Читать книгу: «Время ловить бабочек», страница 5

Глава 8. 14 октября, 1993г.

Айзек Салливан стоял на пороге чужого дома в четыре вечера. Дверь открыла Мэриан.

– Привет, – слегка смутившись, проговорил Айзек.

– Привет, – Мэриан не знала, стоит ли обнять бывшего мужа, но от этой идеи воздержалась. – Что ж, заходи.

Когда Айзек перешагнул порог дома, аромат свежей выпечки нахлынул на него, а лицо поглотило приятное тепло. Салливан попал в уютную комнату. Не дожидаясь, Мэриан, тихо напевая себе под нос, побежала к кухонному столу и стала нарезать что-то на кухонной доске на кусочки. С мягкого горчичного цвета дивана встал Александро, муж Мэриан, смотревший до этого телевизор. Поправив мандариновый свитер и отвернув кончиком ноги задравшийся полосатый ковер, он подошел к Салливану и протянул ему руку. По пути к дому Мэриан Айзек прокручивал в голове встречу с Александро, планировал показать тому, насколько он его ненавидит и насколько тот не достоин женщины, которую он увел у него. Теперь же, сжав теплую большую ладонь Александро, Салливан полностью забыл о своих планах и увидел в нем человека приятного и даже хорошего.

– Рад видеть гостей в нашем доме, – через квадратные очки на Айзека смотрели два улыбающихся глаза, выражавших полное доверие и доброту к собеседнику.

– Мэриан говорила, что я приду?

– Конечно. Это было наше совместное решение. Агги все-таки должна знать своего генетического отца, общаться с ним, мы этому не будем более препятствовать, она уже не малыш.

– Благодарю. Где она?

– У себя в комнате, я провожу, – Мэриан вытерла руки о фартук и повела Айзека на второй этаж. – Мы с Александро уже общались с ней, так что она знает обо всем, за это не переживай.

Айзек удивился всему, что сейчас происходило вокруг. Все было именно так, как это когда-то представляла Мэриан. У нее был двухэтажный дом, ребенок, любящий муж в ею связанном свитере, картины на стенах с изображением заснеженных гор и лугов, детские рисунки в ярких рамках, пушистый цветной ковер на лестнице и белые кувшины причудливых форм, – все то, о чем когда-то в таких подробностях любимая рассказывала, сидя за столиком в кафетерии. Все было именно так, как хотела Мэриан. Она, казалось, еще тогда знала, что ее жизнь будет такой, какая она сейчас. А Айзек Салливан – он точно был не в этой жизни. Он изначально не подходил сюда, был не к лицу такому ярко-оранжевому свитеру. Создан был максимум для крохотной квартирки со старым бордовым креслом, а не для двухэтажного дома с полосатым ковром на лестнице. Смотрелся смешно на фоне ваз необычных форм и ярких рамок на стенах.

Постучав в дверь, Мэриан открыла ее.

– Агги, можно? Я хочу тебя с кое-кем познакомить.

Айзек вошел в комнату. На кровати сидела девочка в широкой темной футболке с изображением AC/DC. Застыв и лишь передвигая носком ноги скейтборд, она исподлобья внимательно рассматривала зашедшего мужчину.

– Это твой родной отец – Айзек. Он хотел бы с тобой пообщаться немного, хорошо, родная? Я оставлю вас тут, через полчасика ждем внизу, поужинаем вместе.

– Не стоит, я не хочу есть, Мэриан, – Айзеку было одновременно уютно и дискомфортно находится в этом доме.

– Мы всего лишь поужинаем, потом можешь идти, – Мэриан посмотрела на Агги и, уйдя, закрыла дверь.

Айзек обратил взгляд на дочь. Она сидела все так же неподвижно и разглядывала его. Почувствовав витающее в воздухе смущение, Салливан начал разглядывать комнату. Он прошелся по периметру, посмотрев на каждый плакат на стенах.

– Уютная у тебя комната.

– Уютная. Да.

Айзек присел на край кресла, стоящего напротив кровати, и решил лучше разглядеть Агги, которая продолжала молча наблюдать за отцом. Ее глаза подчеркивала черная подводка, дававшая виду девочки пугающую дерзость, что, смешиваясь с прямым взглядом и молчанием, превращалась в невыносимость. И все же взгляд теперь уже не спугивал Салливана, а, напротив, привлекал внимание: он уже видел такие глаза, наполненные насмешкой и решимостью. А вот лицом Агата очень напоминала его самого: такая же внимательность и недетская серьезность, смешанная с детскостью черт.

– Тебе ведь тринадцать?

– Да.

– Знаешь, я тебе подарок принес ведь.

– День рождения у меня не сегодня, – Агата слегка улыбнулась, продолжая наблюдать исподлобья, и в улыбке этой Айзек тут же узнал Мэриан.

– Нет, что ты, Агги, этот подарок просто, на память, – Салливан полез в карман брюк. – Не знаю, когда смогу тебя еще увидеть. Мне бы хотелось, чтоб ты не забывала обо мне, я люблю тебя все-таки, даже несмотря на то, что не могу быть рядом. Встанешь, пожалуйста? – Айзек подошел к девочке и, развернув ее к себе спиной, застегнул на ее шее колье с бабочкой. Он обратил внимание, что у девочки такие же густые волосы, как и у него самого (в то время как у Мэриан волос тонкий). Агги подошла к зеркалу и, взяв в руки бабочку, посмотрела на нее в отражении. – Тебе нравится?

– Красивое, – она повернулась. – Спасибо.

На висящей на теле широкой футболке теперь красовался подарок от отца. Что-то в этот момент защемило в груди Айзека и ему безумно захотелось отмотать время назад, чтоб увидеть, как растет Агата, как взрослеет. Ему захотелось, несмотря на все запреты Мэриан, забирать к себе дочку и проводить с ней все свое свободное время. Айзек осознал, что упустил в своей жизни что-то такое, что уже нельзя вернуть, и эта мысль сделала очень больно.

– Что случилось? – Агги удивилась слезам.

– Все в порядке, – Салливан засмеялся. – Все отлично! Прости уж, что так вышло. Я хотел с тобой видится, твоя мама этого не хотела. Может, оно и к лучшему. Но если бы я имел возможность, я никогда бы не отказался от того, чтобы быть всегда рядом с тобой… Ты так выросла. Ты ж и не помнишь меня уже. Смотришь как на чужого. Ну, ничего. Мы бы могли больше общаться. Ты бы узнала… Ты можешь, если хочешь, ко мне в гости приезжать. Хочешь?

– Не знаю.

– Прости меня. Ты, наверное, думаешь, что я ужасный отец, раз мать к другому ушла, но это не так! Мне просто не дали быть хорошим. Смешно даже! Повел себя как собственный отец.

– Пап, – что-то неуверенное в собственных словах упало с губ Агги. – Я могу тебя обнять.

И они обнялись. Это было как-то криво, робко, очень нерешительно, но после объятия обоим стало на душе спокойнее. Айзек рассказывал дочери о тех немногих воспоминаниях, связанных с маленькой Агги, которые успели отложиться у него в голове. Рассказывал он это с надеждой, что Агата хоть что-то вспомнит, но это было так давно, что надеяться на это было глупо: девочка внимательно слушала отца, пытаясь понять его, но все, что тот говорил, казалось чем-то не относящимся к ней лично, а потому она лишь иногда улыбалась улыбкой Мэриан.

Вскоре они отправились ужинать.

Александро с любопытством расспрашивал Айзека о его работе, семье, доме, но на все это тот отвечал нехотя: не из-за ревности, а лишь потому, что ничего за годы, прожитые в одиночестве после ухода Мэриан, Айзек в своей жизни так и не наладил. Если бы не добродушный характер мужа Мэриан, и без того сухой разговор за столом мог и вовсе сойти на нет.

Прощаясь, Айзек оставил Агате свой адрес и телефон. Ему безумно хотелось наверстать неполученное общение с дочкой. Но выбор – общаться с родным отцом или нет – он оставил для Агги. Она с ним так и не связалась.

Глава 9. 29 ноября, 1976г.

Я не ходил на похороны Джины Штейнберг. Я не мог поверить, что люди так просто могут исчезать из жизни. Даже сидя в кабинете на уроке и слушая, как отмечают отсутствующих, я мысленно удивлялся, не услышав «Штейнберг».

После случая на диком пляже многое изменилось.

В первые школьные дни одноклассники оглядывались на меня и Марвина, зная, что мы имеем к смерти Рыжей причастие. В школу часто приезжали копы и, срывая некоторые уроки, забирали нас, чтоб побеседовать. Вскоре полиция в школе не перестала вызывать удивление лишь у новеньких и первых классов. Но внимание класса к нам с Марвином не слабело, а спустя время рухнуло только на меня. И многие ребята стали пытаться общаться со мной. В общении этом мне виделось лишь их желание больше узнать о смерти одноклассницы. Тем не менее, класс тянулся ко мне, и, пытаясь под это внимание подстроиться, я немного раскрепостился, стал более общительным, стараясь переводить противные мне темы на другие, лишь бы как-то забить дыру боли, что с каждым воспоминанием лишь росла.

После случая на пляже мне стали ненавистны все, кто тогда ехал со мной в одной машине, я с ними больше не общался. С Марвином тоже. У меня не было ни малейшего желания видеть Артура, который хотел убежать, увидев тело Рыжей; я не хотел больше видеть Микеле, что выкрал у своего отца ящики с пивом и другим алкоголем и сам же напился в стельку; я противился теперь улыбке Карины, которая уже и позабыла о смерти лучшей подруги и светилась от счастья, ходя в обнимку с новым бойфрендом. Но самое главное – я отказался от дружбы с Марвином, которого также считал виновником смерти Джины. Мне было противно его видеть.

Меня еще долго таскали по судебным делам, в конце которых все же признали, что смерть Штейнберг была несчастным случаем, хотя за спинами все говорили о самоубийстве. Из-за судебных разбирательств я до конца осени не мог покинуть пригород, как бы ни хотел: здесь все напоминало о Штейнберг. И я тосковал по ней. Марвин видел мою тоску по Рыжей, я видел его тоску по нашей дружбе. Но разница заключалась не только в нашей тоске. Марвин хотел со мной общаться, но из понимания старался не подходить ко мне, я же не имел ни малейшего желания с ним видеться, и будь моя воля – я бы и вовсе не пересекался с ним.

***

Много времени я проводил, как и прежде, около Дома. Выпал первый снег, на котором виднелись следы от дикой живности. Где-то в голых ветвях деревьев кричали птицы. Сидя на верхушке могучей ели, каркала лохматая ворона. Стоял легкий мороз, но я его не чувствовал. Прошло четыре месяца после смерти Джины. Не было всего лишь одного человека на этой земле, а для меня не стало двух – я потерял и себя. Честно говоря, за это время я так запутался, кто я есть, что пытался максимально отдалиться от людей, поэтому и приходил сюда, к Дому. Здесь я находил какое-то успокоение для души и чувствовал себя… собой? Теряясь в щебете птиц, я закрывал глаза и тонул в моих представлениях в чем-то белом, желеобразном и теплом. И это что-то поглощало меня, точно объятия матери, и утешало. Я вспоминал, как бегал в детстве по зеленому лугу и прятался среди высокой травы и колосьев. Я возился и жужжал, словно букашка, и свободно летал как бабочка. Кто же подрезал мне крылья? Чем я хуже сидящей на ели вороны или парящего над зеленым лугом насекомого? Что препятствует мне теперь подняться на ноги, оттолкнуться и взлететь? Не я ли сам себе мешаю?

По щеке потекла слеза: горячая, обжигающая на морозе. Я открыл глаза, посмотрел на луг и зарыдал. Зарыдал так по-детски, будто сейчас разбил коленку или потерял игрушку и, воткнувшись в шею матери, жду утешения. Но утешения не было. И я плакал. Меня бы все осудили за такие слезы. Но причину их появления нельзя было увидеть так же, как и разбитую коленку: рана крылась глубоко внутри меня. Я потерял, но не игрушку, а себя. И никто бы не смог помочь мне найтись. Мне хотелось рыдать навзрыд, пока во мне не кончатся слезы. Я выглядел жалко. И если бы меня кто-то увидел, он, захлебываясь в жалости ко мне, пнул меня в голову, чтоб я упал на землю и воткнулся лицом в снег, остудив горячие слезы. Может быть, таким я и был на самом деле: жалким, никчемным, способным только рыдать и прожигать этим один снег…

Меня обняли.

Глава 10. 15 мая, 1997г.

Айзек Салливан прогуливался по городскому парку. Грело своими лучами позднее весеннее солнце, щебетали птички. Присев на лавку, Айзек сощурился и стал наслаждаться весенним деньком. Ему давно не выдавалось просто посидеть и насладиться жизнью.

Парк был наполнен людьми: мимо проходили молодые мамочки, ведя за руку свое капризное от недолжного воспитания чадо, молодежь, пропитанная пошлыми запахами алкоголя и сигарет, деловые люди с чемоданами, пожилые пары, сумевшие сдержать или верность партнеру, или в секрете измену по глупой молодости.

Мимо проходили две девушки. Они громко смеялись, не замечая никого вокруг. Одна из них была в ярко-желтом платье, которое своим вырезом подчеркивало сформированную грудь, а длинной смелость действий. Эта девушка несла себя гордо и без смущений, каждое ее движение было пропитано женственностью. Вторая же девушка рядом с ней выглядела не так привлекательно для мужского глаза: потрепанные книзу штаны с длинной широкой футболкой, скейт в руках… Но было в ней то, что цепляло, из-за чего взгляды на нее падали не реже, чем на ее подружку.

На груди у этой девушки Айзек заметил знакомую для его глаз вещичку – бабочку. Приглядевшись, у Салливана и не осталось сомнений, что это была та бабочка, которую в виде колье он дарил дочери, но теперь, вместо тонкой цепочки, она висела на шнурке.

– Агата!

Девушка обернулась и, сказав что-то подруге, подошла к Салливану.

– Привет, Агги!

– Я тебя и не заметила. Не ожидала встретить. Как ты?

– Хорошо! Ты так повзрослела. Почему не приходила в гости, не звонила?

– Прости, времени нет, постоянно в спешке, сам знаешь, как это, – девушка обернулась на подругу, что, скрестив руки на груди, ждала в стороне.

– Так, может, завтра вечером ко мне заскочишь?

– Ох, извини, я на завтра договорилась с бойфрендом погулять, никак не могу.

– Бойфренд? У тебя есть молодой человек? Давай тогда послезавтра? Расскажешь мне о нем!

– Послезавтра я тоже никак…

– Так может…

– Я перезвоню! – и Агата испарилась вместе с подругой, так что Айзек больше не видел их.

Салливану стало очевидным, что более его дочь не нуждается в отце. Агате не нужна была та отцовская любовь, которую так хотел дарить девочке Айзек. Она выросла под крылом у отчима, а теперь ей и его опека осточертела. Она уже взросла и самостоятельна. У нее появился молодой человек, она суетиться в своих хлопотах, до которых взрослым не должно быть дела – все проблемы теперь она может решить сама. Ей не стоит мешать.

И бабочка на груди висела как обычное украшение, а не память.

Глава 11. 29 ноября, 1976г.

Меня обняли.

– Я понимаю, я чувствую твою боль.

Я кричал, я больше не мог сдерживать накопившиеся во мне чувства. Кажется, я только сейчас понял, что произошло, и понимание становилось с каждой секундой все невыносимее. Захлебываясь в слезах, я прижимался к теплому свитеру, явившемуся ко мне из-под расстёгнутой куртки.

– Почему она? Почему я?

– Плачь. Ты слишком долго терпел. Плачь.

И я плакал. Все сильнее и сильнее. Мне было все равно, к кому я прижимался, главным было то, что становилось легче.

Глава 12. 13 июня, 1998г.

Стояло знойное лето, все спасались, как могли: кто-то отсиживался дома, махая перед лицом газетой или измятой и мокрой от потных пятен тетрадью, кто-то старался проводить день под растительностью в парке. И вот так случайностью, прогуливаясь, Айзек Салливан наткнулся на Марвина.

– Стой, стой, стой!!! Айзек, не…

– Отстань от меня, Марвин. Я просил тебя не подходить ко мне.

– Мы можем поговорить? Я хочу просто понять, что случилось?

– Ты прекрасно знаешь, что! – Айзек, нервно оборачиваясь, ускорился в другую сторону парка.

Непонятно, что именно происходило в голове Марвина в этот момент, но на его лице выразилась уверенность, пробежала быстрая улыбка, искривившая лицо, руки слегка дрогнули, а тело начало тяготеть вперед. Но он не упал, не побежал следом за Айзеком. Это был щелчок.

Щелчок. Случается такой момент в быту, когда ты в последний раз нажимаешь на выключатель и тушишь тем свет, а после надо менять лампочку, которая теперь светить не собирается – она неисправна. Такой же щелчок, такое же нажатие сейчас произошло внутри Марвина. Но, как бывает, тот, кто нажал на выключатель, не замечает потухшей на веки лампочки, пока вновь не попробует включить свет.