Читать книгу: «Злая, злая планета», страница 10

– Нет, что ты, – ответила Юля, быстро взглянув на меня.

– Эли, как ты?

– Нормально, – ответила та. – Идите, не волнуйтесь за меня.

– В воду упал корабль, – сказал я. – Недалёко от берега. Мы хотим попытаться достать его. Может, получиться продуть двигатель, или ещё что-то, не знаю…

– Далеко? – Спросила Элиафе.

– Пока не знаю, может, полкилометра…

– Как ты найдёшь его, Эндрю?

Такая очевидная мысль до сих пор не приходила мне в голову. Действительно, поиски могут занять очень много времени.

– Не знаю, запрягу всех парней…

– Дельфины, Эндрю. Ты все так же недооцениваешь их. Почему же ты никак не поймёшь, что они истинные хозяева этого мира?

– Он во все это не верит, – улыбнулась Юля. – Скептик. Я пыталась его переубедить.

– Ты знаешь, что означает название планеты на лигуреме? Рэввен – это «дельфин». Эти животные есть во Вселенной только на двух мирах. Эллигуумы не знали, как их назвать, ничего подобного они не встречали, и они окрестили чудесных животных именем – «рэввен», что переводится как: «молчащий» или «лишенный речи». Кар-рэвен – это значит: «молчащий разум».

Вытянув руку, она пошла туда, где слышала мой голос. Я поспешил к ней.

– Просто попробуй понять, Эндрю, – сказала она, взяв меня за руку. – Попробуй представить, когда снова встретишься с дельфином, что это существо знает и понимает в сто, а может в тысячу раз больше, чем ты. Он понимает тебя лучше, чем ты сам понимаешь себя. Может, поэтому они молчат. Этот народ был властелином мироздания за десятки, сотни тысячелетий до нас. Они достигли пределов, они познали мир до самых его основ. И они ушли.

Элиафе, легко касаясь кончиками пальцев предметов, отошла, скользнула к сумке и достала непроницаемые чёрные очки. Надела их на свои страшные, пустые глазницы и решительно сказала:

– Я иду с вами. Ребёнка занесём Эммерсу.

Спорить было бесполезно, мы и не стали. Элиафе, в своём коричневом платье до пят, с длинными рукавами и капюшоном, пошла впереди, неся ребёнка. Оставив малыша на попечение друзей, мы пошли к океанологической станции. По пути к нам присоединился Анри, с виноватым видом объяснивший, что передал пост Батисту, у которого нога болит. Александр и Петер уже были на пирсе с кучей водолазного оборудования. Элиафе вышла к пристани, опустилась на корточки и коснулась рукой поверхности воды.

– Кто поплывет за ними? – Спросила она.

Я было задумался, но вдруг меня осенило.

– Эй, Пит! Что ты там говорил насчёт Мари?

Он сразу все понял и был таков, только в воздухе повис его возглас: «я сейчас!»

Вскоре он вернулся и вёл за руку Мари, сжимая её шестипалую ладонь в своей. Мари поздоровалась с нами, тряхнув светлой головой, метнула в меня взгляд лучистых голубых глаз.

Я протянул ей акваланг, приветливо улыбнувшись.

– Мы будем искать утонувший корабль, – сказал я, обращаясь к ней. – Ты поплывешь впереди, поведёшь нас. Сделай так, как скажет тебе Эли.

Тем временем, Элиафе спустилась по каменным ступеням к самой воде и вдруг тонко, пронзительно засвистела или запела, трудно сказать, и странный гортанный крик её, подхваченный ветром, полетел над морем далеко-далеко.

Не прошло и минуты, как рядом с пристанью вынырнули из под воды, с радостным визгом, два дельфина. Они подплыли к протянутой руке Элиафе, и стали тыкаться в неё мордами, а она стала гладить и ласкать их. Потом она что-то шептала им, приблизив голову к самой морде одного из дельфинов, достала из складок платья что-то белое, похожее на кубики рафинада и дала дельфинам есть. Они отплыли от неё и принялись кувыркаться и прыгать в воде, радостно визжа. Элиафе повернулась и поманила Мари к себе. Та пошла к ней.

– Знаешь Буна? – Спросила она.

– Конечно, знаю, – улыбнулась Мари. – С белым пятнышком над глазом. Он мой лучший друг.

– Верно. Он вожак. Он поведёт вас к кораблю. Мари, когда сойдёшь в воду, садись на Буна. Остальные держитесь крепче за плавники его друзей. Поездка будет быстрой.

Элиафе поднялась, что-то протяжно крикнула дельфинам, на неведомом наречии, но те её отлично поняли и разразились счастливым кудахтаньем, принявшись подпрыгивать и бить плавниками о воду. Наблюдая за всем происходящим, мне оставалось только дивится, сколько всего я не знаю о мире.

Я помог Мари надеть баллон, застегнул лямки. Мы надели ласты и по очереди нырнули в воду. Я почувствовал, что в меня ткнулось что-то холодное, мокрое и гладкое, и увидел дельфинью морду, глядевшую на меня умильными глазами. Дельфин сам подплыл под меня, так что мне оставалось только взяться за плавник и он сразу же понёсся вперёд, почти у самой поверхности, иногда подпрыгивая над волнами, как самый совершенный водный скутер. Я сразу потерял направление и мне сложно было сказать, куда дельфин плывет.

Вскоре он неожиданно нырнул, глубина под нами была большая, несколько минут мы погружались, а потом я увидел на сумеречном дне какую-то тень, силуэт. Я понял, что это и есть затонувший космический корабль, но приближаясь к нему, заметил, что он гораздо меньше, чем показался мне в прицеле деструктора.

Это не бомбардировщик, хотел крикнуть я, но вспомнил, что нахожусь под водой.

Это был шаттл.

Догнав остальных, я увидел, на что они смотрели – мой выстрел пришёлся в правый борт шаттла и в нем зияла огромная пробоина. Было повреждено крыло, правый стабилизатор, кабина, несомненно, была затоплена. Спасать этот корабль не имело никакого смысла – он никогда больше не полетит в космос, и здесь, на мутном дне, в заросшем водорослями иле, он нашёл свою могилу.

Что ж, попытка не пытка. Делать здесь больше было нечего, и я махнул рукой ребятам, приглашая возвращаться. Мы двинулись к поверхности, но вдруг меня неожиданно что-то сильно толкнуло вбок. Я резко повернулся и увидел дельфина.

– Эй, ты чего? – Воскликнул я.

Но дельфин продолжил мягко подталкивать меня мордой.

– Ладно, – сказал я и решил послушаться его.

Дельфин толкал меня обратно к кораблю. Я увидел маленькое белое пятнышко над его правым глазом.

– Чего ты хочешь, Бун, корабль погиб, там ничего нет!

Едва я это сказал, как меня озарила простая мысль:

Экипаж! Дельфин хочет сказать, что на борту есть выжившие!

Я стремглав ринулся обратно, а моя команда, внимательно за мной наблюдавшая, поспешила следом. Кислород уже кончался и надо было торопиться. Осторожно забравшись в пробоину, мы зажгли фонари и стали пробираться к кабине управления через разрушенный отсек.

Мы обнаружили в кабине всего двух сиксфингов, одного на месте командира, другого в кресле второго пилота. Мы обыскали корабль, но больше не нашли ни одного члена экипажа. Оба уцелевших были в скафандрах для открытого космоса, в которых кончился кислород и система погрузила пилотов в гибернацию, но они были живы и, судя по всему, здоровы. Режим гибернации мог действовать две недели, если система не могла получить кислород из окружающей среды. Но космонавты находились в воде и вряд ли им что-то грозило до тех пор, пока в скафандрах не сели бы батареи. А за это время они двадцать раз бы очнулись.

Дружными усилиями мы извлекли пилотов из кабины, Анри не без труда удалось разблокировать внутренний люк шаттла. Дельфины кружили вокруг нас, не уходя и когда мы вытащили космонавтов, они подплыли к нам, чтобы помочь. Это было кстати, и мы вскоре добрались до берега, не забыв поблагодарить наших добрых, смеющихся помощников.

На берегу мы отнесли пришельцев в медицинскую палатку и принялись возвращать их к жизни. Ребята-медики выгнали всех посторонних, мы разошлись кто куда, но вскоре меня нашёл Анри и с потерянным видом предложил идти с ним, сказав, что космонавты пришли в себя, и что Кирсанов собирает руководство.

– Кто эти пилоты? – Спросил я. – С какой стати нам с ними говорить? Они теперь военнопленные.

– Сам увидишь, – буркнул Анри. – Они не простые военнопленные. Пошли, нас ждут.

Я вошёл в палатку и застал там всех руководителей штаба.

Юля стояла в тени у входа, рядом с двумя девушками-медиками; Кирсанов и Александр сидели на раскладных стульях у дальней стены, рядом с умывальником и шкафом с медикаментами; Дима стоял у окна, в изголовье двух сдвинутых операционных столов. На столах лежали пилоты, в скафандрах, но без шлемов, с подложенными под голову подушками. Анри прошёл к окну, я остался с Юлей, шепнув ей:

– Кто они?

Она взглянула на меня, скорчила гримаску, выражающую крайнее изумление, и поманив меня, пошла к столам, где лежали пришельцы. Одним был незнакомый, престарелый сиксфинг, а другой… увидев второго, я утратил дар речи.

Это была Роза Гудманн.

Она была ещё очень слаба после гибернации и пережитого шока. Повернув ко мне голову, госпожа Гудманн прошептала:

– Они сказали, это вы стреляли в наш корабль, – у меня екнуло сердце, но она сказала, уже совсем тихо, – вы спасли нам жизнь.

И её серые, строгие глаза наполнились слезами.

– Роза, – улыбнулся я. – Вы ничуть не изменились. Умеете же вы появляться в неожиданных местах! И как вас только угораздило?..

– Потом… – и Роза опустила голову на подушку.

Девушки-сестры зашикали на нас и стали выгонять из палатки.

– Им нужен отдых, хотя бы несколько часов.

– Кто же второй? – Спросил я, когда мы вышли из палатки.

Юля переглянулась с Кирсановым. Тот посмотрел на меня.

– В жизни не угадаете, – сказала она. – Это фельдмаршал Анвог Зан-Маррасоун. Бывший верховный главнокомандующий Императорскими Вооруженными Силами. Тот самый, который проиграл войну за Каррэвен.

Известие, мягко говоря, шокирующее.

– Что? – еле выговорил я. – Командующий? Но… что он здесь делает? Да ещё в компании с Гудманн?

– Мы тоже в шоке, – кивнула Юля. – Что ж, придут в себя, тогда, наверное, все и выясним.

– Значит, это был не налёт, – вздохнув, протянул Александр. – Это была погоня… но почему бомбардировщики, а не истребители?

Вопрос остался без ответа. Между тем уже вечерело, и я вспомнил, что пора готовить Костры.

– Пошли, что ли? – Спросил я у Анри.

Тот кивнул.

– А мы тогда в лагерь, – Кирсанов хлопнул Александра по плечу. – Надо оценить ущерб, начинать уборку.

– Я за ребёнком, – сказала мне Юля.

– Ладно, – сказал я. – Тогда увидимся на берегу.

И мы с Анри зашагали на пляж. Тот всю дорогу смеялся, бегал вокруг меня, поднимая валяющиеся на берегу ракушки и восхищаясь ими, без умолку болтал, как и всегда, рассказывая мне все, что происходило сегодня интересного и не очень. Я только улыбался, изредка вворачивая какое-нибудь словцо в качестве ответа, чем Анри вполне удовлетворялся.

– А тебе окунутся не помешает, – сказал вдруг он, посмотрев на меня. – Да и переодеться.

– У меня только эти шорты, – сказал я и махнул рукой, отвлекая Анри от этой темы.

Он улыбнулся и легко повёл разговор в другое русло, то есть в болтовню ни о чем.

На берегу уже вовсю орудовала сегодняшняя смена по кухне. В воздухе разносились разнообразные вкусные запахи, слышен был негромкий говор людей, иногда перемежаемый смехом, кто-то из ребят начал собирать хворост не дождавшись нас, видимо подумав, что мы заняты.

Мы подошли к Большому Костру, там несколько человек уже ставили шалашиком высокие ветки. Девушка с длинными тёмными волосами и веселым взглядом искрящихся синих глаз, завидев нас, побежала навстречу с криком:

– Анри! – И повисла у него на шее. – Я тебя везде искала, а потом встретила Элиаф на дороге в деревню, она сказала, вы искали тот корабль?

– Салют, Лена! Пойдём, я все тебе расскажу.

Они, в обнимку, пошли в сторону и Анри вполголоса стал отвечать ей.

– Привет! – Услышал я и обернувшись, увидел Криса. – Мы вас не дождались.

Он нес к Большому Костру длинные ветки.

– Все в порядке, Крис, – улыбнувшись, ответил я. – Продолжайте. Я пойду окунусь.

– Да, тебе не помешает, Эндрю, – улыбнулся Крис. – Без тебя не разожжем, так что приходи.

Я пошёл к морю.

Оно расстилалось передо мной, темное, бескрайнее, белыми гребешками волн прилива мягко набегая на песчаный берег, серый в сгущающихся сумерках. Скоро должна была подняться Селена – первая из трёх лун Каррэвена. Я смотрел в бесконечность дремлющей глади вод и мне вспомнился океан Омаука.

Почему Кирсанов считает безумным атаковать Омаук, сердце военной инфраструктуры региона Оукогоном? Почему у них никогда нет решимости пойти до самого конца, не оглядываясь на то, что может случиться? Почему нет решимости? Ведь мы такой путь оставили позади… без малого пять лет прошло с тех пор, как мы ступили на него. Но теперь мне казалось, что все это случилось не со мной, а с кем-то другим, в какой-то чужой, неведомой жизни. Но можно же просто взять и сделать все, что в твоих силах, чтобы добиться цели! Почему же страх и сомнения всегда берут верх? Умные люди выжидают – так говорит Кирсанов. Да, наверное, он прав. А я просто молод и глуп. Наломать дров ничего не стоит. А кто будет расхлебывать последствия?

Я вошёл в прохладные волны и было так приятно ощущать касание воды каждой клеточкой тела. Я шёл и вода все поднималась, пока не дошла до подбородка и тогда я взмахнул руками, легко оттолкнулся от мягкого дна и поплыл навстречу надвигающейся с востока тьме.

Когда я вылез из воды, было уже темно, на небе загорались звезды, а Селена наполовину выкарабкалась из-за горизонта, разлив по морю дрожащее, серебристое сияние. Большой Костёр уже был плотно окружён людьми, их тихие голоса и смех глухо звучали в сгустившейся тьме. Анри раздал факелы, я взял свой мокрыми руками и мы с трёх сторон закинули их в костёр. Сразу занялось пламя. Послышались торжествующие восклицания людей, толпа задвигалась, все стали рассаживаться.

«Тронная тусовка», под предводительством Кирсанова, уже заняла места на возвышении у костра. Батист принёс еду для них, поставил корзину в центр каменной плиты и все стали брать из неё. Я, по обыкновению, садился ближе к морскому берегу, среди «простого народа», так что Трон был от меня с другой стороны. Кирсанов и Анри звали меня, чтобы я хоть сегодня посидел с ними на Троне, рассказал историю о подбитом корабле, так сказать, из первых уст, но я только рукой махнул.

– Он не пойдёт, – сказал Дима, и глаза у него блеснули, когда я поймал его взгляд, и я прочитал в них что-то похожее на понимание.

– Лидер лагеря, а на трон ни ногой, – расслышал я чью-то фразу.

– Не трогайте его, – раздался голос Анри. – У него есть причина.

– Он что, боится? – Усмехнулся кто-то, и я увидел вдруг силуэт резко поднявшегося Димы, который кого-то согнал с Трона…

Юля уже была на нашем месте, баюкая Эмото. Я сходил на кухню, взял для нас еды, перекинулся парой слов с парнями из сегодняшней смены. Поблагодарил их, и когда шёл обратно, кинул взгляд на Трон, желая посмотреть, там ли Петер, но не увидел его. Мари я тоже не видел, но я не знал, где она обычно садится, поэтому мог просто её не заметить.

Что ж, подумал я, быть может, ночь в бухте Семи Клыков сегодня будет не так темна и тиха…

– Как наши гости? – Спросил я у Юли, садясь рядом с ней.

– Поели и их снова положили спать, – ответила она. – Скафандр подумал, что они в космосе и врубил гибернацию на сто процентов. Слишком много токсинов в крови. Слушай, не подержись малыша? Честно, я сегодня устала. Перенервничала…

Я взял ребёнка.

– Ничего. Ешь и пойдём спать. А где Эли?

– Как обычно, – Юля мотнула головой в сторону моря.

Элиафе не любила огня и никогда не садилась со всеми к Кострам. Она приходила на берег в общий час, но садилась в отдалении, у самой воды, там, где не слышно было гудения пламени и уже не ощущался жар. К ней давно уже все привыкли и никто не приставал с глупыми вопросами. Сейчас я видел только её тёмный силуэт на фоне белеющей во мраке полосы прилива. Она могла просидеть так, в полной неподвижности, много часов, до самого восхода солнца, созерцая мир, который уже очень давно не могла видеть, и вид этот не могла уже даже вспомнить. Но и не имея глаз, она видела куда больше многих зрячих и не нуждалась в зрении, найдя с окружающим миром иную, гораздо более прочную и глубокую связь.

И снова я вспомнил себя на Омауке, свои одинокие походы к океану и продолжительные ночные бдения. И только сейчас я понял, для чего я это делал, хотя тогда не отдавал себе в том отчета, мной просто двигало желание остаться наедине с собой, покопаться внутри себя, чтобы найти ответ на ту затруднительную ситуацию, в которую я попал, став заложником положения. Я ненавидел место, в котором оказался, потому что ненавидел сиксфингов, и приходил в отчаяние от мысли, что мне приходиться служить им. А ведь когда-то я мечтал об этом. Но теперь стремился от этого сбежать. Океан помогал мне забыться, он растворял меня в себе, и я обретал свободу, такую свободу, которую человек нигде не в состоянии найти в этом мире. Только здесь, на Каррэвене, мы получили её, мы не могли об этом мечтать, но все же появился такой мир, где человек может быть свободен от вездесущего ига Таррагоны. На это потребовалось полвека. Быть может, ещё пять веков понадобится, чтобы сделать Каррэвен недосягаемым для сиксфингов, и ещё пять тысячелетий, чтобы разрушить Таррагону до основания. Но главное, что начало положено.

Я посмотрел на Эмото. Малыш крепко спал, тихонько посапывая.

– Ну что, пора домой? – Спросила Юля. – Может, всё-таки поешь?

– Я не голоден.

Мы поднялись, попрощались с соседями и пошли в деревню. Наступала тихая ночь. Сторож уже зажег вокруг деревни факелы, а на центральной улице – фонари. Юля отперла дверь, я, с ребёнком на руках, вошёл следом. Она зажгла свечу, забрала у меня малыша, уложила его, поцеловала в крошечный носик.

– Спи, – шепнула Юля. – Пойдём?

Я кивнул. Тоже чмокнул Эмото на прощание.

– Спокойной ночи, здоровяк.

Юля потушила свет, взяла меня за руку, и мы ушли к себе…

На следующее утро пришельцев с шаттла, Гудманн и фельдмаршала, проводили в обсерваторию, на вершине горы.

Собрался весь штаб, пришли также Милош, Брюн, Аня, единственная, кто умел ходить под парусом, и Алексей, брат погибшего Саши, поднявшего на Каррэвене восстание, когда сюда добрался диверсант-Дима и вдохновил местных на активные действия. Эти четверо были из той самой первой повстанческой ячейки, которая развалилась после нашей победы и смерти её лидера, уступив место Кирсанову и нам, его команде. Они приходили в штаб, только если мы специально их звали. В общем, народу сегодня было много.

Я с Петером и Анри пришли последними. Садится нам было некуда и мы остались у входа. Дверь заперли и Юля, сидевшая на столе у окна, скрестив руки на груди, обратилась к пришельцам:

– Итак?

– А нельзя ли, – проблеяла Роза Гудманн, – поговорить с вами наедине?

– А знаете, Роза, – ответила Юля. – Я давно вас ждала. Лично у меня нет никаких секретов, поэтому нам не о чем говорить с глазу на глаз. Вы можете доверять всем этим людям так же, как и мне.

Роза затравленно огляделась, поправила прическу. Она явно чувствовала себя не в своей тарелке перед такой аудиторией.

– Меня могло здесь и не быть, – сказала она. – По разным причинам. Я могла передумать, могла не найти корабль, меня могли просто убить в конце концов. Но этот человек… точнее, эллигуум, который сидит рядом со мной, помог мне.

Фельдмаршал опустил взгляд, стал рассматривать свои руки.

– Несколько месяцев назад, – продолжила Роза, – мы выиграли ваше дело. Все благодаря той бумаге, которую вы мне передали. Я не стала отдавать прокурору оригинал и оказалась права. Он пытался незаконно исключить этот материал из дела. Когда это обнаружилось, все пошло наперекосяк. Враги губернатора поняли, что он ведёт грязную игру и включили свои методы. И тогда начался хаос. Сначала уволили прокурора и я со своей командой полгода ждали нового суда. За это время несколько раз был пожар на моей работе. Моих сотрудников стали сбивать машины на безлюдных дорогах. Какие-то угрожающие звонки, письма… вокруг погибали люди, общественность митинговала против губернатора. Пресса подключилась ещё с самого начала и твоя история на Земле в топ-10 самых обсуждаемых новостей. Простой народ, на твоей стороне. Они убеждены, что Юля Толмачева должна получить все свои деньги, потому что она будет тогда всем помогать.

На последней фразе Юля улыбнулась, уперлась руками в столешницу, а в её глазах запрыгали веселые чёртики.

– Потом пришёл новый прокурор. Дело продолжилось и сразу приняло крутые обороты. Губернатор не хотел затягивать, а новый прокурор был на его стороне. Тогда мы и придумали хитрый план, как обвести всех их вокруг пальца. Мы решили сделать вид, что сдаёмся, и пригласили в поместье губернатора интервьюера и… в общем, он проговорился, сболтнул лишнего, уверенный в своей победе. Его арестовал Корпус, а сиксфинги так взбесились, что отравили его. Они бы и прокурора убили, но мне маленькая птичка на ушко напела, что будет дальше. Я к нему поехала в его дом и посоветовала прятаться. Он перед отъездом передал мне материалы дела. Там все было на сиксфингов: обманы, предательства, убийства. И я не раздумывая пошла в Корпус, больше мне идти, по сути, было некуда, все рассказала командованию. Суда не было. Была большая штурмовая операция, и погибло много народу. Арику Дэсти арестовали… хотели и Дарио Онро упечь, но он откупился. Его сняли с правления Оукогонома. Сиксфинги готовы вести переговоры о том, чтобы ты возглавила сектор. Они готовы тебя спонсировать и поддерживать твою кандидатуру в Сенате, если ты публично откажешься от притязаний на независимость. А мы выиграли дело. Все наследство законно отошло дочери покойного барона, Юлии Толмачевой. Тогда я и отправилась на ваши поиски. На Земле мне оставаться было нельзя, и вы не представляете, чего мне стоило убраться оттуда, не смотря на то, что меня охранял целый батальон. На Каррэвене была блокада, но мне дышали в затылок преследователи всех мастей, я и так долго вас искала. Тут и сиксфинги очухались, они поняли, что их провели, узнали, что Толмачева руководила той самой операцией, из-за которой Империя потеряла Каррэвен. Они теперь все впрягаются за то, чтобы разбомбить Каррэвен. Но у тебя есть и много союзников. Могущественных союзников. А потом… потом фельдмаршал помог мне пробиться через кольцо блокады. Точнее, мы угнали шаттл с…

– У них на Селене база, – подхватил фельдмаршал. – Ну как база, скорее, запасной аэродром. Пришёл приказ дислоцироваться в точке удара, и мы переоборудовали научную станцию для военных нужд. Там двадцать четыре бомбардировщика. Гарнизона нет, только экипажи. Они должны будут бомбить Каррэвен.

Теперь все смотрели на сиксфинга, и у всех было такое выражение на лицах, что тот явно почувствовал себя неловко.

– Я понимаю, – произнёс он переводя взгляд с одного ненавидящего лица на другое, – вас всех волнует вопрос, какого черта здесь делаю я. И у меня нет ответа. Шесть месяцев назад я был у Императора. И… меня отстранили от командования за поражение при Каррэвене. Я хотел убедить Императора в необходимости остановить войну, но он считает иначе. Меня к нему даже не пустили, он вообще не пожелал говорить со мной. Он пытается вести политику своего отца, но у него совершенно иной характер, и он не понимает, что этот характер как раз-таки отвечает духу времени, и он мог бы извлечь массу пользы из своих талантов, если бы только научился быть самим собой, а не пытался скопировать портреты героев прошлого. Тогда были другие времена – и никто в Империи этого не понимает. Нам сегодня никому не нужна война. Потому что мы уже не те, какими были наши отцы и выпустив джинна из бутылки, мы будем не в состоянии отвечать за последствия.

Фельдмаршал выдохнул и огляделся. Его лоб был белый, а щеки и глаза пылали, и когда он поднял тонкую кисть, чтобы коснуться лица, все увидели, что пальцы его дрожат.

– Почему вас это так волнует? – Прямо спросила Юля.

Фельдмаршал поднял взгляд, и какое-то страшное выражение мелькнуло в его глазах, так что Юля невольно дрогнула.

– Я никогда не забуду этот день, – медленно проговорил он. – Блеск и сияние Тронной залы, несметное число народа, свет, музыка, и путь к Трону, с которого поднимается мне навстречу старый Уриам Эрраон. Я опускаюсь перед ним на колено… и он благословляет меня. «Вверяю тебе жизнь и свободу народов Империи», – говорит он. Сначала это эйфория. Кружится голова от осознания собственного могущества, которое кажется тебе безмерным. Вся Вселенная у моих ног, вся мощь Империи в моих руках. Я командую вооруженными силами…

Фельдмаршал замолчал и взгляд его широко открытых глаз устремился куда-то в бесконечность, в дни его славного прошлого.

– Через два месяца Империя стояла на ушах, получили какой-то сигнал с Элуги. Это та планета, которую вы называете Марсом. Наша колыбель. Император велел мне лично проверить, что там произошло. И мы отправились на родину нашего мира. В этой системе мы обнаружили населенную планету. Кто-то попытался высадиться, но его подбили. Я был молод и горяч. Через несколько часов вся мощь Императорского Флота была обрушена моей волей на этот мятежный мир. Меня там даже не было… но когда через несколько дней я смотрел отчеты, и по мере того, как вникал в тексты, мне начинала открываться чудовищная правда. Именно я первый понял, что мы натворили. Я понял, что та планета была не какая-то потерянная имперская колония, как мне доложили. Я понял, что это за мир, и я струсил. Я так струсил, что не мог даже спать, представляя себе, как стою у трона и страшное, грозное лицо Эрраона взирает на меня с высоты и его громовой голос вопрошает меня: «что же ты натворил, Анвог?» И мучимый этим страхом, я сделал много ужасных вещей. Я велел создать ложный отчёт о произошедшем. Якобы, планета Земля – давным давно потерянная колония, а разумные существа гуманоидного типа, обитающие на ней – это тупиковая эволюционная ветвь. Империя так велика и необъятна, что могли пройти столетия, прежде чем правда всплыла бы наружу. Но боги жестоко посмеялись надо мной – все это не понадобилось. Потому что старый Уриам Эрраон умер. И на трон взошёл его наследник.

Фельдмаршал снова сделал паузу.

– Я говорил с ним всего несколько раз. И каждый раз понимал, насколько он другой, как мало в нем понимания. Каждая аудиенция с ним разделяла нас все больше. А меня преследовали призраки прошлого и голос старого Императора постоянно звучал из-за спины: «что же ты натворил, Анвог?» И я пытался понять, какую ужасную, непоправимую ошибку я совершил, и не мог, вся грандиозность этой чудовищной беды не умещалась у меня в мозгу. Я никогда не пытался покончить с собой, хотя так сделали оба адмирала, отдававшие приказы открыть огонь по беззащитным землянам, когда однажды узнали, что они содеяли. Но они только исполняли мой приказ. И значит и их кровь вопиет к богам, прося об отмщении. Однажды я попытался рассказать молодому Императору правду. И он меня не понял. Он ничего не понял! И даже не захотел услышать меня. С тех пор я стал отдаляться от двора. Я не пытался что-то исправить. Я даже не мог подумать о том, чтобы приблизится к Земле хотя бы на расстояние дневного пути.

Фельдмаршал замолчал. Некоторое время висела гробовая тишина, потому что все были не в состоянии произнести хотя бы одно слово. Потом Кирсанов прокашлялся и сказал:

– Я, пожалуй, выйду, подышу, если никто не возражает.

И он с какой-то суетливостью просочился к двери и торопливо вышел, а потом мы услышали снаружи дикий вопль. И тишина. Все замерли. Дима встал, и вышел следом за Кирсановым.

Фельдмаршал поглядел им в след и продолжил свой рассказ:

– В столице уже очень давно начали под меня копать, да я и не держался особенно за своё положение. Вся моя жизнь покатилась к чертям собачьим после Земли. А потом умер Владимир Толмачев.

Зан-Марассоун взглянул на Юлю.

– Ты похожа на него. Внешне, – сказал он. – Барон был незаурядным человеком. Он был первым среди землян, кто сумел оказаться при дворе. Это был человек огромного ума и воли, и, честно сказать, все, кто его знали, боялись его. Он был очень, очень богат даже по меркам Таррагоны и мог явиться к Императору когда хотел, и надо заметить, последний никогда не отказывал ему в аудиенции и известно даже, что они были весьма дружны и Толмачев помог Императору решить много его сложных проблем. Именно Толмачев предложил использовать людей на военной службе у сиксфингов. Можно сказать, он оказал этим услугу человечеству, поскольку вместе с военными на планету пришёл Патрульный Корпус и жизнь землян начала понемногу улучшатся. Так что, не думайте о бароне слишком плохо. О таких людях никогда не остаётся доброй памяти. Но это был сильный человек, и он понимал все, что происходит, лучше, чем кто бы то ни было. Да, он был жесток, беспощаден, никого не любил, это все правда. Но он был единственный из людей, кто сумел удержаться на краю бездны, все остальные просто пошли за ним. Если бы не влияние Толмачева при дворе, его харизма, тот почёт, которым он пользовался в Империи, то за тридцать лет Землю обобрали бы до нитки, и человечество окончательно прекратило бы своё существование, он удержал человеческий род от рассеяния.

Фельдмаршал перевёл дух.

– Потом вдруг обнаружилось, что у барона есть дочь и что она жива. Эта история с твоим наследством стала обсуждаться на каждом углу. Каждый хотел наложить лапу на лакомый кусок. Я не придал этому значения, а потом потерпел поражение от вас на Каррэвене. И узнал, что Юля Толмачева служила в имперской пехоте, но нарушила присягу, перешла на сторону восставших. Потом меня отстранили. Я вернулся на Омаук, чтобы передать дела, и случайно встретил госпожу Гудманн.

Он с улыбкой взглянул на свою спутницу. Та нежно улыбнулась ему.

– Я даже не раздумывал. Сказал подчиненным, что должен кое с чем разобраться, взял шаттл и полетел на Каррэвен. На Селене нас заметили. Они поздно поняли, что кто-то прорвался за кольцо блокады, думаю, они не скоро догадались, что это я был в том шаттле. Несколько бомбардировщиков полетели в погоню, истребителей у них не было. Нам повезло, что вы нас подбили. Преследователи увидели, как шаттл рухнул в воду и удовлетворились этим, доложили, что корабль сбит.

– То есть, вы хотите сказать, что вы здесь только потому, что хотели помочь Гудманн найти меня? – Спросила Юля, глядя на фельдмаршала.

Тот только кивнул.

– А зачем вам это?

Фельдмаршал беззвучно засмеялся, обнажив ряд ровных, белых зубов.

– Для меня уже все потеряно. Если честно, я просто хотел посмотреть на тебя. Видишь ли… я знал твоего дедушку, по маме. Мы дружили. Это одна из ветвей королевской фамилии. Ты знала об этом?

– Нет, – Юля покачала головой. – Постойте…

На миг она задумалась о чём-то, потом вдруг выпростала из под одежды цепочку со своим перстнем и сняв его, протянула фельдмаршалу.