Читать книгу: «Не надейтесь на князей, на сынов человеческих», страница 4

Чем отличались соседи по комнате на первом курсе – все работали. Парни, с которыми в одной комнате жил, против нас школяров взрослые, после армии в институт поступили и учились на третьем курсе. Работали не от случая к случаю, постоянно. У Володи Сидоренко в торговом институте брат преподавал, в сфере обслуживания везде знакомые, помогал нам устраиваться. По его наводкам работали сторожами в самых разных торговых точках: магазины, столовые, кафе, рестораны. Как-то ужинаем, Володя мне:

– Молодой, ты у нас не медаль на шее, иди-ка уже копейку зарабатывай.

Я и сам просился, без стипендии тяжко жилось.

– Появилась вакансия, – Володя говорит, – на должность ночного директора столовой кирзавода. Тебя берут без конкурса.

Через пару дней я вступил в должность сторожа столовой кирпичного завода. Располагался он на краю города, это по дороге, что в аэропорта. Не близко, но место отличное. Сердобольные повара первым делом, как придёшь, кормили. Суп останется, щи, картошка, котлеты. Иной раз с собой в общежитие возьму, ребят обрадую. Сейчас думаешь, вот молодость – всю дорогу есть хотеть, в студенчестве никогда не отказывался, если предлагали что-то в себя забросить.

Володя Казанцев устроился сторожем в молочном магазине. Вообще была красота – молочный рядом с институтом. Володя, как ему понадобится на соревнования ехать, просил меня за него подежурить. Придёшь, продавцы угостят творогом, сметаной. С сочувствием к нам, студентам, женщины относились. В столовой кирзавода была тётя Клава, сын в армии служил. Та мне всегда что-нибудь вкусненького припасёт – пару-тройку пирожков, булочек или ватрушек.

– Как ты на моего Гену походишь, – скажет.

Сын в Гаджиево в морфлоте служил.

Иногда я в дежурство Казанцева приходил в молочный. Помогу молоко принять, он мне по начертательной геометрии поможет. В магазине кабинетик был, сядем в нём (это не общага с постоянны гвалтом, здесь никто не мешает), домашние задания делаем, задачи-примеры решаем. Потом завалимся спать, утром поднялись, институт рядом, дорогу перебежали. Удобно. Ночью машина молоко привезёт, примем его… Разгружали каким образом: наклонная плоскость (дощатый помост, оббитый оцинкованным железом), по ней крюками затаскивали ящики с молоком в стеклянных бутылках, а также фляги с молоком и сметаной.

В институте не приветствовалась наша подработка. У работодателей существовало правило: устраиваешься – принеси справку из института с разрешением совмещать работу с учёбой. Так было поставлено, чтобы работа не мешала учёбе. Доставили справки правдами и неправдами. Декан, Павел Николаевич Орлов, с неохотой выдавал, факультет серьёзный, предметы сложные. В советское время жёстко было: два экзамена завалил, вовремя не пересдал, выгоняли без разговоров. Понятия не было, как сейчас сплошь и рядом, за деньги сдавать. Во всяком случае – я такого не слышал ни разу. Паша-декан, считал, подработка во вред учёбе. Одно дело разгружать вагоны от случая к случаю, поработал день, получил деньги и свободен, другое – сторож, которому постоянно приходится отвлекаться от учёбы.

Официальный механизм получения справки выглядел следующим образом: берёшь в канцелярии бланк, пишешь заявление, подписываешь у декана, вторую подпись ставила наша незабвенная секретарша Клавдия Фёдоровна, после неё с четвёртого на второй этаж спускаешься, заходишь в канцелярию, ставишь печать – готово, работай на благо страны и студенческого кошелька. Прежде чем подписать справку, декан обязательно начнёт смотреть, как у тебя с учёбой, нет ли хвостов? Обнаружит: ты троек нахватал, долги по зачётам – ни за что не даст. Умолять бесполезно.

Да уж если голь на выдумки хитра, тем паче бедный студент. По сей день помню замысловатую подпись Паши-декана. Я наловчился делать её один к одному. А Люда Новичкова лихо копировала росчерк с вензелем Клавы – Клавдии Фёдоровны. Ребята бланк возьмут в канцелярии, а «обходят» с ним не Пашу с Клавой, а меня с Людой, потом идут в канцелярию печать ставить. Девчонки из канцелярии, конечно, не будут делать экспертизу, подделана подпись или истинная, не будут звонить Клаве, был у неё студент или нет, хлопнут печать – иди, работай.

Володя Сидоренко истопником работал на почте. Отличное место. Неподалёку от Красного проспекта, в самом центре города, стоял обычный домик с печным отоплением, а в нём почта. Володя скажет:

– Молодой, у меня сегодня дела срочные, подмени.

Я с удовольствием – место спокойное, лучше не встречал, печку углём натоплю и спать. Я на сон никогда в институте не жаловался, но всё равно, когда в общаге семь человек в комнате, раньше двенадцати не уснёшь, а тут тебе никто не мешает.

Немало мест за пять лет сменил, даже монтировщиком сцены в театре был. С актёрами перезнакомился. Был актёр, фамилию запамятовал, Бармалея в сказке играл, здоровый парняга, мордатый. Сейчас часто в кино снимается.

Работой дорожили. Я после первого курса, после практики поехал на каникулы домой и потерял место на кирзаводе, только через полгода туда вернулся. Поэтому на каникулы после второго курса никуда не поехал. Давид Извеков по той же причине остался в Новосибирске. Он работал сторожем на строительстве ресторана «Садко».

Давид был старше меня курсом, а я учился с его братом Мишей. Они пришли из института инженеров железнодорожного транспорта. Обоих выгнали оттуда за драку. Наш Паша-декан взял их, несмотря на чёрное пятно в биографии. Парни умные и боксёры отличные. Давид и Миша секундировали классно. У обоих был этот талант. Мне выпал однажды жребий биться с Виктором Сысоевым, приличный боксёр и левша. Так-то он по жизни был добрейшей души, но боксировал отлично. Давид секундировал, я даже в нокдаун Витю послал. Он сильнее меня и боксировал грамотно, но тут я, благодаря подсказкам Давида, выиграл. На курсе и факультете много было боксёров. Олег Затонский красиво смотрелся на ринге. Скажу ему при встрече: «Олег, любовался тобой, когда ты выходил на ринг». Он улыбается: «Да брось ты». Искренне считает, ничего в нём особого не было – дрался и дрался. Мы с ним время от времени встречаемся, он всю жизнь в Омском пароходстве работал. Настоящий интеллектуал в боксе. Будто не боксировал, а на шпагах сражался. Красивый, аристократичный бокс.

Давид на уровне кандидата в мастера дрался. И упорный. Никогда не забуду один бой. Был у нас Саша Инякин, до семидесяти килограммов выступал. У Давида родная категория до шестидесяти семи, а тут он вес набрал и пришлось против Саши выходить. Тот высокий, а Давид ростом ниже среднего. Оба страшно упёртые. Бойня у них была… Бокс спорт жесткий. Один на один выходишь, и никто тебе не поможет. Давид выиграл по очкам, но до того трудно пришлось. Я заглянул после боя в раздевалку, Давил один сидит и у него слёзы по щекам. Нервное напряжение выходило. Увидел меня, поспешно отвернулся…

Давид в девяностых и нулевых годах руководил крупной строительной компанией в Москве, а его брат Миша – проектной в Новосибирске.

Строящийся ресторан, который сторожил Давид, находился рядом с институтом и его вот-вот должны были открыть, Давид хотел зацепиться за ресторан, чтобы дальше в нём работать и ребят наших туда устроить. Всё получилось удачно, человек пять сразу приняли, Казанцева – вышибалой. Понятия «охранник» тогда если и существовало, только на режимных объектах. Это сейчас сотни тысяч здоровых мужиков чего только не охраняют. Если раньше в школе хватало технички, которая могла половой тряпкой уладить любой конфликт, а конфликтов серьёзнее уровня половой тряпки и не возникало (никаких терактов, наркоторговцев и т.д., и т.п.), то сейчас нужно обязательно ставить охранника, вертушку с металлоискателем. В ресторан в наши времена следить за порядком брали в штат крепкого мужчину. Основная его задача, если кто из посетителей переберёт, тихонечко выпроводить за дверь. Казанцев с полгода в этой должности состоял.

Давид звал и меня в «Садко», я подумал, и не стал переходить с кирпичного завода. Посчитал, к чему от одного добра другое искать. И правильно сделал, как показало время. Новый ресторан приобрёл статус модного, народ повалил, каждый вечер аншлаг. Случалось, любимцы Новосибирска, хоккеисты «Сибири» заглядывали. Нарушали режим спортсмены. В тот раз защитник хорошо нарушил. День рождения у него или что, лишка принял на широкую грудь. Сначала тихо сидел, вдруг начал куражиться: да я вас всех поувольняю. Дело к закрытию, а он вразнос. Парень здоровый. Товарищи по команде разъехались, а он разгулялся. Как раз в дежурство Казанцева. Володя незаметно в уголке за пальмой сидел с журнальчиком. Сразу не стал ввязываться в ситуацию, прибегать к крайним мерам. Вопрос деликатный, хоккеист известный в городе человек, нельзя с ним как с рядовым посетителем обращаться.

Официантки растерялись, все исключительно женского пола, не знают, что с буяном делать. Тот, поднимаясь из-за стола, смахнул пару тарелок на пол, бутылку. Грохот, звон, визг официанток. Сторожем в тот вечер был дедок-пенсионер, который свои сто граммов уже принял, официантки его вытолкнули к хоккеисту, дескать, ты мужик, разберись с ним. Казанцев слышит из-за пальмы, страсти накалились, пора выходить, тихонько вынырнул из своего укрытия и принял радикальное решение – коротким ударом отправил хоккеиста в нокаут. Тот на колени рухнул, головой в пол уткнулся. Казанцев тут же обратно за пальму скользнул, будто его и не было. Нельзя афишировать рукоприкладство, пойдёт слух – хоккеиста в «Садко» избили, реноме ресторана надо блюсти. Дедок-сторож не заметил, кто поверг хоккеиста на пол, только что был на ногах, а уже в отключке. Но желая получить ещё порцию водочки, пошёл козырем перед официантками: это я его запрещённым приёмом уложил. Есть у меня, дескать, в арсенале, один запрещённый приём, любого бугая секретным ударом могу обесточить.

Хоккеист в себя пришёл, понять ничего не может. Посчитал – резко поплохело с перепоя, вот и рухнул, как подкошенный. Поплёлся к выходу.

Рестораны, кафе места искусительные. Если ты к алкоголю пристрастен, лучше не работать, где выпивка дармовая. Ваня Рымаренко, тот самый Фан, устроился в «Садко» сторожем. Казанцев спиртное почти не употреблял, а Фан, хотя был отличным боксёром, не отказывал себе. Раз загулял с официантками после закрытия ресторана. Да так, что море по колено, закуски не хватило – вскрыли холодильник. Наутро протрезвели, замок у холодильника раскурочен, самым варварским способом – следы взлома не скроешь. Казанцев всех выгнал и сам пошёл к ресторанному начальству отдуваться. Умел убедительно говорить. Сказал, что к официанткам пришли чужие, кто-то залез в холодильник. Убедить он убедил, дело на тормозах спустили, в милицию заявлять не стали. Но постепенно наших всех по одному уволили. Так что правильно я не позарился на злачное место, остался на кирзаводе.

…С братом Сашей мы в тот его первый приезд в Новосибирск всю ночь на кирзаводе проговорили. Рассказывал про армию. Вспоминали детство, бабушку, маму, как она нам леденцы приносила. Осиротел он со смертью мамы. Рана эта осталась у него на всю жизнь…

Как молоды мы были

В тот день по дороге к батюшке я вспомнил слова протоиерея Андрея Ткачёва. Речь в проповеди шла о взрослении человека, вхождении в старость. И утверждалось: все, кто старше сорока, обязаны трудиться на ниве христианского просвещения общества, его духовного возрастания. Каждый христианин по мере сил должен вносить свою лепту в прославлении Христа, трудиться во славу Божью. Трудиться в семье, на приходе, где только есть возможность.

У батюшки Виталия так и получилось. В тридцать три года, поехал в Одессу в Свято-Успенский монастырь, был на распутье – его ли дело священническое служение? Будущий старец схиархимандрит Иона, а тогда обыкновенный инок посоветовал: «Виталий, ты попроси Кукшу. Если он благословит, всё получится». Святой преподобный Кукша Одесский будет прославлен через семь лет, мощи его торжественно перенесут в храм монастыря, а тогда Виталий пошёл на могилку к старцу. «Отец Кукша, – попросил, – благослови служить Богу. Грешен я, наверное, не достоин, помоги определиться: быть мне иереем или нет». Как говорит сам батюшка, попросил да и забыл, но прошли годы и выяснилось – святой Куша благословил его. В сорок лет стал раб Божий Виталий иереем.

Ещё вспоминает, через два года после рукоположения снова поехал в Одессу в монастырь и посетовал старому знакомому, эконому архимандриту отцу Виталию, что не силён в богословии, плохой из него миссионер. На что отец Виталий сказал: «Кому благовестить, а кому крестить. С тебя и «Отче наш» хватит. На всё воля Божья. А благодать не зависть от количества святой воды, важности нашего внешнего вида. Служи, молись за своих прихожан, помогай им».

В тот мой приход к батюшке увидел в его келье сумку с болгарским перцем. Перец один к одному. Перчины крупные, мясистые. Разбираюсь в этом овоще. Тесть и тёща, Царствие им Небесное, русские болгары и перец выращивали отменный. Тесть рассказывал, раньше старики на базаре купят бутылку, а стакана нет под рукой, не долго думая, верхушку у перчины срезают и – наливай, поехали. В хороший плод граммов двести входит. Выпил, «стаканом» закусил…

Рассказал батюшке.

– Не пробовал, – засмеялся. – А с этим перцем целая история с географией.

И поведал историю с перцем и географией.

– Проблема из проблем для граждан – банковские кредиты, – начал рассказ батюшка. – Народ наш юридически тёмный, его и держат в безграмотности умышленно. Мало того, тёмный, ещё и наивный. Особенно молодёжь. В голове ветер, одним днём живут, понадобились деньги и рассуждают: а возьму кредит, как-нибудь потом выкручусь. Банкам только дай заманить в свои жульнические сети. Формула известная: без лóха жить плохо, без лохá жизнь плоха. Раньше ещё и на счётчики бандиты ставили. У Марата так и получилось. Он татарин, но сибирский, и то лишь на одну половину – отцовскую, по матери – самый что ни на есть русский. Михаил в крещении. Самого в церкви только на Пасху видел, а мать ходила и ходит на службы.

Как припекло, и Марат-Михаил прибежал:

– Батюшка, что делать?

Крупно задолжал. Берём чужие – а отдавать свои. Марат легкомысленно думал, возьмёт кредит, крутнётся (свой бизнес решил открыть), и погасит долг. Да пролетел. Банк полубандитский. По сути – все они бандитские. Потому-то православие считает грехом давать деньги под проценты. Марата начали прессовать. Как всегда в таких случаях посыпались звонки с угрозами жене, матери. Марат не знал, куда бежать, что делать.

Я, конечно, батюшка многогрешный, и всё же Господь по молитвам подсказывает… У Марата вышло как в задачке на логику. Девять точек ставятся на расстоянии друг от друга в три ряда. Получается – по три точки в каждом ряду. Стоит задача соединить все точки четырьмя линиями, с условием – не отрывать карандаш от бумаги. Крайние точки образуют квадрат, он-то и сбивает твою логику на стандартный подход. Начинаешь перебирать варианты в пределах квадрата. И так пытаешься, и эдак – ничего не выходит, линий получается больше. Решение состоит в сломе стереотипа мышления – надо выйти за границы квадрата. Запрета на это нет в условиях задачи.

Подобное бывает в жизненной ситуации. Нет выхода из проблемы в пределах привычной среды обитания, нужно покинуть её пределы. Говорю Марату:

– Пошли в храм, помолимся.

Помолились у иконы Николая Чудотворца, вернулись в келью, спрашиваю Марата:

–У тебя есть кто-то заграницей?

– Сестра Муслима в Израиле.

– А если к ней поедешь, не будет против?

– Постоянно зовёт к себе.

– Так езжай.

Лет пятнадцать прошло с того разговора, Марат до сих пор в Израиле. Начинал с того, что устроился на работу к состоятельному дедку-еврею. У того жена умерла, сын в другом городе. Дед хоть куда для своих лет – ни с ложечки кормить не надо, ни утку под него подкладывать. Ему понадобился домоуправитель. Многоцелевой. В одном лице сторож, охранник, дворник, водитель – на побережье деда свозить или за лекарством съездить. Дед неплохую зарплату положил. Марат начал высылать матери деньги, рассчитываться с кредитом. Выйдя из «омского квадрата», Марат ситуацию разрулил. Потом и жену в Израиль забрал.

Мать Марата в благодарность каждой осенью мёдом меня снабжает, брат её пасеку держит, и отличным болгарским перцем, который искусно выращивает у себя на даче. Как ни встретимся, повторяет:

– Спасибо, батюшка, если бы не вы.

А что я, Бог подсказал единственное правильное решение для Марата – уехать.

***

В ту нашу встречу стояла задача направить батюшку в русло разговора про учёбу в институте, накопилось немало вопросов. Про институт и армию любил рассказывать, но следовало нить беседы не упускать, батюшка из тех, кто как заяц петли накручивает. Материала много, историй всевозможных хватает. Напомнил батюшке – на чём остановились в прошлый раз – геодезическая и гидрологическая практика в селе Мочище. После первого разговора с батюшкой на эту тему, посмотрел в интернете, оказывается, название Мочище появилось оттого, что в стародавние времена местные жители мочили в озере лён. Умели наши предки сказать не в бровь, а в глаз.

Рассказал батюшке о своих топонимических изысканиях, он удивился, не доводилось слышать историю названия дорогого сердцу места.

И с удовольствием перешёл к рассказу об институте.

– После второго курса, – начал батюшка, – опять поехали в Мочище на гидрологическую практику. Как и на геодезической нас разбили на бригады. В нашей были я Казанцев, Егор Назаров, Миша Норкин, Таня Лосева, Люда Новичкова, Лена Николаенко, Фарид Ризаев, Миша Ложкин, Люба Ушкова. Почти тот же состав, что и на геодезической практике, только на втором курсе Руслан Бойко ушёл в академический отпуск, а Витю Краско забрали в армию. Каждой бригаде выделили свой участок на Оби. Делали съемку береговой линии, русла реки, промеры глубин. Утром позавтракали и на реку. В распоряжении каждой нашей бригады были ялы. При надобности мы заказывали для работ катер. Один был на все бригады, со своей командой. На складе брали геодезические приборы. Начинаем работать на реке, там же отдыхающие на пляже. Красиво. Хорошо. Плохо стало в постсоветские времена, довелось побывать там в конце девяностых. Как Мамай прошёл по нашей базе, дому отдыха. Есть в наших правителях страсть разрушать. Советская власть начала с того, что принялась рушить храмы, монастыри. Нынешняя – уничтожает заводы, сельское хозяйство, образование.

В конце практики зачёт, ни раньше, ни позже у Мишки Норкина приступ аппендицита, утром идти сдавать, а ему не до гидрологии, боль страшная. Дело безотлагательное. Вызываем машину, Казанцев мне:

– Вези!

Надо так надо. Отвёз Мишку, сдал в больницу и быстрее обратно, тешил себя надеждой к концу зачёта успеть. Опоздал, отстрелялась моя бригада.

Смотрю, преподаватель на автобусную остановку идёт:

– Кузнецов, где тебя носит?

– У Норкина, – говорю, – приступ аппендицита ни раньше, ни потом, отвёз в больницу.

– Зачётка с собой?

Молча мне зачёт поставила.

Мне везло по больницам развозить. Таня Лосева, это на третьем курсе случилось, в положении была, ей скоро рожать, она до последнего ходила на занятия, девчонки вообще у нас все старательные учились. Ко мне подошла, тихонько шепчет:

– Виталя, никому не говори, у меня, похоже, схватки начинаются, воды пошли, найди, пожалуйста, чистый кусок ткани, в роддом надо ехать.

– Давай, – говорю, – свой номерок в гардероб, сейчас поедем.

Бегу в гардероб, по пути залетел в лаборантскую к химикам, они мне отчекрыжили хороший кусок марли, отдал Тане, потом поймал такси.

В роддоме Таню быстро увезли на каталке, меня успокаивают:

– Папаша, только не волнуйтесь, всё будет хорошо!

– А я и не волнуюсь, – говорю, – спокоен как удав перед кроликом! Пусть папаша волнуется!

– А вы кто?

– Ответственный в НИИВТе по беременным! – с дурковато серьёзным видом доложил. – По родильным домам девок развожу! Эти студентки то и дело рожают, увеличивают население Новосибирска, вот и приходится быть на подхвате.

Смотрят на меня – на самом деле так или сочиняю на ходу.

Таня сына родила. Муж не знал, как благодарить меня, встретимся, обязательно начинает рассыпаться в благодарности «спасибо-спасибо».

– Да я-то что, – скажу, – вы с Танькой молодцы! Давайте и дальше продолжайте арифметику, а я завсегда готов в роддом везти, теперь уже и опыт появился.

Но они не продолжили арифметику.

Таня всё удивлялась – я, как ни приеду на встречу выпускников, у меня пополнение в семье.

– Ну, ты, Кузнецов, и молодец! – восхищалась. – И не останавливайся!

– Дак я с тобой прошёл практику по доставке в роддом, после этого ничего не страшно, вожу и вожу матушку без устали!

Муж Татьяны подарил мне фляжку никелированную поллитровую, тогда это было страшным дефицитом. Но кто-то в общаге у меня её спёр.

А Мишу Норкина, которого с аппендицитом отвозил, звали Миша-йог. Йогой занимался. Был не от мира сего. Аскет и умница. Чувствовалось, в голове у него постоянно что-то варится, и думает Миша не о всякой чепухе. Держался сам по себе, особняком. Невысокого роста, не по годам степенный. Хотелось называть его Михаилом Ивановичем, хотя бы в шутку. Учился более чем хорошо. В отличие от большинства из нас спортом не занимался, но запросто садился на шпагат, показывал замысловатые позы йогов. Не скажу, были с ним близкими друзьями, но нет-нет Миша приходил ко мне в комнату, побеседовать. Я был не таким начитанным, как он, Миша разбирался в музыке, живописи, ходил на концерты симфонического оркестра, выставки картин. Симфонические концерты я не посещал, а в картинную галерею, бывало, вместе с Мишей и Казанцевым ходили. Миша позовёт, мы идём.

Был он человек с юмором, мог под Ленина сыграть:

– И что, батенька Виталий Ефимович, – спросит меня, картявя, – как у вас с историей партии дела обстоят?

Приходил чаще в нашу комнату поздно вечером. Дела сделает, захочется поговорить. Бывало, улягусь, а Миша заходит. Сядет на кровать:

– Вы, батенька Виталий Ефимович, не суетитесь, не надо мне кресло пододвигать, тем более у вас его нет, и чай не предлагайте, как говорится в народе: сыт чаем по горло, молока давай!

И начнёт рассказывать, как он, к примеру, летом ездил в Красноярск, ходил на Столбы. Всю хронологию событий досконально изложит. Всё-то он помнил по времени, по мельчайшим событиям. Рассказывает, а я думаю, когда ты уже, «батенька», закончишь? Спать хочется, предыдущую ночь в столовой на кирзаводе дежурил, толком не выспался, но терплю. С Мишей надо было жить дружно, я у него тексты английские, те самые «тысячи» брал. Мы с ним железно договорились, он сдаёт, я забираю. Никому другому не даёт – только мне. Английский я по-честному никогда бы не сдал. В школе, можно сказать, не учил. Из одной сельской школы в другую переходил, в одной вообще не было учителя, в другой поучила-поучила да в декрет ушла, беда с англичанками была. Миша – находка для меня, выручал постоянно.

А ещё мне крупно повезло, на третьем курсе преподавателем английского была сестра Вити Доровских, с которым на первом курсе жили в одной комнате. Витя после армии, на два курса старше. Я рассказывал, как у них в комнате, как самый молодой, по магазинам бегал. Витя и позже по старой памяти мог заглянуть в нашу комнату:

– Виталя, не в службу, а в дружбу, сбегай за бутылкой, мы тут с ребятами сгоношились.

– Да запросто, – скажу.

Казанцев ворчал:

– Что ты как мальчик на побегушках! Отшил бы его!

– Володя, – скажу, – длинно всю логическую цепочку моих «побегушек» рассказывать, устанешь слушать. А мне не тяжело прогуляться.

Не без умысла просьбу выполнял, дело подошло к экзамену, я к Доровских подкатываю:

– Витя, замолви слово сестре, у нас экзамен по английскому.

Витя в своём стиле:

– Молодой, не мандражируй, считай, пятак у тебя в кармане.

– Не надо пятака, ты что! Мне маленькую-маленькую еле заметную троечку, еле заметную, лишь бы не завалить. В школе практически английского не было!

– Я тебе сказал, молодой, всё будет как в аптеке! И не морочь мне голову!

Как не мандражировать, сестра у Доровских женщина строгая, на экзамен пришёл, сам думаю: вдруг Витя забыл сестре сказать. Билет взял, начал отвечать, тык-мык, что-то мямлю. Она послушала-послушала, смотрю, пишет в ведомости «отлично». У меня глаз выпал, едва за руку не схватил: не надо «отлично». Стыдно перед ребятами, Казанцев «хорошо» получил, а его английский и мой разве можно сравнить! Если и ответил, на трояк не больше.

Миша Норкин узнал о моём успехе, сказал с укоризной:

– Ну, батенька, ты жук! «Тысячи» всю дорогу попрошайничал, сам оказывается!

Миша был непревзойдённым англичанином в группе. Половину песен «Битлз» знал наизусть. В общаге почти в каждой комнате магнитофон, и обязательно записи «Битлз». Спросишь у Миши, о чём та или иная песня, сходу переведёт. Разбирался в английских диалектах. Мог с сестрой Доровских заспорить на английском о ливерпульском диалекте. Миша в любом деле профессор. А по жизни непритязательный, нос не задирал, на Зейскую ГЭС (об этом обязательно расскажу) с нами ездил, бетонщиком работал. В перерыве сядет в позу лотос, роба брезентуха и – лотос…

Упокой, Господи, душу раба Божьего Михаила и даруй ему Царствие Небесное. Я и отпевал Мишу. Лечили от одного, а болезнь в другом. До шестидесяти не дожил. Работал в Омском пароходстве. Частенько мы с ним виделись. Или я к нему в пароходство зайду, а то он в собор в келью мою заглянет.

– Ну что, отец Виталий, – скажет, – достойно есть, достойно пить будем!

– Запросто, – поддержу питейную тему. – Я-то не буду, мне ещё всенощную служить, а тебе могу кагора кружечку одну-другую-третью налить.

– Наливай, отец Виталий, чайку покрепче! Это благодатнее для нас с тобой!

Лучше меня знал Библию, святых отцов, разбирался в богословии, в иконописи. Если увидит незнакомую икону, обязательно разузнает, чей лик на ней изображён. Говорили с ним о конце света, современном состоянии церкви. Грустно иронизировал по поводу фарисействующих в миру и в церкви. Мыслил всегда нестандартно, неожиданно, не любил шаблоны, брать безоговорочно на веру. От Миши первого, пожалуй, услышал аргументы в пользу эпохи сталинизма. В девяностые годы как только не полоскали, не поносили вождя народов. Заговорили о нём, я начал про коллективизацию, тридцать седьмой год, на что Миша возразил:

– А ты не задумывался, как это оказалось, что под ноль разрушенная Гражданской войной страна вдруг стала индустриальной, образованной, деревенские пацаны выучились инженерами, учителями, главными конструкторами ракет и самолётов, генералами, маршалами. Наш институт не когда-нибудь, в ту самую эпоху, в 1951 году образовался. Кто-то очень старается выпятить в той эпохе одно и затемнить, убрать, замолчать, исказить другое. Вождь народов Гитлера заломал. А победителей не любят. Ой, не любят. Та же Америка всячески пытается примазаться к победе, но понимает, кто одолел Гитлера. И злится.

У Миши и о Солженицыне было мнение, отличное от распространённого, как-то в беседе затронули эту тему, он говорит:

– Давай мы с тобой порассуждаем. Солженицын умный человек, не желторотый юнец из глухомани, он позиционировал себя глобальным мыслителем, как это он в письмах с передовой допускал откровенные крамольные высказывания? Неужели не знал, что есть цензура? Сто процентов знал. Высшее образование, офицер, капитан. Мой отец рядовым воевал и то знал. Тогда что? А то, что попахивает самострелом. Ну, попаду под трибунал, зато останусь живым. Так рассуждал. А если человек подловатый в одном… Я был на встрече с ним в Омске, когда он ехал из Владивостока в Москву, тоже шоу устроил – заграничный гуру спустился с вершин учить тёмный народ, как ему жить надо. Ух, как взмыл от вопроса из зала: «Александр Исаевич, не получилось – вы метили в коммунизм, а попали в Россию?» Будто углей в штаны насыпали, подскочил! В больное ткнули… За это его запад на щит поднимал, жить безбедно давал… В Россию он попал…

В церковь Миша ходил не сказать, что часто. Исповедовался, но не у меня, причащался. Много раз обращался ко мне, кого-то из знакомых или родственников понадобилось крестить, отпеть, жилище кому-то освятить.

Отличная у нас была группа, отличные ребята на курсе. И преподаватели в большинстве своём… Легендарной личностью был декан нашего факультета Павел Николаевич Орлов. Я ещё не родился, он уже стал деканом гидротехнического. Доцент, кандидат технических наук. Высоченный и как Котовский лысый. Выйдет из своего кабинета в коридор, лысую голову из самого дальнего угла видать.

– Полундра, парни, – кто-нибудь скажет, – Паша идёт!

Лучше куда-нибудь юркнуть, не попасться на глаза. Особенно если звонок уже прозвенел:

Попадёшься под горячую руку, врежет, несмотря на все твои спортивные и другие заслуги:

– Кузнецов, ага, ты что тут прохлаждаешься, почему не на занятиях?

Было у него в речи это «ага». То и дело вставлял!

– Пять минут, ага, как лекции начались, а ты филонишь!

Не доходя до кинотеатра «Победа», был кафетерий, любили заскакивать перекусить. Продавались булочки, посыпанные дроблёными кедровыми орешками, с кусочком масла внутри. Булочка разрезается и туда масло. До того вкусные, до того сытные. Парочку с кофе уплетёшь и можно горы свернуть. Одно плохо, после кафетерия сломя голову бежишь на занятия. Пока своей очереди дождёшься, пока кофе пьёшь. Я ещё такой по натуре – сначала тяну до последнего (успею, чё там), потом лечу язык на плече. Бывало, наскочу на Павла Николаевича, он заагакает по своему обыкновению.

– Это что мы, ага, совсем краёв не видим? Закон для нас не писан? Когда взбредёт в голову, тогда и появляемся в институте! Звонок для кого звенел? Для меня?

Или вызовет к себе:

– Кузнецов, ага, я бы этим твоим проектом тебе морду набил. Его в руки противно, ага, взять, запачкаться можно. Иди и переделывай!

Он на третьем курсе «Водные пути и порты» преподавал. Над курсовым я корпел-корпел, и на тебе – «иди и переделывай». А куда денешься – пришлось доводить до ума. А вообще Паша как отец родной для нас был. Мог наорать, но за каждого боролся, так просто не отчислял никогда. Если только человек вконец обнаглел, учёбу забросил. А секретарша Павла Николаевича – Клавдия Федоровна Гашникова – матерью была. Казалось бы – кто я ей, абсолютно чужой человек, нет, думала обо мне, заботилась, общежитие организовала на первом курсе. В то же время – гроза общежития. Заявится как снег на голову, только порог переступит, уже слух по всем этажам: полундра, Клава пришла! Особенно длинноволосые парни в разные стороны разбегались. Клава увидит – прощай причёска.