волной донеслось из зала.

– Пойдёмте, раз зовут. – Обречённо вымолвила Амалия. – Мне осталось ещё одно задание.

– Хорошо.

Два парня поспешили пройти вслед за девушкой. Через пару секунд они оказались в просторном помещении. Стены обклеены белыми обоями, на которых изображены гравированные гениталии и внутренние органы. Широкая комната, где на одной стороне раскинулся кожаный диван, а на другой огромный голографический телевизор на всю стену. А вдоль остальных стен свои места заняли стеллажи со странными игрушками, стол с компьютером и шкаф с одеждой.

– Ох, вот вы какие ребятишки. – Раздался позади девичий глас и ребята повернулись, чтобы увидеть, кто вышел из другой комнаты.

Перед ними стояло непонятное существо практически без одежды. Его ноги накачены жиром у самих ляжек и ягодиц, а голени так и контрастируют своей неестественной худобой, отчего массы жира сверху свисали над остальными частями ног. Худой до рёбер пресс совершенно не сочетался с руками, похожими на конечности бодибилдера, вколовшего синтол. Лицо, отдающее чертами брутального бородатого байкера выдавало речь изо рта, расположившегося над вторыми губами, что над подбородком:

– Ну, здравствуйте, я преподавательница Амалии по отдельному предмету. Меня зовут Мелисса.

Из далека донёсся звук мелодичного звучания замка и скрип дверных петель, смешанный с топотом.

– Дорогое, ты где?

– Я тут, милое. У нас гости.

В помещении тут же оказался в два с половиной метра «человек», с вытянутыми руками, ногами, без единой волосинки на теле.

– А что они одеты, как гетерасты? – Грозно вопросило пришедшее существо, сверля всех взглядом из чёрных бездушных глаз, грозным мужским голосом продолжив. – Для нас, земных инопланетян это недопустимо. И мне, как главе антисемьи тоже…

– Дорогое, не будем так предвзяты.

– Ну ладно, сейчас за мной подойдут все остальные члены антисемьи. – Ткнув длиннющим пальцем в ребят, существо злобно выдало. – Ну, вы готовы к явлению истинное Свободы, или слабы?

– Мы постоим в сторонке и подождём нашу подругу. – Скоротечно промолвил Лютер, встав у входа комнаты, в которой скрылись Амалия с непонятным существом.

Через несколько секунд дверь снова распахнулась, и в квартиру пожаловали две «звероформированные» собаки, ставшие членами антисемьи. «Глава» пояснил, что они их купили в спец. питомнике и теперь они полноправные члены их «квартирной коммуны», начиная от стола и заканчивая постелью со всеми её щепетильными гранями…. Эти существа ласкались как собаки, лоснились и огрызались на пришедших.

Спустя пару минут в квартире появился механизм. Ноги и бёдра как у человека, только с наличием половых признаков для обоих полов. Но вот остальное тело… Это тонкая спичка, от которой исходили две конечности. «Глава» антисемьи пояснил, что это «Поршневой Феликс», ибо его руки могут действовать, как поршни. А если на них нацепить «пастельные игрушки», то он «способен любого вознести на самые небеса удовольствий экстаза». «Инопланетянин» бойко и с задором рассказал ребятам, что этого андройда им подарили в «Часовне Святого Греха» и теперь он полноценный член их антисемьи.

Лютер и Габриель медленно понимали, что отсюда нужно бежать со всех ног, вынося дверь, но пока их подруга не выполнит задания, парням придётся смотреть на то, как в «семье» становится всё больше членов, и сдерживать внутреннее омерзение, ползущее энтропией по рассудку.

Звук гармонии, скрип двери, шум топота и в квартире показались две энергичные девчушки лет девятнадцати. С лицами, черты которых невозможно распознать из-за обильной россыпи металла и «тоннелей» везде, где только позволяла кожа. «Глава» пояснил, что это совершенно не девушки, ибо глаз обманчив. В штанах мужское хозяйство и грудь на рёбрах делали их уникальными созданиями. «Глава» антисемьи сказал, что когда-то это были реальные девушки, дочери какого-то старокатолического священника, отказавшегося от прелестей нового мира. Пять лет назад Ювенальная Юстиция изъяла их у священника и передала в эту антисемью. Через некоторое время толерантного воспитания они решили кардинально поменяться.

Минутами спустя в комнату ворвалось существо, полностью покрытое длинной шерстью, от которого вся комната заполнилась смрадным запахом урины и фекалий. «Глава» с фанатичным блеском безумца в чёрных, как бездна, глазах разъяснил, что это «непонятного» пола Эндрю, пародирующий какого-то популярного существа из кинофильма. И за такой отказ от собственной личности Эндрю получает пособие «За героизм в проявлении самости». И тут же по всей квартире раздался торжествующий вою Эндрю, похожий на рык, ибо его горловые связки перепрошиты до такой степени, а ротовая полость переделана, что больше нормальных букв оно изрекать не могло.

После «мохнатого и безумного» в комнату залетел, не вошёл, а именно влетел странный кучерявый юноша. Только вот… он вмонтировал себе в лоб камеру. Не прикрепил её на ремень, а именно болтами вкрутил в череп. Таким же образом расположились и ещё три камеры по разным сторонам на черепе. «Глава» пояснил, что от «юноши» от него остался только вид. Три года назад парень взял нож на кухне и одним взмахом блестящего клинка лишил себя того, что его делало парнем. А потом были и гормоны, и операции, и специальная награда от Культа Конституции «За особое рвение в деле Освобождения».

Но вот камеры,… которые всегда в рабочем состоянии. «Глава» помпезно объяснил, что их дочь – блоггер, который стремится к тому, чтобы превратиться в переносную киностудию и снимать, всё, что происходит вокруг. Камеры всегда включены, чтобы ничего не пропустить.

«Инопланетянин», преподавательница, андройд, Эндрю, двое «собак» и трансгендеров, да и ещё один само лишенец хозяйства: все эти странные сущности стали членами антисемьи. «Глава» пояснял, что их скрепляют узы, крепче металла. Держа одного из трансгендеров за грудь третьего размера, сжимая и разжимая, как эспандер для ладони, оно с бравадой и самолюбием хвалилась о постельных достояниях. «Объединённые единой идеей освобождения от всяких семейных предрассудков». «Глава» долго хвалился о продолжении антисемейных оргий, длившихся порой несколько часов. «Попрём семью традиционную» – кричал «инопланетянин. – «Установим демократический диктат антисемейности».

– Кажется, это семья в переборе. – Тошнота так и подступала к горлу Лютера.

– Если их окатить святой водой, они зашипят и растворятся. – Шёпот Габриеля доносил суть омерзения от увиденного.

– Это лик семьи нового типа? Это её либеральная эволюция? – Вопрошала, практически не слышимо Амалия, давно окончившая занятия, но ответом на вопрос стала лишь пустота.

Лютер, Габриель и Амалия уже покидали эту квартиру, ставшую оплотом всей ненависти к семье. Все трое в мыслях без конца прокручивали сюжет, как можно так поступить с самим институтом семьи. Трое, лишившихся её на жизненном пути, знали лучше других ценность семейства. Они не могли найти ответа, как люди превратились в такую мешанину? Но стоило вопрос задать по-другому – «Зачем?» и всё вставало на свои места. «Растли и властвуй! Преврати людей в либеральный скот и получишь над ними правление» – Таковы слова великого философа Сарагона Мальтийского, в которых отразилась суть идеи Либеральной Капиталистической Республики.

Такси неспешно подъехало к приземистому, но обширному и раскинувшемуся дому, исполненному в романском стиле и похожего на базилику, только облицованную мрамором. Мотор машины заглох, и ребята поспешили покинуть автомобиль. Их вид, хмурые лица, отражали всю глубину отчаяния, которого зачерпнули в квартире антисемьи. Крыльцо, но не пустое. Три человека ожидали кого-то, активно переговариваясь. Сквозь забор, собранный из толстых прутьев, Лютер узрел знакомые черты лиц. В ссадинах и во всём чёрном, подобно ворону, стоял Эстебан. Рядом с ним незнакомая девушка в чёрной куртке и…. Черты лицо отдались в сердце юноши болью и радостью одновременно. Такие знакомые, родные, но разлучённые. Эти глаза, волосы, скулы.… Сердце затрепетало подобно ревущему от адского напряжения мотору. Сердце не стало, вместо него как будто поместили тысячи запертых звёзд, готовых взорваться силой сверхновых…

Отец!!! – Закричал во всё горло Лютер, нагло наплевав на местных «Вестников Свободы». – Отец, это ты?!?! – Юноша сейчас готов порвать любого содомита, что встанет у него на пути.

Эрнест уловил нисколько ушами, сколько самим сердцем знакомую речь и главный орган чувств возгорелся подобно солнцу, взорвался душевной энергией с такой силой, словно это рождение целой галактики.

Отец и сын, больше года. Они понеслись друг к другу, словно гончие, которые сорвались с цепи. Два родственника, разлучённых либеральной несправедливостью, заключили друг друга в слёзные объятия. Их души и сердца сотрясались одновременно и от яростной радости обретения и нахлынувшей боли долгой разлуки

– Сколько времени. – С горячими слезами на щеках шептал Эрнест. – Сколько пройти пришлось… И теперь… – Прижав к груди ребёнка, твердил мужчина.

– Отец, – голос, сама суть речи Лютера трепетали от неистовых волнений, – а где матерь? – Вопросил Юноша, смотря в глаза отца из которых проистекают горячие слёзы.

Глава двадцать восьмая. Парадигма «Смены Властей»

Спустя час. Скатриума.

«Смена власти есть наиважнейший и фундаментальный принцип нашего просвещённого общества, зиждущегося на принципах концепции Развитого Либерализма, который суть и апогей нашей великой демократии.

Мы можем менять кого угодно и как угодно, хотя это не мешает государству оставаться институтом подавления наших великих либеральных свобод и прав. Наша судьба – менять власть, когда она не отвечает потребностям общества Развитого Либерализма.

Так в чём заключается суть парадигмы Смены Властей? Любой чиновник, депутат или какой-нибудь ещё слуга власти государства или региона, может быть отправлен в отставку лишь по первому требованию Вестников Свободы. Представьте себе общество, сбрасывающее ярмо угнетателя-власти, меняя её на самую подходящую к своим интересам и потребностям.

В обществе, где мы сможем менять власть и все её институты, подобно тому, где обмениваем продукты, как меняем непонравившуюся одежду, настанет полнейший демократический порядок.

Забудьте про сроки и полномочия! Выходите на улицу и требуйте уйти прочь ту власть, от которой вы не можете получить всё необходимое, для удовлетворения ваших либеральных потребностей! Чиновник вовремя не подвёз средства достижения экстаза? (наркотики и токсины) Значит, поприте его и выкиньте на помойку! Депутат не выполнил обещания и не обустроил для вас площадку для утех-оргий и прочих сексуально-просвещённых удовольствий? Скиньте его с балкона, ибо он не может быть больше депутатом! Полиция не исполняет свои обязанности и не побивает дубинками притесняющих ЛГБТПАиПНА? Разгоните эту полицию и соберите для себя новую, либеральную и уважающую ваши права!

Суть парадигмы понятна, ибо смена власти – есть главный стержень общества демократий, где народ, во имя удовлетворения собственных потребностей, меняет власть государства и регионов!»

– Письмо «Права Дающее» от Исполнительного Секретариата Культа Конституции.

Погода за окном не играла роли, ибо конфликт внутри общества назревал с ужасающей силой, готовясь к смятению всего либерального мира.

Эстебан, в чёрных одеждах – кофте, штанах и берцах занял место в тёплом кресле, который обит алой тканью и внутри набит мягким материалом. Сидеть в таком кресле одно удовольствие, такое ощущение, что проваливаешься в облаках.

Позади спокойно горел камин. Треск брёвен разносился эхом по небольшому помещению, в самом краю довольно большого дома. Лёгкие нотки ароматы горящей берёзы наполнял лёгкие пары человек, сидящих в креслах, с высокими спинками.

Но для удовольствия сейчас нет времени. Телевизор, расположенный в маленькой комнатке, вещал про события, которые невозможно описать простыми словами.

Три кресла, три человека. Эстебан с пультом от телевизора, похожим на небольшую дискету. Эбигейл, так и не снявшая с себя чёрной кожаной куртки и сапог. Мужчина с матёрым видом, в бежевым пальто, ботинках из грубой кожи, классических брюках и кофте. Без сомнения, это Ротмайр.

– Господь милосердный, что же у вас в стране твориться. – Злобно заметил Командор, смотря в телевизор. – Как вы можете такой терпеть?

– Это каждый день. Привыкли уже. – Кинула Эбигейл, подперев подбородок рукой. – А у вас там как? Стабильности хватает?

– Ха, почему такой сарказм? – Голос Ротмайра проносился с особой вкрадчивостью. – У нас стабильности более чем хватает.

Телевизор, построенный по старым технологиям, с широким экраном, размашистой антенной, исходящей из крыши, принимал сигналы по всей Либеральной Капиталистической Республике, в том числе и репортаж о том, что сейчас творится в Центре Свободы и зданиях государственной власти.

Бардак, хаос и социальная энтропия росли адской волной во всех центрах власти. Митинги, бойни госслужащих, мятежи и призывы к свержению «института затхлого тоталитаризма» проносились гулким эхом по телевизору.

Неисчислимые стайки блоггеров вышли на улицы, чтобы запечатлеть всё происходящее. Так же, ведомые правилами, когда граждане обязаны знать всё о жизни госслужащих, чтобы не допустить произвола, блоггеры врывались в ветхие квартиры слуг «главного тоталитариста» и запечатлели каждый их шорох и движение. Некоторые блоггеры сходили до такой наглости, что могли творить в квартире бардак, учинять погромы и кидаться на членов семьи госслужащего. А когда тот их вышвыривал за порог, они вызывали полицию, обвиняя хозяина квартиры в «пресечение акта гражданской воли» и «активное противодействие гражданского надзора». Полиция дубинками выгоняла госслужащего с его семьёй на лестницы, и там забивали, для установления и защиты Свободы. А блоггеры всё это снимали в прямой трансляции, получая удовольствия от полученной крови.

Миллионы каналов вещали о том, как «Вестники Свободы», как сорвавшиеся с цепи, повсюду и везде требуют отставки госслужащих и в этот момент попытаются перейти от Развитого Либерализма, к «Абсолютному Либертинизму». Побои в городских и региональных администрациях, восстания у парламента, нападение на чиновников у здания правительства и всё подобное, на пару с криками, ором и дикарскими воплями подавалось из телевизора, словно сам ад лился рекой по улицами городов Либеральной Капиталистической Республики.

– Проклятье, люди, как будто сорвались с цепи.

– Ох, Ротмайр, – Командор исказил лицо в недоброй улыбке, – там нет людей. Есть эльфы, гномы, звери, гоблины, орки, чудилы, насекомые и ещё легион чудных существ, но вот люди… их мало.

– Как тут можно жить нормальному человеку! – Хлопнув по ручке кресла, возмутился Ротмайр. – Это же невозможно!

– А тут нет «нормальных». – Голос Эбигейл так и брызгал из души отвращением. – Есть лишь «Свободные».

– Давайте я переключу на научный канал. – Рука Командора потянулась к пульту и нащупав сенсорную кнопку, телевизор на секунду замерцал, сделав шаг на иную программу. – Может тут, что-нибудь умное будет.

– Не надейтесь, Эстебан.

На экране показался приятный ухоженный мужчина. Чёрный волос, фиолетовая бородка и карие глаза делали его довольно приятным на вид. А рубашечка в клетку, пиджак и стеллажи с книгами за спиной делали его вид более чем научным.

Из динамиков, расположенных у телевизора полился голос ведущего, облачённого в резиновые жёлтые блестящие одежды, прошитые розовыми нитями, и с зелёной балетной пачкой на бёдрах:

– Мы находимся в студии программы «Экспертное Мнение» и у нас в гостях учёный, кандидат общественно-авторитарных наук – Валерия Скунса, так же участник сообщества «Общегендерность». Что вы можете рассказать про свою научную и социальную жизнь?

Не понять кто, раскрыл крашеные губы, аж можно услышать шорох бородки, и двояким, то ли женским, то ли мужским голосом заговорило:

– Здравствуйте коллеги и уважаемые телезрители. Я буду кратка. Своё образования я получил в Английской Академии и сейчас занимаюсь изучением авторитаризма во всех его проявления и аспектах. – Худущей спичечной рукой Валерия поднял толстенную книжку, с гордостью в двояком голосе заявив. – Это моя прославленная работа «Авторитаризм, как незримый противник Свободы». Я её написала, когда был в «Центре Свободы», в знаменитых «Исторических Архивах».

– А что вы скажете о своей общественной работе? – Спросил ведущий.

– Я состою в движении «Общегендерность». Мы признаём на себе сразу все гендеры и их проявления.

– Это как?

– Я и не мужчина и не женщина, в старом понимании, одновременно относясь к этим двумя гендерам.

– Во как. – Удивился ведущий, резко перейдя к вопросам. – Как вы можете охарактеризовать сегодняшний конфликт с точки зрения парадигмы властей?

Мутные глаза загорелись безумным блеском, а в голосе вспыхнули нотки фанатизма:

– Наше государство зажралось, и пара его менять. Институт, не отвечающий запросам удовлетворения потребностей граждан, должен уйти прочь и уступить место тем, кто это сделать сможет. – Валерия отложила свою книгу и зацепила пальцами ещё более толстенный фолиант, став его лихорадочно перелистывать. – Как сказано в нашей великой Конституции… ах вот, нашёл… «Государство, как организация, служащая народу либеральному и его потребностям, для обеспечения общественно-либерального благосостояния должно удовлетворять любые требования, исходящие от либерально-народной бюрократии».

– Хм, то есть вы считаете, что это государство пара менять? Почему? – От вопроса ведущего глаза Валерии готовы полезть на лоб.

– Как вы не понимаете! Сегодняшнее государство не исполняет свои обязанности, которые у него есть перед «Вестниками Свободы». Плевать на всех остальных, ибо они отринули саму суть свободы. – Секунда паузы сменилась ещё более оживлённой и пламенной речью. – Вот, к примеру, вчера! Я давно зарегистрирована, как «Вестник Свободы» и поэтому могу пользоваться всеми благами просвещённого общества. И я отправил официальный запрос о том, чтобы мне разрешили устроить ритуал «Сожжения Тысячи Кукол» в местном Управлении Капиталами Английской Республики. И что вы думаете! – Вскрикнул Скунса. – Мне отказали, сказав, что это помешает работе. Вы понимаете! Мне не позволили реализовывать мою либеральную Свободу там, где я этого хочу! Вы понимаете, что государство, не исполняющие мои либерально-духовные требования должно уйти в отставку?

– Я вас понимаю, это вопиющий случай государственного произвола. – Без сарказма и шутливой иронии, серьёзным голосом сожалеет ведущий. – Вот у нас, в Датском Демократическом Королевстве, откуда я родом, в учреждениях государства всегда происходят ритуалы и ничему не препятствуют.

– Ваши институты власти ещё способны уважать права. Но они требуются в том, чтобы их муштровали, и они ни на секунду не забывали, кому служат.

– Так чем закончилась история?

– Я позвонила в полицию. В итоге мы заставили госслужащих танцевать с нами и вдыхать испарения от горящего пластика. Конечно, четырнадцать из них скончались, но ничего страшного, ибо это «потери от реализации Свободы».

– Вот это я понимаю. А теперь мы должны уйти на рекламу. Но оставайтесь с нами и увидите, что значит истинная антисемья.

«Научная» передача прервалась на рекламу, смыслом которой стала демонстрация новейшего «памперса» на лицо.

– Ну, будем это смотреть? А? – Ротмайр как всегда не спешил униматься, ибо чувство тошноты в нём росло с каждой секундой.

– Может переключить на канал триста двенадцать тысяч пять? – Рука Эстебана вновь скользнула по пульту.

В экране телевизора замерцали изображения, передающие суть ещё одной киностудии, в которой разворачивалась телевизионная программа. Студия предстала в форме небольшого кабинета, где стоял один-единственный стол. Стены выкрашивались в ядовито-лиловый и давили невыносимо на глаза. Две участницы, по стилю одежды похожие да обезумевших панков, заняли место по разные стороны стола. В углу экрана повис значок зажатого кулака, переходящего в знак всех женщин, на фоне двух скрещённых клинков.

Одна из девушек, с зелёным ирокезом, разверзла накрашенные в лиловый цвет уста, изрекая тонкий и скрипучий голос:

– Я напоминаю телезрителькам и всем остальным, что мы находимся в студии программы «ФеминМотив» и мы обсуждаем событие, захлеставшее нашу страну. – Достав из-под стола карту, женщина её развернула и крикнула во весь голос. – Эй, там, гузки патриархата, приблизите камеру! – Изображение увеличилось, утыкаясь прямо в карту. – Несколько десятков городов охватили марши свободы. Миллионы женско-ориентированных гендеров выходят на улицы, чтобы вырвать свои права у мира умирающего патриархата. – Рука ведущей коснулась оголённого плеча другой девушки. – У нас в студии общественная активистка, участница неисчислимого количества сообществ. Эринния Скот-с.

– Да, спасибо что объявили меня. – Камера отдалилась от карты, придя в нормальное положение, показывая всю студию полностью. – Я пришла в эту студию, чтобы изложить свою точку зрения на события.

– Именно.

– Мы все живём по парадигме смены властей, а значит, имеем право сменить государство, которое нам не нравится. – На стол, где говорила гостья, сквозь заточенные клыки лились струйки слюны, как у бульдога. – Наше государство это государство патриархальное, обслуживающее в основном интересы челенобёдерных мразей и поэтому оно должно быть свергнуто. Я рада, что мои сёстры рвутся в бой, круша всех, кто смеет встать на пути к нашим правам.

– А вы можете подтвердить ваши слова примерами? – Попросила ведущая.

– Вами нужны примеры того, что нас угнетает патриархат? – Удивлению гостью нет предела. – А вы настоящая феминистка?

– Ну, для широкой общественности. – Разведя руками в сторону, лихорадочно говорила ведущая. – Для того чтобы наши сёстры убедились, что необходима единая борьба и война против тех, кто стоит на этом пути.

– А вот, как. Вы бы поясняли.

– Постараюсь.

– Да, примеры есть и целых два. Начну с личного. У нас, в Федеральной Швейцарской Конфедерации есть Городской Сенат. Я там состою как парламентарий от «либерально-народной бюрократии». И вы знаете что?! – Рот феминистки распахнулся широко-широко, как антресоль. – Туда ещё смели входить мужско-ориентированные гендеры на правах участников!

– Вот это антилиберальное диктаторство! – Криком возмутилась ведущая, ударив кулаком по столу. – Как тот скот допустили в цивилизованное общество?!

– Не знаю! Суть в том, что они смотрели на женщин и в том числе на меня, ходили рядом с нами. Вы понимаете?! Нарушали наши права на «визуальную неприкосновенность» и «женский метр личного пространства». Ежечасно эти скоты нарушали наши права! – Ярая феминистка взяла паузу, неожиданно прослезилась и с жалобным голосом, попыталась вызвать чувство жалости. – А один из них меня домогался.

– Ужас!!! – Взревела ведущая. – Каким образом?!

– В нашем обществе равных прав, – женщина явно наиграно давилась крокодильими слезами, – в обществе, где уголовное преследование за дискриминацию, – слёзы лились градом, а голос выбивал максимальную жалость, закрадываясь в самые глубины души, – меня домогались.

– Как это было?

– Я тогда сидела в зале заседаний. И он целых полтора часа меня рассматривал. Пристально, скрупулёзно. Я видела это. Не могу даже представить, что он сотворил со мной в своей развращённой башке. – Утирая слёзы и размазывая туш по лицу, феминистка сквозь рыдания продолжала исторгать речь. – Вы понимаете, полтора часа «визуально-мысленных» домогательств.

– Кошмар. Это сущий произвол со стороны той твари, которую нужно четвертовать.

– Его, по моему заявлению отправили в тюрьму, хотя я настаивала на химической кастрации, чтобы он больше не таращил свои зенки на наших сестёр. – Гостья выдержала театральную паузу, пока феминистки, смотрящие канал сглотнул сопли, и воскликнула. – И кстати, после моего заявления все не-«Вестники Свободы» мужчины, выкинуты были из Городского Сената, чтобы больше не домогаться женщин!

– Хоть где-то наше патриархальное государство подсуетилось и шевельнуло зад, чтобы помочь женщинам в достижении их прав! – Злобно торжествует ведущая, изгрызавшая ногти. – А второй случай?

– Это произошло Сконе. – Вновь в уши забивался тот жалобный голосок. – Наша комиссия предложила в одном из западных городов всех жителей перевести на матчество. То есть отчества вытираются из документов, как «дурная наследственность патриарха» и заменяются на матчества по аналогии. И знаете что?

– Вам…

– Да, нам отказали, сказав, что замена документов это дорого! Вы понимаете, что для них деньги, священнее установления равноправного общества? Что дело победы феминизма для тех задолизов патриархата упирается в деньги!

– А вы?

– Наша комиссия составила иск в суд сообществ, на городскую администрацию за «подрыв деятельности женских организаций», что равносильно активному противодействию делу Свободы.

– И что же суд?

– На нашей стороне закон. И встал он за нас. – Феминистка раскрыла клыкастую пасть широко, издав клич торжества. – Всех, кто нам противодействовали, судья заставила платить за переделку документов!

– Круто-о-о-о! – Затянула как заправский пёс ведущая. – Ну, а что конкретно по ситуации? Что вы ждёте в конце?

– Свержение патриархального государства. Оно всё ещё потворствует челеномразям, разрешая им пользоваться правом, смотреть на нас долго без нашего разрешения или говорить, если мы того не желаем. Это государство не отвечает идеям прогрессивного феминизма. Если не отвечает, то пусть проваливает!

Эстебан больше не мог смотреть это. Он снова коснулся сенсорной кнопки, и студия рьяных феминисток сменилась на экран, в котором неслись пейзажи лесов, и жизнерадостно пелась песня тонким голосом маньяка:

– Выйди на митинг сегодня о-о-о,

Убей государство пинком под зад о-о-о

Поимей его слуг, и принесёте в жертву

Свободе! Свободе! Свободе!

Ибо так говорит, нет, не отец наш Диавол,

А парадигма Власти Смены!

Безумный напев песни, с сумасбродной музыкой, похожей на репинский рок, прервали грозные, полные гнева и сарказма слова, разнёсшиеся далеко за пределы комнаты:

– Эстебан, ты что специально! – Во весь бас возмутился Ротмайр. – Что-то у тебя рука не счастливая. Я подозревал, когда тебя выволокли из леса на носилках, тебя малость контузило. Иначе я не пойму такой «удачливости» в выборе каналов.

– На, лови. – Усмехнувшись, с негодованием в нефритовых очах изрёк Командор, кидая пульт Ротмайру. – Выбирай каналы на здоровье.

Матёрый мужчина словил пульт, похожий на тонкий деск. Его пальцы правой руки коснулись щетины на щеке, размеренно её почёсывая:

– Так-с-с-с, посмотрим, какие тут есть фильмецы.

Песня прекратила своё бренчание, сменившись на мультипликационную заставку. Зарисовки мультика изображали хвойный лесной массив, где на поляне, каким-то чудом оказавшейся посреди леса, происходил лесной урок.

Медвежонок, с указкой в руках, стоял у эпохальной меловой доски и спрашивал лесных зверят, о темах, которые могут показаться и взрослому сложными:

– Скажите дети, что вы сделаете с родителями, которые будут не соблюдать ваши права?

Птенец совы подняла крыло, похожее на общипанный кусок мяса:

– Да, Совка. – Ткнув блеснувшей указкой, попросил учитель.

– Когда наши родители нарушают наши суверенные права и Свободы, установленные конституцией и законами, попираются со стороны тоталитарно-авторитарного поведения родителей, стремящихся ограничить наше проявление самости и индивидуальности, то мы можем по заявлению в Ювенальную Полицию поменять родителей на более демократичных и либеральных, которые позволят на ночь съест сто плиток шоколада или объедаться мороженным, ну или же не носить шапки. – Заученно протараторила сова.

– Великий Рейх, – ярость и возмущение в каждой букве, молвленной Ротмайром, так и стремились изничтожить этот мультфильм, – такое ощущение, что это статья закона. Но ведь это бред сивой кобылы! – А медвежонок продолжал добродушно говорить.