Читать книгу: «Под ласковым солнцем: Там, где ангелам нет места», страница 28
Глава тридцатая. Апогей оргии
«Центр Свободы». Этим временем.
«Вот и наступил момент абсолютного освобождения, мои безгендерные и всегендерные друзья! Идите на площади несите её вящий свет в массы! Распространяйте, не рефлексуйте! Зиждется заря нового дня и все те, кто отринут её свет, пусть сгорят в пламени либерального солнца!
Выходите на улицы и совокупляйтесь с самим удовольствием! Устанавливайте везде, где только можно власть либеральную! Попирайте священников старых религий и всяких не-Вестников Свободы, ибо отторгая господина Либерализм, вы отчуждается себе от момента вознесения вас на самый верх свободничества!»
– Призыв неизвестного проповедника.
Сказать, что вокруг творится анархия это не сказать ничего. По всем улочкам мегалополиса лилось развращающее безумие, давно поглотившее всех, кто живёт в столь огромном городе. Огромный город, похожий с орбиты планеты на бриллиант, утопает в шумах и диких звонах музыкального стона, который готов расколоть пространство.
Алехандро, приехавший сюда не так давно, лихорадочно осматривался по сторонам, пытаясь вспомнить, как он сюда попал. Его глаза заливались слезами от распылённого дурмана, ноги и руки неслись в пляс, потакая ритму такого рока, от которого сотрясались небоскрёбы. Юноша ощущал, что по его ушам течёт кровь, а голоса становятся всё тише, как будто с каждой секундой глухота становилась всё сильнее и сильнее.
Сквозь слёзы он распознавал образы того, что тут происходит. Бесконечные оргии, которым нет конца, ибо миллионы, десятки миллионов горожан сплелись в едином экстазом танце, захлёбываясь похотью по горло. Тысячи валялись под ногами в конвульсиях и нечистотах, погибая от токсинов и наркотиков, добивающих нервную систему.
Парень не мог вспомнить, как здесь оказался. Его рука метнулась к раскалываемой голове. Едва волнистые волосы, выкрашенные в семнадцать разных цветов, как парик у клона, прожжены во множестве мест и причёска у Алехандро напоминает плешивый покров.
– Проклятье! – выругался юноша сам для себя.
Несмотря на безумие, основные потоки горожан продолжали шествовать в едином направлении. Похожие на различных зверей бывшее люди; с десятками имплантатов, пирсингованой кожей горожане, покрытой уже самой настоящей броней из металлических украшений; в татуировках, плотным покровом накрывшим голое тело; давно лишённые рассудка и надевшие на части тел кастрюли, вёдра, коробки или нечто поэкзотичней, как шарф из удава: всё эти граждане единым маршем под гул адской музыки и собственные улюлюканья продвигались вперёд, по улицам.
Алехандро опёрся на фонарный столб, держась за окровавленные уши, закладываемые роком из места под названием Преисподняя. Глаза юноши уловили лишь сияние тысячей фонарей, сотен экранов и прочей электроники, что смешались в одно большое световое пятно. Парень прикрыл ещё и глаза.
На плечо юноши положилась широкая рука. Пальцы, схожие с накаченными фрикаделинами и лапа, размером с мухобойку.
– С тобой всё в порядке! – Заорало что-то нечеловеческим грубым голосом.
Алехандро оторвал голову, что бы взглянуть на существо. Третья и четвёртая его рука торчали из боков и болтались мёртвым грузом. Такие же накаченные, как и функциональные. «В них что, воду закачали?» – Промелькнуло в сознании юноши. Но он и не подозревал, что за маслянистая жидкость отравляет тело горожанина.
– Да. – Тяжко ответил Алехандро, держась за раскалывающуюся голову. – В порядке.
Из трёх губ, расположенных вертикально, зашевелились только одни, выдавая резкий звук:
– Ну, хорошо!
Парень вновь попытался окунуться в воспоминания, когда перед глазами у вас тридцать человек, с ушами, как у кошек, сломанными костями и приделанными хвостами, лакают из тазика нефть, а потом глотают зажжённые спички, особо не думается.
Алехандро поспешил отвернуть голову, но тут его чуть не окатило содержимым желудка одного из демонстрантов. Прямо возле обуви излились зловонные чёрные массы, в которое упал «человек» их проливший. Юноша понял, что нужно куда-нибудь отойти прочь.
Еле как парню удалось встать и сделать пару шагов. Но вот его ноги столкнулись об тела валявшихся горожан. Не мёртвые, но впавшие во кому они устлали дороги подобно коврам.
Зацепившись за плечо какой-то девушки, и стянув с неё кусок одежды Алехандро пал носом в плитку, но тут же попытался встать. В руке у него оказался кусок ткани, который он поспешил выкинуть.
«Вакханалии Рима» – пробежало в затуманенном рассудке парня, и всё же его память выдала часть воспоминаний.
Всё началось около часа назад. Десятки миллионов жителей Либеральной Капиталистической Республики прибыли в «Центр Свободы», что бы выразить свой протест «Тоталитарному Государству». Администрации регионов уже полыхали жарким огнём свободной революции, и толпе хотелось продолжения веселья. Похожие на кошмары, с изменёнными телами, в сумасбродной одежде, подчёркивающей многие уродства, представленные, как «Свобода над организмом», отдалённо похожие на людей существа наводнили улочки огромного мегаллаполиса. Тысячи разноцветных флагов и десятки миллионов различных идей спешили разделить город.
Культурой тут и не пахло с самого начала массовых шествий. Одурманенные, нализавшиеся алкоголя или химических веществ «Любители Голоса Ада» ворвались в множество студий, зданий и «Городским Голосом», перехватив все возможные источники звука. И понеслась полу людская масса в ад, под звучание тяжелейшего рока от которого на раз рвались перепонки.
Массовые совокупления, сначала по углам, а затем и на улицах росли подобно тому, как рак пожирает тело, поглощая всё больше территории, обращая город в один большой Содом, стараясь охватить всех, кто вышел на митинг. Издевательства над собственным телом, в виде прокалывания собственной кожи, отрубания конечностей на забаву, заливались веществами, от которых нормального человека могло стошнить.
А полиция? Её нет, ибо государства теперь не существует. Есть регионы, связанные волей Корпорации и Культа Государства, но большего нет… пока нет, ибо вся либеральная мешанина, собранная из «Вестников Свободы» идёт к Собору, чтобы опрокинуть до конца институт державы и войти в эпоху «Абсолютного Либертинизма»… по крайней мере, они так думали.
Потом пришёл момент анархии. Грабежи, во имя «добычи рыночного капитала», пьяные изнасилования «утверждающие право на получение сексуального удовольствия» и ещё мириад явлений, чья суть – беззаконие, то есть «свобода абсолютная». Никто не собирался останавливать подобные «Акты проявления внутри личностной свободы».
В этот момент, каждый, кто способен держать в руках оружие крушил и громил всё, что попадалось на пути. Витрины, фонарные столбы, окна, автомобили: ничто не могло устоять перед «Свободой проявления самовыражения». Порой на целых площадях люди и нелюди сходились в кровавых мясорубках, что подавались под «Свободой выражения убеждений».
Ничто не может остановить «оргиеву ночь». Ото всюду льётся дурманящий аромат, заставляющий всякого, кто вдохнёт его, плясать как сумасшедший, вливаясь в общую реку безумия.
Но это лишь самый пик огромного айсберга, медленно подминающего город под своей тяжёлой грузной пятой. Все души раздавлены и возведены в либеральный абсолют. Все стали дикарями мира, где больше нет ограничений или сдержек, как то было в первобытном обществе. Как оказалось – либерально-племенной строй есть суть и вершина, гротескный апофеоз всей либеральной идеи и освобождения от норм морали. «Свобода навсегда!» – Кричали многие в многомиллионной толпе.
– Голова. Трещит. – Всё твердил Алехандро, держащийся за череп и облокачиваясь на одну из стен многоэтажных домов, чьё подножье залито краской и нечистотами разного происхождения.
Вокруг него адская музыка, оры и стоны, крики и рёвы, звуки калечащего безумия смешались в один единый протяжный гул, раскалывающий голову пополам, словно в округе громыхают залпы сотен гаубиц.
– Это же не война.
– Нет, Алехандро.
Юноша оторвал голову и смог сквозь липкие слёзы распознать Джона. Чёрные брюки, мощные грубые ботинки и белая футболка. А в руках бита, с которой на землю капает кровь и дерьмо.
– Ну, здравствуй, жёнушка, – сквозь безумную улыбку кинул Джон, подкидывая биту на одну руку и хлопая её концом об ладонь, посему и издалось хлюпанье.
– Я тебе… не…жена.
– Ох! – Воскликнул его «муж», явно не в себе. – В прошлый раз ты ушла от меня, а теперь. Ух, держись, я тебя так отделаю.
– О чём …ты говоришь? – Алехандро попытался встать; но его пальцы скользнули по стене и парень мельком бросил взгляд на ладонь.
– Что, думаешь, откуда у тебя кровь? – ткнув битой в ладонь, безумно кинул Джон. – Так я тебе башку рассекло!
Алехандро понимал, что нужно бежать отсюда как можно быстрее. Может он сможет затеряться в толпе и спрятаться от Джона.
– Я думал, мы любим друг друга! – верещал парень с битой, устрашающе ею размахивая. – А ты, скотина последняя! Нанюхался той дури и давай лезть целоваться с теми зоофилами! Ты – тварь неблагодарная.
– Я не помню ничего…
– Ты, смеешь ещё и не помнить это?!
– Что это … – Указав пальцем на биту, другой рукой держа за голову, вопросил Алехандро.
– Это? Дерьмо одного придурка, такого как ты! – яростно выкрикнул Джон. – Мы его этой битой поимели, а он не выдержал наших издевательств, ставших проявлением нашей свободы, и изволил сдохнуть.
Алехандро задумал бежать в этот момент. Голова раскалывалась, ноги и руки стали подобно вате, но это не играло роли, ибо на кону жизнь. Юноша оторвался от стены и дал дёру, что есть мочи. Но предательский ковёр из тел….
Ноги парня запнулись об чей-то кусок мяса, а щиколотки увязли в чём-то липком и Алехандро рухнул прямо на землю, угодив лицом в лужу с пролитым алкогольным напитком.
– Ах ты, неблагодарная шлюха! – как обиженная истеричка заверещал Джон. – Я из тебя фарш сделаю.
В «мелодичный» ритм инфернальной музыки со всей силы Джон стал наносить удары в голову своей «жене». Металлическая дубина приложилась столько раз, сколько этого понадобилось, чтобы превратить голову в месиво. Ни черепа, ни мозга в едином целом не осталось. Они фонтаном плоти и костей разлетелись в стороны.
– Эй, неосексофилы! – воскликнул с завыванием Джон, маниакально улыбнувшись, когда его воззвание нашло ответ в виде криков одобрения. – Тут есть новое свежее тельце! А ну налетай!
Человек сорок, не меньше, вынырнули из толпы и набросились на свежий труп, как голодные собаки на небольшой кусочек мяса. За считаные секунды тело Алехандро исчезло в толпе смакующих неосексофилов.
Джон ликовал. Вокруг него происходит торжество свободы. Это вам не обыденные марши лесбиянок, геев, «гендеротрансформированных», неосексофилов, зоофилов или ещё каких-нибудь «Вестников Свободы». Таких маршей в городах на дню не менее десяти приходится, а здесь… Полная свобода проявления мыслей и действий. Нет тут никаких ограничений. Все против всех, во имя собственной личности.
На память Джона, облизываемо дубину, смакующего ещё привкус пришлось воспоминание из Конституции:
«Освободись от морали, ибо она сдерживает твою Самость
Освободись от законов, ибо они сдерживают твою свободу действий
Освободись от мыслей, противоречащих свободе, ибо они тебя возвращают к истокам тоталитарности.
Освободись от нужды освобождаться, и ты станешь полностью свободен».
«Такая простая мысль, записанная в одной из пяти преамбул Конституции, а как сложна к реализации». – Подумал про себя Джон и бросил взгляд вокруг, дабы вернуться в сущность либеральной реальности.
У углов, мужско и женско-ориентированные гендеры, вместе с безгендерными или гермафродитами свились в одной большой оргии. Каждая группа набирала не менее десяти участников, а больше всего сошлось на стадионах и площадях. Десятки тысяч горожан, оголившись, вступили в связь.
С пеной у рта, перетяжками на венах, в конвульсиях скакали. Некоторые выживали и носились с глюками перед глазами и кидались на всякого, кто покажется им подозрительным
«Мы марш из ада, ибо там демократия!» – Крикнул некто из толпы и все стали скандировать лозунг. Одежда участников митинга это подтверждала. Кожаные и латексные обтягивающие одеяния, шли вперемешку с безвкусной яркой или под час блестящей марлей, покрывавшей неоголённые участки тела.
Насилие вокруг не переставало униматься. Кровавые стычки, изнасилования мёртвых тел или тех, кто валялся без сознания, кровавые бойни, издевательства и пытки, как «Свобода воздействий на человека»: всё это не переставало униматься, лишь гиперболическим образом расширяясь
Кто-то повис на нитях, прошивших всё тело, зацепившись за различные крюки. Кого-то, одного из «Вестников Свободы», подвесили за кольцо в носу на высокий крюк, на высоте трёх метров…
Съёмка событий происходила беспрестанно. Блоггеры, обвешанные камерами, сновали туда и сюда, снимая досконально хронику. Порой, в толпе находились те, кто хватал таких блоггеров и пускал их на утехи толпе.
Джон не пожелал больше смотреть. Он решился влиться в безумный вальс.
– До Великого Собора Конституционализма сто метров! – Кто-то выкрикнул из толпы, рыча в рупор.
Ликование пронеслось громоподобным эхом, заставляя трещать от радостных возгласов даже стёкла на окнах. Тем временем Джон подхватил одно из знамён Свободы, ставшим флагом какой-то партии и устремился вперёд.
Вокруг него, сжимая фланги шли такие же люди и нелюди, как и он, единые, однотипные в своей вечной идее освобождения от «коллективизирующего авторитарного устройства души и общества», как утверждал Культ Конституции. По сторонам массовая река «Вестников Свободы» утопала в биологических отходах, мусоре, трупах людей, «отдавшим свои жизни на алтарь свобод».
Жар, бред, сумасшествие и агония экстаза от похоти ореолом кружили над «Центром Свободы», превратившимся во двор самого Сатаны. Тут не осталось даже людей, только «облачённые в саван Свободы и ниспустившиеся до строя дикарей.
Толпа народа, насчитавшего, многие стони тысяч вышла к огромному двору, зиждущегося у подножья огромного, исполинского здания. Небоскрёб похожий на сочетание трёх прямоугольников, где срединная постройка уходит на километр в вышину. Либерально-народная бюрократия стала занимать место во дворе, окружая один небольшой выступ от здания, играющий роль сцены, с которой Культ Конституции читает проповеди.
Насаждения деревьев, кусты и клумбы с цветами во внутреннем дворе – ни осталось ничего, ибо всё сминалось обезумевшей людской мешаниной, насмерть давившей упавшим членов митинга. Хрустели кости упавших под ногами шагающих, слышались предсмертные стоны, но никто не смел помогать.
На сцену вышел странный человек, окутанный в чёрный балахон, с надписями вышитыми белыми буквами на краях ткани, с капюшоном, из-под которого выглядывала маска противогаза. Без сомнения, это Гроссмейстиарий Культа Конституции.
– Вот вы и добились абсолютной свободы!!! – В микрофон, приглушённым голосом из-за противогаза, воскликнул глава Культа. – Государства больше нет и вы, носители Свободы, откроете зарю нового дня!!! Дня, когда наступит мир Свободы и её больше никто не ограничит!!!
В ответ толпа взорвалась ликованиями и выкриками, способные акустической волной порвать ушные перепонки. И одеяния Главы Культа встрепенулись, словно на них дунул ветер. Гроссмейстиарий поднял правую руку и дал какой-то жест, словно призывал неведомые силы к действу.
– Пора завершать сей карнавал!!! Вы готовы окунуться в апогей оргии, устроенной вами?!?! Вы готовы познать полнейшее освобождение и вознесение на самый верх удовольствий?!
Толпа громоподобно ответила согласием и тогда Глава Культа Конституции махнул. С крыш зданий и множества переулков, из-под люков канализации повалил странный голубоватый дым, дурманящий и затмевающий рассудок абсолютно. Джон вдохнул этот аромат. Все его рецепторы и сама жизнь забурлила. Во все нервы ударило удовольствие… и ярость. Ему захотелось убивать, рвать чужую плоть ради получения удовольствия, но боль в голове раздалась предательской ущемлением в сердце. Ноги подкосились произвольно, но Джон не упал, кто-то его подхватил и, приложив максимальные усилия, оторвал голову от тела. Оргия насилия, кровавя и беспощадная, достигла своего апогея.
Глава тридцать первая. «Парламент ушёл, да здравствует парламент!»
«Центр Свободы». Утро.
«Просим прощения у всей либеральной общественности. Мы поспешили со днём назначения «Абсолютного Либертинизма. Слишком рано… и мы поплатились за это. Прошёл день, у нас нет ни правительства, ни парламента… разве что только суды. Но этого мало, слишком мало.
На юге Автократорство Рейх, на востоке Директория Коммун, на западе разрозненные армады Нового Света. Никогда не знаешь, чего ждать от этих стервятников. Не знаешь…
Рано, очень рано мы поспешили с отменой государства. Наша «либерально-народная бюрократия» показала, что дикарская натура в них всё ещё жива. Это есть верх развития либерального строя, но не такой, какой-бы мы хотели…
Выжившие горожане утверждают, что это Культ Конституции во всём виноват. Что мы якобы распылили некий газ, от которого у всех «сорвало крышу». Не верьте им, ибо это безумцы.
Всё только впереди, ибо для нашего мира нет конца, и мы установим ещё тысячелетнее царство либерализма и Свободы»
– Извинения Гроссмейстиария Культа Конституции.
Утро началось с кровавого зарева, обозначив своей алой сутью прошедшую ночь. Ветра практически не ощущалось, разве что лёгкое дуновение, пролетаемое сквозь безлюдные и опустошённые улочки.
Лишь редкое облачко могло затмить оранжево-карминовую лазурь наступающего дня, возвещающего о пришествии нового мира, раскрашенного кровью вчерашних демонстрантов.
Улицы, переулки, площади: ни одно свободное место не избежало того, чтобы обратиться в арену страшных событий. Весь мегаллаполис в один момент превратился в один огромный Колизей. Люди и нелюди, отравленные газом, впали в такую ярость, что принялись рвать друг друга. Сотни тысяч трупов усеяли городские пространства, покрыв их плотным слоем тел.
В нечистотах, кромешной вони, среди гор мертвецов работают уборочные команды. Нацепив на себя специальные резиново-синие костюмы, тысячи человек убирают груды тел с улиц, проспектов площадей и отмывают их особенными растворами. Липкая кровь, смешавшись с химией, рвотой и биологическими нечистотами, спевшись со всей массой в единую субстанцию, покрыла всё, что только можно, въедавшись в сам материал.
Грузовики и машины, напичканные тоннами мертвецов, свозились либо к крематориям, либо к чанам с самой агрессивной кислотой. Никто и ничто не должен узнать о том, что тут произошло.
Пространства мегалополиса отчётливо давали образ поля битвы, после страшной сечи. Разбитые витрины и разнесённые улицы. Сожжённые деревья и кустарники разносили по ветру горький пепел. Противный аромат горелых шин и нотки плавленого металла паром неслись сквозь стройные здания.
Скверы, парки, площади: ничто не избежало ненависти толпы, ибо всё обратилось в свалку или руины. Перевёрнутые лавочки, срубленные, сожжённые деревья, вспоротая плитка, обрушенные статуи или даже обращённые в развалины мелкие пристройки: теперь таков лик «Центра Свободы».
На окраинах, где строения могли достигать одного или двух этажей, эти дома рьяно сносились молотом безумия толпы. На тяжёлых машинах или экскаваторах, они несли рок их жильцам.
Однако наступил момент завершения карнавала. Его пик и резкая секунда падения, когда за пару часов всё веселье изволило закончиться. Газ, или наркотик, таким образом, повеял на многомиллионную мешанину, что все рамки до конца отошли на задний план. Став подобным древним берсеркерам люди и нелюди буквально набрасывались на тех, с кем раньше шли за руку.
Ногти, зубы, ножи и всё, что оказалось под рукой шло в кровавую рукопашную. Хуже всего пришлось с военными, принёсшими оружие или военную технику. За несколько секунд тысячи горожан сгинули в вихре залпового огня танков и бесконечных очередей. Всё закончилось, когда у вояк иссякли патроны и снаряды, тогда они перешли на ножи.
Однако не весь мегалополис заваливался трупами и залит кровью. Площадку возле одного из зданий почистили быстрее всего, едва ли не вернув её в первозданное состояние. Огромная постройка, представленная только одним небоскрёбом, широким, словно расползающимся в пространстве, уходящим этажей на сто.
Толпы стройных людей, именно мужчин и женщин, опрятно одетых, облачённых в классические костюмы выходили из строгих чёрных или монохромно серых автомобилей, старых, архаичных конструкций.
Лица их чисты, глаза ясны, кожа не покрыта килограммами металла или манускриптами татуировщика. Их одежда – чёрные брюки, былые рубашки, пиджаки и туфли – у мужчин; строгие юбки ниже колена, светло-голубые сорочки, отчётливо женские пиджачки – у девушек. Всё так классическо, сдержанно и… архаично, что посреди города, ставшим Содомом, это выглядит странно, даже более чем «ненормально».
Они как можно быстрее пытаются пройти в здание, над которым прибита вывеска, оформленная в стиле геральдической ленты, выбитая из обсидиана, на которой золотыми буквами блистала надпись: «Твой закон – Свобода».
Мужчины и женщины не толкались, проходя через узкие ворота. Не толкались, как их «коллеги» шедшие до них. Речь идущих слишком культурна и многообразна, чтобы вписываться в новую реальность.
Могло сложиться впечатление, будто пространство и время сделали огромный скачок назад, возвратившись во времена, когда люди оставались людьми и служили, работали во благо человечества.
Они прошли вовнутрь, углубляясь с каждым шагом в недра зданий. Давно пройдя этап сдачи пропусков, люди поднялись и стали занимать места в отчищенном от вчерашних погромов просторнейшем помещении, где каждый вздох, благодаря акустики мог разнестись горным эхом.
Огромный зал разделён на три, последовательных и страшно нависающих друг на друга яруса. Внутри самих чистеньких ярусов, кроме первого, были разделения на два сектора. А у самого подножья ярусов, практически у одной из стенок находилась площадка для выступающих людей. Каждый ярус отделялся от другого участка высокой ступенью и деревянной резной мощной перегородкой, которая ограждала края. Каждое посадочное место в этом помещении представлено отдельным едва ли не высоким троном, имеющим остроконечную спинку, сделанную из дуба с посеребрёнными узорами. И у места, где стоит кафедра для выступающих, у самой стены, есть три престольных трона, уходящих под специальный стол заседаний. Каждый трон из этих троих имеет золотую окантовку по углам, а стол заседаний выплавлен из платины, как и герб государства, крепившийся к видной ко всем части стола.
Все понимали, куда они пришли и зачем. Новое законодательное строительство, по старым лекалам Либеральной Капиталистической Республики, исполненным в стиле и форме Развитого Либерализма. Федеральный Сенат открыл свои двери и начал работу, и требует шестерёнок для работы великого государственного механизма…
Над всей площадкой, тремя ярусами, где рассаживаются неспешно парламентарии, затаился строгий и суровый взгляд, взирающий на механизм государства. Прямо над третьим ярусом, на высоте десяти метров расположилась небольшая комната, скрытая от остальных холодным непроницаемым стеклом.
Маленькое помещение, освещаемое тонким рядом светильников, похожих на старые свечки, проливали такой же тёплый и томно-тусклый свет. На изумрудных обоях плясали тени, не более четырёх. Владельцы трёх мрачных теней собрались за круглым столиком, восседали на серебряных изумительных тронах.
– Брат, Боелярий, что ты там забыл? – вопросил один из сидящих, потирая руки и роскошную клюку рядом с собой.
– Я? – заведя руки, укутанные в чёрный балахон, лихорадочно переспросил лысый белокожий мужчина. – Смотрю на новое государство, оцениваю его перспективы и рассчитываю время.
– Вот она, работа Гроссмейстиария, стоять и созерцать. – Усмехнулся седовласый мужчина. – Не то, что наши роли.
Человек в балахоне прикоснулся пальцами к массивной книге, висевшей у него на поясе. Со скрипом потёр её медно-серебряную окантовку, словно водил пальцами по лезвию боевого топора. Сквозь капюшон, изрисованный афоризмами, показалась зловещая улыбка, и излился голос маньяка:
– Что бы вы смогли исполнять роли свои, я должен стоять и созерцать, оценивая тысячи перспектив. Иначе…
– Иначе ничего у нас не будет. – Закончил реплику пригожий женский голос.
Боелярий кинул взгляд на хозяйку реплики. Черноволосая женщина, довольно стройная, облачённая в обтягивающие кожаные вещи: сапоги до колена, прилегающий жакет и штаны. А лёгкий макияж только придавал обворожительности её неоновым глазам. Девушка прикоснулась тонкими длинными пальцами к смольным разросшимся, но обстриженным до плеч, волосам, и тут же схватила со стола бокал с шампанским, залпом его опрокинув.
– Ах, а наша прекрасная Архимать из Феминистской Республики знает толк в деле. Как вам удаётся держать своих подчинённых в неведении?
– Прекрасная? – Игриво усмехнулась женщина, облизнув тонкие губы от остаток алкоголя. – За такое бы вас, уважаемый Боелярий, там, где я правлю, давно растерзали… за «визуально-комплементарную дискриминацию» и…
– А не нужно. – Оборвал четвёртый сидящий в комнате, вынув руки из серого пиджака. – Мы всё знаем.
– Ох, председатель парламента вмешался. – Въедливо произнёс седовласый мужчина, искривив ухмылку в не довольствии. – Слишком рано вы подали свой голос, уважаемый.
– Ну, пока я силён, я могу, и буду говорить. Ведь для этого вы меня назначили, Антиан Вероний? Лучше скажите, сколько вы заработали на двухдневной бойне? – Обратив свой лик в сторону шикарной дамы, так же с насмешкой, мужчина в сером произнёс. – А вы, уважаемая Архимать? Сколько вы приобретёте в строй новых рьяных феминисток? И как долго сможете продвигать идею о «женской борьбе»? Скажите, – уже издевательски молвил человек, – ваши «сёстры» не знают про опаснейшее отступление от идей радикального феминизма? Почему только одна ступень в вашей иерархии отделяет вас от безумия? А?! Почему, те, кто ниже вас потонули в вихре «освобождения от угнетения»? – Мужчина язвительно обронил вопрос. – Насколько в этот раз будете подливать государство?
– Проклятье, а ведь ты прав! – Воскликнул Антиан. – За последнее два дня все Корпорации подняли такие прибыли, что нам на десятилетия хватит. Оружие, наркотики, пища, алкоголь, техника и даже целые сёла. Столько денег, что можно начинать войну за «становление рынка» заново. Такой круговорот прибыли, что неважно, сколько десятков миллионов полегло из-за её получения.
– «Вестников Свободы» стало очень мало, – без печали, сухим, голосом, словно перечисляя цифры начал Боелярий. – Если бы они сегодня победили, то в нас, друзья отпала бы нужда. Они едины в нас, в своей борьбе против государства. Пока есть оно, будет и борьба, значит, они будут нуждаться в нас, как в элементе объедения. Мы не должны выпускать эту власть, а их борьба против государства должна стать вечной.
– И что же вы сделаете для этого?
– Мы покажем по всем телеканалам сюжет о том, как «Вестники Свободы» одичали. Как они рвали друг друга. – Ощутив на себе недовольные взгляды, глава Культа, добавил. – Конечно, мы не будем говорить о наркотике безумия. А потом будет заявление, что переход к «Абсолютному Либертинизму» стоит отложить на неопределённый срок. Чем дальше, тем лучше. Никто, кроме нас, не должен понимать, что такой момент никогда не должен наступить. Это концепция нашего мира – вечная борьба за свободу, методами свободы и против неё.
– Похоже на бред, – вмешалась Архимать. – После такого побоища, можно будет говорить о новой волне «женоненавистничества». Столько новеньких девушек ринуться «Защищать свои права», главное только, чтобы нам передали записи с камер. Мы их переделаем и пустим в ход. Но главное, что все они станут, подчинены «идеи освобождения женского гендера от патриархального угнетения». Как смешно, но одна единственная идея об освобождении способна так быстро подчинить людей.
– Что ж, старый парламент ушёл, на его место пришёл более сильный и независимый. Но меняется ли от этого суть?
– Нет, – дал ответ Гроссмейстиарий, – но нам нужно время. Мы заново начнём формирование «Вестников Свободы». Все видные предводители их пали прошлой ночью и теперь они разрозненны. Слабы. Нам вновь нужно заводить свою шарманку про борьбу, ибо, когда человек противостоит чему-то, следуя идее, он теряет бдительность и становится легко управляем.
– Смешно, но такой идеей стала «Свобода». Как быстро ей удалось подчинить умы миллионов людей, сделав их максимально похожими, друг на друга. Интересно, но как люди, в идеологии максимального разнообразия, высшего освобождения от серой массовости, тяге к индивидуализму… во всём этом стали едины, как та самая мешанина.
– Ха, как сказано в одной старой книге – Свобода это рабство! – Произнёс громогласно Антиан. – Максимальное освобождение помогло нам из людей сделать рабов собственных потребностей, похоти и безумия. Только одной Свободой и либерализмом сковали их души и заставили нам подчиняться. Нам нужно выпить за это.
Четыре человека в одной комнате, и мало кто догадывался во всей стране, кто действительно заправляет политикой, как внешней, так и внутренней, ибо истинная власть, в государстве либерально-тоталитарном должна иметь скрытный характер, полупубличный.
Гроссмейстиарий размеренно подошёл к столу и поднёс бокал шампанского, всё ещё озираясь в сторону окна.
– Ну что ж выпьем! – смотря на собравшихся в Федеральном Сенате людей, праздно воскликнул Боелярий. – Парламент ушёл, да здравствует парламент!
