Читать книгу: «Не надейтесь на князей, на сынов человеческих», страница 6

Не будь пустоцветом

Я ехал в собор на встречу с отцом Виталием. Стоял благодатный день. Первая декада августа баловала теплом, солнечными днями. До условленного времени оставалось полчаса, я решил прогуляться, вышел из автобуса двумя остановками раньше. Город жил летней жизнью. Под разноцветным зонтиком за столиком сидела торговка с квасом, бодрящий напиток наливала из сверкающего никелем бочонка, поставленного прямо на асфальт. Шагах в десяти не скучала ещё одна торговка – мороженым. Улицы украшали женщины в лёгких платьях, мужчины были в светлых брюках, рубахах с коротким рукавом, молодёжь в шортах. Лето.

У ворот церкви скучал нищий с пластиковым стаканчиком в руке. Всё стало одноразовым, даже кружка нищенствующего.

Батюшка сидел в келье на диване, вытянув ноги… Выглядел уставшим… Предыдущую неделю служил в соборе, в текущую крестил, выезжал на требы. Только что вернулся с отпевания.

– Я Вику крестил шестилетней девчонкой, – начал рассказ. – Вчера звонит отец и как обухом по голове – просит отпеть. Глупая, страшная смерть. Лежит в гробу красивая молодая женщина. А вокруг полные жизни молодые красивые люди. Так и хотелось сказать, что вы делаете со своими родителями?

Вике тридцать лет. Состоятельные родители. Поехала с компанией отдыхать. Нашей молодёжи вбивается в голову – живите в кайф! Они лезут вон из кожи, придумывая себе этот кайф. Друг пригласил Вику покататься на квадроцикле, перед этим подвыпил, море по колено, сел за руль, а машина мощная, тяжёлая. Не справился с управлением, квадроцикл слетел с дороги, перевернулся и всей своей массой на них. Врачи ничего не смогли сделать.

Умная, образованная, успешная, а я отпеваю её, вместо того, чтобы венчать… Мать рассказала: в мечтах о венчании Вика только меня видела священником: «Только батюшка Виталий». Я этого не помню, но, оказывается, Вике при крещении, ей было семь лет, пообещал: «Подрастёшь, станешь невестой, повенчаю». После крещения расспрашивала родителей, что такое венчание? Почему платье у невесты обязательно белое? Зачем венцы держат над женихом и невестой? Ей бы выйти замуж в двадцать, ну в двадцать два года… Зачем девушке тянуть – после окончания университета заводи семью, строй отношения с мужем. Не с друзьями бы гоняла на квадроциклах, а поехала к морю с детьми, мужем. Вместо того, чтобы держаться храма Божьего, мы как обезьяны копируем пустое западное, эти развлекаловки: ночные клубы, шоу, квадроциклы, скутера, гоняемся за пустяками, проходя мимо главного… Это остро понимаешь, когда смотришь на такую Вику в гробу…

В келью заглянула пожилая женщина.

– Сейчас-сейчас, – поднялся батюшка, а мне сказал: – Минут на десять-пятнадцать отлучусь.

Я решил подождать на улице. Солнце слепило глаза, на небе стояли разрозненные облачка. Хорошее время сибирское лето, но с первыми днями августа закрадывается в сердце грусть. В июне какая бы ни стояла погода, живёшь надеждой – впереди целое лета, ещё будет тепло, ещё погреемся, подышим луговыми ароматами, насладимся ласковой прохладой речной волны. Август приходит, и ловишь себя на мысли: летние солнечные дни могут быть последними. Ночи прохладные, по утрам туманы. Налетят северные ветра, принесут дожди и смоют остатки лета…

Батюшка вышел из собора, мы вернулись в келью.

– Давай чайку попьём, – предлагает он, достаёт из тумбочки печенье.

Мы пьём чай. Батюшка молчит. Я не лезу с вопросами, чувствую, не время. А потом напоминаю о теме нашего разговора. Он какие-то мгновения думает, улыбается чему-то своему и начинает рассказывать:

– После четвёртого курса была преддипломная практика, проходил её в изыскательской речной партии в Томской области, на Чулыме. Поездом доезжаешь до Асино, дальше едешь в посёлок Первомайское, через реку переправляешься на пароме, и вот он пункт назначения – посёлок Беляй, с его техучастком. Для несведущих: техучасток – это организация, обеспечивающая судоходство на данном отрезке реки.

Поехал на практику в «малиннике» – я и три девчонки: Люда Новичкова, Лена Николаенко, Иринка Шамонаева. Меня поселили в общежитие, а их в домик. Что отдельный – хорошо, да отопление печное. А девчонки городского замеса, увидели печь – запаниковали: ой-ой-ой, не будем топить – угорим! Про угарный газ слышали, на этом печные познания закончились. На дворе не лето, май – фуфайку не снимай, околеешь, если печь не топить. На четвёртом курсе учебный процесс был подогнан под навигацию, к её началу мы сдали экзамены и на практику. В мае днём солнце может до футболок раздеть, а ночи холодные, фуфайка не помешает. Так что, пока тепло не установилось, каждый вечер наведывался к девчонкам, протапливал печь… Ужинали, чаи гоняли… Славные в группе девчонки были – скромные, строгие, умницы… Не дал им замёрзнуть в Беляе, кроме того местных парней отшивал, если начинали донимать.

В Беляе в затоне стоял заводик, специализировался на строительстве брандвахт, кроме этого ремонтировал суда. Не знаю, как сейчас, в семидесятых годах прошлого века жизнь в посёлке била ключом, народ трудился, веселился, молодёжи полным-полно. День речника – всенародный праздник, весь посёлок, а каждый житель так или иначе имел отношение речному флоту, праздновал.

Посёлок расположен в живописном месте: гора, подгорная часть, Верхний Беляй, Нижний Беляй. Девчонки на горе жили, а я внизу. К пристани подходили теплоходы. Было это не так часто, в день, может, один раз. Поэтому всегда событие. Вот теплоход появляется в створе реки, обязательно звучит музыка на нём. На пристани среди встречающих, отъезжающих и провожающих, начинается радостное возбуждение: дождались, корабль прибыл.

В Беляе Бог уберёг меня от убийства. Не знаю, как бы повёл себя в самый последний момент, не знаю – только настроен был с ружьём устанавливать справедливость. Но не в открытом бою.

Установочным мастером техучастка, бакенщиком работал матёрый зек Степаха Угольников. Мужик под пятьдесят, по молодости, как рассказывали, не один срок отмотал. Весь в наколках, голова квадратная, свинячьи глазки, физиономия – один раз увидишь, больше не захочешь. Жена у Степахи ему под стать – два сапога пара, оба на левую ногу. Нелюдимая, исподлобья сверлит тебя глазами, а руки, как у мужика, пальцы короткие, широкие, хваткие. У Степахи крепкий дом стоял в посёлке, кроме того на острове бакенскую избушку себе соорудил. Основательная, надо сказать, избушка. Размером с хороший дом. Летом чаще на острове Степаха обретался. Пиратская заимка да и только. В его распоряжении находился установочный катер. На нём гонял по реке. И всю округу держал в страхе. С ним боялись связываться. Законы для Степахи были не писаны. В советские времена трактор не разрешалось иметь в частной собственности, Степаха наплевал на запреты. Был у него во владении собственный «Беларусь». В другом месте такой фрукт не задержался бы, на чём-нибудь погорел, а тут медвежий угол, живёт как король. Буи расставляет, за бакенами следит. Обязанности свои выполнял, а что плохо лежало, тащил в своё кулацкое хозяйство. Мог украсть стог сена, чужую тёлку завалить. Грешили на него местные, но поймать с поличным не могли. И браконьерничал без зазрения совести.

Сына Степаха воспитал в таком же духе – бери от жизни всё, ты её хозяин. Сын работал старшим техником в изыскательской партии. Начальником партии был Дима Мухаметшин, за два года до этого наш институт окончил. В Беляе жил в общежитии. И меня к себе в комнату взял:

– Подселят неизвестно к кому, пошли ко мне. Комната у меня большая. Вдвоём веселее.

За месяц до нашего приезда в Беляй, случилась трагедия. При нас суд состоялся. Работала в изыскательской партии красивая девушка. На комсомольском вечере в клубе сын Степахи пригласил её на танго, она отказалась. Он взбеленился, как это ему отказали! Пошёл домой, взял охотничий нож, и у клуба три раза девушку в сердце ударил. Не таясь подошёл и убил девчонку. До чего надо быть зверем, зная, что тебе это даром не пройдёт, убить.

Дима как начальник изыскательской партии выступал на суде свидетелем. Дал характеристику убийце. Сказал, что человек неуравновешенный, натура своевольная, властная. Убийце дали пятнадцать лет.

Степаха прямо на суде сказал Диме:

– Начальник, знай – я тебя грохну.

Раза два заезжал я на Степахин остров, однажды попросили спецовку по пути ему завезти, в другой раз – лодочный мотор… Степаха оба раза со злой ухмылкой бросал:

– Начальнику передай – всё равно завалю его. Этого дела так не оставлю.

– Ведь посадят! – скажу.

– Я не дурнее вас! Сделаю – не докажите…

В открытую грозил.

С Димой на моторке мимо острова идём, Степаха увидит, обязательно кулак покажет.

Дима подумал-подумал, видит – не унимается, не на шутку затаил Степаха зло, и решил уволиться.

Мы с Димой сдружились. Он хоть и начальник партии, но ко мне относился на равных, из одного института, много общих знакомых, с Фаном – Ваней Рымаренко – они земляки, из Семипалатинска оба.

– Да что ты поедешь? – горячо убеждал его. – Из-за этого бандюгана жизнь ломать? Ты на своём месте, дело хорошо поставлено, в пароходстве на хорошем счету, глядишь, в Красноярск заберут. Люди тебя уважают, ценят.

– Понимаешь, либо я, либо он. Третьего не дано. Жить под страхом, что тебя в любой момент могут прикончить, не хочу. Каждый день просыпаться с мыслью… Если бы он один раз сказал в запале, нет, держит эту мысль, лелеет…

У меня созрел план.

– Давай в два ружья его и концы в воду! Он браконьерничает по ночам. На лодке подкараулим и в два ружья – по нему и по его лодке. Река всё скроет. Почему ты должен страдать? Он как упырь присосался… Ворует, браконьерничает в два горла. И сынок такой же. Неужели ты должен был говорить на суде, что его выродок случайно, сам того не желая, три раза ударил ножом девчонку? Должен был выгораживать убийцу, говорить, она сама виновата – спровоцировала неразумное Степахино дитятко на убийство. Так что ли? Прикончим эту гадину! Освободим белый свет! Весь Беляй перекрестится, никто жалеть не будет, сколько он подлостей наделал.

Я был возмущён до глубины души и готов на самые решительные действия. Почему люди должны терпеть этакого уркагана? Сын его человека жизни лишил, а он Мухаметшина изводит угрозами.

Говорили, Степаха в лагере человека убил, кроме этого его подозревали в ещё одном убийстве, совершённом в молодости в Асино. Следствие тогда не смогло собрать достаточных улик.

Слава Богу, Дима не согласился. В середине навигации он передал дела и уехал.

Степаха при встрече злорадствовал:

– Наложил начальник в штаны! Свалил подобру-поздорову. И правильно. Раньше или позже кончил бы его!

И смеялся, сверкая железными зубами. Так и подмывало врезать ему по самодовольной физиономии.

Зато светлые воспоминания остались от общения со шкипером брандвахты Виктором Ивановичем Неворотовым. Я большую часть времени жил на брандвахте. Она в одном месте постоит недели две, в другое перебазируемся. Места живописные. День пройдёт в заботах, а вечером расположимся на палубе. На реке тишина, вода струится вдоль борта, заросли тальника по берегу, а дальше тайга… Луна поднимется… У Виктора Ивановича была охотничья лайка, Чулымом звали, непременно тут же с нами на палубе. Ляжет и слушает, о чём мы беседуем.

Любили мы кофе пить по вечерам. Вроде бы, какой кофе перед сном? Только ни мне, ни Виктору Ивановичу крепкий напиток на сон не влиял, поэтому завели ритуал – поздно вечером ставим на палубе столик, стулья. Кофе тогда был в дефиците. Виктор Иванович договорится с продавщицей плавмагазина, она уважаемому человеку привезёт несколько банок. Сидим, наслаждаемся. Я любил со сгущённым молоком, а ещё лучше – сливки сгущённые… Виктор Иванович как начнёт рассказывать. Он в прошлом в кавалерии служил. Есть присказка: ноги колесом, как у кавалериста. У Виктора Ивановича ноги, как у гимнаста, но ходил враскачку. Несколько лет провёл в седле, воюя с басмачами. Их банды орудовали в Таджикистане до конца тридцатых годов. Виктор Иванович устанавливал там советскую власть. За отчаянную храбрость был отмечен высшей наградой кавалериста – красными шароварами. Орден это хорошо, но его издалека можно и не различить, а когда кавалерист в красных штанах, сразу всем видно – герой. И саблей искусно владел, и меткой стрельбой из винтовки по врагам отличался.

Перед войной с Финляндией отправили его в школу снайперов. Окончил, а тут война подоспела, где можно в деле проверить приобретённые навыки. Финский снайпер ловчее русского оказался. Слава Богу, не на сто процентов ловчее, метил в лоб, да рука дрогнула, пуля вскользь прошла. Осталась вмятина, пустяк, в общем-то, за густыми волосами и не разглядишь благоприобретённый дефект черепа, хуже другое – левая кисть у Виктора Ивановича разладилась. Что-то задела финская пуля в голове. Сжимать пальцы сжимались, а разгибать приходилось при помощи правой руки. Это не мешало Виктору Ивановичу охотиться. Стрелял снайперски. За утками пойдём, я сообразить не успею, он уже ружье опускает – готова утка. Пёс Чулым изнывал без охоты, и стоило Виктору Ивановичу взять ружьё, начинал прыгать, винтом ходить от радости. Собака отменная. Местные ясашные – чулымцы – корову за неё предлагали.

– Друг не продаётся, – отказывал всякий раз Виктор Иванович.

Соболя с Чулымом бил, ходили за бобром, лосем. Бывало, и на медведя. В активе у Виктора Ивановича было восемь мишек. Не специализировался на них, но при случае охотился. Утиную охоту Чулым не признавал. Подстрелю крякву, на озеро упадёт, а осень, вода холоднющая, думать не хочется не то, что лезть в озеро. Попросишь: «Чулым, будь другом, сплавай». Он такими глазами посмотрит. Дескать, взрослый мужик, а дурью маешься, на всякую чепуху заряды тратишь. Всё же достанет, презрительно бросит тебе под ноги.

Если я затрагивал тему Бога, Виктор Иванович говорил:

– Жить надо по совести. Не предавать. Не осуждать. Други помогать. Мельчает душой человек, всё под себя норовит загрести. Будто две жизни намерено… Мама говорила: страха Божьего у людей не стало… И ещё повторяла: карманов в гробу нет…

Тайгу знал, как свой огород, относился к ней бережно, с уважением, учил:

– Тайга, Виталий, кормит, лечит, душу врачует, относись к ней по-человечески, ответит тем же.

В Беляе в соседях у Виктора Ивановича жила пожилая женщина, Елена Ильинична, отличалась рассудительностью, правильной речью. Ходила с прямой спиной. Я ей несколько раз помогал по хозяйству. Картошку в подпол ссыпал, подгнившую доску на крыльце поменял. Сделаю, обязательно за стол посадит, накормит, поговорим. Много позже, вспоминая наши разговоры, пришёл к выводу, была она из духовного сословия. Сама не из Беляя, с Кемеровской области. Муж давно умер. Детей Бог не дал. В красном углу висела икона Пресвятой Богородицы с лампадкой. Помню, в первый раз подошёл образ посмотреть и на автомате перекрестился, рука сама пошла. Вспомнил свою бабушку и перекрестился. Из-за этого или ещё почему, Елена Ильинична мне иконку медную подарила, Николая Угодника. Виктор Иванович удивился:

– Смотри-ка, Елена Ильинична человек серьёзный, первому встречному-поперечному ни за что такой подарок не сделает, даже не показала бы икону, в руки не дала, а тебе… Цени.

И ещё наставлял:

– Виталий, ты обязательно женись.

Я делился планами, дескать, хочу по свету побродить, посмотреть мир. Женишься – на якорь встанешь и всё, не до дальних странствий…

– Не будь пустоцветом, – выслушав меня, говорил Виталий Иванович, – обязательно женись.

Сетовал, сам поздно завёл семью, в сорок лет, а надо бы лет на десять раньше.

Жена его, Елизавета Андреевна, была младше на восемнадцать лет, работала поваром у нас на брандвахте, родила ему двух сыновей и двух дочерей. Пару раз, приезжая в Новосибирск к сыновьям, Виктор Иванович заходил ко мне в общежитие, привозил солёную и вяленую рыбу. Мы с ним переписывались до самой его смерти. Когда я сообщил, что стал священником и женился, он написал: «Виталий, дай Бог вам с женой деток, больше, чем у нас с Лизой».

Получилось – больше.

Умер он в восемьдесят пять лет. До последнего мы регулярно переписывались. Дети его не любили письма отцу писать, а я с удовольствием. Что интересно, дочь его, Катя, вышла замуж за Толика Лисина, курсом младше меня учился, в общаге жили в соседних комнатах. Бывало, ходит грустный. Что такое? Оказывается – поиздержался студент, сидит без денег. Займу. А то и сам у него перехвачу. На пятом курсе узнаю, он женится на девушке из Беляя.

– Кто такая? – спрашиваю.

– Катя Неворотова.

Пути Господни неисповедимы.

Они на Ангару в Мотыгино уехали, когда Толик окончил институт, в Мотыгино инженером водным работал на техучастке.

А ещё в окрестностях Беляя мы с сокурсницей Иринкой Шамонаевой вели археологические раскопки. Иринка в школе занималась в археологическом кружке. Узнала, что поблизости есть курганы и древние захоронения, загорелась:

– Вот бы поработать на них. Знаешь, насколько это интересно погружение в прошлые века!

Я вызвался помочь и заразился археологией. Распределившись на техучасток в Нижнеянске, тоже раскопками занимался. Иринка права: неповторимое чувство, когда находишь артефакты, которым сотни лет. В Омске завёл знакомства среди археологов и краеведов, делал зарисовки для них. По берегам Чулыма часто встречались курганы, захоронения древние. В выходной, а то и в будни, если появлялось время, возьмём лопаты, другой инструмент и на вёсельной лодке с Иринкой плывём. По сути – чёрные копатели, но мы раскопки вели аккуратно, по науке. Кроме этого заходили в деревни, спрашивали церковные книги. Иринке старушка отдала икону Спаса Нерукотворного. Бабушке за девяносто лет и сестра у неё такая же. Иринке говорит:

– Возьми, доченька! Некому мне передать. Все безбожники. А ты при случае, глядишь, и помянешь меня, рабу Божию Марию. И записочки мои, попрошу тебя, подай в церкви в Новосибирске своём…

Написала записки на проскомидию. Имён пятьдесят «о здравии», ещё больше «о упокоении».

Записки после практики я подал в церкви. Иринка попросила, она в церковь не заходила, а мне долго ли.

В одной причулымской деревне с дедом разговорились, он отправил меня на чердак:

– Посмотри-ка, где-то была матушкина книга. Как умерла, у меня рука не поднялась в печку бросить.

В ящике из-под посылки нашёл Евангелие без обложки, но в хорошем состоянии. Качественная бумага. Буквицы цветные в каждой главе. По сей у Иринки хранятся та икона, подаренная рабой Божьей Марией и Евангелие с чердака.

Иринка была замужем, муж в армии служил. Отношения между нами были чистые. Если девчонка чистая, ты ведёшь себя с ней соответствующим образом. По сей день поздравляем друг друга с праздниками. Иринка двоих деток вырастила, теперь уже внуков воспитывает. Время от времени присылает мне деньги – подавать записки в нашем храме на проскомидию, молебны, заказывает сорокоусты о здравии и упокоении.

Кстати я её тоже крестил в компании с Володей Казанцевым. А третьей была Лена Николаенко. На пятом курсе произошёл со мной драматичный случай, до суда дошло, Лена очень мне помогла. Запросто могли посадить, но об этом в следующий раз поговорим.

Кемеровчанин Борис

В тот раз, планируя встречу с батюшкой, позвонил ему накануне Рождества Пресвятой Богородицы. Батюшка предложил встретиться после Воздвижения Креста Господня. Это престольный праздник их собора, перед ним, как сказал батюшка, толком поговорить не удастся, обязательно отвлекут, лучше по окончании торжеств. На том и порешили. Сентябрь выдался непостоянным. Отметился осенними дождями, несколько дней лило как из ведра. В середине месяца ночные заморозки заторопили огородников с уборкой урожая. И всё же порадовал сентябрь теплом, да ещё каким. В последнюю декаду пришла золотая осень. Во всём своём роскошестве. Синее небо, жёлтые или огневые шапки дерев и по-летнему щедрое до двадцати пяти градусов тепла солнце. Просто доставай уже залежавшиеся в тесноте комодов и шкафов футболки, лёгкие брюки и ходи, дыши полной грудью летним воздухом. Молодёжь так и поступала. Ждать и ждать (до мая точно), когда снова народится такое же безудержное солнце, поэтому пользуйся последним теплом. Под лёгким ветром роняли золото берёзки и тополя. Отговорившие все свои разговоры листья падали в прозрачном воздухе на зелень газонов. И почему-то вспомнились строки псалма: «Человек, яко трава дние его, яко цвет сельный тако оцветет».

В моей записной книжке было много вопросов к батюшке – о его детстве, учёбе в институте, но почему-то с первых минут вышли на тему тупиковых ситуаций в жизни, приводящих к мыслям о самоубийстве. Известно, в храм редко в первый раз идут с радостью. И хорошо, в случаях, когда земля начинает уходить из-под ног, последней надеждой видят церковь.

Батюшка поведал несколько историй на данную тему. Начал с Бориса-кемеровчанина:

– Чуть больше тридцати лет ему было, среднего телосложения, нос уточкой, светлые волосы. Как познакомились? Вечером после службы собрался домой, выхожу из кельи, перед храмом стоит молодой мужчина. Лёгкая курточка, джинсы, разбитые в хлам кроссовки. Сам весь потухший, в глазах пустота.

– Вы что-то хотели? – спрашиваю.

Плечами пожал.

– Пойдём, – говорю, – в храм.

Пошёл походкой, будто босиком по острым камням ступает. В храме спрашиваю:

– «Отче наш» знаешь?

Кивнул утвердительно.

– Тогда давай помолимся.

Помолились. Начал он мне рассказывать про себя. Захочешь – не придумаешь. Спрашиваю:

– Ты откуда такой?

– Из Кемерово.

– Когда приехал?

– Пешком пришёл.

Я посчитал – где-то под Омском есть деревня Кемерово, тёзка столицы Кузбасса. В Челябинской области есть село Париж, а у нас, подумал, Кемерово.

В том-то и дело, что нет. Борис из Кузбасса на своих двоих притопал.

Тот случай, когда человек потерял интерес к жизни. Пять лет в браке, детей Бог не даёт, мать Бориса с его женой (втроём в одной квартире), как кошка с собакой. Ни одна не уступит, ни другая. Евангельским словам: «Посему оставит человек отца своего и мать и прилепится к жене своей, и будут двое одна плоть», – в наше безбожное время мало кто из родителей следует. По идее: женили сына, выдали замуж дочь – всё, до свидания, это не ваша плоть. Ничего подобного, норовят всё также крутить чадом по своей мерке. Как же – раз они родили, вынянчили, значит, имеют полное право. Борис оказался между двух огней. Парень спокойный, сдержанный. Потом сам себе удивлялся, как до такой грани дошёл… Невмоготу стало мужику, просто край. На машине едут по Кемерово, мать с женой сцепились, одна требует – езжай одной дорогой, другая в корне не согласна, свой маршрут назначает. Искрятся обе, вот-вот вспыхнут. Борис ударил по тормозам, бросил руль с криком: «Идите вы все!» Выскочил из машины…

Сколько дней шёл – не знает. Тупо шагал и шагал. Какие-то деньги в кармане были, в придорожное кафе зайдёт, чаю попьёт, пирожок съест. Ночевал где придётся: под деревом, между валками сена, в дождь в автобусной будке.

Я выслушал и предложил деньги на билет в Кемерово.

– К прошлому возврата нет, – отказался. – Лучше в петлю, чем туда.

– В петлю, – говорю, – никогда не поздно. Если на прошлом поставил крест, мы тебе здесь организуем настоящее. На приходе бабушек привлечём, без интернета найдут варианты новой хозяйки. Это мужика-холостяка стоящего днём с огнём не сыскать, с женщинами проще.

Ничего Борису не надо – ни прежней супруги, ни новой жены. Дело к ночи, забираю его домой. Тогда у меня было уже четверо детей, жили у тёщи всемером в двухкомнатной квартире. Борис кроссовки в коридоре снял, а там жуть – на ногах места живого нет, сплошь мозоли. И волдыри, и кровавые… Жена, тёща увидели – заахали, заохали. Тут же давай лечить. Примочки, присушки, ванночки.

На полу ему постелили, утром после завтрака повёл Бориса в гараж. Если человек интерес к жизни потерял, перво-наперво надо отвлечь от дурных мыслей. Один из способов – занять делом. Борис автомеханик, я и решил: пусть руками поработает.

– Борис, вот моя машина, – говорю, – что-то двигатель барахлит. Я, честно сказать, в этом деле чайник. Посмотришь?

– Хорошо, батюшка.

В точку я попал. Не зря мы с Борисом Господу Богу молились.

С той поры моя жена, как ни придёт в гараж, вздыхает:

– Эх, Бориса нет.

Он машину починил, в гараже порядок навёл. Познакомился с мужиками, соседями по кооперативу. Причём и он им помогал, и они ему. У одного болгарку взял, другой дрелью помог, третий стальными уголками поделился. Борис полки в гараже сделал. Не знаю, что его жене надо было, тот редкий случай, когда руки золотые, а горло не дырявое. Мужики потом говорили, сколько не приглашали Бориса остограмиться, ни разу не составил компании.

С ребятишками моими возился, младшего из садика несколько раз забирал. У того страсть к поездам. Жили в километре от Транссибирской магистрали. Из садика тащит туда Бориса, тёще некогда прихоти внука праздновать, а Борис идёт. Сын рано счёт освоил, поезд идёт, он начинает считать, сколько вагонов в составе. И счастлив, не передать! Любил грохот проходящих поездов, гудки электровозов. Потом всё спрашивал: «Дядя Боря, когда приедет?» Тёща на дачу позовёт: «Борис поедешь?» – «Конечно». Они хорошо сошлись. Парень смиренный, покладистый. Без работы не посидит, сам себе дело найдёт.

Смотрю, стал отходить. Поначалу не хотел он своим сообщать своё местонахождения. Не вернусь, говорил, к ним – поезд ушёл, дымок растаял. Я не перечил, напирал: в Омске найдем тебе жену. Потом выведал у него телефон матери. Набрал номер, спрашиваю: вы мама такого-то? Она в крик: «Что с ним?» Заплакала в голос, как сказал, что Борис живой.

– Пока, – говорю, – не приезжайте, пусть отойдёт, отмякнет. Повремените.

Борис из тех людей, которые долго могут терпеть, носить внутри боль, потом взрыв и небо в алмазах. Неделя проходит, вторая… У нас он как член семьи стал. Утром за завтраком скажет: сегодня надо в гараже то-то и то-то сделать. Или в церковь его беру, на службе постоит, к настоятелю подойдёт, тот работу даст. В церкви всегда дел по горло. Парень рукастый и по железу, и по дереву. Оклемался. Домашняя атмосфера, молитва помогли. Спрашиваю: можно мама приедет? Разрешил. И мать что-то поняла, и жена сделала вывод.

В конечном итоге – вернулся в семью, всё наладилось. Не прошлось моим бабушкам Борису новую вторую половину искать.

Каких только случаев ни было. Татарин приходит. Фаридом, насколько помню, звали. Татарин казанский, и сам из Казани. Я ещё пошутил:

– Ты что, – говорю, – к православному батюшке притащился? Давай мулле нашему позвоню, я его знаю. Я в мусульманстве не спец.

Фарид замахал руками:

– Не-не-не! К мулле стыдно мне идти, я сам сын муллы. Не пойду. С вами проще мне будет.

Ему нужно было выговориться. Тоже семейные проблемы. Жена с гонором, дочь профессора…

Был случай, авторитет местный приехал. Заходит ко мне в келью, у него нога, наверное, сорок пятого размера, дорогие остроносые туфли с рантиком, а узкий носок блестящей металлической насадкой украшен. Первым делом в глаза бросились эти блестящие зауженные носки. Кто он такой, я знал. Изредка заходил в храм, свечей самых больших с десяток купит. От одного подсвечника к другому ходит. Зажжёт свечу, постоит. Спортивный мужчина. Не могу сказать, не знаю – исповедался он, причащался. При мне ни разу. В тот раз пришёл – мать умерла. Он растерялся. Братву в узде держит, а случилась трагедия в семье – не с кем поделиться, в церковь приехал.

Не мной замечено, а я на личном опыте знаю: женщина в крайности решительнее мужчины. И в суициде. Девяностые годы многое перемешали, какие-то семьи боролись за жизнь, сводя концы с концами, другие резко пошли вверх. Во втором случае стандартной сделалась ситуация. Он и она с двумя чемоданами начинали семейную жизнь. Как говорится, спали на раскладушке, и тесно не было. Кто пять, кто три года снимал углы, наконец, получили квартиру. Радости нет конца. Своя спальня, своя детская. Своя мебель. На отдых к морю или куда-нибудь на озеро Байкал съездить семьёй было обычным явлением. Нормальная среднестатистическая здоровая жизнь. Оба работают, детки в садик-школу ходят. Шло бы так до пенсии, так бы и состарились, за детей радовались, внуками городились, да перестройка всё перестроила. Муж оказался мужчиной не промах в новых условиях, голова на плечах варила, предпринимательский талант проявился. А мужчина в самом соку – сорок лет, энергии через край, он открыл свой дело. Появились деньги, новые возможности. Дом построил, пару квартир в центре прикупил, крутые машины, отдых на Мальдивах. Муж начал приходить домой среди ночи или под утро пьяным, с запахом чужих духов.

Таких примеров масса. У мужиков, на кого вдруг свалились деньги, стали нормой вот такие загулы… Кто-то врал жене – работа, деловые встречи, без которых дело не продвинешь, а кто-то начинал и на жену смотреть свысока, отшивал её вопросы: а какое твоё дело? Знай своё место! Закрутит мужика, понесёт: рестораны, бани, девочки на всё готовые… Жена сбоку припёку. Она в шубах, дорогих нарядах, на дорогой машине, дом полная чаша… Но…

Придёт такая:

– Что мне делать, батюшка? Жить не хочется! Незачем жить!

Что здесь советовать? Жена да убоится мужа своего. Господь терпел и нам велел. На мой взгляд, так, да не так. Ты образ и подобие Божье, не следует ронять себя, безропотно утираться, если тебе плюют в душу… По-христиански многое можно простить, но не всегда. Скажу такой женщине: ты не торопись! Поезжай куда-нибудь на острова экзотические, развейся напоследок. А лучше отправиться по святым местам – в Иерусалим, на Крит, на Корфу. Не спеши, потерпи, хотя бы ради меня. Пусти на самотёк, а Господь управит. Бултыхнутся в прорубь, накинуть верёвку – секундное дело… Одной посоветовал приласкать мужа сковородкой. Сносила его художества, он пользовался. Из себя шибздик, смотреть не на что, но гонору на четверых. Она, что интересно, воспользовалась моим советом – и помогло. Муж думал, всю жизнь будет помыкать, раз деньги носит, содержит, значит, хозяин. Она женщина интересная, видная, но из тех, о ком моя старшая дочь говорит – «домашнючие». Спокойная, терпеливая, деликатная. А тут взяла и звезданула сковородкой. Дама не мелкая и с тяжёлой рукой. Он не ожидал такого поворота, кинулся в драку. А кому там кидаться – метр с кепкой. Она ещё раз огрела. И пообещала прибить, если хоть раз руку на неё поднимет. Пошипел, пошипел и присмирел. Подействовала сковородка. Перестал хвост распушать перед женой – да кто я, а кто ты?! После удара сковородой, замкнуло нужное реле в голове.