Читать книгу: «Не надейтесь на князей, на сынов человеческих», страница 17
Владыка пробежал глазами направление, улыбнулся, как только он мог улыбаться, с хитринкой, и развернул дело по-своему.
– Для начала, – говорит, – возьми квач, помоги женщинам мыть стены собора. А потом мы на тебя посмотрим.
По его тону понял, сходу не благословляет на курсы. А без благословения куда поедешь? Самочинство будет.
Владыка, отправляя на послушание, добавил:
– Завтра часам к восьми вечера приходи ко мне домой, побеседуем.
Стал к нему ходить, разговоры разговаривать. Какое-то время был вроде референта при нём и сторожа. Отвечал на звонки, когда его дома (на Успенского, 26) не было. Владыка улетит в Москву, я за домом присматриваю. Взялся он основательно за меня, стал привлекать на архиерейские службы иподьяконом, потом направил пономарём в Казачий собор к настоятелю Виктору Чухно. Владыку понять можно, зачем будет о полковых священниках радеть, когда в родной епархии на иереев острый дефицит. Зная, что я холостой, матушку просмотрел, и роль свахи на себя взял.
Получилось следующим образом. Владыка прихватил меня с собой в район на церковно-светское мероприятие, где и приметил, вот уж глаз был у него, что я проявляю интерес к хористке. Евгения пела в светском хоре, отличный был коллектив, прекрасный руководитель Вера Михайловна – человек верующий, хор исполнял много духовных песен. Владыка с большой симпатией относился к этому коллективу.
Интересное было время. Церковь только-только вырвалась на свободу и владыка трудился на всех фронтах – в церкви, в миру. Депутатствовал в Горсовете, сидел в президиумах светских мероприятий, не только сидел, нёс пасторское слово, а проповедником был отменным, открывал приходы по всей области, организовывал концерты духовной музыки. На таком углядел факт моего интереса к хористке.
По отдельности мне и ей назначил прийти в одно и то же время к нему в епархию на чай. Ничего не подозревая прихожу и застаю Евгению. Не придал этому никакого значения. Мысли не возникло, что не случайно разом оказались у владыки. Евгения была правой рукой руководителя хора, я посчитал – Евгения решает с владыкой творческие вопросы, потому и пригласил к себе. С ней побеседует по делам, потом за меня возьмётся. Пьём чай, о чём-то незначительном разговариваем. Владыка вдруг выдаёт:
– Сижу и любуюсь на вас молодых и красивых, вижу – из вас получится прекрасная пара. Виталия будем рукополагать в священники, ему нужна хорошая матушка. Благословляю вас под венец.
Евгения вспыхнула до корней волос, брызнула из-за стола. Удрала.
Владыка улыбается:
– Это хорошо! Плохо, если бы на шею тебе бросилась. Записывай её телефон, через денёк позвони.
Через день звоню Жене. Честно скажу, опасался: вдруг наотрез откажется встретиться после сватовства у владыки. Нет, пришла. Ни слова ей об инциденте у митрополита, и она молчит на данную тему. Однако владыка был человеком целеустремлённым, если что решил – не свернёшь. Касалось ли это глобальных вопросов – строительство Христорождественского собора, восстановление кафедрального Свято-Успенского или сугубо частный случай – женитьба будущего иерея. Если долго не рассказывать, после некоторых колебаний, дала Женя согласие, я доложил владыке, он определил, в каком храме будем венчаться, назначил священника. Я справил наряд жениха – костюм, туфли, рубаху. Всё чин чинарём. Женя платье подвенечное сшила. Но в последний момент струсила. Не явилась в церковь. Ждём-пождём, а невесты нет. Говорю владыке:
– Владыка святый, раз нет, не пришла, значит, насильно мил не будешь. Слишком старый я для неё.
Мне тридцать девять, ей всего двадцать пять.
Владыка как ни в чём ни бывало:
– Виталий, не хвилюйся, добивать будем!
Да ещё с украинским акцентом произнёс.
Уважаемый верующими и властями митрополит, пожилой человек выделил время, приехал на венчание, а невеста выкинула фокус. Что интересно, не обиделся, что его благословение игнорируется.
– Вот увидишь, – уверенно сказал, – гарнэнькая матушка получится!
И вторая попытка венчания оказалась неудачной – невеста повторила фокус с неявкой. Никак не могла решиться на столь важный шаг. В третий раз владыка назначил «добивать» в Казачьем соборе. Там ещё стоял орган, перед ним ряды белоснежных кресел, богослужения проходили в боковом приделе. Ничего умнее не придумали в советское время – устроить в православном храме органный зал. После возвращения храма епархии, орган долго не демонтировали, по назначению не использовался, но стоял.
В третий раз сговорились венчаться перед Петровским постом, едва не в последний день, когда можно было. Дальше бы на долгий месяц отложилось. И снова та же картина, что и в предыдущие разы. Жених во всей подвенечной красе, в тёмно-синем костюме, белой рубахе, побрит, пострижен, наглажен. Владыка приехал благословить молодую семью. Настоятель храма отец Владимир Чухно в облачении ждёт. Дружка, кому венец над моей головой держать, стоит в полной готовности выполнить торжественную миссию, хор в ожидании отмашки регента, дабы поддерживать таинство пением, сочувствующие (несколько казаков, друзья) подошли, а невесты тю-тю. Обещала, божилась – больше ничего подобного не повторится, и снова-здорово… Пытаюсь дозвониться – никто не отвечает. Нервничаю, будто сам виноват. Ругаю возлюбленную на чём свет стоит. Как так можно? Ну, скажи «нет», рубани с плеча да и дело с концом.
Владыка подождал-подождал, крякнул, сел в «Волгу» и поехал в свою резиденцию. Проводили его, поднимаюсь по ступенькам паперти, впереди батюшка Владимир, я следом. Сейчас, думаю, извинюсь перед собравшимися и поставлю жирную точку в истории с венчанием. Зол был на Женю, не то слово, как зол.
Слышу, батюшка радостно возглашает:
– А вот и невеста!
Женя идёт с подругой. Постеснялась в подвенечном платье приехать, с собой взяла. Батюшка Владимир тут же владыке позвонил. И здесь он не фыркнул: раз так с митрополитом обращаетесь, венчайтесь как знаете. Пока невеста надевала подвенечный наряд, вернулся. Оказал нам честь. Женя зашла в придел, владыка уже там, будто и не уезжал.
Вскоре владыка рукоположил меня в дьяконы, месяца три служил дьяконом в Крестовоздвиженском соборе, тогда был он кафедральным, потом был рукоположен в священники.
Так стараниями владыки Феодосия, вечная ему память, стал я священником. Отдельное спасибо владыке за матушку, если бы не его настойчивость…
Таня из Марселя, Дима из Германии
В тот день у батюшки была гостья, молодая женщина. Миниатюрная, минимум косметики, не крикливо, но стильно одета. Приталенное платье ниже колен, Сапожки с закруглённым носом.
– Моё духовное чадо, – представил батюшка, – Таня. Из Марселя к нам прилетела.
Когда Татьяна ушла, батюшка рассказал историю их знакомства.
– В моей практике было несколько случаев: люди терялись. У одной прихожанки дочь пропала. Ни письма, ни весточки, ни звонка, ничего. Мать подойдёт ко мне в церкви, на глазах слёзы: «Батюшка, как быть? Что делать?» Скажу: «Жива твоя непутёвая Женька, жива. Молись за неё как за живую, и я молюсь». Что ещё скажешь? Два года прошло, Женька нарисовалась. Не звонила, не сообщала, где она и что, тут явилась. В церковь мать привела, счастливая, нашлась дочь. А у той ни тени раскаяния. Улыбкак от уха доуха, будто так и должно быть. «Женя, – говорю, – ремнём тебя отхлестать некому, а мне некогда!» Ей как с гуся вода: «Всё путём батюшка!» По понятиям матери: я Женьку вымолил. На самом деле, один Бог знает. Но молиться обязательно надо. В иных случаях, считаю, главное вовремя начать помолиться. В тот же период Таня Хохлова ко мне пришла. Кто-то посоветовал ко мне обратиться. Худенькая, невзрачная, глаза на мокром месте – мать исчезла. С одной стороны, хорошо, что исчезла, так бы несдобровать, а с другой: у Тани никого больше нет. Совсем никого. Мать одна растила.
Дальше батюшка рассказывает, что мать Тани не промах. В районном селе бизнес организовала. Коттедж построила. И связалась с субчиками-голубчиками. Что у них произошло, батюшка не знал. Таня училась в институте сервиса, на первом курсе, жила в общежитии. В один день эти самые субчики сцапали Таню, в машину забросили: где мать? Она ни сном, ни духом. Вывозят за город… Таня ростиком метр в шляпе, ну восьмой класс, не старше, а там бугаи. Натерпелась страху. Кричат: говори, где мать, не то худо будет! Она в рёв. Слава Богу, повозили-повозили, постращали-постращали, видят, про аферы матери не в курсе и взять с неё нечего, ничего не оформлено на неё, отпустили. Не последние отморозки. Батюшка взял над Таней шефство. То подрясник попросит сшить, то своим дочкам какие-то обновы. Заказчиков среди духовных чад находил. Шила-кроила Таня мастерски, работала с выдумкой. С головой девчонка и руки золотые. Батюшка убеждать мастак, стал обрабатывать: ты, дескать, не сиди за печкой, ставь серьёзные жизненные цели, участвуй в конкурсах, активно продвигай себя. Сидя за печкой, за оной и просидишь до старости, какой бы талантливой ни была. Умеет батюшка вселить в человека уверенность.
– И знаешь, французы Таню заметили, – рассказывает батюшка, – пригласили модельером. Маленькая блоха, но настырная. Молодец. И пошло-пошло. Никогда не забуду, как в самый первый раз ко мне в соборе подошла. Пальтецо модное, шляпка, а сама пигалица. Подошла и в слёзы: «Батюшка, помогите маму найти». Молись, говорю, исповедуйся, причащайся. Ей не к кому было приткнуться. Домой к нам приезжала, с девчонками моими сошлась. Шила им вещи, а сыновьям – костюмы на Новый год. Маленькая, а характер ого-го! Молодец. Не затерялась без матери. Потом и мать нашлась. Она в Москве все эти годы в психушке отсиживалась. Или, на самом деле в голове шурум-бурум, или пряталась от бандитов, не скажу – не знаю…
Двадцать пять лет отдал батюшка Крестовоздвиженскому собору.
– Всякое случалось, – вспоминает. – Бывало, на полгода один оставался. Тогда священников в Омске, в миллионном городе было раз-два и счёт окончен. Человек десять, может, пятнадцать. Сам себе удивляюсь, как выдерживал. Когда все иереи в соборе на месте, мы чередуемся, и служба по накатанной идёт – четырёхнедельный цикл. Наступает твоя неделя, ты каждый день правишь утреннюю и вечернюю службы. Твоя неделя закончилась, другой батюшка принимает эстафету, а я помогаю, крещу, требы служу, в третью неделю исповедую, на четвёртой – пять дней отдыха. Потом снова служу ежедневно. Если ты остаёшься один – все службы и требы на тебе. Ни дня отдыха. Какой отдых – с утра и до вечера в храме. Один как перст каждый Божий день и служишь, и крестишь, и исповедуешь. Будто на прочность проверяли меня.
Самое тяжёлое – воскресенье. Полная церковь народа. Человек сто поисповедуешь, отслужишь литургию, затем молебен. А потом человек сто окрестишь. На три партии делил, по тридцать-сорок крещаемых в каждой. Ещё и венчание. Мой личный рекорд – шестнадцать пар в один день. Физически трудно. Старался распределить силы. Полежу полчасика в келье после службы, отдохну и снова… После венчания, перед вечерней службой тоже прилягу, когда и посплю. Кроме службы и треб надо в соборе за всем следить. На тебе всё замыкается. Тогда, конечно, молодой был, ещё и пятидесяти не исполнилось. Другой батюшки неделю в соборе побудет и взмолится митрополиту: святый владыка, переведите на приход. Не по его силам ритм соборной службы.
И пасху, случалось, один служил, все уедут с владыкой Феодосием (а он любил с переездами в нескольких церквях послужить), я один. И отпуск, бывало, откладывался на неопределённый срок. Как-то пошёл к владыке с прошением на отпуск. Устал, сил никаких. Владыка прочитал бумагу, усмехнулся.
– Что ж, – говорит, – отпустить можно. С последующим переводом за штат. Согласен?
Как могу быть согласен, а семья?
– Вот и мне некем тебя заменить. Иди, служи.
Опять впрягся.
Это случилось в тот напряжённый период, когда владыка в отпуск не отпустил. Выхожу вечером из ограды собора, ноги еле волочу, устал зверски, стоит у калитки молодой мужчина, даже парень. Я сначала прошёл мимо, шагов через двадцать, думаю, нет, вернусь. Глаза не понравились – потухшие. И весь потухший.
– Что ты? – спрашиваю.
Он ровным голосом говорит:
– Хочу забраться на колокольню и прыгнуть.
– Прыгнуть, – говорю, – всегда успеешь, пойдём лучше поговорим.
Завёл в келью. Димой звали. Начал рассказывать. Учится в аспирантуре. Познакомился с девушкой, она из Питера. Там мать, а в Омске отец. Разошлись давно. Дима характером на моего брата Сашу смахивает. С людьми сходится трудно. Замкнутый. Как и Саша, если ему экзамен сдавать, от «а» до «я» учил. Все университетские годы Дима в читальном зале просидел или в шахматном клубе. И спорт-то выбрал, где, прежде всего, голова работает, не какой-нибудь бокс. А тут влюбился. Девушка интересная. По образованию химик, в совершенстве знает английский, неплохо – немецкий, мать преподаватель иностранных языков. Я, грешным делом подумал, потому и запала на Диму, он наполовину немец, в Германии родные брат и сестра. Такие люди как Дима и влюбляются без полутонов. Влюбился и больше никого не видит, никто не надо – навсегда. Мой брат Саша, мне кажется, в мыслях не мог подумать о другой женщине, кроме своей жены. Дима предложил избраннице руку и сердце. Она двумя руками «за». И не белоручка – устроилась работать на нефтезавод, на хорошую должность. Отец со связами – помог. Покатилось дело к свадьбе, да она поехала в США и, как объяснила Диме по телефону, встретила там старую любовь. И осталась в Нью-Йорке.
Дима от такого потрясения собрался с колокольни сигануть на грешную землю. Как в той песне: «Удивительное дело – головой с балкона вниз». И смех, и грех.
– Дима, – говорю, – я бы сам прыгнул, до того вымотался. Но давай мы с прыжками и полётами спешить не будем, утро вечера мудренее, для начала поехали к нам поужинаем.
Забрал его к себе. Посидели втроём – я, он, матушка. Бутылочку вина распили. На раскладушку положил его.
Дня четыре у нас жил и все эти дни вместе служили. Утром приезжаем в собор, он или в келье сидит, или дворнику помогает, а то на службу возьму с собой – стой и молись, как можешь…
Отмяк, суицидальные мысли оставил. На четвёртый день после всенощной мы распрощались, Дима ушёл, была у него однокомнатная квартира на Масленикова… Не звонил, не появлялся ни разу, только года через два с половиной стук в дверь кельи, заходит, рот до ушей. Обнялись. Диссертацию защитил, живёт в Германии, женился. Спрашиваю, забыл про любовь, из-за которой с колокольни хотел бросаться? Улыбается: сам, говорит, себе удивляюсь, как мог до такого дойти?
Иерей с шашкой и нагайкой
Вся иерейская биография батюшки Виталия связана с Крестовоздвиженском собором. В нём владыка Феодосий рукоположил в диаконы, потом – в священники. Не прерывалась связь с собором даже, когда владыка поставил новоиспечённого иерея настоятелем церкви в районном посёлке. Настоящей церкви там не было. Священники во временных помещениях молебны служили и не держались – месяц-другой побудут и к владыке с прошением перевести в другое место – ничего не получается. Пять или шесть иереев сменилось. Батюшка Виталий упрямее предшественников оказался. С администрацией посёлка деловой контакт наладил, прихожан расшевелил, человек пятнадцать активных вокруг себя собрал. Власти увидели: священник не на пару недель приехал, старый дом культуры отдали под церковь. Жена батюшки клирос организовала. Пошло дело. Батюшка субботу-воскресенье служил в посёлке, а на неделе – в Крестовоздвиженском. Везде успевал.
Это вызвало ревность католиков. Латиняне пришли в посёлок раньше православных и крепко там обосновались. Злорадствовали, что у православных священников чехарда. Ватикан для внедрения на русскую почву средств не жалеет. Католики открыли в посёлке свою церковь, вещи для нуждающихся сельчан начали распространять и зазывали к себе. Кто-то пошёл к католикам, да не все соблазнились. Были такие, кто держался позиции: это не наше, нам нужен православный священник.
На что католики говорят: мы вам батюшку привезём, будет в нашем храме в таком же облачении как ваши священники служить и по православному обряду. Одним словом, задумали униатский приход организовать под католической крышей. Православную литературу привезли на продажу, иконки из Софрино. Дескать, как ваша душа желает, так и будет. Начали тихой сапой принялись униатство протаскивать.
И вдруг наперекор планам объявился в посёлке деятельный православный иерей. Сам владыка Феодосий представил пастве: вот ваш батюшка Виталий, прошу любить и жаловать.
– Католики месяца на два опоздали с униатским священником, – рассказывал батюшка о том периоде свой пастырской службы, – подогнали его, а уже поздно. Я служу, крещу, венчаю, владыка храм в бывшем доме культуре освятил… Поначалу даже своего кадила не было, на прокат брал. С помощью прихожан, на их пожертвования, начал обзаводиться служебной литературой, церковной утварью. Дело пошло. Храм есть, священник есть, матушка воскресную школу ведёт.
Униатского священника ни разу не видел. Некто Бурмин. История его, как рассказывали, была следующей, служил, то ли в Воронеже, то ли в Курске, поскандалил с епископом… Похоже, был из категории вечно недовольных. Католики подсуетились и переманили обиженного к себе. И отправили в Омск. Сколько-то покрутился у нас, потом исчез, но перед этим случился с ним досадный, в прямом смысле болезненный казус. Да такой, что дело дошло до суда. Началась история в Казачьем соборе, ничего умнее не придумал Бурмин, начал всенародно на владыку Феодосия наскакивать. Владыка разговаривать не хочет, он нагло вяжется, будто не митрополит перед ним, а ровня. Есть такие натуры, его в дверь, он в окно. Владыка возьми и обратись к казакам: усмирите хулигана. Казачки, бравы ребятушки, не заставили себя второй раз просить, смутьяна под белые руки и на выход…
Я не был свидетелем этой сцены, но её последствия коснулись меня самым болезненным образом. В тот раз владыка изъявил желание съездить к нам в поселок на престольный праздник, послужить архиерейскую службу. С ним целая свита: священники, хор, диакон, иподьяконы. Всё как полагается. У владыки машина, да только он в автобусе со всеми разместился. Путь длинный, сто километров, а владыка любил скрасить дорогу разговорами с паствой. Он и в церкви едва не каждый день служил, и вне храма любил общаться с народом. В машине удобнее ехать, нет, он со всеми вместе. Я тоже в автобусе разместился. Не успели отъехать, владыка достаёт газету.
– Сегодня купил местную газету, – начал вещать на весь салон, при этом многозначительно на меня глянул, я напротив сидел, – начинаю читать газету, – продолжает, – а в ней прелюбопытнейшая статья… Очень даже интересная, касается нашей с вами епархии…
Само собой, в киоск за газетой владыка не ходил, принесли и на стол положили. Но это мелочи. Взгляд владыки, что бросил в мою сторону, насторожил меня – неспроста всё это. Так и оказалось. Владыка демонстративно разворачивает газету и дальше вещает:
– В статье пишут, что какого-то Бурмина, униатского священника, омские казачки вздули. Нагайкой болезного выпороли. Что казачки экзекуцию совершили – это нас с вами не касается, у них своя епархия, нам до них никакого дела нет, пусть сами разбираются, правильно вздули или превысили должностные полномочия. Но что знаменательно, в порке участвовал наш священник иерей отец Виталий Кузнецов.
Я задохнулся от наглой грязной лжи. Какая нагайка? Какая порка? Какая экзекуция? Захотел своими глазами удостовериться, что пишет газета, вскочил со своего места:
– Владыка, дайте посмотреть.
– Успеешь, сначала сам прочитаю. Видите…
При этом поднял над головой газету и показал автобусу фото. Большая фотография, на ней изображена исполосованная розгами ли, бичом или нагайкой спина. Казаки, как потом выяснилось, на самом деле Бурмина проучили. Всыпали ему горячих за непотребное поведение в храме и непочтительное отношение к митрополиту. Прошлись нагайкой по мягкому месту. Понятное дело, даже если бы бравые казаки задокументировали факт порки на фотоаппарат, газете не предоставили бы снимок, себя обличающий. Журналисты от фонаря нашли где-то фото какой-то спины и поставили для иллюстрации скандального материала.
Весь пафос статьи был направлен не на казаков, вообще ни одной фамилии не называлось, а на меня. Автору доложили, что я с казаками дружбу водил ещё до принятия сана. Тут газета не врала, на самом деле первые организационные собрания казаков проходили в Крестовоздвиженском соборе. Я в них участвовал. Мне омские казаки, кто начинал движение, глянулись – мужики толковые, деловые. Ездили, как уже говорил, на войну в Приднестровье… Те, кто спроворил публикацию в газете, кто стоял за священником-униатом, знали моё отношение к казачеству. На этом сыграли. Нашли журналиста, который жареный факт порки Бурмина повернул в нужном ракурсе, и меня приплёл в качестве участника экзекуции. Статью была организована с провокационным прицелом – опорочить меня и убрать из посёлка. Тем самым расчистить католикам поле.
Владыка показал фотографию автобусу и дальше читает. Да с выражением подаёт текст, с театральными паузами. Это он умел.
– Казаки на широкой лавке разложили Бурмина, задрали ему рясу, стащили штаны. Отец Виталий Кузнецов решительно взял нагайку, именно ему предоставили право начать экзекуцию, размахнулся и со всей силы нанёс несколько ударов… На обнажённой спине и пониже вспухли багровые полосы, выступили капли крови… «Вот тебе! Вот тебе», – приговаривал иерей Кузнецов с каждым ударом.
Как потом выяснилось, ничего кровавого в статье в помине не фигурировало, владыка от себя красочно нарисовал картину порки. На самом деле приводился лишь факт моего участия в экзекуции, никаких подробностей не описывалось. Была также фраза, что священник отец Виталий ходит с нагайкой, есть у него и сабля. В следующий раз может и её пустить в ход. Тоже чистейшей воды враньё. У меня была нагайка, когда в казаках ходил, но не носил её с принятием сана.
Автобус едет, я сижу бледный как мел.
Жена испугалась, шепчет: «Успокойся! Успокойся!»
Какое может быть спокойствие!
– Владыка, – говорю, – я подам в суд на газету за эту наглую клевету! Ни одного слова правды нет в статье. Меня там близко не было во время порки. И не могло быть. Ложь с первой до последней строчки. Чтобы я кого-то порол нагайкой!
Владыка одобрил.
– Подавай-подавай! А то уж совсем тебя тут разрисовали. Хоть сана лишай.
Он, естественно, знал все подробности дела, что я никаким боком в нём не участвовал.
Друзья нашли хорошего адвоката. До сих пор с ним общаемся. А его сын стал моим духовным чадом. Состоялось несколько заседаний суда. Потерпевший Бурмин ни на одно не явился. Постоянно ходил адвокат газеты, два раза присутствовал главный редактор. В конце концов газета написала опровержение, что факты не подтвердились, мне принесли извинения.
Как только вышел номер с опровержением, я с ним поехал в епархию к владыке Феодосию.
– Вот и хорошо, – сказал владыка. – Надеюсь, с нагайкой и шашкой, больше не ходишь?
– Я и не ходил.
– Правильно, и впредь не ходи, а то напишут, что ты шашкой курей рубишь в посёлке, за свиньями почём зря гоняешься!
***
Год отец Виталий был настоятелем храма в районном посёлке, потом владыка отправил туда другого священника, батюшку вернул в Крестовоздвиженский собор. Где и служил он до той поры, пока не угораздило выдвинуться кандидатом в депутаты Горсовета.
