Иван вышел из ординаторской и отправился на пост. Там он вытащил из тумбочки стопку старых газет, которые иногда оставались в палатах после пациентов. Почему-то Алевтина Марковна относилась к печатным изданиям со священным трепетом, поэтому газеты не выбрасывались, а хранились «на всякий случай». Медсестра все еще была в процедурной, поэтому Иван прошмыгнул в сестринскую, стыдливо покопался в тумбочке и вытащил оттуда несколько прокладок и ватные диски. Но больше всего его порадовали две старые натуральные мочалки. Собрав все найденное в пакет, он прокрался мимо ординаторской и процедурной, захватив из перевязочной пузырек спирта. Через несколько минут он уже стоял у входа в педиатрию, выжидая, когда медсестры закончат работу. Он осторожно вошел внутрь, и ему тут же пришлось спрятаться в подсобке: медсестра подошла к дверям отделения и заперла их. Облегчение от того, что он успел, было секундным – тревога распирающим комом давила где-то под ложечкой.
Он нащупал металлическое ведро в темноте и посчитал это удачей и хорошим признаком: металлических ведер в век дешевого пластика в больницах уже почти не было. Мелко накрошив туда газет, ваты и прокладок, он аккуратно все перемешал. Мочалки решил приберечь напоследок.
В отделении установилась тишина. Лишь вдалеке на посту иногда хрипло скворчала старая лампочка. Иван замер у двери кладовки, прислушиваясь к каждому шороху. Ему казалось, что он четко слышит звук секундных стрелок на своих кварцевых часах. С каждой минутой тишина становилась все невыносимее. Адреналин в сосудах кипел, требуя выплеска энергии. И когда, наконец, где-то далеко раздался знакомый шаркающий звук, Иван даже испытал облегчение.
Он приоткрыл дверь и в щелку разглядел в сумраке сутулую фигуру с тележкой. Прыснув в ведро с мусором спирт, Иван поджег приготовленный кусок газеты и швырнул его туда же. Спирт мгновенно отозвался и вспыхнул желтовато-сиреневым пламенем, которое принялось жадно пожирать куски проспиртованного мусора. От прокладок и ваты повалил вонючий дым, и Иван с запозданием осознал, что о своей защите он не подумал. Ему пришлось слегка открыть дверь кладовки, и клубящийся столб дыма потянулся к щели. Иван снова выглянул и увидел, что уборщик уже стоит у палаты Вари. Еще мгновение и он зайдет внутрь.
Иван быстро добавил в ведро старых мочалок, для верности плеснув еще спирта. Поначалу пламя весело полыхнуло, но тут же затихло, сменившись густым противным дымом. Иван осторожно выдвинул ведро в коридор, а сам бросился к пожарной сигнализации, разбил стеклянную крышку и нажал большую красную кнопку. Секунда последовавшей тишины чуть не разорвала Ивану сердце, но затем эфир треснул от мощной тревожной сирены. «Бедные дети!» – виновато подумал Иван и бросился по палатам. Он мчался к Вариной палате, по дороге открывая двери других палат и крича:
– Быстро все выходим! Быстро!
Перед Вариной палатой в него врезался маленький худенький мальчик в майке и трусах. Он рыдал и звал маму. Иван подхватил его на руки, уже ощущая вонзающийся в живую ткань знакомый замораживающий холод. Не останавливаясь, он ногой выбил дверь в палату Вари и дико заорал:
– Чего ждем? Пожарная тревога!
Варя лежала на кровати. Глаза ее были открыты, взгляд устремлён в потолок. Склонившийся уборщик держал над ней поблескивающую сиреневым швабру, которая выглядела теперь как-то иначе. Легкий поток светящихся лучей струился изо рта Вари в сиреневую ловушку. Никто не обратил внимания на вбежавшего Ивана. Не раздумывая, Иван бросился к девочке. Оттолкнув уборщика, Иван забросил худенькое тельце на второе плечо и помчался прочь. «Получилось! Получилось! – ликовало в нем сознание. – Варька спасена!»
В коридоре уже началась суматоха. Дети, матери, медсестры носились в клубах дыма, и понять, что происходит было невозможно. Иван мчался по коридору, держа на плечах орущего мальчика и молчащую Варю. Он не мог видеть, как уборщик вышел из Вариной палаты и пристально уставился ему вслед.
Иван вбежал в процедурную и бережно уложил Варю на кушетку. Она была жива, но без сознания. Он сунул ей под нос нашатырь, и девочка вяло дернула головой. Сердце ее билось ритмично, хоть и слабо.
– Иван, это ты, – прошептала она. Мальчик в майке перестал реветь и с интересом уставился на Варю, посасывая большой палец левой руки. Иван нашел в кармане конфету и сунул ее малышу. Тот сменил палец на конфету и окончательно успокоился.
– Он пришел. Тот дядька. Он хотел меня съесть, – всплывшее воспоминание вызвало в девочке ужас.
– Нет, нет! Тебе приснилось! – Иван постарался, чтобы голос не дрожал. – Не было там никакого дядьки. Ты спала, когда я прибежал. Но ты не должна никому рассказывать обо мне, – он приложил палец к губам, – потому что меня тут не было!
– Хорошо, – Варя слегка улыбнулась и закрыла глаза.
– Как звать? – обратился Иван к малышу.
– Кирилл, – отозвался тот тонким голосом.
– Значит так, Кирилл! Отвечаешь за Варю, понял?
– Понял!
– Это секретная миссия и меня тут не было, понял?
– Понял! – глазенки у пацана засветились.
– Я пошел, а вы ждите медсестру, понял?
– Так точно! – неожиданно отозвался Кирилл, и Иван хихикнул.
В суматохе Ивану удалось незаметно проскользнуть в свое отделение. Он осторожно зашел в ординаторскую, лег на узкую кушетку у окна и мгновенно уснул.
Очнулся он от того, что кто-то тряс его за плечо и орал в ухо.
– Иван, подъем! Иван, очнись!
Иван со стоном повернулся на спину, ощущая, как затекли мышцы тела. Видимо, он всю ночь провел в той позе, в которой уснул. Вяло потянувшись, он увидел встревоженное лицо Петра Сергеевича над собой. Иван пошарил в кармане и вытащил зажигалку.
– Нашел вчера. Доброе утро! – спохватился он.
– Да, – медленно произнес Петр Сергеевич, – я уже в курсе, как виртуозно ты ею воспользовался.
– А что случилось? – Иван неумело попытался разыграть недоумение.
– Дурака не валяй, – глаза Петра Сергеевича потемнели, и от этого взгляд его стал жестким и злым.
– Я был должен, – тихо и упрямо сказал Иван.
– Ты сделал выбор, – также тихо ответил доктор. Он выхватил зажигалку и вышел из ординаторской.
Скандал по поводу происшествия в педиатрии был громким. Но в итоге, все сошлись во мнении, что это была проделка одного из подростков. Доказать, конечно, ничего не смогли, поэтому дело быстро сошло на нет и все забыли об этом через неделю. Варю перевели в другую больницу в отделение трансплантологии. Для нее нашелся донор, и операцию должны были провести в ближайшие дни. Ивана никто не заподозрил – ни Варя, ни Кирилл про него не рассказали. Уборщик исчез, во всяком случае, Иван не встречал его всю последующую неделю. Единственным огорчением для Ивана стало ухудшение отношений с Петром Сергеевичем. Вернее, и отношений никаких теперь между ними не было: доктор игнорировал Ивана. Но удивительное дело, стоило Ивану остаться где-то в помещении одному, как Петр Сергеевич заглядывал туда. Он бросал хмурый взгляд на студента и тут же исчезал. А однажды, когда Иван после тяжелой операции решил принять душ, ворвался в душевую, вытолкал голого Ивана в раздевалку и принялся орать на него:
– Пошел вон отсюда, идиот! Чтобы я тебя в душевой не видел! Дома мойся!
Лицо его при этом было безумным, от чего интеллигентный Петр Сергеевич выглядел ужасно.
– Вы трус! – не выдержал Иван, – трясетесь за свою шкуру! Вы должны людей спасать! А вы делаете вид, что ничего не происходит! Какой вы к черту тогда врач! – Иван не заметил, что повторил не только слова того старичка, но и его интонации. От этого лицо Петра Сергеевича странным образом вытянулось и сделалось растерянным. Он даже уменьшился в размерах, словно сдувшийся воздушный шарик. А еще через три дня Иван понял, что уборщик не исчез, не забыл и не простил.
В тот день он пришел чуть раньше восьми утра. В раздевалке было тихо и сумрачно, лишь кто-то вдалеке бубнил по телефону. Иван быстро разделся, аккуратно складывая вещи в металлический шкафчик. Такой имелся у каждого сотрудника, и целые ряды унылых потертых хранителей вещей тянулись внутри большого подвального помещения. Иван приготовился надеть штаны, как внезапно голос прекратил бубнить и громко спросил:
– А че такой дубак в раздевалке? Начальство совсем оборзело? Мало того, что в ординаторских из окон сифонит, еще и тут отопление ни черта не работает!
Иван ясно ощущал, что в раздевалке не просто тепло – в ней жарко. Он замер и сразу услыхал знакомое поскрипывание и шаркающие шаги. «Какого черта он эту телегу с собой таскает? – всплыла мысль. – Кого он обмануть пытается?» Шаркающий звук приблизился, и голую спину обдало морозом. Кожу стянуло, и Ивану показалось, что стоит шевельнуться, и она треснет между лопатками, обнажая позвоночник. Не поворачиваясь, он медленно натянул на себя штаны и рубашку, накинул халат и спокойно принялся застегивать пуговицы. Холод не прекращался. Иван двигался с трудом, будто разрывая оковы ледяного панциря. Сзади было тихо, но сомнений, что, повернувшись, он упрется взглядом в уборщика, у Ивана не было.
– Гоооотоооовься, – раздалось змеиное шипение за плечом, и Иван набрал сообщение маме: «срочно позвони, нужно свалить». Через 10 секунд телефонная трель раскатилась по раздевалке так громко и неожиданно, что Иван непроизвольно вздрогнул. Демонстративно выругавшись, он подтянул трубку к уху и с ленцой произнес:
– Да, мам!
– Я должна тебя отвлечь? – спокойно спросил мамин голос.
– Да, – с благодарностью ответил Иван.
Дважды повторять было не нужно, и мамин голос в монотонном режиме полился из трубки, в подробностях рассказывая предыдущие двести серий ее любимого сериала. Иван прижал трубку ухом к плечу и, невпопад мыча в ответ, собрался с духом, опустил глаза и развернулся. Ему казалось, что он готов ко встрече с уборщиком. Но тот стоял так близко, что Иван чуть не уперся ему в грудь. Он рассмотрел грязные пятна на одежде, заскорузлые короткие пальцы, голую гладкую кожу груди в вырезе медицинской пижамы. Хорошо, что при этом Иван мычал в трубку и параллельно запихивал вещи в портфель. Эта деланная занятость и спасла его. Изящно вильнув, он обогнул уборщика и отправился к выходу.
– Готовься! – снова прошипело сзади, но в этот момент в дверь зашло сразу несколько человек, наполнив шумом пространство.
– Пошел ты, – прошептал Иван.
С этого дня преследование стало постоянным. Иван натыкался на уборщика внезапно в самых неподходящих местах: в туалете, в кафе, в перевязочной, на оперативке. В конце концов, любой день стал делиться на две части: тянущееся жуткое ожидание встречи с уборщиком и эйфорическая восторженность после нее. Иван похудел и осунулся, глаза запали, кожа обтянула острые скулы, губы сжались в узкую обкусанную линию. Он передвигался по стенкам, старательно пряча взгляд в стопке медицинских карт. Выглядел он столь жалким, что даже Алевтина Марковна перестала цепляться к нему. Петр Сергеевич теперь старательно избегал студента, но при встрече смотрел странным изучающим взглядом. Иван не знал, преследовал ли и его уборщик: после сцены в душевой ему не хотелось общаться с бывшим наставником. И еще Иван перестал замечать визиты уборщика к пациентам. Люди в больнице не перестали умирать, но Иван ни разу за эти дни не видел, чтобы уборщик посещал кого-то. Он предположил, что монстр стал более изощренно скрывать свои действия.
К ежедневным встречам в коридорах отделений Иван уже даже привык. Он придумал оборонительную тактику – старательно пялился в истории или телефон и что-то весело мурлыкал себе под нос. Он проникал сквозь ледяное облако ненависти, исходящее от монстра, и это означало, что сегодня он выиграл. И Ивану все больше казалось, что он выдержит, переиграет монстра, и тот отстанет от него через какое-то время. Что он сможет и дальше спасать людей, но делать теперь это будет хитрее и осторожнее. Но с каждым днем давление преследователя усиливалось, а тактика его менялась.
Новым испытанием стал лифт. На следующий день, когда рабочая смена почти закончилась, и уборщик не появился, Иван ощутил слабую надежду, что монстр смирился с потерей Вари, приняв пожар за чистую монету, и преследование прекратилось. Он без приключений добежал до лифта и, уткнувшись в хромированные двери, расслабился. Лифт еще только остановился, а Иван уже осознал, что пойман в ловушку: на него пахнуло чудовищным холодом. Словно в замедленном кино двери лифта разъехались, и из него вырвалась снежная буря. Она скрутила вокруг Ивана ледяной кокон, и в этот раз холод был космическим, вызывая жгучую резь в почти оледеневшей роговице. Иван попробовал опустить глаза вниз, и тысячи острых осколков ледяной корки, казалось, вонзились в мякоть глаза, вызывая непроизвольные слезы. В мыслях у Ивана почему-то промелькнул сказочный Кай с его единственным несчастным кусочком льда в глазах, но все мысли тут же улетучились, как только двери разъехались полностью. Посередине лифта стоял уборщик с тележкой. Густая волна смрада пузырем выдавилась наружу и почти ощутимо толкнула Ивана в лицо. Запах разложения был настолько силен, что Ивану каждый глоток воздуха казался осязаемой плотной субстанцией. Держа взгляд на уровне пояса уборщика, Иван заметил, что на пижаме уборщика появились свежие багровые пятна. И даже старые дырявые шлепанцы были покрыты темными каплями. Три квадратных метра лифта с температурой замерзания крови, вонью сотни разлагающихся трупов и окровавленным монстром, вожделевшим всего лишь одного прямого взгляда, были тем личным адом Ивана, куда он должен был шагнуть добровольно. И он сделал этот шаг…