Читать книгу: «Как из бильярдных шаров вылупляются лейтенанты», страница 7
ПИСЬМО
«На небе только и разговоры, что о море и о закате… Там говорят о том, как чертовски здорово наблюдать за огромным огненным шаром… Как он тает в волнах… И еле видимый свет, словно от
свечи, горит где-то в глубине…» к/ф «Достучаться до небес»
Привет, Славик! Не знаю, был ли ты на море или нет? Видел ли волны, бьющиеся о скалы или растворяющиеся в желтом (или черном) песке? Даже если и не был, то тем для разговоров у тебя достаточно, потому как ты прожил яркую, насыщенную приключениями жизнь. Хоть и короткую…
Как вообще там? Ты свою деревню Воронцовку видишь сверху? А твоих мохнато-полосатых помощников – пчелок, которые летают, трудятся и потчуют твою семью цветочным нектаром?
А чем тебя там кормят? Надеюсь, не тушенкой из Семипалатинска, которую нам в Красном Селе давали. И не бигусом из протухшей капусты. А может, там питаться и вовсе не надо? Святого духа достаточно. Ты расскажи.
А врата рая и ада существуют? Если да, то я не сомневаюсь, через какие ты прошел. А белый туннель, по которому летишь туда, когда за считанные секунды перед глазами у тебя проносится вся жизнь, – он есть, или это выдумки телеканала «РенТВ»?
Я слышал, что «дьявол носит Прада», а Он там во что наряжается? Мне почему-то кажется, что Он носит тяжеленную косуху из свиной кожи (она бы очень органично смотрелась на Его мощных плечах вкупе с огромной седовласой бородой), на ногах – черные «Мартинсы» на толстой рифленой подошве, а на голове – бандана с надписью готическим шрифтом «Gott mit uns» (нем.). Помнишь, как Фила чуть не отчислили из училища за такую татуировку на плече? А вот Его, наверное, никто не выгонит оттуда, Он же главный там. А может, вы вообще там одежду не носите и все голышом бегаете по райским садам?
Ты спорт-то не забросил, а то обидно будет? В последнюю нашу встречу очень гордился, что в сорок лет стал чемпионом своей деревни по гирям, утерев нос молодой поросли. Ты продолжай это дело!
А помнишь, как мы в самовольную отлучку ходили? На третьем курсе было дело. Конечно, мы с тобой могли сделать все официально: переодеться в парадную форму одежды, начистить ботинки, надеть черные уставные носки и выйти на построение увольняемых в город. Но нам это было не надо. Мы просто субботним вечером хотели сходить на хату, которая располагалось в ста метрах от КПП. Там в нутре рычащего холодильника «Юрюзань» (нашего ровесника) нас ждала запотевшая бутылочка, которую мы не осилили в прошлые выходные.
Вообще, эта хата являлась своеобразным перевалочным пунктом для полдюжины курсантов нашего взвода. Там мы хранили свою гражданскую одежду для походов в увольнения, устраивали посиделки в неформальной обстановке, приводили девочек-студенток на дополнительные занятия по анатомии. А кому удавалось за неимоверные заслуги выбить себе увольнение на ночь, мог остаться там до утра на колченогом диванчике, из-под обивки которого торчали пружины, острые, как стрелы Чингачгука. Помнишь, Славик, как, подождав, когда стемнеет, мы вышли из казармы. До нас доносились звуки дискотеки, которая традиционно по выходным проходила в училищном спортивном зале. Дубасили басы, сотрясая воздух. «Я на тебе, как на войне, а на войне, как на тебе!» – слышались голоса братьев-наркоманов – солистов в то время очень популярной группы «Агата Кристи».
Путь наш лежал к огромной помойке, которая располагалась перед входом в спортзал. Именно за этой горой мусора был потайной лаз на волю. Между железной трехметровой конструкцией, куда сбрасывались отходы жизнедеятельности будущих офицеров, и стеной, ограждавшей территорию училища, был проход шириной менее метра, дно которого было обильно удобрено помоями.
По этой тропе Хо Ши Мина мы пробирались к центру бака, стирая с него своими плечами ржавчину. Слева над нами возвышалась кирпичная кладка, увенчанная колючей лентой. Это инженерное заграждение (по сравнению с колючей проволокой, которая грозит лишь обычными царапинами и испорченной одеждой) наносит более серьёзные раны и способно даже убить человека в случае большой потери крови.
А вот шаловливые ручки курсантов вкупе с воспаленным мозгом под военной шапкой готовы совершить вероломное нападение на неприступное кирпично-колючее сооружение. И поэтому кое-кто до нас уже взял старый матрасик на близлежащей помойке и накинул на эту ленту. А заодно и шинелек заботливо набросал.
– Подсаживай! – сказал мне ты.
А куда я денусь – подсадил. Следующим был я: ты меня вытянул наверх за руку и чуть не оторвал ее. Но мы вмиг были на заборе. Прыг-скок! И мы за территорией.
Перейдя Австрийскую площадь (которая совсем недавно стала ей, а до этого называлось сие место площадью Мира), мы очутились в теплой комнате коммунальной квартиры. Открыли холодильник: «Ба, да у нас еще еда с прошлого пиршества осталась!» Наметав нехитрую снедь на стол и откупорив запотевший пузырь, приступили к трапезе. (Помню, что на последний юбилей выпуска, когда мы крайний раз встречались, ты уже конкретно завязал со спиртным).
За приятной беседой и ненавязчивой музыкой, звучащей из твоего бумбокса, незаметно пролетело несколько часов – пора возвращаться в училище. По-братски разделили головку репчатого лука, дабы перебить запах алкоголя, не морщась, захрустели горькими полусферами по дороге.
Решили идти тем же путем, хотя был еще вариант – лаз через ворота близ сапожной мастерской, который был завален кучей кирзачей, непригодных для носки. Но эта дорога нам показалась неприемлемой – и форму можно измазать, и ноги переломать об вездесущие сапоги.
К кирпичной кладке подходили уже в кромешной тьме. По тому же алгоритму оседлали препятствие: я подсаживал тебя, а потом ты вытягивал наверх меня. Отработанный прыжок вниз – и мы на территории училища. Чу, шорох какой-то в темноте! Мы насторожились и замерли.
– Идите, идите сюда, или думаете, что я вас не вижу?
Обратно на стену мы бы уже не успели, поэтому повиновались грубому мужскому голосу. В свете тусклого фонаря перед нами возник майор в шинели, на рукаве которой красовалась красная повязка с надписью: «Патруль». Чуть позади стояли патрульные – два сочувствующих нам курсанта, которые, по-видимому, сами неоднократно пользовались этой проторенной дорожкой, уходя в самоходы. Вот и попали!
– Подходите поближе, не стесняйтесь! О, лучком, чувствую, закусывали. Ну, пройдемте к дежурному по училищу.
«Вот же у него нюх», – подумали мы, но вслух ничего не сказали. Понурив головы, мы поплелись в указанном направлении, а майор с курсантами – чуть позади нас, чтобы мы не удрали. У тебя, кстати, голова была более понурая, потому как ты был сержантом, да к тому же еще и моим младшим командиром.
Потупив взгляды, рассматривая замысловатые рисунки на паркетном полу, мы стояли перед грузным полковником – дежурным по училищу. Два нашкодивших котенка цвета хаки.
– Как вам не стыдно? До третьего курса дожили, а ума – как у пожилых зайцев, выпить нормально не можете! Вообще-то, я вас распекаю не за то, что вы напились, а за то, что попались. Надо быть не только дисциплинированным, но и хитрым. Ведь вы же знали, что во время дискотеки всегда выставляется училищный патруль. Бегом в расположение, доложить ответственному офицеру, а утром о вашем проступке узнает командование курса.
Эта ночь стала для нас бессонной (ну, может не у тебя, а у меня точно). Ведь за такие дисциплинарные нарушения наказание одно – увольнение из училища. Проворочавшись до утра, словно уж на сковородке, я тогда думал, что тебя-то может и простят, потому как ты не «залетчик», да и сержант, а мне пощады не будет. Это точно.
Время черепахой ползло. Час… Два… Три… Почему нас не вызывают к начальству? Прошел день… Тишина. Постепенно стали проскакивать искры надежды: может пронесло? Через пару дней, разговаривая с тобой, я задал мучивший меня вопрос: почему мы еще не были на ковре, почему мы не на киче и, в конце концов, почему мы еще ходим на занятия?
Славик, ты загадочно улыбнулся.
– Пронесло, наверное.
Я тогда подумал, что ты прав.
И лишь по прошествии многих лет я понимаю, что не так все просто. Думаю, что это ты отмазал меня и ничего мне не сказал… Уверен, что это ты помог мне закончить училище и избежать позора, смотря в глаза родителей в отчем доме, словно на картине Рембрандта «Возвращение блудного сына»… Спасибо, Слава, что ты был…
«В моих глазах печаль, И луч робкой надежды,
Что небо все простит.»
Константин Кинчев
ГРАНИТ НАУКИ
Не отпускал нас от себя уже родной полигон в Красном селе. После КМБ мы стали туда регулярно приезжать на занятия. Наскоро позавтракав в училище, мы мчались в метро, а потом на электричку, чтобы весь день провести на свежем осеннем воздухе, зябко ежась от семи ветров.
Сюда мы приезжали на занятия по общевойсковой тактике. Полковники в отставке нам объясняли, что такое маневр, удар, маскировка, как осуществляется обход с фланга и тыла.
К сожалению, из-за нехватки ГСМ все занятия проходили «пешем по машинному». А может нам еще рано было выполнять тактические приемы на технике. Мы выстраивались в шеренги по отделениям, имитируя строй боевых машин. По команде преподавателя первое отделение обходила противника слева, третье – справа, а второе – напролом шло в лоб. Всем нам это было в диковинку, даже забавно – кто-то начинал рычать, подражая заведенному дизелю, кто-то кричал, что у него гусеница слетела, а ктото орал: «Смерть фашисткой гадине!». Естественно, все это мы вытворяли, когда уже были далеко от педагога.
Там же на полигоне был инженерный городок, изрытый кротами и курсантами вдоль и поперек, который соседствовал с городком РХБЗ (радиационная, химическая и биологическая защита). Обычно здесь занималось сразу два взвода. Первые две пары один взвод грыз гранит инженерной науки, а второй – РХБЗ. Потом менялись.
Старый полковник – преподаватель по инженерной подготовке – ставил задачу заместителю командира взвода по окапыванию вверенного подразделения. Такой же старый полковник – преподаватель по РХБЗ – ставил задачу своему «замку» по выполнению на время нормативов по одеванию общевойскового защитного костюма (ОЗК). Сами же педагоги уединялись в блиндаже, откуда в конце пары выходили с раскрасневшимися лицами, наивно полагая, что курсанты не догадывались, чем они там занимались.
ХХХ
Но больше всего нам нравились занятия в лекционных залах. Обычно они проходили в составе всей батареи. Во время этих редких занятий внимание преподавателя было отчасти рассеяно по причине того, что сложно бдительно уследить за стопятидесятиголовой массой цвета хаки. Здесь мы урывали драгоценные часы, во время которых можно было позаниматься частными делами не в ущерб своего личного вечернего времени.
Хотя были педагоги, которые не утратили за время службы в войсках свою бдительность. Один из них – преподаватель по тактике войск ПВО – самозабвенно рассказывал свою дисциплину, рисуя на доске карты нападения, обороны или марша. Многие из курсантов от монотонности лекции начинали клевать носом. В это время педагог резко поворачивался на 180 градусов и снайперским выстрелом бросал обмылок мела точно в лоб закимарившего курсанта. И не имело значения, где сидел обучающийся: на первом ряду, в середине аудитории или на «Камчатке». На моей памяти не было случая, чтобы препод попал «в молоко».
Другой преподаватель иначе изощрялся над нами. Также объясняя свою тему занятия, рисуя формулы, схемы и графики на доске, он неожиданно поставленным командирским голосом на весь зал выкрикивал:
– Встать всем!
И потом тише:
– Кто спит.
Естественно, подскакивали со своих мест те, кто уже находился в царстве Морфея. Те же, кто внимательно слушали лекцию, продолжали лакировать своей пятой точкой лавку. Беднягам приходилось дослушивать остаток занятия стоя.
Однако, несмотря на все препоны, мы все же умудрялись урвать драгоценные минуты для сна. Для этого требовалось скооперироваться с рядом сидящим соседом, который был обязан следить за обстановкой в аудитории (в частности за перемещением преподавателя) и ни в коем случае не спать.
Сам же главный герой, кинув под столешницу свою шинель, заваливался на нее и засыпал. В случае опасного приближения педагога сосед обязан был ногой ткнуть под ребра спящего. Далее охранник сна улучал момент, когда появится возможность незаметно выскользнуть из-под стола. Если же все было спокойно в аудитории, то через 45 минут (пол пары) действующие лица менялись ролями.
ХХХ
В середине девяностых на полках магазинов появился диковинный китайский девайс – «Тетрис». Он распространился со скорость тайфуна по всему училищу, как эпидемия. Командиры взводов перед началом занятий проверяли у всех полевые сумки, в которых кроме учебников и тетрадок не должно было быть ничего. Тем не менее мы умудрялись проносить электронную игрушку на лекции: кто за пазухой, кто в рукаве шинели, а кто и в штанах.
Нередко, беря очередной рекорд по укладке кирпичей, «каменщик» забывал обо всем на свете. Для него не существовало окружающего мира, он заключался лишь в рамках маленького монохромного экрана, на котором в ускоряющемся темпе падали геометрические фигуры.
И вот, когда остается совсем чуть-чуть до победы, какая-то цепкая волосатая клешня вырывает из нежных курсантских ручек серенькую коробочку.
– Ну, товарищ полковник, верните, пожалуйста… Я больше не буду… Это не моя, я взял только на день… – Верну после выпуска из училища.
У многих педагогов в сейфах уже было некуда положить свои вещи из-за обилия «тетрисов». Естественно, после выпуска никто за ними не приходил, поэтому эти игрушки оставались на вечное хранение у наставников. А может быть, перемещались на прилавки «Юноны».
А еще в середине девяностых чертовски популярна была газета «СПИД-инфо». Это в советские годы популярно было высказывание «В СССР секса нет!», но с падением «железного занавеса», оказалось, что он есть. В то время и появилась эта десятимиллионная пресса. Мы не могли оставить в стороне данное СМИ (гормоны играли в молодых организмах), поэтому каждый номер печатного издания проходил через десятки рук.
Также в Питере пользовался большим спросом еженедельник «Калейдоскоп». Можно сказать, что это была самая «желтая пресса» из всей «желтой прессы». Газеты зачитывали до дыр (выражение не образное). Чтобы успели прочитать все желающие, приходилось их брать на пары, где вновь цепкая волосатая клешня выхватывала затертые листочки из нежных курсантских ручек.
Помимо газет популярность стали набирать книги-боевики, которые раньше были в диковинку. «Бешеный», «Месть Бешеного», «Тридцатого уничтожить», «Слепой», «Возвращение Слепого» – эти второсортные фолианты мы поглощали, как горячие пирожки.
Бывало, что после прочтения, книга возвращалась к хозяину через месяц и без обложки. Почему без обложки? Все очень просто. Брался учебник по предмету, который должен был состояться накануне, из него нещадно вырывались все внутренности, а вместо них вкладывались листы из художественной книжки. Таким образом скучная учебная литература превращалась в захватывающий бестселлер с драками, стрельбой и убийствами. Преподаватели недоумевали, видя, с каким рвением изучают учебники курсанты. Кстати, именно так я прочитал книгу Виктора Суворова «Ледокол».
«СОН В ЛЕТНЮЮ НОЧЬ»
А не замахнуться ли нам на великого Уильяма Шекспира? Нет, не будем. Просто мы в курсантские годы постоянно недосыпали, поэтому могли задремать в любом месте и в любом положении.
Первое, что мы освоили, – это сон на табуретках. В нашем расположении все двухъярусные кровати были попарно сдвинуты, а в ножках у них стояли деревянные табуреты – на каждого курсанта по одной – для отдыха после приема пищи или сидения в свободное от учебы время. Ночью надлежало укладывать на них свое обмундирование. Однако мы нашли для них другое применение.
В дневное время нам запрещалось сидеть, а тем более лежать на кроватях – это было табу, за несоблюдение которого можно было схлопотать наряд вне очереди или еще хуже – лишение очередного увольнения (ЛОУ). На кроватях разрешалось отдыхать лишь заступающему наряду после подготовки формы одежды, изучения обязанностей и исключительно под одеялом.
А ведь как хочется покемарить после сытного обеда и выкуренной сигаретки! И чтобы первым занять четыре табуретки возле кроватей, каждый из нас сломя голову бежал из столовой в расположение. И пускай до построения оставалось всего десять-пятнадцать минут. Это были твои минуты, во время которых можно попытаться уснуть, а если не получится, то хотя бы расслабиться в неге с закрытыми глазами. Лучшего послеобеденного времяпровождения и не придумаешь.
У нас было негласное правило: если пришел к своей кровати, а там уже лежит тело на твоей табуретке, то его тревожить нельзя. Глядишь, в следующий раз ты будешь более проворным и прибежишь к цели первым, а тот, кто возлежал тогда на деревянном ложе, будет неприкаянно шарахаться по казарме, ожидая построения на развод.
ХХХ
Были у нас и привилегированные личности, которые могли отдыхать ежедневно в более комфортных условиях. Некоторые из них релаксировали даже вместо самостоятельной подготовки, которая проходила в второй половине дня. Они именовались каптерщиками.
Это были курсанты, которых выбрал себе в помощники старшина батареи. В их обязанности входило выдавать парадную форму перед увольнением и чистое нательное белье перед баней.
В нашем взводе каптерщиком был Вася Козин. Почему старшина его выбрал в свои помощники, история умалчивает. Они даже не были земляками! Это был уникальный курсант. Уникальность его состояла в том, что он спал везде. У себя в каптерке он мог заснуть на тюках с бельем, лежа на столе напротив входа, за шкафами, где хранилась подменная форма одежды. А однажды он был замечен на тюках с портянками. Признаться, они были чистыми – только что привезенными с банно-прачечного комбината (БПК).
Бывало, когда кто-то забегал к нему в заведование с какой-либо просьбой, он от неожиданного вторжения резко поднимал со стола свою буйную голову и с серьезным видом произносил:
– Я не спал!
Но по его заспанной физиономии было видно, что лжет негодяй. Старшина батареи даже несколько раз назначал его во внутренний наряд, дабы Вася проснулся. Но это ему не помогало, он продолжал давить на массу (как говорили мы) при каждом удобном случае.
Тем не менее, мы его любили, потому как свой взвод он не обделял ничем. А когда я с ним снял комнату в коммуналке для хранения своих гражданских вещей (в казарме их хранить было запрещено), я понял, какой это добропорядочный и бескорыстный друг. Но об этом позже…
ХХХ
Ну а мы продолжали спать, где придется. С приходом холодов на улице и отопительного сезона, мы обнаружили в казарме сушилку, предназначенную для просушки обуви и одежды после полевых занятий. Огромное количество полевой формы, которая находилась здесь, превращалось в настоящую царскую перину. Однако запах, который источали висящие рядом портянки, был дурноват. Но мы не обращали на это внимание, как и на то, что в любой момент можно было быть застуканным кем-нибудь из офицеров.
Еще одно место, которое стало поистине народным лежбищем, – шкафы с шинелями, располагавшимися вдоль стен казармы. Когда появлялась возможность, мы заныривали в шкаф, на дне которого заранее была аккуратно расстелена одна из шинелей, остальные же использовались как балдахин, полностью закрывающий спящего. Со стороны казалось, что это шкаф с аккуратно развешенной одеждой, только раздвинув которую, можно было найти отдыхающего курсанта.
Самые хитрые из нас умудрялись сделать неравноценный обмен: поменять утреннюю физическую зарядку на полчаса лишнего сна. Происходило это так. После объявления подъема муравейник, под названием «батарея», начинал стремительно оживать. Необходимо было молниеносно натянуть штаны, вскочить в кирзачи, накинуть китель и бежать в сторону туалета – если не успеешь, придется бегать с полным мочевым пузырем (занятие не из приятных). Во время этой сумятицы некоторые бойцы бросали свою шинель под самую дальнюю кровать и перекатывались за ней. С центрального прохода их абсолютно не было видно. И в то время, когда вся батарея нарезала круги по Петроградской стороне, они давили на массу. Но были и подводные камни у такой авантюры. Перед тем, как подразделение выбегало за ворота училища, дежурный офицер мог попросить младших командиров пересчитать личный состав. Естественно, разом вычислялись все отсутствующие, которые получали заслуженное наказание.
