Читать книгу: «Не надейтесь на князей, на сынов человеческих», страница 7

Какие-то случаи начисто стираются в памяти. Недавно мужчина подошёл: батюшка так и так, помните я к вам приходил… И начинает рассказывать то, что, казалось бы, нельзя забыть. Но я не помню. Может, говорю ему, ты у другого батюшки был? Нет, говорит, у вас. А у меня ничегошеньки в голове. Тогда как случай с Мариной врезался в память. Было ей лет сорок пять, холёная, респектабельная женщина. Одежда, причёска, лёгкий шарфик на голове. В храме подходит и без вступлений:

– Батюшка, не хочу жить!

Стал разговаривать, что да почему – расплакалась. Замуж вышла в институте. Учились в соседних группах. Вместе распределились на крупный оборонный завод, она технологом, он, дабы квартиру быстрее получить – в цех, в мастера. Стремительно прошёл путь от мастера до начальника цеха. Человек решительный, не стал держаться за место, как только началось сокращение госзаказов, в отличие от многих, понял, это надолго, если не навсегда, открыл своё дело… До этого жизнь по ступенькам шла, вместе с женой поднимались, тут резкий скачок. Появились большие деньги. Начал фестивалить: рестораны, девочки, бани. А потом и вообще завёл молодую любовницу.

Дочь учится за границей. Родители у Марины умерли рано, ни сестёр, ни братьев, осталась в жизни одна.

– Никому я не нужна! – плачет. – Дочь от Европы без ума, сюда возвращаться не хочет! Я ему не нужна – старухой стала. Зачем жить? Ради чего? Просыпаюсь утром – пустота на душе. И ничего не хочется. Ни-че-го!

Я её спрашиваю:

– На машине?

– Да!

– Поехали.

Садимся. Она ключ зажигания повернула, на меня смотрит:

– Куда?

– Хоть куда. Лучше за город.

Машина тронулась. Через пять минут меня осенило. Называю маршрут, едем в северном направлении. Километров сорок проехали, перекрёсток. На обочине крест. Не поклонный. Попросил остановиться.

– Год назад, – говорю, – здесь погибли три парня. Один из них мой друг – Саша Багиев. Давай помолимся за упокой душ рабов Божиих Александра, Геннадия, Дионисия.

Вышли из машины.

Саша был из людей, вспомнишь – и светлеет на душе. Познакомились, когда я его младшую дочь крестил. Кроме неё у него ещё двое было. Мы стали друзьями, хотя был он в два раза младше меня. За неделю до крещения дочери подошёл ко мне, сам в лёгкой рубахе, лето… Хорошо сложенный, спортивный мужчина. Оказалось, боксёр в недавнем прошлом. Пригласил его в келью. Разговорились.

Он стал бывать у меня в келье, а то домой заедет. Всегда благословение перед дальней дорогой или каким-то делом брал. Трепетно к этому относился. Заходил ко мне или звонил, сообщал, если ехал куда: батюшка, помолись как за путешественника. В тот раз я считал, он в Москве. У него были проблемы с бизнесом в Омске. Бандитов у нас в высоких кабинетах хватает. Бросили его в СИЗО, чтобы отобрать дело. В СИЗО прессовали зверски. Мясорубку устроили парню. Кое-как друзья и отец вызволили. Кто бы только знал, как ему тяжело пришлось после всех унижений. Несколько дней отходил у меня в келье. Придёт:

– Батюшка, побуду у тебя. Никого не хочу видеть. А здесь никто не найдёт.

Страшно тяжело Саше было.

Потом уехал в Москву. У меня совета спрашивал: возвращаться или нет? Сиди, говорю, там, пока не светись в Омске. В Омске наездами появлялся. Всегда мне сообщал, как в Омск собирался.

Вдруг жена его звонит:

– Саша погиб.

– В Москве? – спрашиваю.

Думал он там.

– Нет, под Омском.

Он прилетел на два дня. У друга родился сын, пригласил отметить. Компанией поехали за город, в рыбачий домик. Друзья на двух джипах, Саша взял машину у жены. Погода не заладилась, собрались на катере поехать на острова, порыбачить, речным воздухом подышать. Июнь, а дождь по-осеннему зарядил – льёт и льёт. В первом часу ночи решили возвращаться в город. Перед этим выпили. Это не остановило. Позвонили на пост ГАИ, там знакомые гаишники стояли.

Был предупреждающий знак – Саша потерял ключи от машины. Обшарил карманы, в домике посмотрел, в машине во все углы заглянул. Наконец отыскал – за сиденье завались. Перед этим ночным рейсом из Москвы прилетел, не спал толком, да ещё выпил. Правильно поначалу рассудил: лучше ему за руль не садиться. Отдал ключи товарищу, Гене Соколову, дескать, поведёшь машину. Я знал Гену, Саша знакомил. Спокойный парень. Он почти не пил в тот вечер. Гена взял ключи. Машина спортивная, скоростная – «ягуар». Гена поначалу согласился вести машину. Но потом, когда сумки сложили и собрались ехать, вернул ключи Саше. Тот взял. Они вдвоём приехали в домик на «ягуаре», в обратную сторону к ним третьим Денис напросился. Он хотел купить себе «ягуар», решил проехаться на нём хотя бы пассажиром.

Ночь тёмная, небо тучами обложило. Поначалу Саша ехал за джипами, потом обогнал, пошёл первым. Впереди Т-образный перекрёсток, второстепенная дорога на трассу выходит… Как Саша забыл про перекрёсток, как прозевал его, надо вправо поворачивать, а он как нёсся по прямой, так и полетел с дороги. И всё бы, возможно, обошлось… Впереди поле… Но когда-то на обочине стоял щит с указателем. Щита давно не было, бетонный фундамент остался, машина в него влетела. Все трое умерли сразу…

У креста рассказал Марине о Саше. Дети мои его очень любили. Кто-то скажет, дети всех любят, кто подарки приносит. Всех да не совсем. Ребёнка не проведёшь: подарок от души, от любви, с желанием сделать радость, или с умыслом, показать себе и другим, какой даритель хороший да щедрый. Помню, дочь при нём обмолвилась, у подружки удобный сотовый телефон. Саша запомнил, через несколько дней приносит такой же мне в церковь, передай. Был щедрый на всё. На подарки, на тепло. Другой человек час с тобой побудет, ты как выжатый лимон, Саша мог полдня в келье просидеть, и нисколько не утомляло его присутствие. Наоборот, чувствуешь душевный подъём.

Отслужил я литию у креста придорожного, говорю Марине:

– Видишь как бывает: человек любил жизнь, любил жену, души не чаял в своих ребятишках – две дочери и сын – хотел жить… Но Господь призвал к себе. Почему – никто не скажет. А ты хочешь руки на себя наложить… Сатане душу отдать… Красивая, обеспеченная, умная…

Ещё и на кладбище её затащил.

– Время есть, – спрашиваю.

– Да.

– Поехали.

У Саши на могиле отслужил литию.

Она говорит:

– А на могиле моих родителей можно?

Поехали к её родителям, на другое кладбище. Связь с усопшими наставляет нас, дисциплинирует, заставляет ценить жизнь.

Скромный памятник, могила ухоженная. Придраться не к чему.

– Молодец, – похвалил, – бываешь здесь. Наверное, – говорю – некому больше за ней смотреть!

– Нет, – говорит и добавляет, – хочу, чтобы меня рядом с ними похоронили. Здесь моё место.

Больше Марину в храме не видел. Что с ней – не знаю. На том кладбище бываю в родительские дни, там Миша Норкин похоронен. В последний раз в Троичную субботу заезжал. Всегда подхожу к могиле родителей Марины, недалеко от входа. Отец с матерью по-прежнему одни лежат и могилка ухоженная.

Встать, суд идёт

В ту нашу встречу прихожу к батюшке в келью, он улыбается чему-то своему. И говорит:

– Ты меня постоянно просишь вспоминать интересные случаи, сегодня пришло на память, как наши женщины записали меня в чудотворцы, которые воскрешают мёртвых.

Батюшка начал рассказывать, как пустили о нём слух, будто поднимает на ноги умирающих! Человек отходит, одной ногой в могиле, родственники со дня на день в гробу выносить собираются, а батюшка придёт, окрестит, и снова болезный жив-здоров, чего и всем желает.

Первый в череде чудесных, передаваемых из уст в уста слухов. произошёл с ветхой старушкой. Она была из тех, кто родился сразу после Гражданской войны. Церковь в их деревне ретивые комиссары закрыли к моменту её появления на свет Божий, бабушка прожила нехристью семьдесят с лишним лет. На восьмом десятке обезножила, год лежит, второй, третий, дело к смерти, но бабушка ни туда и ни сюда. Знатоки посоветовали родственникам окрестить болезную – Бог не хочет некрещёной старушку принимать. Батюшку Виталия пригласили для совершения таинства. Он окрестил, потом причастил и даже пособоровал. Зять болящей тихонько батюшку спрашивает: «А она как скоро умрёт после соборования?» И сообщает, что место хорошее на кладбище приготовлено, так сказать, ждёт не дождётся хозяйки. Батюшка возмутился: «Да не торопись ты хоронить. Всяк может быть! Глядишь, ещё попляшешь с дорогой тёщей гопака или другой народный танец! Откуда мы можем знать волю Божью!» Через два дня зять едва дара речи не лишился. Открывает калитку, а тёща с крыльца спускается, матрас тащит на просушку. Потом от неё приветы батюшке года два передавали.

Посрамил Господь маловеров.

Вскоре после «воскрешения» старушки, пригласили батюшку ребёночка крестить. Прогноз врачей был неутешительным. Действительно, в чём только душа держалась – воробышек, казалось, возьми в горсть, весь уместится, меньше килограмма весом. Маленький, красненький, недоношенный воробышек под прозрачным колпаком лежит. Отец с матерью, бабушки с дедушками носами хлюпают – не жилец. Ждали-ждали его, четыре года не могла молодая мамаша зачать и вот, как не береглась, совсем недоношенным родила Артемия.

– Я ещё переспросил, – рассказывает батюшка, – Артём? Нет, уточнили, Артемий. Вы плакать прекратите, – говорю, – раньше времени ни к чему слёзы лить. На всё милость Божья! Всё промыслительно! Для Господа Бога ваш Артемий не проблема. Для врачей проблема, а для Него нет. Молитесь, просите Бога.

Определился батюшка с именем: Артемий так Артемий. Крестик на крошку не наденешь, символически обозначил акт надевания, медсестре наказал, чтобы в головах как-то повесила.

– Через два года приводят в церковь розовощёкого бутуза, – рассказывает батюшка, – «Узнаёте, – спрашивают, – нашего Артемия?» А он стоит, насупился. Серьёзный парень. Сейчас Артемию лет пятнадцать, велосипедным спортом занимается.

– Матушку маршала Язова не воскресил, – улыбается батюшка. – Она отходила уже, пригласили исповедовать, причастить. Мне говорят: ты причасти, пусть определится – туда или сюда. «Мария, – говорю, ты меня слышишь, понимаешь? Какой-нибудь знак дай!» Она руку мою сжала с силой. «Все, – говорю, – понял». Над кроватью парадный портрет Язова. «Какой, – говорю, – у тебя сын красавец!» Она опять руку сжала. Когда исповедовал, на мой вопрос или руку сожмёт, или глазами знак даст. Видно сразу – волевая женщина. А отпевать владыку Феодосия пригласили. Причащать маму последнего министра обороны Советского Союза можно и рядовому батюшке поручить, отпевать – митрополиту.

Много было случаев у батюшки, когда милость Божья открывалась. С Антоном Басовым более десяти лет дружат. Батюшка взял по ипотеке квартиру, Антон вызвался довести жильё до ума, отделать квартиру: «Батюшка, только я и никто другой! За честь сочту». И отлично всё сделал. Началась дружба с того, что Антон умирал. Работал бригадиром на стройке и надорвался. Не рассчитал силы при переноске тяжестей и попал на операционный стол. Сделали три операции, после чего хирурги подвели итог: больше нет смысла оперировать. И ничего утешительного родственникам не пообещали. Как раз наоборот: готовьтесь к худшему. Антону ни до чего дела нет – в коме. Сёстры его и жена, как услышали «готовьтесь к худшему», вспомнили – Антон не крещёный. Всё отмахивался – потом-потом. «Потом» наступил, дальше тянуть некуда, сегодня-завтра помереть может. Батюшка приходит в больницу, жена, сёстры у реанимации в слезах: «Ой, батюшка, поспешите, того гляди умрёт наш Антоша». – «Вы что как по покойнику плачете? – напустился на них батюшка. – У Бога милости много. Не решайте за Него!»

Батюшка зашёл с женой в реанимацию. В какие-то моменты во время крещения Антон подавал признаки жизни, вдруг замычит-замычит утробно. После крещения батюшка жене, сёстрам дал наставления: «В себя придёт, пригласите причастить. А Бог даст, сам будет ходить в церковь причащаться. А вы мокроту не разводите, молитесь, в церковь ходите. Не думайте: окрестили и всё – умыли руки, можно теперь на Бога уповать! Молебны заказывайте…»

Через несколько дней пригласили батюшку причащать Антона. И дело пошло на поправку. Жене, сёстрам батюшка строго-настрого наказал, чтобы бригадиром на стройку больше не пускали мужа-брата. «Сколько можно терпение Бога испытывать, – сказал, – гневить Его? Щадящую должность пусть просит. Ухайдокаете мужика». Антон ещё и дом себе строил. «И на дому пусть не надрывается, людей нанимает!»

Так что «воскресил» батюшка Антона. Дом он свой достроил. Батюшка Виталий освятил новое жилище и сделался в нём уважаемым человеком. А ещё и духовным отцом Антону с женой.

Антон выправился, беда с другой стороны подошла, сын Антона автодорожный институт окончил и начал выпивать. Что ни день, то выпивши, а то и пьяный. Родители не знают, что делать. Никогда парень проблемным не был… Батюшка взял Васю в оборот: «Ты что – неудачником хочешь жить? Умный парень, всё при тебе – здоровье, образование, должен работать, в начальники выбиваться! И чтобы хоть изредка в церкви я тебя видел! Ты не думай, что без Бога можно нормально прожить!» Один из приёмов воспитательного воздействия у батюшки – жесткий наезд на воспитуемого. Вася в ответ басил: «Ну, выпью иногда, и что тут такого? Все выпивают!»

Но что-то в голову запало. Батюшка как-то после службы из алтаря выходит, а Вася перед иконой Николая Чудотворца со свечой стоит. «О, Вася, – похвалил батюшка, – молодец, к Богу прилепляешься. Давно пора». И тут же в голову батюшке пришла дельная мысль. «Вася, ты ведь не женат у нас?» – «Нет, рано мне, погулять надо». – «Давай-ка я тебя с Ниной познакомлю».

И, не дожидаясь Васиного согласия, подзывает рабу Божью Нину, дочь своего духовного чада. Она тут же в храме была, с клирошанами беседовала. «Пойдёмте-ка, – позвал батюшка молодёжь к себе в келью, – чайку попьём, беседы побеседуем!» Посидели минут двадцать, потом батюшка выпроводил гостей: «Идите уже погуляйте, у меня ещё дел по горло. Чё вы тут со мной стариком время тратите».

Через четыре месяца Нина и Вася пригласили батюшку на свадьбу. Повенчал их, а через год в молодой семье родилась двойня – Пётр и Павел. Васе не до водки стало, надо работать, семью кормить. Сначала водителем устроился, батюшке это не понравилось, пилил Васю: ты в начальники выдвигайся. Наконец взял кадровый вопрос в свои руки, устроил Васю в проектную фирму, которой руководил друг-однокашник Виктор Краско. Вася парень с головой, пришёлся ко двору на новом месте.

***

Поговорив о «воскрешении из мёртвых», мы перешли к главной теме нашей встречи. Батюшка принялся рассказывать, как едва не пустил насмарку всю учёбу в институте, своими руками, точнее – кулаками, не исковеркал себе судьбу.

– Тот вечер не удался с самого начала, – начал батюшка. – Накануне получил зарплату сторожа и пригласил в кафе свою девушку. Ранее говорил про анекдот в нашей группе – «Шура женился». Едва не каждый раз: познакомлюсь с девушкой и всё – вот она моя судьба. Та единственная и неповторимая половинка. С кем поделиться счастливой новостью? Прежде всего, с Казанцевым. «Володя, – начинаю воодушевлённо рассказывать, – отличную девушку встретил – красавица, умница! Лучше не найти – женюсь!» Приведу в общежитие, познакомлю с ребятами. Потом по каким-то причинам расстанемся. С Ларисой точно так получилось. Планировал – сразу после диплома жениться. Лариса училась в консерватории, пианистка, ей год до окончания оставалась. Думаю, распределюсь рядом с Новосибирском, а ещё лучше – в городе, рядом с женой быть. В кафе мы бутылку креплёного вина выпили, не помню, из-за чего начали спорить и разругались.

На старших курсах я начал употреблять вино и что покрепче, но мой организм активно противился, не любил это дело, поэтому знал меру. Но в тот вечер я порядком захмелел, до кафе полдня ничего не ел, а ещё ссора – дурость в голову и ударила, гордыня попёрла. Лариса развернулась и пошла в одну сторону, я психанул и зашагал в другую. Захотелось напиться. В магазинах царило жёсткое правило: спиртное после семи вечера не отпускать, я пошёл в ресторан «Центральный». Наши ребята там сторожили, вышибалами работали. Думаю, если кто из наших работает – возьму. До закрытия ресторана было часа полтора. У гардероба собралась небольшая очередь, встал в хвост. Смотрю, передо мной симпатичная девушка, она уходила из ресторана. Заговорил с ней и корректно, на «вы», предложил:

– Время детское, а вы уходите. Давайте продолжим вечер, посидим, поговорим, шампанского выпьем. Приглашаю. Вы настолько восхитительны, что слов нет…

Я-то думал, девушка одна одинёшенька, а ничего подобного – с парнем. Он за мной встал и ждёт, что дальше будет. Тоже трезвостью не отличался в тот вечер. Послушал, как я его девушке топорные комплименты отпускаю, и грубо прервал их поток:

– Ты бы, говорун, линял подобру-поздорову!

Мне бы извиниться, дескать, простите, не знал, что это ваша девушка. Но гордыня.

– Мне и здесь не дует! – говорю с вызовом. – Чё бы я линял, я не ситец!

– Ты не ситец, а дерюга, потому шагай отсюда!

И толкнул меня. Не сильно.

Высоченный парняга, этакий мотыль. Я все пять лет учёбы выступал в весовой категории до шестидесяти трёх с половиной килограммов. К пятому курсу они практически не изменились. Случалось, сгонял перед соревнованиями килограмма два. Тот же Витя Краско перешёл в другую категорию, а я держался в одной весовой поре. Парень видит, перед ним шибздик, толкнул меня в плечо:

– Давай-давай дуй мелкими шагами и побыстрее!

Я не сдержался, ударил его в корпус. Приложился от души, он отлетел метра на два и сел на задницу. Я развернулся и пошёл из ресторана. На тот момент решение принял правильное: не усугублять ситуацию мордобоем, а делать ноги. Однако парень захотел последнее слово, в виде пинка, оставить за собой. Догнал меня…

Вечер во всех отношения был не мой. В это самое время в ресторане находился Астров, начальник уголовного розыска Центрального района. Мужчина ростом за метр девяносто, и чем-то похож на этого парня. В ресторан заглянул не с намерением выпить-закусить, отдохнуть в кабацкой атмосфере. Как раз наоборот, оценить оперативную обстановку на подведомственной территории, посмотреть – нет ли знакомцев из криминального мира, пусть лишний раз зарубят себе на носу – контроль за ними не ослабевает. А тут незнакомец дебоширит. Всё было против меня. Я не вижу, что у меня за спиной творится, иду к выходу, а парень меня догоняет и даёт пинок… Получилось это у него неловко… Пнуть-то пнул и ощутимо задел, да сам переусердствовал не устоял на ногах… Неустойчивым был в тот вечер. От моего удара упал и от своего пинка тоже… Он падает, и в этот же момент подскакивает ко мне сзади Астров. Ну не позже и не раньше. Тогда я не знал, кто такой Астров. И век бы не знать. Был он в гражданской одежде. Я поворачиваюсь на пинок и даю Астрову в физиономию. Посчитал, именно он отвесил пенделя.

Сам включаю ноги и ныряю тамбур.

Астров был с прикрытием – два милиционера ждали в тамбуре. Они бросились задерживать меня. Но я же «злодей на ринге», вырвался и принял решение уходить через ресторан. Раз выход перекрыт – буду прорываться через кухню. Знал этот маршрут. Несколько раз подменял наших ребят сторожей в ресторане. На моём пути встаёт Астров. Целая операция по задержанию злостного преступника. Мужик крепкий, самбо и волейболом занимался и при оружии. Потом говорил:

– Я тебя засранца мог пристрелить!

Больше я с кулаками на него не кидался. Собственно, не дали. Милиционеры повисли на плечах. А в первый раз заехал ему знатно. След по всей левой скуле ударом оставил, кожу содрал. Менты скрутили меня, в машину засунули и повезли в милицию Центрального района. А я раскипятился, в разнос пошёл, стал орать: «Всех поодиночке выловлю». Один мент не выдержал наглости, кулаком заехал мне… Губы стали, как у Софи Лорен. Привезли в райотдел, посадили в каталажку.

Каким-то образом информация тут же долетела до общежития. Наверное, кто-то из наших дежурил в «Центральном». Ребята развернули бурную деятельность. Казанцев позвонил Лене Николаенко, а её дядя Ваня был комиссаром милиции – замполит. На следующее утро Витя Краско, Володя Казанцев, Лена Николаенко, Егор Назаров пошли к дяде Ване просить за меня. Дескать, дядя Ваня, выручай оболтуса, срок ему грозит.

Сижу в камере, замок загремел. Заходят Астров и дядя Ваня. Дядя Ваня Астрову на пороге говорит:

– Фёдор, ты с побитой физиономией, действительно, похож на начальника уголовного розыска. Не кабинетного работника, а настоящего сыскаря, побывавшего в переделке.

След на скуле получился заметный. Кожу я хорошо снёс. А дядя Ваня дальше шутит, весёлое у него было настроение в то утро. Посмотрел оценивающе на меня и Астрову говорит:

– Фёдор, ты хочешь сказать весь сыр-бор из-за этого доходяги! Я думал тут Добрыня Никитич! Плечами потолок подпирает и кулак с арбуз!

Видок у меня был жуткий. В три погибели скрючился, за ночь намёрзся, озноб колотит. Казанцев утром передал через знакомого милиционера-боксёра, шерстяную вязаную кофту размера на два больше моего, висит, как на доходяге. Пугало и пугало.

Выпустили меня под подписку о невыезде. Как ни пытался Казанцев договориться с парнем, которому я врезал в раздевалке, не захотел он забирать заявление, обиделся. Завели дело о злостном хулиганстве. Повезло со следователем. Мария Васильевна Ерёменко болела за меня всей душой. В жизни у неё случилась большая трагедия: попала в автомобильную аварию, сама была за рулём, муж и сын погибли, осталась вдвоём с дочерью. Человек принципиальный, на неё бесполезно было давить по партийной и другой административной линии. Узнала, что я воспитывался без матери, прониклась ко мне как к непутёвому сыну, который и выпивать-то не умеет, а тут помазал губы и раздухарился. Она и ребят из группы научила, как лучше действовать, чтобы мне условный срок дали. Повела к прокурору. Со следователем мне повезло, зато прокурор района ненавидел хулиганов. Однажды пострадал от их кулаков – был подвыпивши поздним вечером, его прищучили лихие ребята, отметелили и деньги забрали. С той поры по статьям о хулиганстве просил максимальные сроки. Считал, зло надо калёным железом вытравлять из общества. Первый раз собрался я к прокурору по инициативе Марии Васильевны, прихожу к ней, она оценивающе взглянула на меня.

– Нет, – забраковала, – слишком хорошо ты одет. В таком виде нельзя, поплоше оденься.

Заставила сменить наряд. Это был тактический ход, цель которого – повлиять на прокурорские мнение, смягчить его сердце. Предупредила, чтобы я не упоминал о ресторане, дескать, в кафе дело происходило. Что-то я мямлил прокурору. В основном Мария Васильевна говорила. Мол, парень глупость совершил, выпил немного, никогда не пил, спортсмен-разрядник, учится хорошо, а тут выпил. На этом сыграла.

Повезло мне, попадись другой судья, пошёл бы на зону, а там кто его знает, как дальше повернулась жизнь с клеймом зека. Много раз, приезжая в Новосибирск, заходил к Марии Васильевне, письма писал, родным человеком стала. И к Астрову заходил. Нормальный мужик, весёлый. Самбо занимался и мастер спорта по волейболу. Фигурой классический волейболист – высоченный, крепкий, ладонь как лопата.

Смеялся:

– Подловил ты меня! Не подумал – боксёр на меня прёт. В таких ситуациях, кто бы ни был перед тобой, надо быть начеку, а я подставился…

Партком института решил подстраховаться со мной. Быстренько надумал отчислить разгильдяя-хулигана и дело с концом. Дескать, студент уже не наш, с нас взятки гладки, статистику нашу не портит. Учился у нас, было такое, а теперь какие к нам могут быть претензии? Краско узнал о намерениях парткома, сказал мне, я – Марии Васильевне доложил. Она вознегодовала и пошла на заседание. Отчитала партийных лидеров: «А презумпция невиновности. Ещё неизвестно, это я вам как следователь говорю, как суд решит, а вы уже умываете руки. Парню пять минут до защиты диплома, вы судьбу готовы ему сломать».

Понятно, с каким настроением ходил я в тот период. А ребята хохмили, пока под следствием был. Фотографируемся, кто-то обязательно скажет: Шуру в фас и профиль взять. Или линейку притащат, дескать, для тюремной фотографии линейку сбоку положено приложить.

– Ты, Шура, у нас на большую дорогу выходишь, как революционер Ленин, то по тюрьмам, то по ссылкам.

– Не переживай, Шура, мы тебя не бросим, мешок сухарей насушим, будешь грызть на этапе и нас вспоминать добрым словом.

Как-то прихожу в общежитие, половина окна в нашей комнате забрано сеткой-рабицей. Кто-то не поленился, приволок откуда-то кусок, к окну приделал:

– Шура, репетируй смотреть на белый свет через решётку.

Кошке игрушки – мышке слёзки. Надо диплом делать, у меня из рук всё валится.

Витя Краско здорово помог.

Витя пришёл в институт уже опытным боксёром, кроме этого имел спортивные разряды по лыжам, плаванию. Разносторонний спортсмен. Выделялся в любой компании внешностью. Густые чёрные вьющиеся волосы, мужественное, как у артиста, лицо. В нём многое сочеталось – шутник, балагур и ответственный общественный работник, сначала был в комсомольском бюро курса, а потом и всего факультета. Он уже в институте думал о карьере, вступил на третьем или четвёртом курсе в партию.

Мы с ним соперничали на ринге, выступали долгое время в одном весе. Сдружились ещё в первом семестре. В перерывах между лекциями ходили на четвёртый этаж на кафедру математики, там была небольшая аудитория для практических занятий, она часто пустовала. Ходили не заниматься, просто беседовали о жизни, тут же могли отрабатывать приёмы бокса. Нам было тепло друг с другом. Оба из простых семей. Вспоминали родные места, походы в лес, на рыбалку. Рассказывали о бабушках, дедушках. У Вити, как и у меня, дед воевал в Великую Отечественную войну и погиб. Сам Витя родом с Алтая, до седьмого класса жил в селе. Много было общих тем.

На втором курсе его призвали в армию, отслужил и снова вернулся в институт. Учились на разных курсах, но тренировались постоянно вместе. А потом в Омске встретились и все эти годы дружили. В честь Виктора я сына назвал. Когда женился, Виктору говорю: родится сын, назову твоим именем. Первой у нас дочь родилась, и второй ребёнок тоже девчонка. Тогда ещё Виктории в святцах не значилось. Витя смеётся, не быть мне твоим кумом. Наконец сын родился. Виктор стал его крестником. Лёля-Витя звал его сын. Витя ему то дорогущую железную дорогу подарит, то денег подкинет на летний отдых, гитару хорошую помог купить.

Виктор в самом начале девяностых создал и двадцать пять лет возглавлял крупную проектную организацию, работающую в нефтегазовой отрасли. Начинали с дюкеров, прокладке трубопроводов под водой, а потом выросли в многопрофильный проектно-изыскательский центр.

Работа отнимала у него массу времени, но он всю жизнь держал себя в спортивной форме. Дом построил, большую комнату отвёл под домашний спортзал. Постоянно с тяжестями занимался. Мне звонит: взял для тебя абонемент в тренажёрный зал. Начну ворчать, без того устаю. Нет, говорит, ничего не знаю, вдвоём с крестником начинайте ходить, зима впереди, надо держать себя в тонусе. Ещё и инструктора приставит, тот под меня комплекс упражнений подберёт, после каждого занятия массаж сделает. Время от времени Витя звонил ему, интересовался – не филоню ли я?

Но себя не уберёг. На море в Черногории долго плавал и лёгкие застудил. Онкология.

Исповедовался у меня, причащался. Вместе с женой ходили в церковь. Нечасто, но ходили. Жена татарка – Раушан, в крещении Рая, окончила наш институт. Женщина по-восточному скромная, сдержанная. Никогда на первый план не выходила, держалась в тени. Но когда ни придёшь – расстарается для гостя.

Витя трепетно относился к иконам. Из всех своих поездок я старался привезти ему – с Кипра, Одессы, Польши. Как он радовался – ещё одна икона. Умел выразить восторг подарку. Сразу начнёт место определять – где образу стоять. Со мной начнёт советоваться. Несколько раз жертвовал нашему храму на реставрацию икон. И книги старинные церковные любил. Я подарил ему Евангелие девятнадцатого века в каноническом переводе, Псалтирь старообрядческую начала двадцатого.

В тот год у нас встреча выпускников была в институте. Вите сделали операцию в Израиле, а вторую в Германии. Стал восстанавливаться. Прихожу к нему домой, он мне давай демонстрировал физическое состояние – на брусьях «уголок» сделал.

– Видишь, – говорит, – что могу уже.

– Так поехали, – зову, – в Новосибирск на встречу.

Звал из соображений, развеется, последние месяцы тяжело ему дались, ребят повидает, положительных эмоций получит через край. Отказался:

– В этот раз один съездишь. Вернёшься, устроишь пресс-конференцию нам с Раей, подробно расскажешь, фотографируй побольше, видеокамеру возьми. Посмотрим, кто как изменился. Я поднакоплю сил, мы месяца через два в августе-сентябре в Черногорию с тобой рванём. На этот раз не открутишься.

В Черногории у него дом был. Много раз звал, но всякий раз по деньгам у меня не выходило, а нахлебником не хотел ехать.

После встречи выпускников в поезд Новосибирск–Омск сажусь, Раушан звонит – Витя умер.

Когда скайп появился, мы с ним едва не каждый день по вечерам перезванивались, поговорим минут пять-десять – и так светло на душе.

Не хватает его… Я с братом не был так близок, как с ним в последние годы…

А на суде Витя очень толково выступил.

Суд был выездным, проходил в актовом зале института. Мария Васильевна сказала в своём слове: да Кузнецов оступился, но разве можно отнести его к злостным нарушителям, которых надо изолировать от общества. Должен понести наказание, но с учётом смягчающих факторов: первый раз такое произошло, учится хорошо, общественной деятельностью занимается.

С суровой речью выступил Казанцев. Ребята всё продумали, кто что скажет. Нельзя всем дуть в одну дудку – Кузнецов белый и пушистый, представляем его к медали. Казанцев специально не стал меня предупреждать, что взял на себя обличительную часть. Дабы не получилось, он меня ругает, а я стою с улыбочкой, мол, свисти-свисти, знаем-знаем – это лишь спектакль. Должен быть эффект неожиданности. Казанцев опасался, вдруг в волнении не сумею ему подыграть. Ни намёком не предупредил.

– Талантливый спортсмен, – говорил обо мне Казанцев, – но вместо того, чтобы тренироваться и применять на соревнованиях спортивные навыки, напился, нахулиганил в общественном месте. Опозорил высокое звание студента нашего института. И человек с головой, ему бы наукой заниматься, а не тратить время на пустопорожние развлечения. Такие разгильдяи колеблют социалистические устои, позорят нашу молодёжь.