Читать книгу: «Прощание с Ленинградом»

Эта книга часть документального романа «Письма Времени»

Корректор Оля Рыбина

Дизaйн обложки Александр Грохотов

© Сергей Городецкий, 2022

ISBN 978-5-0056-6220-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1. То, что никогда не вернется

Декабрь 1994-го. Шереметьево-2. На табло – Montreal On Time.

Жизнь раскололась надвое. Позади – бывшая жена, дети, мама, Ленинград. Город, в котором я родился и вырос, который любил и ненавидел в одно и то же время. И все, что связано с ним. Впереди неизвестность. Думал, вернусь обратно через два месяца, а вернулся через двадцать лет, чтобы похоронить маму.

Со мной рядом на сиденье в самолете «Аэрофлота» – моя подруга, канадка Шерри.

Ее отец венгр, который сбежал оттуда во время событий 1956 года. Его зовут Янош, но он переименовал себя в Джона, что одно и то же: Ян – Иван – Джон.

У нас с ним непростые отношения. Он русофоб. Во время войны русские солдаты стояли в их доме. Он нахватался от них всяких нецензурных выражений и с удовольствием это демонстрирует и утверждает, что русские солдаты изнасиловали всех венгерских женщин.

Maureen, Шерина мама, ирландка. Она алкоголичка, как и ее отец, который имел бизнес по изоляции труб. Он был всегда идеально причесан, с бриолином, и со стойким запахом виски и табака. У него с Яношем отношения были не очень хорошие тоже. Тот презирал венгров и считал их народом второго сорта. Однако Янош, который теперь Джон, сообразил, что бизнес неплохой, и завел свой такой же. Но потом обанкротился. Не потому что бизнес этот плохой, хотя миллионером не сделаешься, просто ввязался в аферу с венгерской мебелью, заложил дом и прогорел. Его подставили его же венгерские дружки.

Его жена House wife, что в переводе «домохозяйка». В то время это было нормой. Все знают эту историю. Maureen, закончив дела по дому, примерно в 7 часов вечера садится на диван с книжкой в руке и наливает себе первую порцию рома. Это ее время, и ничто не может этому помешать. Но чуть позже она вдруг думает, что надо полить цветок на окне. И вместо воды поливает его ромом из бутылки, которую она перепутала с бутылкой с водой. Это была самая большая трагедия в ее жизни. Потому что рома в тот вечер больше не осталось. С Maureen мы сразу сошлись на этой почве, потому что я алкоголик тоже. Она даже начала подкрашивать ресницы. Мне немножко жаль ее, ее потерянную молодость и ее ушедшую красоту. Она умерла потом от рака мозга.

Одно время я работал вместе с его двумя сыновьями, Кристофером и Джоном. Джон в дальнейшем взял бизнес отца. В очередной раз мы сидим в подвале Парламента Канады в ожидании поставки коробок с теплоизоляцией. Кристофер поудобней усаживается на столе.

– This is part of the job, – говорит он, что в переводе означает «часть рабочего процесса». Надо сказать что эта part of thе job была ему особенно по душе. Теплоизоляция труб вообще-то не очень приятное занятие. От fiberglas (стекловата) отмыться практически невозможно. Мелкие стеклянные иглы впиваются в кожу, застревают в легких. На коробках предупреждение о возможных раковых последствиях для здоровья. Одежда, пропитанная этим продуктом, уже не годится, чтобы ее надевать потом, сколько бы ее ни стирай. Таков бизнес. В подвалах Парламента бесконечные тоннели с трубами, которые замотаны асбестом, стекловолокном, конским волосом и подобными материалами еще с тридцатых годов. Тоннели проходят под всеми зданиями Парламента, расходятся в стороны, иногда углубляясь на несколько этажей вниз.

Но не все так плохо. В lanch time, примерно в полдень, можно немножко расслабиться. Народ выползает из офисов и растворяется в центре, где множество ресторанов, кафешек, уличных фастфудов. Если хочется немножко развлечься, то можно заглянуть в «Барбарелас» или в «Беарфах», где если купить пиво или дринк, то бесплатно шведский стол. Сигаретный дым висит над сценой, на которой под громкую музыку танцуют, меняясь, голые девицы. Или просто купить банку пива и уединиться где-нибудь в зарослях на берегу реки.

Кристофер сворачивает марихуанный joint и удаляется с ним. Надо сказать, что все мысли и поползновения Кристофера вращаются вокруг марихуаны, оружия и в тот момент его подруги, которую он пытается удержать, что бесполезно. У него большой арсенал, начиная с револьверов прошлого века и кончая АК-47. Все это мы испробовали как-то потом, стреляя по пивным банкам и по обшивке разбившегося самолета, который мы случайно нашли в лесу, когда он жил на Сатурна-Айленд, недалеко от Ванкувера.

Шерри в молодости была моделью. Она высокая худая брюнетка с большим родимым пятном на шее. В доме ее родителей прямо в коридоре висит ее фото в купальнике с обложки какого-то журнала.

Больше всего в своей жизни Шерри ненавидела банки и докторов. Банки, потому что они баснословно богатые и грабят людей. Доктора спасли ей жизнь, когда она со сломанной шеей лежала в госпитале. Они замотали ее шею в гипс и не давали шевельнуться, что ее очень злило. Все это случилось после того, когда они с ее бойфрендом врезались на его Сamaro в столб.

И по поводу судьбы. Незадолго перед отлетом из России Нива не завелась в одно декабрьское утро. В Петербурге было холодно, сел аккумулятор, и ко всему спустило колесо. Офис, находящийся в одном из зданий во дворах Апраксина, официально был бизнесом по распространению медикаментов, а по сути – притоном местной мафии, которая контролировала все здесь. В дневное время кто-то приходили на работу, в ночное время здесь собиралась местная мафия, где обсуждались дела и присутствовали девицы легкого поведения. По утрам секретаршам приходилось убирать бутылки, приводить в порядок помещение. За это им платили наличными. Машина не завелась. На мой звонок в то утро долгие гудки и потом кто-то ответил, но чужим голосом. Оказывается ночью, когда пирушка была в самом разгаре, пришла группа крепких мужчин с автоматами и арестовала всю компанию, и потом, дождавшись утра, начали арестовывать всех, кто приходил на работу. Таковы были криминальные разборки 90-х, где мафия и милиция выясняли отношения.

Поздний декабрьский вечер 1994 года. Еще не Рождество. В квартире на Шепетовской мои дети и я прощаюсь с ними. Они уходят в ночных сумерках домой к моей бывшей жене. Это недалеко, всего может десять минут между Шепетовской и Ульянова улицами. Они идут домой холодным декабрьским вечером, мальчик и девочка, взявшись за руки, и я смотрю на них из окна. Потому что такси уже ждет и все готовы. И только через долгих 7 лет мы опять будем вместе.

Самолет «Аэрофлота», направляющийся в Монреаль. Шерри рядом на сидении, сигаретка в руке. Самолет полупустой. Две девицы, судя по их внешности и поведению – эскорт. Бедно одетая пара с двумя худосочными детьми – эмигранты. Бизнесмен, едва умещающийся в сидении. Он уже навеселе и еще постоянно заказывает себе коньяк, флиртует со стюардессами. В то время в самолетах все это совершенно спокойно разрешалось. Кто тогда летал, помнят пепельницы, встроенные в подлокотники. Пилоты по очереди выходят на перекур тоже.

История о том, как Шерри столкнула своего бывшего мужа с балкона пятого этажа. Канадская полиция завела дело, и она, опасаясь, что это может кончиться плохо, уехала в Россию, якобы для изучения языка. Шерри училась в колледже на русском отделении и мечтала стать шпионкой, чего не случилось. Однако она одно время работала в канадском фонде поддержки Ельцина, Eltcin fellowship program – кажется, так это называлось. В то время Ельцина любили на Западе, так как он чуть не сдал им страну. Эта организация, естественно, спонсировалась ЦРУ через всякие фонды.

Шерри в Москве с ее боссом. В ресторане гостиницы ни одного посетителя, только она, ее босс и одинокий молчаливый мужчина за соседним столом, который якобы просто решил перекусить, а на самом деле агент КГБ. Очень странно. Никого, только они двое, агент и пустой зал ресторана. Это был уже конец девяностых. Надо сказать, он дрянь порядочная, ее босс. Он хотел переспать с ней, но она отказала. Она мне рассказала про все потом.

Солнце уже заходило в Москве, когда самолет, отстояв очередь на взлет, покидал «Шереметьево-2». И уже над Норвегией блеснуло что-то в скалах, как зекало, отражающее солнце, потом океан, Исландия, океан, Гренландия и бесконечные заснеженные просторы Канады. Таким курсом летали в то время на случай, видимо, чтобы было где приземлиться, если что. Солнце не опускалось, мы следуем за ним. Появляются признаки жизни, огоньки то тут, то там, и вдруг бесконечное море огней в сумерках. Две линии, красная и белая, на монреальских дорогах. Люди едут домой после трудового дня. И солнце наконец зашло.

Мы оба на переломе. Мы будем вместе еще шесть долгих лет, когда опять все изменится. Что потом? Я буду работать на кого-то – чинить машины, строить дома, подстригать траву, развозить экипажи самолетов из аэропорта по отелям и прочее. Бывшая жена выйдет замуж за старого шведа и остается там навсегда. Я заберу детей к себе. Шерри выйдет замуж за доктора и уедет во Флориду. Я создам бизнес, перестану быть бедным, стану пилотом, о чем всегда мечтал, куплю четырехместный РA-28.

В тот теплый майский день мы с двумя друзьями-пилотами приземлились в Нью-Джерси на клубной «Сессне» после перелета из Оттавы. В Оттаве деревья только начинали зеленеть, а в Нью-Йорке все уже распустилось и цвело. Это был небольшой аэропорт, предназначенный в основном для частных самолетов. Essex County аэропорт в Нью-Джерси, откуда Джон Кеннеди-младший took off с двумя девушками на своем Piper Saratoga.

Все знают, чем это закончилось. Так всегда бывает, когда в деле замешана женщина. Существует теория, что это не был accident. Все небольшие самолеты типа «Сессны», «Чероки», «Саратоги» и прочих летают сами по себе, если их не трогать. Случай с Джоном, конечно, не был accident. Это был suecide. Чтобы заставить «Саратогу», «Чероки» или «Сессну» и прочих свалиться в штопор, этого надо очень захотеть. Вам нужно убрать engen power, controls на себя и надавить на педаль родера. Это знают все студенты. Такие самолеты, как Р-28, «Чероки» или «Саратога» с нижними крыльями, очень неохотно этому слушаются. Их дизайн направлен на то, чтобы летать, а не падать. Скорее всего, он в очередной раз поругался c Carolynе уже в полете и решил сиюминутно, что на этом все. Все точно.

Такие мысли приходили мне тогда. Он мог бы спасти Америку. Он мог бы стать президентом мира. Но вместо того оказался на дне океана со своей женой и ее сестрой. Но мы все делаем ошибки.

По поводу Америки. По уровню коррупции ни одна из африканских стран и даже Украина в подметки не годится Америке. Здесь коррупция поставлена на государственном уровне и является частью системы.

Но все это неважно. Мы будем летать с моей очередной подругой Carolyne на моем самолете по Канаде, подсаживаясь на небольших аэродромах в разных мелких городках. Откровенно говоря, все эти приключения ей не очень нравятся, но она терпит. Она вообще-то предпочитает лежать под пальмовым грибком где-нибудь в Доминикане или Мексике, с чашечкой кофе и коктейлем на столике рядом. Что и было поначалу, когда мы познакомились. Через неделю после того мы уже сидели в «Боинге», летящем по этому направлению.

До революции мой прадед был адвокатом и нотариусом в Кинешме, имел там дома, которые до сих пор так и называются «Дома Городецких» и охраняются государством. Вот справка: «Исторический отдел Кинешемского художественно-исторического музея размещается в одном из самых красивых зданий в городе. Построил его нотариус Городецкий в середине (18) века». После пожара в этом доме в 1890 году мой прадед строит еще один, куда переезжает семья. Дом сохранился до сих пор. На нем мемориальная доска «Памятник архитектуры 18 века Дом нотариуса Городецкого». После революции там в разное время располагались всякие организации, начиная от отделения милиции, детской поликлиники и кончая ресторанами и прочим уже в нулевых. Кажется, этот дом опять реставрируется сейчас.

Мой прадед все это оставил советской власти и переехал в Петербург, где стал управдомом, что на Большой Монетной, 22. И перевез всю семью. А она была большая. Пять дочерей и два сына, младший из них умер в детстве, когда на него опрокинулась кастрюля с горячим молоком.

Моя дочка волонтер в обществе спасения животных Humane Society. У нее кошка, кот и две собаки, брошенные кем-то и спасенные ей, как и мои кот, кошка и собака. Но животные не понимают предательства и забывают, если у них все наконец хорошо.

И еще о предательстве. Я никогда никого не предавал. И всех моих женщин. Они останутся со мной навсегда. Шерри ушла просто потому, что не захотела моих детей, и я понимаю это, но я не мог сделать иначе. Мужчины – кобели. Они пытаются оплодотворить как можно больше самок, чтобы человечество не вымерло, и женщины должны это понимать. В животном мире, частью которого мы являемся, все это гораздо проще. Но женщины, которые изменяют и врут нагло при этом – предатели. Хотя на них висит ответственность за будущие поколения. Они хранители домашнего очага. Они должны быть преданы мужчинам, которые их детей обеспечивают. И не задавать лишних вопросов. В мусульманском мире это хорошо понимают и держатся этой традиции. Но только не в Америке. Здесь свобода. И при этом никакой ответственности.

Pouline принадлежала к секте Jahova Witness. Она хотела замуж. В их секте нельзя спать с мужчиной, если ты не замужем за ним. Мы довольно долго были вместе. Но в конечном счете этому пришел конец. Полин иногда даже боялась ездить со мной на машине, опасаясь, что кто-то увидит ее с мужчиной. Она потом все-таки вышла замуж за кого-то из секты.

Molly работала в правительстве с 9:00 до 17:00. Все ее мысли в это время были о сексе. Еще она любила золото, бриллианты и все, что относится к этому – одежда, разные побрякушки и прочее. Поэтому ее посылали на всякого рода promotion, на которых она получала мелкие подарки, например носки от «Диор», мне достались. Она залезла в постель в первую ночь нашего знакомства. И в дальнейшем просто требовала это, хотя нам уже далеко не по 20 лет.

Diane просто нужен мужчина, чтобы помогать ей с ее домом, ее коттеджем на озере, ее лодкой и прочим. Она тоже неопределенного возраста, секс ее мало интересует. Она продает дома. Как-то она попросила у меня довольно большую сумму в долг, которую должна адвокатам. У нее была сделка по продаже земли на несколько миллионов, но не поделилась с другой компанией и проиграла сделку. Я ей отказал, зная, что она скорее всего деньги мне не вернет, и отдал ей ключи от ее дома.

Вообще, французские канадки более простые, в принципе неплохие подруги. В них еще живет традиционное католическое воспитание. С ними не надо играть в игры, особенно если это женщины в расцвете лет. Они при этом всегда скидывают себе лет по десять в возрасте.

Francine называет себя Сandy (Канди – конфетка) и тоже абсолютно неопределенного возраста женщина. Она утверждает, что ей примерно столько же, сколько и мне. Хотя ее родители датированы позапрошлым веком. Они держали мебельный бизнес в Hocksbury. Candy одна из тех женщин, которые все подчиняют себе. Все должно быть так, как она считает нужным и правильным.

Она поселилась у меня на некоторое время, когда в ее доме в Квебеке шел капитальный ремонт. У нее несколько квартирных домов и пара бывших церквей, которые она сдает. Она ездит на Chevrolet Caprice 1979 года, доставшемся от ее родителей. Такие машины здесь называли лодками за их величину. Даже приемник там был, и когда она включала музыку, он трещал и шипел при настройке. После этой машины на драйвее моего дома оставались масляные пятна. Я ей заявил как-то утром, когда был трезвый, что если ты хочешь быть моей герлфренд, поменяй машину. Она сделала это потом, когда мы уже расстались.

Одно время Francine работала в правительстве и имела bookeeping business с несколькими компаниями и частными клиентами. Ее телефон начинал звонить в 8 утра. В моем доме тоже происходил ремонт на втором этаже. Мы спали в living room на матрасе на полу вместе с двумя ее собаками. Параллельно с этим мы должны были два раза в неделю, по вторникам и пятницам, разучивать танцы. Танцевальный зал, арендованный танцевальной школой, находился в hospice в подвальном этаже.

Хоспис – это заведение, где люди, пораженные неизлечимыми болезнями, постепенно умирают. Наверху люди постепенно умирали от всяких раковых и прочих заболевании, а внизу танцевали.

Все выстраиваются в ряд и следуют движениям учителя танцев под музыку. Франсин любила танцы, мы даже с ней выступили на каком-то представлении. И при этом у нее множество знакомых, в основном престарелых дев, которые собираются и устраивают парти в периферийных ресторанах в Квебеке, куда еще надо добираться. Все пляшут под звуки саксофона вместе с саксофонистом в двенадцатом часу ночи и всем весело. Мне это все не особенно нравится, но я терплю. Франсин выпивает только немножко, чтобы обратно вести машину, и не дает мне пить, хотя я никогда не бываю пьяным. Мое тело настолько привыкло к алкоголю за всю жизнь, что он на меня просто не действует.

Sandy – это моя боль. Бесконечно доброе существо, с ее кошкой, которой много пришлось претерпеть от ее бывшего мужа. Ко всему у нее диабет. Несколько раз в день ей надо колоться инсулином. С ней я наверное мог бы жить навсегда. Но была проблема. Ее отец и сестра были против наших отношений, думая, что я буду такой же, как и ее прежний муж.

В конечном счете, мужчины и женщины по своей природе абсолютно разные и плохо совместимые вещи и между ними всегда будет конфликт. Надо сказать, что я искренне любил всех моих женщин и каждая из них сыграла свою роль в моей жизни. И вот наконец свобода. Свобода – это когда у тебя все есть и тебе ничего не нужно. А настоящая любовь бывает только в первом классе.

Никто не позаботится о тебе, кроме тебя самого. Ни подруги, которым ты в конечном итоге не особенно нужен, а в основном нужны только деньги, ну и немножко внимания. Ни маме, потому что ее нет в живых, хотя она и приходит ко мне во сне, но совсем другая. Как и отец. Тот почти такой же, как был, только немножко отрешенный, но тем не менее совершенно живой, и только сознание, что его нет, дает некоторое успокоение. Странно то, что никто из них там никогда не улыбается.

По-настоящему мы нужны только нашим животным. Кот улегся на столе и мешает. Они с нами навсегда и никогда не изменят и не предадут, потому что мы им нужны и они нам, и это настоящая любовь навсегда.

А люди? Они все уходят, и смысл жизни уходит вместе с ними. Мы никто в этом мире и всегда останемся ничем. Мы бесполезные существа. Наши мысли о Боге – блеф. Мы все уйдем, когда Земля и ее ресурсы, за счет которых мы живем, уйдут. Недра Земли, которые греют ее, постепенно будут остывать. Земля станет такой же холодной, как Марс. Очень холодной, хотя хитрецы будут говорить, что тогда они будут оккупировать Луну, Марс, Венеру и другие планеты и даже галактики. Но они жулики и знают, как выжать деньги из простого глупого народа на свои проекты. На Земле столько дел, зачем еще оккупировать Марс и Луну. Оставьте космос в покое. Он не ваш. Живите на Земле и устраивайте жизнь на Земле. Вы чужие за ее пределами. Живите спокойно и не воюйте. Только идиоты думают, что с этим у них будет счастье за счет других людей и природы. Дураки и идиоты. Но такова человеческая натура, и это будет продолжаться.

Американские гангстеры с их насквозь коррумпированным марионеточным правительством опять будут пилить свое так или иначе. Клинтон, Байден, Буш или секс-маньяк Трамп. Они все преступники так или иначе. Обама попал в эту компанию случайно и только потому, что всем уже было противно терпеть Буша-2. Педофила Джефри Епштейна, дружка Клинтона и Трампа, который держал притон в его таунхаусе на Манхеттене с девочками, пришили в тюрьме потому, что он много знал. Но все в порядке, потому что это «самоубийство». Его подружка под арестом только потому, чтобы заткнуть ей глотку. Принц Алберт из королевской семьи в этом замешен тоже, как и многие другие влиятельные люди. Это кого они охраняют. Хиллари тоже могла бы порассказать много всего. И если бы не Моника, с которой Клинтон занимался любовью в Овальном оффисе Белого Дома, он бы не стал бомбить Югославию, чтобы отвлечь от скандала, ему не пришлось бы лгать по телевизору о его отношениях с ней. Буш-2 не был бы избран президентом. Президентом бы стал Ал Гор. Вообще, выборы были сфальсифицированы. Вообще вся американская система выборов сделана так, что ей можно манипулировать. И это было настолько ясно видно, как они это делают. Саудовские друзья Буша младшего не устроили бы 9—11. И ФБР, и ЦРУ, и другие кровососы федеральных денег заметили бы, что в школе пилотов, где самое главное учат, как летать и как сажать самолеты, саудовские студенты просили научить их как летать, а не как сажать. Инструкторы доносили это в инстанции. Они им сообщали, что они учат террористов. Но всем наплевать. Ничего не случится. Кто покрывает террористов, тот сам террорист. Это слова Буша-2, когда он вторгся в Ирак и Афганистан. В таком случае ему надо было бы начать войну с Америкой. Что в принципе и произошло. Америка банкрот и держится только на том, что грабит другие страны. Все в правительстве спокойно сидят себе в своих офисах и получают за это вознаграждение и большие суммы коррупционных денег. Им на все наплевать. И они вруны. Все их ЦРУ, ФБР, прочие организации, как и само правительство, абсолютно бесполезны. Но не с точки зрения их самих. А народ здесь привык выкручиваться сам. Но не все. Поэтому здесь огромное количество бездомных и наркоманов.

Ленинград 80-х. Мы пили дешевый портвейн «777» и «33», водку за 3 рубля 62 копейки и всё прочее содержащее алкоголь. Мы болтались по квартирам, где непризнанные поэты читали стихи, писатели читали отрывки из своих романов, художники творили свои произведения и выставляли по конспиративным квартирам. При этом все гении андеграунда и им сопутствующие употребляли большое количество спиртного и сигарет. Романы и стихи распространялись в рукописной форме и в виде ксерокопий. Издавались журналы. Был такой под названием «Континент», например. И много всяких других. Мы были поколением ленинградского андеграунда восьмидесятых. И среди нас было много тех, которые были гораздо более талантливы, чем разные там Довлатовы, Бродские и прочие из поколения шестидесятых. Они почти никто. Они вылезли только потому, что уехали и таким способом сделали себе рекламу.

Довлатов как писатель даже не в середине. Описывает эпизоды своей жизни, иногда в диалогах пытаясь подражать Хему, чьи диалоги тоже довольно утомительные. Все это на уровне «Комсомольской Правды» где он работал, или журнала «Пионер» на худой конец. Хемингуэй, кстати, любил убивать животных, и это доставляло ему паталогическое удовольствие. Он пристрелил себя потом тоже.

Хотя Довлатова, как человека, я понимаю, и мне его жаль. Мы жили в одно и то же примерно время, вращались в одной и той же ленинградской писательско-диссидентской среде. Его пьянство понятно, мы все страдали этим. Он не смог прижиться ни в России, ни в Америке. На его фотографии видно лицо глубоко несчастливого и потерянного человека, который не знает, что с собой делать.

Бродский тоже, хотя у него есть стихотворения, которые более или менее заслуживают внимания, но ничего особенного. Никто бы о них не вспомнил, если бы им не устроили рекламу на Западе. Его преподавание в университетах, это когда собирается группка студентов где-то в уголке, в основном отпрыски богатых родителей и очень либерально настроенных. Они попивают кофе из бумажных стаканчиков и беседуют на разные темы. Чему мог научить их Бродский, у которого даже нет образования. Он таким способом просто зарабатывал на хлеб. На Нобелевскую премию все это не тянет, хотя все знают, что «Нобеля» давали и дают тем, кто старается как можно больше нагадить России, получая за это вознаграждение.

Мой дед был верен своей стране, какая бы она ни была. Уже в Швеции ему предлагали остаться и читать лекции в университетах. Поступали предложения из Лондона и Нью-Йорка. Он был известным человеком в свое время. Я был тогда с ним в августе 68-го в Стокгольме, мне было 12 лет и я все помню.

В Чехословакии переворот. Советские танки на улицах Праги. Мы уезжаем обратно в Ленинград. Полицейское оцепление вокруг теплохода «Надежда Крупская». Толпа кричащих шведов с плакатами «Советы убирайтесь вон из Праги». Кордон полиции образовал коридор, чтобы люди смогли пройти на борт. В толпе его дочь и внуки. И он уже на борту с бледным лицом. Ему было плохо с сердцем. Он кричал: «Светинька, Света!» – наверное чувствуя, что больше не увидит их. Но они не слышали.

Он не остался и не предал Россию. Он был предан ей и Пушкинскому дому, которому он отдал всю свою жизнь. И как его друг и соратник академик Д. С. Лихачев и много-много других настоящих людей.

Забегаловка под народным названием «Сайгон» на углу Невского и Владимирского была местом, где собирались всякого рода диссиденты, фарцовщики, художники, поэты, писатели и прочие отбросы социалистического общества. Там было пиво под названием «Адмиралтейское». Оно было настоящее, как и мы все тогда. Случались облавы, и приходилось растворяться в толпе и прятаться по туалетам.

Я умудрился закончить факультет физики пединститута Герцена. Девяносто процентов этого заведения молодые девицы. Про это заведение ходил анекдот: «В России легализовали проституцию. Для ЛГПИ Герцена требуется только один звонок в правительство – переходим на легальное положение». Хотя это не так. Большинство студенток были красивые, умные, хорошие девушки.

Фарцовка в Апраксином, кассеты, часы шмотки и прочее. Надо было жить и выживать. Мотогонки на Ленинградском мототреке, где я умудрился не сломать ни одной кости, не считая вывихнутой руки. Многие из моих друзей по этому спорту закончили гораздо хуже.

Еврей Исакович из соседнего дома на Шепетовской был мелким начальником на ЛОМО (Ленинградское оптико-механическое объединение). Там могли производить все. Эта контора поставляла компоненты для военных и космических программ помимо всего. Он организовал там подпольное производство крестовин и распредвалов для «Жигулей», которые были в большом дефиците тогда. Друг Александра Броневицкого, бывшего мужа Эдиты Пьехи. Я вставлял крестовины в его жигули тоже. Я распространял это все оптом и в розницу на ленинградских автомобильных толкучках. Меня называли королем крестовин.

Танька и Антонина из того же соседнего дома. Мы познакомились, гуляя собак. Антонина, Танькина мама, метрдотель в гостинице «Октябрьская», что у Московского вокзала. Она говорила на всех языках, на финском, польском, английском и пр. Она скупала у поляков и финнов шмотки, которые я потом распространял. Я спал с ее дочерью Танькой. Танька не догадывалась, что я сплю с ее мамой тоже, хотя это случилось много позже.

Я любил Антонину, и она любила меня. У нас была абсолютная, полная гармония в отношениях, как в постели, так и в жизни, мы были бы идеальной парой, если бы не разница в возрасте, как она говорила.

В ту осень мы у нее на даче. Она не догуляла в молодости и отдавалась любви со всей душой. У нее, конечно, были любовники. Был один офицер. Однажды, когда она привела его домой, Танька отказалась уходить.

Моя Антонина, тебя уже давно нет в живых. В ту последнюю ночь на ее даче в позднем октябре, когда мы просто вышли ночью и гуляли по вязкой дороге с первым снегом, я вдруг сказал себе – это наша последняя встреча. Так и случилось. Бедная Таня, она любила маму. Мама была все для нее.

Балерина Алла Осипенко. Народная артистка, лауреат премии Анны Павловой. О ней написаны книги. В то время мы были относительно молодыми, но с разницей в 20 лет. Алла любила молоденьких мальчиков. Она жила с ее танцевальным партнером Джоном Марковским, который тоже был младше нее. Алла в ее квартире на Желябова часто устраивала выставки разного рода художников андеграунда, на которые приходило большое количество людей. Власти, конечно, об этом знали и терпели до поры до времени. Дверь в ее квартире никогда не запиралась. На столе всегда-всегда были водка, вино и коньяк. Все это иногда превращалось в попойки. Частым гостем на них была подруга Аллы, легендарная балерина 30—40-х годов, Татьяна Вечеслова. Она появлялась всегда в середине веселья. Надо сказать, что эта женщина в свои 70 лет могла спокойно выпить бутылку водки не пьянея, при этом как будто это вода. Она была близкой подругой Анны Ахматовой. Они так и похоронены рядом на кладбище в Комарово. Мы слушали оригинальную запись «Реквиема» на старом магнитофоне в ее квартире.

Алла была с КГБ на широкой ноге. Те могли просто без звонка заявиться в ее квартиру и доверительно побеседовать. Один раз она устроила большую выставку художников у себя на квартире. Выставка просуществовала несколько дней. Но потом спустя некоторое время ей все же сказали это убрать, потому что об этом уже трезвонили по ВВС и Голосу Америки. И пригрозили немножко. Но это были уже восьмидесятые. Как можно посадить народную артистку?

Джон завел новую подругу и спал с ней в ее же, Аллиной, квартире. Алла и Марковский танцевали с сольным спектаклем на Желябовой в маленьком театре рядом с ДЛТ. «Алла Осипенко и Джон Марковский. Двухголосие.» – афиши расклеены по всему городу. Кубинка Алисия Алонсо тоже танцевала до этого возраста, как и Плисецкая, с которой мой отец имел дружеские отношения. У меня сохранилась книга Плисецкой, подписанная ей моему отцу.

Евгений Петрович Мухин. Мой отец. Друг балета. О нем написано несколько книг. (Жизнь и творчество Е.П.Мухина. «Дайк Пресс»). Когда Плисецкая с театром приезжали на гастроли в Алмату, вся труппа после спектакля собирались в его доме на территории Института туберкулеза, где он имел клинику. Собственно говоря, как и все артисты, приезжающие туда на гастроли, в конечном счете после спектаклей оказывались в доме Евгения Петровича, где устраивались сабантуи как продолжение. Он в молодости был актером, играл героев-любовников, но потом стал врачом, как и его мать, тоже врач, отсидевшая и отслужившая врачом 25 лет в сибирских в лагерях как жена врага народа.

В его казенном доме на территории алматинского института туберкулеза туалета не было, но был нужник, сколоченный из досок и с дыркой посередине. Отцу посоветовали повесить мемориальную доску над ним типа «Здесь была Плисецкая». Потом ему все-таки выделили квартиру.