Читать книгу: «Сатана», страница 3

Я тоже с опаской смотрела на отца и боялась пошевелиться. Постепенно суровый взгляд его смягчился. Теперь он видел перед собою миловидное детское личико, так похожее на лицо жены его- Наташи, да и на его собственное лицо тоже. Отец помог мне подняться, я сделала неуверенный шаг и оступилась, ноги совсем ослабели и не слушались. Он придержал меня невредимой и тоже дрожащей ослабленной левой рукой, а когда понял, что самостоятельно я идти не смогу, в одно движение закинул меня к себе на плечи. В небе низко висело яркое солнце, оно источало холодный осенний свет, он совсем не жег глаза и не грел. Мы медленно продвигались по селу, редкие прохожие оглядывались на нас, перешептывались и крестились, Степан хромал и сотрясался на каждом шагу, но все равно шел. Но место нашего назначения находилось далеко за пределами деревни.

Мы шли мимо больших полей, совершенно голых и на половину выжженных огнем. Вдоль сухой и пыльной дороги тоненькими рядками из-под земли торчали редкие, каким-то образом сохранившиеся после заморозков, зеленые травинки. Ночной иней аккуратно припорошил их. Природа, со стороны казавшаяся совершенно безжизненной, ушла в глубокий сон и замерла до самой весны.

Наконец Степан донес меня и до леса, здесь яркое солнце весело прыгало между голых веток деревьев, а затем, с тем же озорством мерцало на моем лице и лезло в глаза. Землю застелил плотный ковер из окончательно опавших месяцем ранее разнообразных и уже почерневших листьев. И осенний лес, и даже это озорное живое солнце, здесь казались совершенно иными, сказочными и благодетельными, хотя чувство страха и опасности по-прежнему не покидали мое сердце. Вдруг раздался громкий шум реки, и из-за деревьев показался маленький брусовый домик. Он располагался на возвышенности у самого края река, таким образом, что одна стена его как будто бы выходила из основания холма. От домика начинались выложенные черным камнем две дорожки с сооруженными к ним ветхими деревянными перилами. Одна дорожка вела на массивную деревянную, собранную из бревен платформу слева от дома, на ней был расположен навес, под которым дотлевал костер. Так же под ним были установлены приспособления и предметы, необходимые человеку для жизни в лесу. Другая же дорожка посередине меняла свое каменное основание на досчатое. Доски эти были скреплены между собой веревками и привязаны за два деревянных вбитых в землю массивных столба. Далее эта дорожка переходила в длинный, медленно извивающийся в мощном потоке речной воды, будто бы толстый и неуклюжий дождевой червь, широкий пирс.

Отец по-прежнему молча, аккуратно снял меня с плеча и усадил на стог сена под навесом. Он облегченно выдохнул, потянулся, застонал от резкой боли и тут же свалился рядом. На рубахе его вновь проступила свежая кровь. Я подскочила и попыталась придержать его, но отец оттолкнул меня рукой и завопил:

-Уйди прочь, Демон!

Затем он закрыл лицо руками и зарыдал.

-Надо было убить тебя, надо было всех вас убить! Но сжалился я по глупости своей! От чего люди такие жалостливые?! От чего, а?– второй раз он повторил свой вопрос, устремив взгляд к небу и завопив так, что голос его разнесся по всей округе и переполошил всю лесную дичь.

Я схватила небольшое ржавое ведро с полу, зачерпнула речной воды, подбежала и выплеснула ее в лицо Степана. Тогда он подскочил, выхватил из-за пазухи нож и шепотом произнес:

– Ну тварь, сейчас я все же отправлю тебя обратно в ад!

Он накинулся на меня, а я с легкостью, одним движением оттолкнула его на несколько метров к самой реке. Когда я увидела, что больше попыток напасть он предпринимать не собирается, я заговорила:

-Возьмите себя в руки отец. Вы же святой человек, быть может, и не чиста я. Но не по своей вере и не по своему выбору. А выбор и вера мои…таковы: не хочу быть Бесом я и не буду, я хочу быть дочерью твоей! Да твоя же дочь я и есть, ты посмотри- мы так похожи!– я сделала несколько шагов и медленно опустилась на колени рядом с отцом.

Он лежал неподвижно и смотрел на небо. Слезы медленно стекали по его вискам. Затем отец тихо произнес:

– Врешь ты все…

Я вновь зашептала:

– Зря ты так Степан, зря. Я же помочь хочу…

И я принялась рассказывать отцу о том, что происходило после его ухода в избе ночью.

…

Отец проговорил совсем тихо:

-Наташа…-он протер ладонью лицо, повернул голову ко мне? Разве возможно такое? Может, помешались мы? Дурной сон и скоро он закончится? Я точно знаю, скоро все закончится…

Наступила тишина, ветер тоскливо завывал в лесной чаще, он медленно покачивал голые ветки деревьев, солнце скрылось, небо затянули холодные сухие облака, надвигались сумерки. Я не рассказала отцу о мальчике. Вдруг Степан подскочил и воскликнул:

-Сжечь бы этот проклятый дом и все, что в нем есть!– он встал, подошел ко мне и протянул руку. Я ухватилась за нее и тоже поднялась на ноги. И вдруг раны на его теле сами собой начали затягиваться, волосы потемнели, а каштановые кудри его опустились до самых плеч. Отец отпрянул и начал медленно разворачивать бинты, он рассматривал свое израненное тело, под бинтами была совершенно невредимая кожа. Степан засмеялся сквозь слезы.

– Да разве может тот, кто рожден Нечистым, выбрать свет?

-Я могу!– мой голос прозвучал четко и громко, так, чтобы и Степан и земля вокруг и даже я сама поверила этим словам.

Отец улыбался, он сделал несколько шагов и вновь обратился ко мне:

– А я, знаешь, вчера из избы вышел, и сразу упал толи в яму, толи в пропасть. Стоял там не выносимый жар, и угодил я в липкую тягучую смолу и никак выпутаться не мог и пришли ко мне не пойми кто- демоны, да черти! И как давай потешаться, и как давай измываться. Они кусали мою живую плоть и умывались моей кровью. И я кричал и плакал, а вырваться никак не мог. И волосы все поседели, и стал я стариком дряхлым в несколько мгновений. Утром проснулся по среди поля, а черти и яма и черная смола- все исчезло. Только я остался старцем, и пошел я сразу к церкви, хоть ходу мне туда уже давно и нет…

Он замолчал. И я молчала. Степан пошел к еще тлеющему костру, закинул в него сырой хворост. Воздух совсем похолодел, наступила тьма. Скоро костер разгорелся, Степан вынес старый изношенный ватник и сунул его мне в руки. Я накинула ватник себе на плечи. Так же он принес железный чайник и черствую буханку хлеба, разделил ее надвое, один кусок Степан вручил мне, а второй с жадностью начал поедать сам.

Он удобно устроился у костра, налил кипятка в кружку и начал рассказ:

– А знаешь, с чего началось все? Раньше были мы уважаемыми и достойными людьми. Я служил при сельском храме, все ко мне за советом бегали. Совсем безнадежных людей спасал, наставлял на путь истинный, и пьяниц, и воров малолетних и даже убийц. Всех я приручал к любви, к богу, возвращал на пусть истинный. Так мне, по крайней мере, казалось…И заметил за собой однажды, что совсем молиться перестал, посчитал я тогда, что не должен у творца помощи никакой просить и блага, а должен это благо, по мере сил своих, сам на земле создавать, понимаешь? И каждый человек, как я тогда полагал, должен так жить. Решил, в общем то для себя, что сам я и есть…бог.

Пламя тускло озаряло его лицо и тело, Степан сделал глоток, поморщился и продолжил.

– А Наташа моя…Не было у нас детей. Стали мы с ней отдаляться. Она же молилась с утро до ночи. И как то пришел я со службы и понял, что что-то не ладное с женой моей творится. Будто сошла с пути она истинного, лицо у нее было совсем другое. И сказала Наташа мне тогда, что в бога не верит и семья наша в немилости у него и все из-за меня и моей гордыни. А я ей : « Если бы не я, если бы не я!». А она мне: « И до тебя мир был и после тебя будет, и неизвестно, с тобой или без тебя ему было и будет лучше!». Ну я и вспылил, и сказал ей, что дура она и баба совсем никчемная. Тогда Наташа на колени упала и умоляла и меня на колени припасть и помолиться с ней. Мол, знает сердцем своим, что тогда мы снова в милость попадем, и даст нам господь и благо и детей здоровых и счастье…

Слезы вновь полились из его больших черных глаз. И начал Степан восклицать взахлеб и с трудом:

– Я ей сказал тогда, что такие бестолковые вопли молящихся, как ее, и заглушают шепот бога, просящего людей о помощи! Сказал я ей, что сам я, муж ее, и есть… бог! И тогда Наташа завопила не по-человечески, что никакой не бог я и жалок для нее и для творца. Сказала, что пьяницы, как с церкви выходят, дальше пьянствуют, а убийцы так же убивают. А потом…а потом сказала, что и бога для нее нет…и прокляла меня…моя Наташа.

Взгляд его потупился, голос сделался монотонным. Костер догорел, и теперь лишь угли тлели у ног Степана, стало совсем холодно, нас больше ничего не грело. Он продолжил:

-И тогда все вокруг задрожало- окна, и воздух, все потемнело! И Наташа завопила: « Вон из дома!», и какая-то неведомая сила вытолкнула меня на улицу. Я упал, я слышал, как она хохотала. Наступила тьма. Я спрятался за домом и в окно наблюдал за тем, что будет дальше. А дальше было вот что: Из тьмы, медленно и важно появился он…Не то зверь, не то мертвец. Он зашел в дом и вдруг…он весь перекрутился и стал выглядеть точно, как я. Демон этот медленно подошел к Наташе и что-то шепнул ей на ухо. Она заулыбалась и прильнула к его груди. Я знаю точно, как знал и тогда, это был Сатана. Нечистый! Он поцеловал ее в губы…и вдруг они оба уставились на меня и захохотали. Это была уже не моя жена, это была не Наташа. Я упал без чувств под тем самым окном своего дома. Последнее, что помню- распятья…они перевернулись и глухо ударились, все три, что были в доме, как один об деревянный пол.

…

–На следующий день, подумал я о том, что, быть может, мне это все привиделось, под тем же самым окном…– Степан ненадолго замолчал и задумался,– я вошел в дом, Наташа сидела за столом и держала в руках…новорожденного ребенка. Она обрадовалась мне и шепотом подозвала к себе. В груди у меня похолодело, а ноги совсем не слушались, Наташа улыбалась и все шептала: "Ну иди, иди, не бойся. Мы тебя одного и ждем". Я шел, как мне казалось, целую вечность и когда наконец добрался до них, я увидел не младенца, это был, это был…копыта и глаза! Огромные черные глаза! Я сделал еще шаг назад и упал, а Наташа бросила ребенка, тот встал на ноги и заметался по комнате, как зверек. Она поднялась надо мною, лицо ее исказились, и жена моя разразилась чудовищным смехом, повторяя и повторяя: "Ну что, бог, ты как мог допустить такое? Как? И что теперь делать думаешь?",-Степан медленно повернулся ко мне, его большие уставшие глаза зажглись не добрым огнем,– этим ребенком была ты!– он опустил глаза к земле,– я выбежал на улицу и помчался в храм, но когда добрался, я вновь увидел Нечистого в моем обличии, а затем… и церковь в огне. Он посмотрел на меня, улыбнулся и исчез в пламени пожара. В этот момент кто-то завопил: " Лови его, вон он!". И разъяренная толпа с злобными криками ринулась ко мне. Они кидали проклятия и, наверное, растерзали бы… Я пытался объяснить…я пытался что-то сказать, но все было зря. И тогда я бросился бежать, и бежал и бежал, до самой лесной чащи, а мне все слышались голоса и крики людей за спиной. Так здесь я и остался…-Степан глубоко вздохнул.

Я хотела было что-то спросить, но не успела, и он продолжил:

-Они договорились с ним! И я знаю, я знаю, о чем- догадался! Он ведь, Дьявол, видимо, меня проучить захотел, а мы о сыне с Наташей так мечтали. И она… она сына ему родить должна, Сатане…не мне! И потом он смеяться, верно, смеяться будет, потешаться, как черти ночью потешались,– взгляд его застыл, и он осторожно докинул в костер пару поленьев,– вот она какова, штука… А сына должна была Наташа выносить в этот раз, я точно знал. Нельзя было этого допустить, на грех пошел страшный, а видишь как, даже этого сделать не смог.