Читать книгу: «Боль», страница 5

***

До приезда знакомого дяди Вани было еще три часа. Николай, уже начавший скучать по деревенскому простору, успокаивая себя мыслью, что дома тоже в принципе неплохо, вышел за двор, и как коренной житель деревни заложив руки за спиной, медленно побрёл к озеру.

Улица была тихой и безмятежной. Ни громкой музыки у подъезда; ни неумелое треньканье расстроенной гитары; ни воя милицейской сирены. Здесь не было ничего, кроме тишины. И простор. Необъятный простор огромных пустырей, заросших метровой травой; громадные поляны с лениво выходящим к ним коров, что хозяева уже выгнали из дворов. Для вдоха не хватит ни груди ни легких, чтобы полностью вдохнуть в себя нежный и прохладный воздух просыпающегося дня.

Впереди краснели закопченные от солнца кирпичи одноэтажного здание, видимо заброшенного ещё до рождения Николая. Приблизившись к развалинам, прищурившись будто старый дед, Николай почти по слогам прочитал еле заметную надпись на железной, проржавелой табличке, вросшую в кирпичную стену:

– Сред-няя… шко?… Школа! Но-мер…

Дальше всё было стёрто. Это было заброшенное здание школы, построенного лет пятьдесят назад. Николай даже призадумался, представив, что в эту школу могла ходить его мать , и тут же он поймал себя на мысли, что и не знает, какую школу посещала мама. Он даже вздохнул и мысли вновь его вернули к образу Галины Филипповны. Николай вспомнил, как мать провожала его в школу. Провожала вплоть до вручения аттестата и каждый раз спрашивала , как прошел его день. И Николай всё это считал как обязанностью матери, никогда не спрашивая её, как обстоят дела матери на работе, и, как и с кем она проводила время, когда была девушкой. Он не задавал вопросов, а женщина никогда сама не говорила о своей жизни, словно появилась на свет вместе с Николаем уже взрослым человеком.

Отойдя от развалин школы метров на сто, пройдя мимо поросший березками горбатой крыши овощехранилища, Николай остановился перед одним деревянным домом с заколоченными окнами, но не имеющий двери. Здание было словно вырезано из кадра черно-белого фильма и небрежно приклеено на радостный фон окружающей природы. Бревна избы уже настолько почернели, что казалось он недавно горел, но запаха гари Николай не чувствовал. Ему было жутко находится около этого дома и животный страх, как в том сне на кладбище, вновь обуял его, поднимая каждый волосок на теле. Хотелось бежать от этого места куда подальше, и Николай уже хотел это сделать, как вдруг из черной глазницы дверного проёма, вышли трое мужчин. Два крепких парня держали под руки немощного, худого мужичка с явными признаками длительного запоя. На нём была рваная одежда; залитое кровью лицо было бледным, а взгляд испуганным. Николай отпрянул в сторону, да так внезапно, что споткнулся и упал на землю.

– Где бутылка, сука?!– визжал один из парней, кулаком ударяя в живот мужичка.– Может тебя как сына твоего, в расход, а?

–А что, Черкаш,– бешеный взгляд другого парня загорелся хищным огнём.– На кой он нам? Бутылки, сука ворует! Сам ни копья же не вложил!

Черкаш, вытащил из кармана нож и надавив на кнопку, заставил лезвие выпрыгнуть из рукояти. Несколько ударов ножом в живот уронили мужичка на колени. Схвативший обеими ладонями за раны, тот прохрипел и уже начал падать, но Черкаш схватил его за длинные волосы и остервенело, несколько раз удалил ножом в горло у самой ключицы. Темной струёй кровь выстрелила вверх. Лицо бедолаги перекосилось, а из-за рта, пузырями на грудь стала валиться густая пена, словно из разбитой бутылки из-под шампанского. Толкнув ногой в спину умирающего, кореш Черкаша обнял своего друга и они вдвоём зашли в пустующий дом.

– Па-па!!!

Дикий вопль раздался почти у самого овощехранилища. Николай, перевернулся на живот и замер, спрятавшись в высокой траве. Переваливаясь с ноги на ногу, иногда падая, но вновь поднимаясь, к мертвому телу спешила громадная фигура, имевшая широкие квадратные плечи, огромный горб и спутанную волосами голову, что неестественно качалась почти у самого живота человека.

Николай поднялся с земли и оглядываясь назад побежал прочь от происходящего, минуя ровную обратную дорогу, что привела бы его к дому бабы Зои.

Туда он прибежал, минуя все доступные тропинки и дорожки. Бежал специально через труднопроходимые места для того, чтобы неуклюжий гигант не смог его догнать. Забежав в избу, Николай даже закрыл дверь на щеколду, и вбежав в комнату бабы Зои, вскричал:

– Мужика убили! Прямо на моих глазах! А там ещё кто-то горбатый! Великан!

С последними словами запыхавшегося парня, старая женщина присела на табуретку и, нахмурив лицо, с явным страхом в глазах переспросила:

– Горбатый?..

***

Уже успокоившийся парень сидел напротив бабы Зои за стареньким столом около окна и не отводя взгляд с её шевелящихся губ впитывал в себя каждое её слово. Женщина, с привычной ей монотонностью и размеренностью пересказала Николаю всё в мельчайших подробностях историю, случившуюся много лет назад в Матрёнином Хворе с семьёй Жаровых. Как они много лет жили душа в душу, как радовались рождению сына, как заболела, а позже и умерла Наталья. Говорила о том, как сходил с ума Захар, с каждым месяцем превращаясь в зверёныша, что по началу вешал собак и кошек, а потом, с годами, принялся и за людей. Бог стал наказывать Захара за его деяния, послав на него недуг, связанный с непропорциональным ростом костей, что и привело к появлению огромного горба на спине парня. Баба Зоя рассказывала, как Захар убил своего отца, а потом и мачеху. Говорила, как он лишил жизни сына мачехи и всех его друзей, а невесту сына, Галину, беременную спрятал в овощехранилище и кормил её человеческим мясом.

И чем подробнее баба Зоя описывала всю эту историю, особенно длительно разрисовывая ситуацию в которой оказалась медсестра Галина, тем яснее Николай понимал о чём  идет речь. И с каждым словом хозяйки дома тело парня немело и уплывало из этого мира вместе с осознанием происходящего. В какой-то момент речь женщины и вовсе начала растворяться во всплывающих воспоминаниях парня, что прямо сейчас вновь начали прокручиваться перед глазами, смывая образ старушки как волна смывает рисунок на песке.

Все пазлы сложились воедино. Теперь Николай понял, к чему была вся осторожность матери. Маниакальная осторожность. Даже не материнская. Именно маниакальная, превратившая парня в немощного и беспомощного человека, который сам и шнурок был неспособен завязать. А отсутствие мяса на столе. Ев несколько месяцев человеческое мясо, Галина больше не хотела видеть в своем рационе даже жареную рыбу, а вид по телевизору бифштекса приближал женщину до обморочного состояния. И когда на застолье, кто-нибудь сидевший рядом, или напротив Галины Филипповны, всовывал в широко распахнутый рот смачный кусок говядины, с красными прожилками и закатывая глаза по-свинячьи принимался пережёвывать ломоть, невнятно нахваливая приготовившего это мясо, женщину могло стошнить прямо на стол.

От того, в доме Галины Филипповны, точнее в домашнем холодильнике, не было ни намека на мясо. Но, понимая, что будущему мужику всё же нужен протеин, мама всё же давала сыну карманные расходы на покупку бутербродов в киоске напротив школы.

Осознавая, какую боль вынесла его мать и что за ужас ей удалось пережить, Николай теперь понимал её осторожность. Он понял, почему его провожали в школу и встречали у её порога. Мать боялась, что тот маньяк вернется. Вернется и вновь утащит её и повзрослевшего Николая в душное подземелье и вновь будет скармливать им, их же части тела.

В тот раз, сын городских дачников, совершенно случайно, пролез через завал около входа в хранилище и оказавшись внутри, стал свидетелем пыток чудовища. Именно этот мальчик, вылезши обратно, смог добежать до дачи родителей и рассказать им всё, что увидел. Через два дня, в Матренин Хвор уже нагрянула областная милиция с военными, что и освободили беременную женщину.

– Его убили?– осторожно спросил Николай, словно труп маньяка сейчас лежал в доме и он мог услышать этот вопрос. Второй причиной этой осторожности явилась боязнь того, что баба Зоя догадается, кем является Николай и засыпает его вопросами, возможно на которые Николай и не сможет ответить.

Баба Зоя нахмурила брови и подняв глаза на Николая, с досадой в голосе произнесла:

– Жив этот монстр. Ранил тогда его милиционер. А что ещё интересно, не в тюрьму его посадили, а признали дураком. В психушке он. На принудительном лечении… Кстати отсюда автобус туда ходит. В Лазуринске этот монстр лежит-полёживает. На гос обеспечении…

Через несколько минут раздался сигнал мотоцикла. Николай собрал все свои вещи, разложил их на своих коленях, усаживаясь в люльку и махнул рукой бабе Зои, что вышла провожать на крыльцо. Знакомый Ивана громыхнул двигателем мотоцикла и юзом по мокрой траве, выехал на пыльную дорогу, уходящую на ЖД станцию.

Глава 6

Раньше бы Николай в одиночку не пошёл в одиночку и на соседнюю улицу. Теперь же, желание увидеть того, кто испортил матери практически всю её жизнь, обратив Галину из смелой и авантюрной девушки в замкнутую и боязливую женщину, что передала свой страх и сыну, Николай решительно направлялся по данному адресу. На раздумье у него был час. Всё это время , в большом автобусе с пятью пассажирами, Николай выехал из Матрёниного Хвора в Лазуринск, где по рассказу бабы Зои, в психиатрической лечебницы и находился чудовищный маньяк, что убил два десятка человек. Поблагодарив знакомого дяди Вани за то, что вместо ЖД станции довез его до автовокзала, парень купил в кассе ближайший билет до городка. Парень уже приготовил ответ, на вопрос главного врача лечебницы, с какой целью он хочет видеть человека, всё ещё являющимся заключённым под стражу.

Весь путь, в его голове прокручивались недавние сны и ужасные видения. Николаю даже начало казаться, что он и сам уже давно сошел с ума, как только увидел свою мать в гробу. Он не понимал ни цели этих видений и снов, ни то, зачем он решил воочию увидеть душегуба. Но всё же Николаю казалось, что неспроста это всё началось и возможно парень сейчас является каким-то проводником.

Баба Зоя утверждала, что Захар сошел сума и убил всех своих родственников, опять же видение около дома, говорило об обратном. Мужчину убил отнюдь не горбатый монстр, а обычные собутыльники. Одно Николай знал точно. Маньяк хотел расправиться с его матерью, но по какой-то причине он не мог убить беременную женщину и ждал, пока та родит. Так кто же он? Справедливый убийца или сумасшедший маньяк, которому и правда место там, где он сейчас находится?

Очутившись перед металлическим забором, поверх которого щетинились ржавые иглы колючей проволоки, Николай без колебания прогремел кулаком по воротам. Спустя некоторое время, перекрикивая лай сторожевых собак, окошечко в воротах приоткрыл угрюмый мужчина, просунув в него своё недовольное лицо. Николай протянул охраннику документы и переминаясь с ноги на ногу заявил, что он по объявлению по работе. Парень уверенно твердил, что его друг Васька уже год здесь работает санитаром, а их не хватает и вот Николай, по Васькиной наводке и пришел устроиться на работу. Для этого ему нужен главный врач этой лечебницы.

Уставший охранник, видимо ничего так и не понявший, недовольно скривил лицо и открыв дверь, запустил Николая внутрь, позже, проводя его до кабинета начмеда.

Серое, унылое помещение с обшарпанными стенами и облупившейся синей краской; с недостаточным освещением постоянно моргающей единственной на весь этаж лампочкой; скрипучие деревянные полы с наросшим слоем грязи, что уже никогда не оттерёт ни одна швабра-таким изнутри был лечебно-принудительный корпус.

Коридор одноэтажного здания был пуст. За металлическими дверями закрытых палат раздавались визгливые голоса осужденных пациентов. Где-то в глубине коридора, в секции отгороженной от посетителей, громыхали двери и пытавшихся их выломать изнутри, усмиряли подходившие к дверям санитары, громко стуча резиновыми дубинками по железным поверхностям. Каждая одна дверь от соседней была огорожена металлической решеткой с квадратными крупными ячейками, и от одной секции к другой можно было пройти лишь после открытия калитки, запускающую персонал в ту или иную камеру с осуждённым психом.

Где-то в углу, за столом сидела медсестра, ни капли не обращая внимания на происходящее вокруг и что-то заполняла в журнале, словно никакого грохота около неё и не было. Двери административных кабинетов уже не были санитарно-белыми и ничуть не отличались от замызганных камер с преступниками. Лишь мрачные таблички с именами, как надписи на надгробных плитах, подсказывали, кто, и с какой должностью находится за дверями.

Николай простоял практически минут сорок под дверями главного врача, пока тот соизволил всё же наконец посетить своё рабочее место. Словно не замечая Николая, высокий и лысый мужчина лет пятидесяти в измятом белом халате, просунул ключ в замочную скважину и отвернувшись от парня, забормотал:

– Мне сообщили… Рабочих нам не надо… И как только вот так можно запустить постороннего в закрытую психушку? Полнейший бардак. Полнейшая анархия во всём государстве… Как только наши "Наполеоны" ещё не поразбежались?… Ох, и бардак…

– Мне нужен Жаров Захар Васильевич,– официально произнес Николай. От этих слов его самого даже бросило в жар, а лицо привычно закололи иглы. Ладони в один момент вспотели, а по спине пробежал холодок.

Доктор застыл с ключом в замочной скважине. Слова Николая летели до его ушей словно с другого континента и парень вспомнил общение телеведущего и журналиста в прямом эфире, когда первый уже сказал, а второй только услышал первое слово. Наконец последнее слово залетело в ухо доктора и он повернув ключом в двери, словно заведя свой внутренний двигатель, наконец сухо проронил, облизывая губы:

– И кто его спрашивает?

– Я сын Королёвы Галины Филипповны. Последней жертвы маньяка Хвора,– вновь решительно произнес Николай, сам не ожидая такого напора. Страх, по-видимому, делал его решительнее. Сейчас ещё пару таких решительных реплик и доктор точно выставит его на улицу. Но доктор вдруг повернулся лицом к парню и смотря сквозь него вновь спросил:

– Вы правда хотите увидеть это? Я предполагаю, что вы сейчас обманывайте меня и сами являетесь отнюдь не сыном этой бедолаги, а наверняка журналистом. Возможно сейчас в вашем кармане крутятся катушки диктофона. Потом вы перепишите всё что там записано и наверняка приукрасите дополнение. Хорошо. Я сам лично проведу вас к нашему обитателю. Только поклянитесь, что карьера ваша не закончится от увиденного. Не все респонденты в вашей жизни будут смешными и милыми…

***

Они прошли несколько коридоров с решетчатыми перегородками и железными дверьми. Около каждого перехода в отделение находился открытый пост медсестры с охранниками, что при виде врача вставали и спешно открывали закрытые на пузатые замки калитки. Чем дальше Николай и главврач уходили от ординаторской, тем сумасшедшее были звуки за закрытыми дверями. Их путешествие напоминало прохождение кругов ада, в которых дико смеялись и рвались наружу демоны, стуча по дверям из своих палат.

Конечным кругом ада был коротенький коридор с тремя охранниками в камуфляже без стола с медсестрой. На этот раз один из охранников потребовал от доктора "разрешение на посещение Палаты Интенсивного Наблюдения", что мужчина предоставил охраннику, вытащив листок с печатью из кармана смятого халата. Грозный охранник, совсем не такой, какой был на КПП, кивнул на парня и доктор, всё ещё надеясь, что разгадал скрытого в Николае репортёра, с лёгкой досадой в голосе, выдохнул:

– Опять пресса…

Охранник повернул длинным ключом почти с десяток раз. Все это время замок раздавал противный скрип ветхого железного колеса, а когда охранник тяжело потянул дверь на себя, то она выдала такой стон, что парень подумал это кричит от злобы своей чудовищный маньяк, недовольно встречая гостей. Доктор жестом руки показал на открытую камеру, будто приглашая Николая в комфортабельный автомобиль. И как только Николай шагнул в черноту палаты, дверь за ним громко захлопнулась, но открылось окно для передачи лекарств и пищи.

– Я буду здесь,– предупредил охранник.– У вас есть двадцать минут на сбор информации… Писатели…

В комнате площадью не больше шести метров, стояла вкрученная в пол железная кровать. В углу, над маленьким железным столиком, вмещающим лишь одну тарелку и кружку, впускало в комнату тусклый свет, грязное окно. В комнате ужасно пахло мочой, испражнениями и прокисшими овощами, от чего Николаю пришлось даже прикрыть нос воротником ветровки.

На кровати, чёрной глыбой возвышалась спина с непропорциональными лопатками:разъединённые большим горбом, одна была заметно выше другой. Сумасшедший сидел спиной к Николаю и кроме как этого горба и позвоночника, выпирающего как у древнего ящера, парень больше ничего не видел. Не решаясь сделать и шаг, Николай прижался к холодной металлической двери. Его всего затрясло, а мороз, что всё это время лизал его спину, наконец взорвался и Николай стал изнутри превращаться в ледяную фигуру.

– Тыебя прыевела сда боль,– тяжело проговорил горбун,и дрожь усилилась в ногах Николая.– Неэнадо был сда приехходть. Боль сма тыебя айддёт…

– Ты меня знаешь? – спросил Николай и почувствовал как слова режут пересохшее горло.

–Ты умаешь этто я вхех убл… Нет… Этто ни мня убли… Папха мня ублил… Знка… Вытка… Гаина… Я умрал мнго,мнго раз…

Кровать заскрипела под тяжестью гиганта. Николай понял, что маньяк сейчас повернётся. Он несколько раз посмотрел на дверь, убеждаясь, что окошечко для подачи еды открыто. Он слышал шаги охраны и это Николая успокаивало. В очередной раз посмотрев на окошечко, он просмотрел как маньяк встаёт с кровати и когда парень повернулся на оконный свет, горбун уже стоял в шаге от него. От увиденного парень хотел закричать, но крик трансформировался в светящийся воздух, выходящий как из порванного мяча.

Лицо маньяка было прямо перед глазами Николая. Большое, покрытое опухолями и шрамами; с зашитым глазом; безносое; с маленьким ртом и щеками с десятком белых полосок от снятых два десятилетия назад швами. Сразу над лысой безухой головой возвышались корявые плечи, а между ними, словно огромная корона, тело венчал огромный горб с дюжиной впадин и костяных шишек. Монстр стоял перед Николаем в одних пижамных хлопчатобумажных штанах и парень видел на его животе полиэтиленовый мешочек с трубкой как из-под капельницы, наполовину заполненный красной мочой. Всё его тело было изрезано явно не скальпелем, что наверняка бы сделал ровные и тоненькие раны. Эти же были нанесены так, если бы хирург принялся дирижировать своим медицинским ножом по телу своего пациента. Позже, эти раны были зашиты, но опять же небрежно. Было видно как один край кожи идет в нахлест на другой, а отверстия над ними уж точно не были пришиты шовными нитями. Такие отверстия оставило бы разве что сапожное шило с просунутой в ушко бельевой верёвкой.

Вглядываясь в весь этот ужас, Николай вдруг вспомнил. Он не впервые видит весь этот образ. Он видел это лицо в своих кошмарных снах в детстве; видел тёмный силуэт этого человека в подворотнях и выглядывающим из-за угла какого-нибудь дома. Он чувствовал его присутствие в словах матери: " Сразу же после школы-домой! Если тебя не успеет забрать с занятий тётя Вера, иди там, где людно До третьего класса, мальчику мерещился этот монстр, преследовавший его там, где было темно и страшно. Он даже одушевил слово "людно", превратив его в имя этого монстра и Людно, каждый раз давал о себе знать, когда мальчик оставался один на один с собой, тогда, когда мать уходила на ночное дежурство. Уродливая голова могла выглянуть из платяного шкафа или из-за шторы, в спальне Николая.

Теперь это лицо находилось перед его глазами и Николай вдруг понял, что зря сюда пришёл. Это был не просто человек, убивший когда-то людей и державший его мать в ужасном плену. Это было воплощение зла, страха и ненависти ко всем, у кого бьётся сердце, совсем как к той кошке, что полчаса пыталась задними лапами оборвать петлю на шее.

Наверняка, живущие в Матрёнином Хворе люди могли предотвратить зарождение этого зла и возможно ничего бы и не произошло. Но все ждали финала этой истории. Все знали, что отец избивает своего сына; знали, что мальчика каждый раз насилуют и калечат даже за невинные проступки пасынок его отца со своими друзьями.

Знала об этом и его мать. Но только лишь она, замечая на теле мальчика увечья всегда оказывала ему медицинскую помощь. Она даже говорила об этом местному участковому, но тот не стал проверять сигнал деревенской шлюшки.

Даже когда Галина исчезла, а в Хворе начались убийства, все ждали финала этой истории. Все знали, где логово Захара, превратившегося в каннибала, но никто и не хотел прерывать затянувшийся кровавый сериал. И лишь благодаря сыну дачников, финал всё же случился. Беременную женщину освободили, а раненому маньяку назначили принудительное психиатрическое лечение, перевозя с одной психушки в другую.

Николай понял, кого боялась его мать. Даже уехав в другой город, она боялась, что маньяк сбежит и найдя их, убьёт. И не просто убьёт, а заставит есть их собственные части тела. И наверное первого были он накормил Николая, как сына Виктора, человека, обратившего парня в монстра.

– Бльше нет боли,– хриплый голос вернул Николая в реальность.– Моя бль теперь сма по сбе. Она скро прыдёт за всми вами…

Как Николай покинул психиатрическую больницу, он не помнил. Как дошёл до ближайшей церквушки тоже. Он зашел внутрь и очнувшись перед окном с сидевший внутри церковного магазинчика монахини, взял ручку , лежавшую на стойке и маленькие листочки с распятием на верхнем углу. Писал, словно в дурмане, вспоминая наставления бабы Зои. Писал и сердце его билось от страха, от ужаса. Теперь он не знал, чего сейчас боится. Ему не стало легче от того, что он увидел. Маньяк был прав. Николая привела сюда боль. Боль терзающая его наверное с самого рождения. Он с детства хотел увидеть того, кто мешает им жить с матерью , как живут остальные люди, никого не боясь. Но парню не полегчало ни на каплю и теперь он думал, что маньяк, как собака по запаху вычислит, где он живёт. Двадцатилетний страх матери полетит коту под хвост. Маньяк теперь точно сбежит из психушки. Возможно он уже сбежал и теперь поджидает его за дверями церкви или на вокзале, куда Николай собрался после того, как закажет сорокоуст.

"За упокой души Галины"; "За упокой души безвинно убиенного Василия, Зинаиды, Виктора…"; "За здравие души Ивана". На последнем листочке Николай дописал:"За упокой души безвинно убиенного Захара".

– Когда помолятся?– осторожно спросил Николай, выискивая в темном стекле лицо монахини.

– Как только, так сразу,– ответила женщина голосом вокзального кассира.– Двенадцать рублёв…