Читать книгу: «Убегать непросто», страница 12

– Едем? – спросил Денис, заведя мотор.

Из дневника И.Б.

Пришли белые. Пришел Колчак в Омск, и все изменилось. Ввели военный коммунизм. Мы теперь непонятно в какой власти, а я окончательно лишился всех прав. Комиссариата больше нет, а мне и не надо. Моих среди тех не осталось. Если бы не возраст, пошел бы учиться в фельдшеры, но не уверен, что потяну. Стала иногда сниться мне в своем платье, плачет, что не постирал его, когда клал. Я уже и не знаю, чему верить, может, и вправду тот свет есть.

Близко сошелся с нашим врачом. Петром К. Он открыто не распространяется, но он как раз из тех, кто Колчаку рад. У нас-то большинство еще за красных, да и слух прошел, что партизан вчера расстреляли показательно, так сочувствующих много. Семья у него на пароме погибла, за льдину зацепило. Двадцать человек как языком корова слизнула. Так что ему по ночам дежурства тже нравятся.

Мы сначала в шахматы играли, он меня все побеждал, а потом и спрашивать осторожно друг друга стали. Так и рассказал я ему однажды о своем тяжелом сердце. А он так усмехнулся нехорошо, блеснул из-под узких серебряных бровей глазами. «Ты, значит, кровопийцей был. А не скажешь…»

Слушаю я его, про то, как врачей прижимают, про писателей, значит, что уехали массово. Мол, вся интеллигенция покинула Россию, из чего будем дальше строить страну. А сегодня пришел и сказал мне, еле-еле слышно: «Церкви уничтожать будут. Не нужны они большевикам, смущать умы крестьянские». Честно сказать, я смутился. Сам я в Бога не сильно-то веровал, над бабкой больше смеялся с ее иконами, но знаю, как помогает в беду людям. Проститутки вон наши, из-под мужика вылезут – и туда же, молиться. Уничтожить! «Вера должна быть одна – в победу большевизма», – зачитывал мне Петр. И вот сижу сейчас, пишу и вспоминаю себя год назад. Спроси меня, кто я – отвечу, что большевик по крови, верящий в светлое, построенное вместе. А сейчас? Где правда-то?

Уже, кажется, и не знаю.

Глава 13

В номере царили советские времена. Серые, в крапинку от плевков стены, узкая кровать – одиночка, перестеленная свежими простынями и тумбочка со скрипучей дверкой, на которой было вырезано «квн-2002». От штор несло порошком, перебивающим свежий ветерок с гор. Видно было, что горничные изо всех сил старались поддерживать здесь презентабельный вид, но здание требовало основательного ремонта. Таким заинтересуешь разве что группу ностальгирующих бывших одноклассников, да безденежных. Они тут и квартировались. В коридоре, сдвинув столы, шумела компания студентов, репетировавших номер, но Денис не раздражался. Он лежал, уставившись в лампу на потолке.

«Китаец! Обращаюсь к тебе я, Денис. Ситуация затянулась, и затянула в себя огромное количество людей. У нас обоих нет выхода, есть тупик, в котором мы застряли. Я не верю тебе больше, и не верю, что завтра ты вернешь Алису.

Если ты не трус, давай встретимся один на один. Я готов отправиться в любое место и ответить за свои слова. Жду твоего звонка».

Совсем немного времени прошло с того момента, как он вышел в «Яр» за сигаретами и, поймав такси, исчез. Водитель, если и узнал его, виду не подал. Устало молчал, погромче включив радио.

«Основная новость на сегодня – похищение девушки Алисы. Нам удалось переговорить с начальником РОВД, Антоном Васильевым. Вот что он сказал».

Послышался неуверенный молодой голос. Антон явно стеснялся выступления. Или стеснялся того, что он говорит.

«Мы пока не можем огласить никакую информацию, в связи с тем, что следы девушки однозначно теряются в ннституте. Телефон также отследить не удалось. Сейчас у нас появилась зацепка, но говорить об этом в эфире я бы не хотел. Спасибо». Ведущая продолжила: «Ни с Денисом, ни с родственницей Алисы нам связаться не удалось, однако по сообщениям из соцсетей понятно, что поиски продолжаются. В последние часы появилось сообщение, что Алису видели в истринском районе с каким-то парнем. Официальное подтверждение отсутствует».

В этот момент Денис, нервно теребивший пиджак, вырвал пуговку. Она, конечно, сразу закатилась под сиденье, куда он не стал соваться.

«Робби Уильямс отменил все концерты в России…

Заплатив водителю требуемую сумму, он кинул на чай за молчание и вдохнул полной грудью. Как он любил это место! Еще в городе, но уже за его пределами, прямо у подножия сетки гор. Здесь, в стареньких корпусах, служивших пристанищем теперь для веселых компаний, прошло его лагерное юношество. Здесь была и первая сигаретка, и первое пиво, и жамканья по номерам. Он вырос и, несмотря на то, что через ручеек, в пятнадцати минутах отсюда выстроили четырехзвездные таунхаусы с деревянной крутой лестницей и соляной комнатой, он приезжал хотя бы раз в год на пару дней сюда. Теперь он приехал сюда не за спокойствием, а за спасением.

Пошел третий час, как он гипнотизировал телефон. Звонка не было. Сообщение в сети вызвало очередной взрыв от пользователей, ни к чему упоминать истерику Марины, хвала Богам, с ней Илья. Голова стала удивительно ясной, мыслей было совсем немного. Денис выстраивал речь, продумывал, что варианты встречи. Его не занимал запах макарон с сыром из одного номера и доширака с флешем из другого. Он не читал скабрезных комментариев вроде «Задолбали скрываться. Попахивает пиаром или сериалом». «Кажется, нас надувают! То в лес едут, то он драться собрался. Сказочник!».

Денис был предельно собран и мысленно повторял раз за разом: «Илья! Не приходи! Не являйся!». Ему не хотелось втягивать Марину в разборки, да и, он чувствовал, она будет мешать в переговорах. Если они будут, конечно. Она хорошая, но он устал от команд, устал от объяснений, от женского давления. Нужно поступить так, как подсказывает сердце, даже если риск больше жизни. А, чтобы услышать это самое сердце, нужно остаться одному.

Так и шло время медленно– медленно, словно в песочные часы попал камешек. Он вспоминал день, когда пост вышел в эфир. Как все было по-другому! Жизнь текла мирным ручейком, в котором сейчас он видел скуку, разбавленную Интернетом. Каждый день ходил одними и теми же тропами, садился в трамвай и шел в «Тре», пил кофе и смотрел «Тетрадь смерти». Слушал мамины наставления, смеялся над папиной неумелостью и злился, что так уныло живет. И вот сейчас он в водовороте событий, его бросило в самую середину реки. И что же? Оказалось, что достаточно было изменить привычные маршруты жизни, чтобы увидеть, как прекрасно все то, чем он обладал ранее. Он чувствовал теперь себя совершенно другим – и повзрослевшим, и неуверенным, как никогда до этого дня.

А тысячи и тысячи людей по всей стране, что поддерживают их? Часто, слушая новости о Москве или Питере, Денис думал, что маленький город – его наказание, что рождение в этом городе тормозит его жизнь. Оказалось, что тормозит он сам себя, Ограниченным мышлением в неограниченном информационном пространстве! Теперь город представлялся ему широкой дорогой, уютной колыбелью. Целый город был его домом, каждый готов помочь! Вот и на рецепшне с него не взяли денег, администраторша сердито оттолкнула карту и отправила в номер. Конечно, разболтала сразу же, и уже трижды горничные предлагали то поесть, то одеяло, но как же это приятно – ощущать заботу. И как же, черт возьми, все просто – чтобы стать чем-то и кем-то – необязательно ехать далеко. Не место наводит порядок в твоей голове…

Денис не включал в комнате свет, но от месяца, глядевшего полным боком в окно, в комнате было светло. Когда он совсем отчаялся в своей затее, завибрировал телефон.

– Через два часа в десяти минутах от корпусов. Там, где большой дуб.

Денис впустил воздух в легкие. Началось.

«Не забудь надеть штаны потеплее, ночь не теплая», – сказал ему Рафаэль, покачиваясь на луне.

В этот момент, в одной из новостроек центра города, Марина смотрела в глаза одному из своих бывших коллег. Полураскрытые губы, чтобы чуть блеснули белые зубы, ресницы, намазанные по-девичьи густо и брючки, чуть утянувшие попу.

– Знаю, что у тебя есть возможность распечатать для меня список сотрудников отделения. Я не хочу вмешивать полицию в свои подозрения, а они пока подозрения. Может, тебе самому не нравится кто-то из тех, кто работает сейчас там?

На широком лбу проступили капельки пота. Коромыслов или, как его называли весьма точно, Крысов, был откровенным трусом с легкой любовью к флирту. Он ушел из их компании, когда начальницей отдела стала леди Алла. Это место прочили ему, и по годам, и по выслуге лет, но Алла столь решительно убедила директора своим резюме, что тот сдался без боя. В конце концов, незамыленный глаз еще никогда не вредил производству, сказал он коллегам, не глядя на Крысова. Увидев ее впервые в коридоре, с округлым задом и в узких очках, он уже представлял, как будет звать ее в свой кабинет с докладом. И доклад этот, может, быть, пройдет прямо на его коленях… Мужское уязвленное не снесло смены ролей и после первого же вызова на ковер он уволился. Марина, не раз ловившая на себе липкий взгляд Крысова, с удовольствием выбросила его стул и стерла все файлы. А пригодился.

– Я… Я даже и не знаю…. Наверное, могу, но, сама понимаешь, и не могу тоже….

В большой комнате, скудно обставленной самым необходимым, хотя и дорогим: домашним кинотеатром, кожаным диваном, стеклянным двухъярусным столиком, не чувствовалось вкуса. Здесь было едва ли уютнее, чем в дорогой гостинице. Ни единого пятнышка на ламинате, ни пылинки на выкрашенных в персик стенах. Работа Крысова в больнице наложила на него определенный отпечаток, видимо. Марине очень хотелось отодвинуться подальше от этих беспорядочно шарящих в поисках переключателя рук, но отступать было нельзя. Крысов и боялся, и сознавал свою власть над этой красивой женщиной, впервые смотревшей на него, а не вбок, как она делала раньше. Он уже прикидывал, что можно будет позвонить начальнику и выйти завтра попозже, а сегодня вдоволь… В ягодицы впилось острое, и он вскрикнул. Сладострастное выражение лица сменилось гримасой боли, и кривые два зуба справа блеснули в раскрывшейся пасти. Марина чуть не прыснула. Она-то видела, как все это время гримасничавший Илья сунул ему ножницы, которые притащил из кухни.

– Что-то случилось? – участливо спросила она, взяв его за колено.

Он держал в руках маникюрные ножницы, не покидавшие верхнего ящика в кухгарнитуре, и с нескрываемым удивлением их рассматривал. Толстые пальцы с белоснежными ногтями дрожали.

– Нет, ничего. Я сейчас, только список распечатаю. Буду премного благодарен, – и он широко улыбнулся, вновь обнажив два кривых, растущих отвернувшись друг от друга зуба, – если Вы приготовите чай.

Кухня была справа от спальни, где, по-видимому, у него стоял компьютер. Славировав между посудомойкой и стиральной машиной, Марина добралась до плиты и зажгла газ. В шкафчике нашлось невиданное количество чаев: с малиной, чабрецом, бергамотовый, китайские пуэры, индийский слон и еще что-то с японскими иероглифами зеленого цвета.

– Маття, – понюхав, вслух сказала Марина.

– Что? – гулко крикнул из спальни Крысов.

– Любит товарищ мочи хлебануть, заметно, – прокомментировал Илья.

– Ничего – ничего, занимайтесь. Люблю поболтать сама с собой, – сделав злые глаза Илье, промурлыкала Марина.

Бросив в заварник бергамота и немного мелиссы, Марина залила травы кипятком. Хоть и сволочь, а в чае толк понимает. Нашла печенье, нарезала колечко «черкизовской» и немного «пошехонского», сложила на поднос с нарисованными синим графином и, покуда хозяин не подавал жизни, тихонько спросила:

– Илья, так и не скажешь, где он?

Ответа не последовало и, одернув узкую блузку, она отправилась обратно в комнату. Оказалось, что Крысов уже расположился на диване. Оттого, что он откинулся на спинку, беременное пузо под рубашкой выкатилось наружу, а второй подбородок явно обнажился, напоминая мешок у цапли. Осторожно поставив поднос на столик так, чтобы согнуться посильнее, она снова присела на диван, прижавшись коленкой к его ноге.

Если айтишники не соврали, то сообщения отправлялись с компа, что стоит в регистратуре. Значит, сделать это мог тот, кто работает там. Вряд ли хрыч знает о том, что на самом деле происходит между сотрудниками, такое ему никто не откроет, но список сотрудников и время поступления на работу, а уж тем более, зарплаты, могут сказать о многом. Крысов подал ей список, и уже взял ее за свободную руку, приговаривая:

– Не выдавайте меня, дорогая, не выдавайте. Это обойдется мне очень дорого, я итак пожертвовал для вас своей репутацией. И я очень рассчитываю на то, что вы понимаете, как сложно мне было поступиться своими принципами, дорогая…Я считаю, что.. – он понизил голос и приблизил лицо к ней, обдав ароматом клубничной жевательной резинки, – что плата должна быть равна услуге. Но в нашем случае это даже не плата, а взаимное удовольствие… – Он совсем тихо что-то зашипел, пристраивая руку на ее бедре.

Марина внутренне сжалась и закрыла глаза. Как же это противно! Рука заползла под блузку и уверенно двинулась наверх, но через секунду шепот прекратился вместе с движением. Он вскочил с дивана и заорал:

– Черт ты их разбери!

По стенам, по благородно выровненным стенам, выкрашенным краской, стоимость одной банки которой превышала десять тысяч рублей, текли потоки горячей воды. Она хлынула водопадом, словно наверху три инженера Щукина открыли во всю мощь три своих душа и оказались за дверью. Забыв об амурных делах, босой и разъяренный, Крысов вылетел к соседям, оставив Марину собирать рассыпавшиеся по дивану листы. Не дожидаясь аварийки, она покинула дом и уже в машине дала волю смеху.

– Неужели ты думала, что такой беспелюха²⁵ тебя щупать будет безнаказанно? – довольным тоном спросил Илья.

– Я знала, что ты чего-нибудь подстроишь, злой дух, но чтоб соседям трубу пробить – это, конечно мощно! – давилась от смеха Марина.

– Пусть делом займется, а не баб осматривает. Ладно, – посерьезнел Илья. – Торопиться нужно. Мне к Денису надо, чую, надо прям. Если что, к бате езжай Денисову, там встренемся. И это. Береги себя.

В тишине еще не заведенного мотора Марина слушала свое сердце. Почему-то оно билось быстрее, чем стоило бы. И совсем не от страха.

Из дневника И. Б.

Виделся с партизанами. Передавал еду, уходят на восток, ближе к Зыкинской деревне. Спросил у них, во что верят. В светлое будущее.

Это меня по старой памяти попросили. Колчаковцы бушуют сейчас, у большевистских провизия закончилась, прислали нескольких. На тебя, мол, никто не подумает, ты давно сам по себе. Ирония, конечно, что под самым носом у бывшей службы спрятались – в подземке у хореографии, рядом с либмановским домом. Сзади там арочка есть,в нее шухнулся, и в подвальчик попал. Танцулечки об этом знать не знают, так что бояться было некого.

Они меня встретили безрадостно, у одного даже револьвер был. Волки и волки. Глаза светятся подозрением, бороды как у стариков и рванина на них страшная. Я им сверх принес еще оставшегося от дежурства супа вчерашнего, что девки не подъели, так они даже поссорились, кому больше достанется. То ли я себе представлял, когда повстречался с Зиной?

«Сказывают, ты от партии оторвался?» – спросил меня один, с рваным ухом. – «Кажется, думаешь еще, на какую сторону выгодно податься?»

Тут я почувствовал, что они думают еще, не пристрелить ли меня. Не покончить ли с этим прямо сейчас, мелькнуло. Потом решил – буду честным. И рассказал им про тот вечер, после которого изменилось. Как искал я правды и не нашел. Разве может человек с раной в груди воевать? Он уже отжитый материал. Что и последнее отбирают у народа – веру в Бога. Некому верить, то белым, то красным, каждый ищет себя, а правду никому не ищет. Я горячился все больше и больше. Накопленное дало наконец выплеск, и я забыл об осторожности. Мне уже все равно было – пристрелят или не пристрелят.

Да только неожиданно получилось. Этот, с рваным ухом, вперед выступил и руку мне протянул. «Недолго ты, паря, проживешь с таким сердцем. Но, если что, знаешь, где нас искать».

Нет мне места нигде. Хоть к полякам иди, в орган дуй.

Глава 14

Ночь грела уже по-весеннему, сонно источая тепло сквозь последний загородный снег. Денис вышагивал по сугробам, не ощущая, что вычурные ботиночки запустили внутрь воду. Холода он тоже не чувствовал, только застегнул пуговицы на все две пуговицы. Телефон остался в номере, студентики уснули, набушевавшись, а дежурная горничная тихо спала под «Танцы». Никем не видимый, никем не замеченный, незнакомый в темноте никому из случайных куривших пьяненьких. «Как Илья прямо», – усмехнулся он. Дорожка вывернула в сторону от корпусов, к горам. Он не видел, куда ступал, иной раз проваливаясь по колено. Иногда слышался хруст снега, иногда далеко-далеко, как из другой жизни, раздавался хохот толпы, луна пропадала, в надежде что хоть сегодня ночью не придется маячить, но затем вновь выныривала из-за рваных облаков. В голове не было мыслей, только боязно было не выйти на верную тропу. Жалко будет умереть, плутая по горам. Но душа была спокойна, присутствие Ильи темяшилось позади, и он шел, подталкиваемый на верную дорогу.

У подножия горы, там, где тайга начинала робко властвовать редкими деревьями, меж толстых стволов прыгали огоньки. Прибавив шагу, Денис отправился туда. Наконец стал ощущаться холод, кончики пальцев подморозило. Он пустился бежать в надежде, что движение согреет промокшее тело. Тело приближалось к костру.

Костер развели помощники, сидевшие неподалеку в машине. Он взял с собой троих, на всякий, если придется исчезать. Но мальчишка пришел один, как и обещал. Бежал в дурацком, летнем костюме. Шэнь не признавал европейских пиджаков, столь ненужных в этом климате. Сам он надел шапку потеплее и расписные валенки с бисером, вышитые женой Деминга. Он не пошевелился, когда Денис припустил рысью, только ладошки от костра стали горячими.

Почти вплотную приблизившись к костру, Денис увидел мужчину лет тридцати пяти. Огонь высвечивал чуть сощуренные глаза, придавая им вид матерого волка. Руки он держал низко над огнем, почти соприкасаясь, но, казалось, не испытывал при этом дискомфорта. Валенки блестели синими и пурпурными цветами, отражаясь в искрах пламени. Весь он был собранный, подтянутый, статный. А он-то себе представлял жирного обрусевшего китайца!

Денис встал напротив Шэня и без боязни посмотрел ему в глаза.

– Здравствуй.

– Хитрость жизни состоит в том, чтобы умереть молодым как можно позже. Ты, похоже, совсем наивен, Денис, – Шэнь чуть приподнял брови и, не разжимая губ, улыбнулся. Затем, не поворачиваясь, вполголоса отдал приказание. – Дайте ему что-нибудь накинуть, а то он еще до начала разговора рухнет.

– Я не замерз! – гордо сказал Денис, почувствовав, что волосы превратились в сосульки.

«Почему ты не имеешь привычки заткнуться вовремя?», – спросил Илья. Он превратился в свою миниатюрную копию и уселся на правом плече. – «Тебе не надо, так хоть я погреюсь!»

Шэнь рассматривал его, так и не встав, и Денису стало неуютно. Он надел валенки и куртку явно с чьего-то плеча, в которой руки утонули. Но стало действительно теплее, и он перестал дрожать.

– Так зачем позвал ты меня, Денис?

Вдох. Выдох. Будь серьезным. Без книжных речей.

– Ты посчитал, что твоя честь запятнана. Я пришел, чтобы драться. Если захочешь, умереть. Я считаю, ты не прав, что вмешиваешь женщин в мужские дела. Мы должны сами разобраться.

Шэню стало смешно. Какой смелый этот мальчишка. Пришел в лес, ночью, один, совершенно не зная, что его ждет. И драться!

– И на чем ты предпочитаешь драться? Мечи? Пистолеты? Ножи? Может, кулачные бои?

– На чем скажешь. Но у меня условие – я хочу, чтобы с Алисой все было в порядке, – твердо сказал Денис и добавил, – а если ты знаешь, что с моей мамой, то и с ней пусть все будет в порядке.

– Как же я тебе дам гарантии, если ты умрешь? А? Не подскажешь?

Шэнь двинулся с места и пошел вокруг костра, приближаясь к Денису.

– На что ты рассчитывал, придя сюда? Что я смилостивлюсь, отдам девчонку, и все пойдет по-старому? Или, может, что мы устроим здесь бои на клинках, подобно самураям. И я дам тебе проткнуть себя, после чего последним моим приказанием будет отпустить девчонку и дать тебе много золота? Мальчишка, глупый мальчишка, ты не видел жизни, не знал ее и не нюхал, оттого так смело и спешил сюда. Во что ты верил? Несчастье входит в ту дверь, которую ему открыли, и ты открыл ее самостоятельно. Ты не задумывался о последствиях, и они настигли тебя. Как думаешь, сколько потребуется времени твоим подписчикам, чтобы забыть об этой истории? Сколько времени они будут разыскивать бесследно пропавшего Дениса, обнаружившего видео, где его девушка отдыхает с другим на море? Я, пожалуй, подпишусь на несколько групп, чтобы наслаждаться тем, как изменится настроение толпы, для которой ваша любовь станет чушью. И я с наслаждением буду подогревать тех, кто зальет вас ушатам грязи. В рот входят болезни, изо рта – катастрофы. И ты сам – катастрофа, Денис.

– Правда? Ты так думаешь? А если наоборот? Ты заражен болезнью. Болезнью тщеславия, которая принимает на себя все, что есть в этом мире. Что тебе мешало пролистать эту картинку также, как ты пролистываешь миллион новостей в день? Что мешало тебе улыбнуться или просто закрыть фото, равнодушно запив его стаканом воды? Не знаешь, а? Я отвечу. Твоя гордыня, твое тщеславие, твое высокомерие. Ты, человек в валенках, вдруг ощутил в себе желание обидеться за весь Китай, ответить за каждого, вспомнить о религиозном розжиге. И, может, глупая, но все же, шутка, превратилась в бомбу для твоей скучающей гордыни. Ты развел костер и бросил в него канистру с бензином. Ты, а не я.

Шэнь дернул щекой, но промолчал. Губы сжались в плотную нить, он придвинулся вплотную к огню. Денис, распаленный, говорил все громче, и ноздри его вздувались, подобно быку на корриде. Он сел напротив, вскинув руки к огню.

– Знаешь, ты мог бы признать, что неправ. Хотя бы сейчас, пока мы вдвоем, признай это. За мной, – Денис невольно оглянулся, – армия. Они готовы разорвать тебя за то, что ты похитил невиновную девочку в угоду своей обиде. Та армия, за которую борешься ты, даже не подозревает о нашем конфликте. Зачем тебе, зачем это? Глупец ты, а не я!

Шэня передернуло, несмотря на теплую одежду, кожа вспухла от морозных иголок. Блеск в глазах мальчика заставил его съежиться, он хотел, но не смог заставить себя перебить его. В этом мальчике он вдруг разглядел себя. Себя, того сына, что объявил матери о свободе. Того Шэня, что смог взбунтоваться против старших, отстоять себя. Но теперь бунтует не он, время делает круг.

– Ты хотя бы осознаешь, насколько ты в невыгодном положении? Мне стоит только махнуть рукой, и тебя разорвут на части. Твоя армия не успеет и на клавишу нажать, – насмешливо сказал он и сам почувствовал, как фальшиво это прозвучало. Все рушилось. Стена, которую он возвел, уже пробита.

Денис смахнул с лица снежинки, тысячами летящие с неба. Он знал, что было глупым приходить сюда одному. И все-таки он верил в чудо, в себя, в то, что сможет преодолеть то, что происходит.

«Решил поиграть в героя?» – спросил откуда-то голос Ильи.

Глаза Шэня непроизвольно расширились. Волк увидел добычу, что собирается съесть его самого. Денис обернулся и ошалел. На равнине, что секунду назад еще замерзала от нежданной вьюги, стояло, по меньшей мере, человек пятьсот. Офицеры, в штатском, да просто мужики. Все они были вооружены: кто саблями, кто ружьем, а кто просто палкой. Одеты они были в летнее, парочка мужиков босиком, а глаза светились неземной жаждой. Они стояли тихо, явившись с того света, чтобы найти правду. Над ними возвышался всадник на коне, в котором Денис узнал Илью. Сейчас он выглядел взрослее, на нем было пальто не по плечу, и шапка с красной звездой. Строгое лицо и сомкнутые брови. Он готов.

Карман Дениса оттянуло что-то тяжелое, опустил руку и нащупал пистолет. Пистолет! В секунду он наставил его на Шэня, который тут же превратился из волка в шакала, загнанного в угол. Из машины выскочили трое.

– Свистать державных наверх, – непонятно скомандовал Илья, и армия устрашающе-молча двинулась на головорезов, преградив им путь. «Смотри, смотри, у них вместо глаз пустота», – прошептал пискляво один из помощников Шэня.

Сам Шэнь уже оправился, и всикинулся на Дениса, несмотря на то, что тот крепко держал револьвер.

– Давай, пристрели меня. И никогда не узнаешь, где девчонка.

– Я думаю наоборот, – сказал Денис и нажал на курок.

Шэнь зажмурился.

– Старинная русская игра, в которую ты выиграл в этот раз, – Денис почти не думал, что говорит и делает. Все происходило слишком быстро.

Он только краешком сознания цеплял, как Илья спустился с лошади и кричал на пленных дружков Шэня, пока армия безмолвно окружила их, не страшась усиливающегося снега.

– Второй раз может и не повезти. Предлагаю сдаться.

Шэнь закрыл глаза. В нем шла тяжелая работа. Он боролся с собой. Слишком велико унижение. Он почти потерял сознание от напряжения, но услышал голос парня.

– Телефон. Ответь, – потребовал Денис.

Медленно, глядя прямо в глаза врагу, достал Шэнь из кармана смарт. На экране светилось лицо сына.

– Да, Роман.

Сын затараторил, как делал всегда, провинившись.

– Папа. Отец. Не наказывай Ивана, это я, все я придумал! Пожалуйста, папа! Мне стало жалко Дениса, и я забрал ее, выкинул в «Перьях»! Ваня просто подчинялся моему приказу, не надо, не наказывай его семью, пожалуйста! Она не знает, кто ты и что было, она не выдаст. И Иван не выдаст, папа!

– Роман, мы поговорим об этом дома. Сейчас я не могу разговаривать, – не сводя глаз с револьвера, который завораживал беспощадностью, сказал Шэнь.

– Погоди, погоди, пап! Тут тебя этот ждет, ну из Китая, который. Пока в кабинете сидит, бумаги читает.

– Я приеду, и мы обо всем поговорим. Если что, я люблю тебя, сын, – собрав в кулак остатки самообладания, сказал Шэнь.

Денис стоял, не дрогнув ни мускулом. Лицо его преобразилось, черты лица стали острыми, глаза выдавали ненависть и презрение.

– Ты слышал? Алисы у меня нет. Сын постарался. В меня растет, решительный, – криво улыбнулся Шэнь. Вся фигура его выглядела жалкой, такую только добивать.

– Мама. Где мама?

– Да оставь ты меня в покое, у меня только девчонка была, и с той проблем оказалось больше, чем надо! – Шэнь сорвался на крик.

Палец дернулся, и Денис нажал на курок. Щелчок.

– Видишь, я не вру. Я сказал правду, нет ее у меня, – уже тихо сказал Шэнь, и Денис ему поверил.

Опустив револьвер, он встал на одно колено. Вьюга бушевала уже по-настоящему, и костер потух, утомленный безудержным ветром. Денис склонил голову и сказал:

– Я прошу у тебя прощения, неизвестный мне человек. Прости меня, если причинил тебе боль. Я не хотел и то вышло случайно. Прости меня, от всего сердца.

– Уходи. Уходи и не возвращайся. Уходи! – страшно закричал Шэнь, перекрывая отчаянный вой ветра, рассыпавший войско Ильи.

Шэнь пятился назад, лицо его исказилось жуткой мукой, словно Денис плеснул соляной кислотой. Шапка слетела с него, и волосы рассыпались, закрывая лицо, налипая на глаза. Он не мог испытать большего унижения, чем в эту минуту, когда победивший его парень вдруг просит прощения. Перед глазами вставали призраки, и призраки эти были страшнее молчаливой армии. Призраки разбитых надежд, призраки тех, кого он однажды разрушил. Он отступал все дальше в темноту, в надежде, что клеймо униженного перестанет жечь остальные чувства в душе, но ощущал лишь боль, бездну боли. Сын, его сын встал на сторону мальчишки! Шэнь взвыл, тревожа сон голодных волков, вцепившись себе в волосы. Все кончено. Он проиграл.